Глава тридцатая. КУБОК ДЛЯ КОРОЛЯ
Спустя двадцать дней после исчезновения короля Александра во дворце Вавель было принято решение о созыве польского сейма. Этому предшествовала долгая беседа архиепископа Николая Радзивилла, принца Сигизмунда, канцлера Влада Монивида, графа Гастольда Ольбрахта и князя Павла Миндовга, одного из потомков короля Миндовга. Вел беседу архиепископ. Его лицо было сурово, глаза горели мрачным огнем. Да ни у кого на лицах не было спокойствия. Все находились в подавленном состоянии духа.
— Мы уже прогневали Господа Бога, — начал разговор архиепископ, — и, если сегодня или завтра не оповестим всенародно об исчезновении государя, быть нам проклятыми Всевышним и народом. Поэтому я требую от имени церкви созыва сейма и рады и требую покаяние пред ними. И мы будем просить сейм и раду об избрании короля или правителя.
— Но, ваше преосвященство, если государь жив и рано или поздно вернется, как мы посмотрим ему в глаза? — заявил граф Гастольд. — Когда мы расставались, он был полон сил и здоровья.
Однако заявление графа не было принято во внимание. С архиепископом согласились все прочие и решили наутро послать гонцов ко всем депутатам сейма и рады, дабы к 10 августа они прибыли в Краков. При этом канцлер Монивид отметил:
— У нас впереди еще двенадцать дней, и если король найдется, то сейм и раду можно отменить или посвятить заседания другим вопросам.
— Сын мой, ты правильно рассудил, — поддержал Монивида Радзивилл, — потому шли гонцов немедленно сегодня же. Если кто-то из дальних городов и земель не успеет, то все равно заседания будут полномочными.
— Отправь гонцами королевских гвардейцев. У них лучшие кони, и над ними тяготеет долг службы королю, — добавил Сигизмунд.
Канцлер Монивид исполнил волю архиепископа и принца без промедления. По всем дорогам от Кракова помчались сотни воинов во все концы державы. Гонцам дали полномочия менять коней в городах и селениях.
В эти же дни в одном из старинных замков, принадлежащих князю Михаилу Глинскому, пробуждался от волшебных снов и приходил в себя от долгих ночных утех король Польши и великий князь Литвы Александр. Он выпил весь бальзам императора Ци Ши–хуанди, вдоволь насытился близостью с Кристиной и, проснувшись однажды утром, принялся перебирать в памяти все, что произошло с ним за минувшее время. Но в это утро многое случившееся с ним он не мог вспомнить. Он долго осматривал прекрасную спальню, стены которой были обшиты радующими глаз шелками, и не хотел вставать с ложа. Приподнявшись на локте, он увидел лежащую рядом золотокудрую Кристину, и на душе у него стало празднично, он потянулся, чтобы обнять ее. Обнял, приблизился, ощутил ее легкое дыхание. Александр смотрел на Кристину неотрывно, и в памяти всплыло, как показалось ему, нечто далекое, словно за дымкой лет.
Тогда он сидел за столом вместе с графом Ольбрахтом и князем Глинским. Она же, волшебная, появилась из ниоткуда и ухаживала за ним, наливала прекрасный напиток, он пил его и оторваться от кубка не было сил. «Но это было так давно, прошла целая вечность», — подумал Александр. Он погладил обнаженное плечо спящей Кристины и встал; найдя свою одежду, попытался надеть ее. Кое-как это ему удалось. Король подошел к узкому окну и распахнул его. То, что он увидел за окном, показалось ему совершенно незнакомым, потом опять что-то вспыхнуло в памяти, и он припомнил, как стоял у окна рядом с Кристиной и любовался широкими просторами. Он вновь увидел, как за окном, далеко внизу, катила свои воды широкая река. За нею утреннее солнце освещало бескрайний лесной массив. Справа, ближе к реке, он заметил купола православного храма. Перегнувшись через подоконник, Александр посмотрел вниз и признал знакомые крепостные башни с бойницами и воинов, кои несли службу на каменных стенах. Однажды он гулял по этим стенам с Кристиной. Александр вновь подошел к ней, прикоснулся к ее плечу и легонько потряс. Она открыла глаза и улыбнулась ему. Улыбка была завораживающая, добрая, манящая. Он спросил:
— Моя любовь, как ты отдохнула? Я давно с нетерпением жду, когда ты откроешь глаза.
— Вот я и открыла, — улыбаясь, ответила Кристина. — А отдохнула славно. Сегодня была самая прекрасная наша ночь.
— Я должен тебя огорчить: я ничего не помню. Будто все случилось между нами давным–давно. Когда мы с тобой встретились?
— Мой славный король, мы с тобой почти месяц рядом день и ночь, и мы столько всего видели, пережили, что и через сто лет не забудем.
— Но это не так. Я почти ничего не помню.
— Ты вспомнишь. Я это знаю. Да, мы вместе витали в волшебных снах, но они улетучатся, и останется прекрасная явь. Теперь то, что ты видишь, все земное. Зачем ты оделся, мой государь? Иди ко мне, и я расскажу тебе о нашей яви, приоткрою завесу о волшебных снах, и наш праздник продолжится.
— Хорошо, я поспешу к тебе, как только узнаю, как живет мое королевство. Я ведь и этого не ведаю.
— Тебе все расскажет мой дядюшка, но после того, как ты меня поцелуешь, обнимешь и мы с тобой справим маленький праздник.
Кристина откинула атласное одеяло и оказалась перед королем во всем блеске своей наготы. Король покачал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Нет, это не было наваждением, это была явь, в которой он жил все последнее время. У него появилось желание владеть этой явью. Он торопливо сбросил одежды и упал на ложе в объятия юной баронессы. Она приняла его, забавно мурлыкая, как ласковая кошечка. Тешились они долго, пока Александр не почувствовал изнеможение, но и оно было приятным. Александр тихо посмеивался и ласкал Кристину.
— Ты небесный ангел. Благодаря тебе я жив, я здравствую и жажду, чтобы наш праздник никогда не кончался!
— Вот видишь, а ты хотел убежать от меня, — смеялась Кристина и покусывала ухо короля.
— Я люблю тебя, Кристина, и мы никогда не расстанемся, — отозвался Александр, продолжая ласкать ее.
Чуть позже Кристина омыла Александра, помогла ему одеться, сама омылась и оделась. Делала она все это с веселой песенкой на устