Глава тридцать первая. РОЗЫ ДЛЯ КОРОЛЕВЫ
Было 24 августа 1506 года. Над Краковом светило яркое полуденное солнце. В синем безоблачном небе — ни облачка, лишь шпили многих костелов и печальные колокольные звоны возносились в чистую небесную высь. В колокола били во всех храмах Кракова, на всех монастырских звонницах. Вокруг города в небе вились стаи ворон и галок, испуганных непривычными для них звуками.
Королева Елена все это увидела и услышала более чем в трех верстах от города. Она велела остановить карету, вышла из нее, застыла, вслушиваясь в колокольные звоны, и поняла, что они проводные–похоронные. Так издревле в православии и в католичестве звонили в дни смерти и похорон государей. Только им священнослужители отдавали подобные почести, да еще первосвятителям веры. Но Елена не приняла во внимание архиепископа Радзивилла, который удостоился бы чести проводных звонов. Сердце подсказывало ей, что звонят по поводу кончины короля Польши и великого князя Литвы Александра Казимировича. В первые мгновения Елена еще отрицала вещее предсказание, но, по мере того, как звоны достигали самых глубоких тайников ее сознания, она осмыслила, что причина одна: смерть короля. Когда сомнения исчезли, Елена забыла про карету и пошла к городу, все убыстряя шаг. Следом за нею поспешили Анна и Пелагея. В голове у Елены билась одна короткая фраза: «Как же так? Как же так?» Королева не спускала глаз с Кракова, стены и здания которого поднимались все выше, возносясь к ясному небу, а колокола звучали все мощнее. У Елены не было в душе в этот час никаких обид на Александра, лишь горе заполнило все ее существо, лишь боль сжимала сердце да слезы застилали глаза. Смерть супруга, с которым было прожито более десяти лет и к которому в последние годы она испытывала уважение и что-то родственное, тяготела над ней, и она спешила, торопилась добраться до Кракова, до собора, где отпевали покойного, чтобы прижаться к его челу, излить страдания.
Все, кто сопровождал Елену, тоже поняли значение боя колоколов и следом за королевой покинули кареты и возки, воины спешились и вели коней под уздцы. Спутникам Елены передалась ее тревога, ее боль, лица у всех были скорбными. Только на лице князя Ильи Ромодановского ничто не изменилось. Оно, как и во все дни путешествия, оставалось спокойным, непроницаемым Жизнь бушевала у него лишь в груди, он радовался тому, что свершилось в Кракове. Он торжествовал и, зная, что Елена обретала свободу, видел, какой будет ее жизнь. Была в происходящем некая кощунственность, но он молил Бога простить ему этот порочный всплеск. Ведь он был счастлив, потому как судьба награждала его за долгие годы терпения и страданий свободой любить прекрасную женщину открыто, ни от кого не таясь, никого не страшась. Все, кто мешал его открытой любви к Елене, ушли в Лету. Уже не было матушки Софьи Фоминишны, не было батюшки Ивана Васильевича. Они бы все равно восстали против Ильи, если бы он проявил желание заполучить руку Елены, может быть, побудили бы ее к новому монархическому супружеству. Их нет. Как не торжествовать, не выражать своих чувств самым бурным образом! Ан нет, князь Илья дал в эти минуты на пути к Кракову обет оставаться прежним: спокойным, надежным и твердым телохранителем королевы. Ему оставалось пока одно: как и прежде, быть терпеливым и замкнутым.
Процессия государыни вошла в Краков в полном молчании. Кони, кареты, возки — все осталось за стенами города под охраной воинов. В своем дорожном платье королева ничем не отличалась от именитых горожанок, она шла без помех, влившись в толпу молчаливых жителей. Все шли к кафедральному собору, который стоял неподалеку от дворца Вавель. По мере приближения к нему на улицах становилось все теснее. Елена уже слышала разговоры словоохотливых краковянок. Вскоре она знала, что король Александр скоропостижно скончался. «И как это он враз отдал Богу душу? » — спрашивала молодая женщина у пожилой, и та отвечала ей: «Сама в толк не возьму. Ведь три дня назад он прискакал в Краков на коне». «Что ни говори, тут не обошлось без нечистой силы», — услышала Елена в другом месте. «Ты хочешь сказать, что его отравили или удушили?» — заметила бойкая молодайка. «Все это выдумки, а правда одна, — басом заговорил крепкий бородатый горожанин, — та вурдалачка, которую король привез в Вавель, выпила из него кровь, а сама провалилась в тартарары». «Батя, откуда ты знаешь, что она вурдалачка? — живо спросил бородатый молодой и очень бойкий парень. — Сказывают, что она венгерская принцесса и очень красивая».
К собору Елена пришла, когда многие краковяне уже покидали храм после панихиды. Близ паперти две молодые женщины частили, перебивая друг дружку: «Он преставился от счастья и любви», «Верно, говорят, что так в Венеции умирают», «Он и умер-то счастливым, словно блаженный лежит», «Ой, голубка, и впрямь у него на лике блаженство светится».
Елена появилась на паперти в сопровождении Анны и Пелагеи, и здесь ее узнали именитые горожане, которые бывали во дворце. Пронесся говор: «Королева идет! Королева!» Он достиг врат храма, и из него вышли придворные Вавеля. Послышались крики: «Дорогу королеве! Дорогу королеве!»
Переступив порог храма, Елена увидела на возвышении гроб, обитый алым бархатом. Близ него стояли вельможи. Среди них Елена увидела канцлера Монивида и принца Сигизмунда. Были тут князь Михаил Глинский и граф Гастольд Ольбрахт. Но Елена уже никого не замечала. Она шла к гробу, и слезы катились из ее глаз. Да, Александр был нелюбим ею, да, в их жизни было мало радости, а счастье и вовсе не согрело их, и дети не порадовали. Но перед Богом это был ее супруг и единственный мужчина, которого она принимала, с которым почти одиннадцать лет делила горести и печали. Это был ее государь. Как же ей не впасть в горе, не выплакать на груди усопшего страдания! И Елена упала на грудь Александра, зашлась в рыданиях. Она исходила плачем по–русски, истово, пока не иссякли слезы. Только тогда она подняла голову и посмотрела на лицо супруга. Александр лежал словно живой, и его лик освещала улыбка. «Господи, он и впрямь умер счастливым», — подумала Елена и вспомнила веселую горожанку. «Он счастлив. Какая же сила сделала его счастливым в предсмертные часы?» — вопрошала Елена, не в силах оторвать глаз от покойного.
К Елене подошли Сигизмунд и Радзивилл. Оба тронули ее за локти и продолжали стоять молча. От их прикосновений Елена вздрогнула. Ей захотелось посмотреть им в глаза, в лица, и она знала, что угадала бы, кто из них причастен к скоропостижной смерти короля. Ей было ведомо, что младший брат не любил Александра, при каждом удобном случае умалял его королевское достоинство. Оба они с Радзивиллом считали, что царствование Александра самое жалкое за минувший век Литвы и Польши. «Кому же из них выгодна смерть Александра?» — спрашивала себя Елена. Ответ показался ей странным, потому как оба они жаждали освобождения престола от Александра. Один из них считал, что он сумеет восстановить державу в пределах рубежей при короле Казимире, другой получал свободу для беспредельного притеснения православных христиан. Все это Елена знала доподлинно, и в груди ее вспыхнул гнев. Она явственно прошептала:
— Зачем вы подошли ко мне? Оставьте меня в покое.
Они засомневались, стоит ли делать это на глазах у всех. Более мудрый Радзивилл счел, что у королевы есть право требовать того. Осенив покойного крестом, архиепископ отошел от Елены. Сигизмунд последовал за ним. Остановились они в нескольких шагах за спиной королевы, и все трое простояли у гроба покойного да самого последнего часа, когда, по обряду для государей, тело усопшего было уложено в мраморную раку, поставленную в королевской усыпальнице Кракова.
На заупокойной трапезе в память короля Александра Елена присутствовала не более получаса, пока церковный хор исполнял по обряду же мессу благословения. Едва закончилось песнопение и были подняты кубки, Елена пригубила вино и покинула трапезную. Ей было тяжело сидеть за столом рядом с приближенными Александра. Ощущала она, что среди них находится убийца, и сознание того отзывалось в груди саднящей болью. Елена подумала, что, если бы возле нее был ясновидящий Микола Ангелов, он бы указал на злодея. Увы, он мог бы указать на него дважды и назвать не одну, а две жертвы его злодеяния.
В эти горестные часы Елена сочла своим долгом отправить в Москву к великому князю Василию гонцов, дабы уведомить его о смерти супруга. Знала она, что все дороги за рубеж могут быть вот–вот перекрыты воинами. Так уж повелось в государствах: когда наступало безвременье королевской или царской власти, прекращались всякие отношения с соседями. По воле Елены Пелагея позвала князя Илью. Он предстал перед Еленой с низко опущенной головой. Она не придала тому значения и сказала:
— Князь Илья, отправь немедленно двух–трех ратников к брату моему Василию. Пусть известят о смерти короля Александра.
— Исполню, матушка–королева, — лишь на мгновение глянув на лицо Елены, ответил Илья. — Что еще ему передать?
— Пусть скажут гонцы, что на трон может встать принц Сигизмунд. Он ненавидит Русь и с первых же дней, как поднимется на престол, будет угрожать россиянам войной. Еще накажи гонцам возвращаться не в Краков, а в Вильно. Мстится мне, что мы уедем туда.
— Исполню, матушка–королева, как велено, — повторил Илья, с тем и ушел.
Он сделал наставления гонцам и благословил в путь двух побратимов — Глеба и Карпа.
— В городах не останавливайтесь, обходите их стороной. В селения заезжайте только за кормом. Пока вы в Польше, вам всюду будет грозить опасность. Возвращайтесь из Москвы в Вильно, мы будем там, а ежели нет, то все-таки ждите нас.
— Все будет путем, побережемся, княже, — ответил Глеб.
И вот уже гонцы покинули Краков. Они уезжали без подорожных сум, чтобы не привлекать внимания. Илья снабдил их деньгами, дабы не бедствовали в пути.
Королева Елена два дня никого не принимала. Лишь на третий день она пригласила к себе канцлера Монивида и попросила его прояснить причины гибели короля, доложить, какие меры приняты для поисков отравителей.
— Злодеи должны быть наказаны. Вы понимаете, граф? Мы станем судить их, и судьями будут все депутаты сейма и рады. Убийцы заслуживают казни.
Монивид, однако, не проявил желания осуществить повеление государыни. Он признался в своей полной беспомощности.
— Матушка–королева, я не обещаю исполнить вашу волю.
— Почему же? Вы канцлер, и это ваш долг.
— Все так, но вы, государыня, не знаете некоторых обстоятельств, предшествующих смерти короля.
— Ну так расскажите. Это тоже ваш долг.
— Я исполню эту печальную обязанность, государыня. Дело в том, что король вернулся в Краков не один. Говорят, что до города его провожали четыре сотни воинов. Кто они, откуда, неизвестно, и ускакали неведомо куда. На дворе Вавеля они были всего лишь какой- то час. В ночь и ушли. После них остались только две кареты и в одной их них сидел король, а в другой — молодая женщина.
— Кто эта женщина? — спросила Елена.
— В том-то и дело, что никто не знает, кто она. Даже постельничий Мартын не видел ее лица. Король вернулся в Краков ночью, она вышла из кареты в черном плаще, лицо скрывал капюшон. Так она проследовала с королем во дворец. Они поднялись на второй этаж, король увел ее в свои покои и спрятал в спальне рядом с королевской. Наутро король не выходил из своих покоев и провел в них весь день. Пан Мартын накрывал стол для полуденной и вечерней трапезы, но даму тоже не видел.
— Может быть, ее и не было? — снова спросила Елена. — Уж не досужие ли это выдумки?
— Ан нет, была, — уверенно сказал канцлер. — Утром, когда обнаружили мертвого короля и все сбежались в спальню, были найдены ее вещи и украшения. Ну и постель рядом с королем была смята, даже золотистые волосы нашли в изголовье. Позже я узнал, что ее видел архиепископ Радзивилл. Он даже разговаривал с нею.
— Куда же она скрылась? И когда?
— А вот этого ни одна живая душа не знает, государыня. Наваждение, да и только, — развел руками Монивид.
— Господи, я ничего не понимаю. Король умер с выражением счастья на лице. Так ведь не бывает, если его отравили злодейски!
— Я тоже так считаю, здесь, ваше величество, не обошлось без нечистой силы, — сделал вывод канцлер. — Все загадочно, везде тьма, как ночью в еловой пуще.
Елена задумалась. Ум ее оставался ясным, и она пришла к мысли, что Александру никто не угрожал и отравили его во сне. Помнила она, что Александра по ночам мучила жажда, а спал он счастливый и умиротворенный. Вот и ответ, решила Елена. Она видела такое выражение его лица в лучшие дни их жизни. А они у него все-таки были, потому как он любил ее. В те часы, когда она исполняла свой супружеский долг и отдавалась ему, он, насытившись, засыпал с блаженной улыбкой. И Елена сказала канцлеру:
— Граф Монивид, вы должны найти убийцу. Это не женщина, которая была рядом с ним. Его отравили во сне, но не она. Вы уж поверьте мне. Я ее не видела, но догадываюсь, что он был счастлив с нею. Она, по–моему, тоже. Не привез же он ее во дворец силой. Он на подобное не способен.
Канцлер согласился, что размышления королевы не лишены глубокого смысла. Он-то кое-что знал о спутнице короля, о баронессе Кристине, племяннице князя Михаила Глинского, и, конечно же, она невиновна. Но кто из окружения короля мог совершить преступление? Монивид даже подозревать никого не отважился и себе не дерзал сказать правду. А она билась в глубине души, словно птица в клетке, рвалась на свободу. За то время, которое Вавель пребывал без короля, Монивид дважды был свидетелем того, как принц тайно примерял королевскую корону, не в состоянии удержаться от ее притягательной силы. И созыв сейма явное свидетельство тому, что Сигизмунд намеревался потеснить брата, хотел добиться хотя бы малого и в отсутствие короля управлять государством. Но король вернулся, и жаждущий власти Сигизмунд не пожелал расстаться с мыслью о захвате трона. Было и другое свидетельство о причастности принца к смерти брата. Перед роковой ночью Монивид сказал Сигизмунду о необходимости поставить на охрану гвардейцев вернувшегося короля, однако принц отверг это предложение и ответ прозвучал с глубоким смыслом:
— Полно, граф, коней на переправе не меняют. Вот отоспится наш государь и распорядится сам. А пока будь спокоен: мои гвардейцы не уронят чести.
Монивид был тонким придворным и хорошо понимал, что сейчас ему нет никакой необходимости разоблачать принца. Он наследник престола, теперь у него никто не отнимет этого и улик против него у правосудия не найдется. Монивид знал, что путь к престолу Сигизмунду открыт. Правда, был в Литве и Польше еще один вельможа, который имел основания быть избранным королем. Имя тому вельможе — Михаил Львович Глинский. К счастью, — Монивид не мог сказать, для кого «к счастью», — умного могущественного князя Глинского и его братьев, под властью которых была половина великого Литовского княжества, депутаты польского сейма и литовской рады очень боялись. Ныне у них был повод ополчиться из-за Кристины, отказать ему в претензиях на трон.
Монивид оказался провидцем: все потуги Глинского увязли в болоте. Не прошло и нескольких месяцев, как между Сигизмундом и Глинским вспыхнула непримиримая смертельная борьба. Почти половину земель государства охватило восстание против Сигизмунда, которое возглавлял клан Глинских. Но все это произошло чуть позже.
А пока королева ждала от канцлера откровения. Она хотела знать, кого он подозревает в отравлении короля. Монивид, однако, остался верен себе и сказал, чтобы успокоить Елену:
— Моя государыня, наберитесь терпения, и все встанет на свои места. Мы выведем преступников на чистую воду.
Елена отозвалась на скупое утешение почти спокойно:
— Да, граф, все тайное становится явным. Нельзя спрятать горящую свечу, чтобы ее не заметили. Я внимаю вашему совету: наберусь терпения и буду молиться.
Королева отпустила канцлера и окунулась в свои печали и надежды. Ей, отныне вдовствующей великой княгине литовской, было над чем подумать. Она знала определенно одно: лучшей жизни в Кракове ей не приходится ждать. Сигизмунд был не тот человек, который мог ужиться с неугодной ему невесткой.
Однако Елена ошибалась, во всяком случае, какое- то время. После девяти дней от кончины Александра Елена увидела утром в своей опочивальне вазу с большим букетом алых и белых роз. Она обошла вазу, вдыхая аромат роз, и удивленно спросила Анну Русалку:
— Любезная боярыня, откуда такое чудо? Кажется, в саду Вавеля не выращивают такие розы.
Анна посмотрела на Елену с загадочным видом, словно прицениваясь к ней.
— Принес дворецкий Дмитрий, сказал, что от принца Сигизмунда.
— Странно. С какой это стати принц так внимателен к вдовствующей королеве? — заметила Елена.
— Господи, да что тут странного! Он всю неделю с вами ласков, матушка, да только вы того не замечали. А так все окружающие…
Елена припомнила: из-за тумана печали возник образ принца. Вчера за трапезой, когда она сидела на положенном ей месте, а принц сбоку, он и впрямь смотрел на нее с налетом нежности, уже не опасаясь чьего-либо осуждения. Но Елена поняла, что принц всего лишь проявлял лицемерие, пряча за ним свои истинные намерения. Ему это нужно было для того, чтобы Елена не помешала достичь желанной цели. Ведь за спиной королевы явственно проступала огромная сила — русское население Литвы и Польши, занимавшее половину земель объединенного государства. Видел Сигизмунд за спиной Елены и лик ее брата Василия, великого князя всея Руси. Надо думать, Василий примет горячее участие в судьбе Елены, как только узнает о кончине Александра. Сигизмунд знал, что она отправила гонцов к брату в день похорон короля.
У Сигизмунда были основания лицемерить и льстить Елене еще и потому, что в борьбу за престол открыто вступил князь Михаил Глинский. Вскоре до Сигизмунда дошла весть, что в Вильно Глинский уже властвует самостийно. Князь собирал званые пиры и на этих пирах искал себе сторонников среди депутатов рады. Сигизмунду было чего опасаться. Не знал он в эту пору лишь того, что в стане литовских вельмож было много противников союза с русскими князьями и боярами, на которых опирался Глинский. Вельможи боялись русских, их влияния на католиков и засилья православия.
Глава виленской церкви епископ Адальберт Войтех в эти дни, не страшась угроз князя Михаила Глинского, открыто призывал с амвона собора Святого Станислава народ Литвы к тому, чтобы он избрал себе в великие князья принца Сигизмунда. Этот призыв нашел благодатную почву в сердцах литовских вельмож, и теперь им оставалось только созвать раду. Но у литовских депутатов рады была одна помеха: они не могли избрать великого князя без согласия на то главы католической церкви Польши и Литвы архиепископа Радзивилла. Когда об этом было доложено епископу, он заявил:
— Я добьюсь согласия от отца нашей церкви.
Чтобы исполнить свое обещание, епископ Войтех отправился в Краков. Там он встретился с принцем Сигизмундом и архиепископом Радзивиллом и получил от них согласие и полную свободу действий. В день возвращения епископа в Вильно сотни горожан потянулись в собор Святого Станислава, чтобы услышать слово пастыря. Он же сказал:
— Дети мои, наше терпение испытано и благополучно завершилось. Всевышний награждает нас милостью. Скоро мы избавимся от сиротства. Принц Сигизмунд уже на пути к Вильно, и к его приезду паны рады должны быть в сборе. Мы изберем принца Сигизмунда великим князем Литвы. Восславим Господа Бога!
В отличие от литовских депутатов рады и вельмож, польские магнаты медлили с избранием короля, и по этой причине Сигизмунд поспешил в Вильно, дабы ухватить сперва синицу, а уж потом устремиться за журавлем. Появление Сигизмунда в литовской столице вылилось в народное ликование. В католических храмах прошли торжественные мессы. Священнослужители славили младшего Казимировича. Епископ Войтех призвал панов рады немедленно исполнить волю литовского народа и избрать принца Сигизмунда великим князем.
Отъезд из Кракова младшего брата Александра побудил королеву к действию. Устав от ожидания вестей от брата Василия, она тоже покинула Краков и выехала со всеми своими придворными в Вильно. Но направлялась она туда не для защиты своих интересов. Ей нужен был князь Михаил Глинский, с которым она связывала совсем другие цели. Ее приезд в Вильно мало кем был замечен и заинтересовал лишь русское население города. На площади Свенторога перед Нижним замком Елена вышла из кареты и обменялась приветствиями с горожанами. Они кричали: «Здравствуй, королева!» Елена отвечала им: «Я с вами, россияне!»
Заняв свои прежние покои в Нижнем замке, Елена отправила Дмитрия Сабурова к князю Михаилу Глинскому с просьбой посетить ее.
— Иди, боярин, к князю Михаилу Львовичу и скажи, что я жду его для разговора в наших общих интересах.
— Так и передам, матушка–королева, — ответил Сабуров.
Князь Глинский не заставил себя долго ждать. Он появился в Нижнем замке в сопровождении своих братьев Ивана и Андрея. Визит его с братьями был не случаен. Он хотел познакомить их с Еленой и, может быть, кого-то из них просватать. При встрече с королевой он, не играя в прятки, так и сказал:
— Славная вдовица, государыня Елена Ивановна, я скорблю, что ты сиротствуешь. Присмотрись к моим братьям молодцам–князьям, может, который из них и приглянется. А как придет время, так и свадебный пир на всю державу закатим.
Елена ничем не порадовала князя Михаила. Она уже не скрывала своего расположения к князю Илье Ромодановскому и ответила без обиняков:
— Сердце мое давно не вдовствует, княже. Ты ведь знаешь князя Илью Ромодановского, испытанного в верности с отроческих лет. Чего же мне искать?
— Прости, государыня, это я к слову. Думал угодить тебе. Илья, однако, князь выше всех похвал. Знаю о том. Теперь готов слушать тебя, матушка, и свое, ой, какое серьезное, хочу сказать. Я и мои братья знаем, как ты радеешь за русское православие, как помогаешь россиянам возвращаться в лоно родной земли, Руси–матушки. Так нам с тобой пора вкупе за сие порадеть.
— И я о том думала с тобой беседу вести, да обошел ты меня. Я искренне рада твоему откровению, князь Михаил, — отозвалась Елена.
— Добавлю к сказанному, что если добьюсь трона короля Польши и великого князя Литвы, то все русские земли верну под руку Москвы, — сверкая глазами, продолжал говорить о сокровенном Глинский. — А если трон уйдет от меня, то возьмусь за оружие и подниму против Сигизмунда весь русский народ Литвы и Польши. Все это я выражаю открыто, государыня, потому как не страшусь Сигизмунда и потому, что в Кракове у него очень мало сторонников.
Елена слушала князя Глинского внимательно, а в душе появился холодок страха: все-таки он призывал ее к смертельной схватке с Сигизмундом. Хватит ли у нее сил, мужества? Пока она не владеет сердцами россиян так, чтобы они откликнулись на ее призыв «идти на Русь!». Но сомнения были недолгими. Теперь она не одинока. На князя Глинского можно положиться, он рыцарь слова. К тому же рядом с нею вставал отважный князь Илья. Нет, с ними ей ничего не страшно, и она ответила Глинскому, как подобает россиянке:
— Михаил Львович, я принимаю твое предложение. Отныне вместе с тобой во всем порадею за успех благого дела во имя матушки–Руси. Время тому способствует.
— Я доволен твоим ответом и нашим союзом, государыня. Однако должно тебе знать, что легкой жизни твоему величеству не видать. Сигизмунд коварен, и, что бы там ни говорили, я вижу его главным злодеем в смерти государя Александра. — Себя Михаил Глинский не причислял к участникам покушения на короля. — Он давно и настойчиво искал путь к трону.
— Все сводится к тому, Михаил Львович, — согласилась Елена.
— Предвижу и на тебя гонения. А как будет невмоготу, уходи в Туров. Там моя цитадель, и нас никто не одолеет, даже с сильным войском. Земля моя велика, до Днепра стелется, и силы русской много. Соберу полки, легионы и дам отпор Сигизмунду на всех рубежах. Глядишь, и твой брат поможет.
— Дай-то Бог нам одолеть латинян, — с чувством произнесла Елена.
На том королева и князь расстались.
И вскоре канцлер Монивид по настоянию принца Сигизмунда объявил о созыве литовской рады на 20 октября 1506 года. Люди князя Глинского тоже готовились к раде. Они вновь принялись увещевать и даже пытались подкупать депутатов рады в пользу Михаила Глинского. Но их усилия оказались тщетными. Да и силы были неравными: на одного русского боярина или князя приходилось пять–шесть литовских вельмож, которые боялись возвышения князя Глинского. Скоро и сам Глинский понял, что депутаты рады сделают все, чтобы великим князем избрали принца Сигизмунда.
Встретившись в здании рады с гетманом Константином Острожским, с которым Михаил Глинский был в добрых отношениях, князь впервые в жизни признал себя побежденным в борьбе с искушенным «ловцом». Он счел, что рада одолела его ополчением.
— Но чего они все добьются? Сигизмунд полезет с кулаками на Русь и будет бит, — заявил князь Глинский.
— Увы, нашим вельможам оказался мал тот урок, который они получили на Митьковом поле под Дорогобужем, — посочувствовал Острожский Глинскому, да, похоже, и себе.
Так и случилось. 20 октября на первом же заседании литовские депутаты рады с большим перевесом победили русских депутатов рады и великим князем Литовского княжества был избран принц Сигизмунд. По этому поводу в Нижнем и Верхнем замках началось пирование. Больше сотни бочек крепкого пива и браги по воле канцлера Монивида выкатили на городские площади для увеселения горожан. А едва отшумело веселье, в соборе Святого Станислава состоялось коронование великого князя.
На другой же день после коронования Сигизмунд нанес визит вдовствующей королеве. Он во второй раз преподнес Елене огромный букет цветов и вручил во владение «ключи» от города Бреславля с воеводством и всеми поветами до самого рубежа с Ливонским орденом рыцарей, где в ту пору магистром стоял ярый противник россиян граф фон Плеттенберг.
Сигизмунд поцеловал Елене руку и сладким тоном сказал:
— Мой брат, Царство ему Небесное, не жаловал тебя, королева, ни цветами, ни землями, потому прими от меня в знак нашей родственной дружбы и памяти о твоем супруге город Бреславль и воеводство при нем. Грамота на дарение тебе будет вручена завтра.
— Спасибо, принц, — сухо ответила Елена, словно забыв, что перед нею великий князь литовский.
Сигизмунд этого укола его самолюбию не забыл. К тому же, делая этот дар, он руководствовался не сердечной добротой, а корыстью. Он дал понять Елене, что отныне ей нет нужды пребывать как в Вильно, так и в Кракове. Какое-то время после кончины брата Сигизмунд лелеял мысль о сватовстве к Елене. Но оказалось, что он не смог преодолеть неприязнь к женщине, исповедующей чуждую ему веру. К тому же он знал о ее любви к князю Ромодановскому. Все это взвесив, принц и великий князь решил отослать вдовствующую королеву в Бреславль. Он довольно твердо сказал после «укола» Елены:
— Ты, государыня, поезжай в свой город днями. Там есть замок, есть приличный дворец. Но о Могилеве ты забудь.
— Не беспокойся, принц. Бреславль мне угоден.
Елена оставалась скупой на благодарность и вновь не соизволила произнести новый титул Сигизмунда. Да и не за что было благодарить. Елена знала, что Бреславль находится постоянно под прицелом арбалетов ливонских рыцарей, они давно жаждут овладеть им и, может быть, ей придется оборонять древний славянский город от ворогов.
На том Сигизмунд и Елена расстались. Великий князь спешил к державным заботам и утонул в делах. Еще не высохло вино на усах во время пирования по случаю приобретения великокняжеского престола, как Сигизмунд принялся готовиться к войне. Теперь ему надо было побудить раду к тому, чтобы она приняла решение о возобновлении войны с Русским государством, и Сигизмунд добился своего. По этой тропе гетманы повели малочисленный литовский народ на убой и делали это в царствование Сигизмунда с завидным постоянством.
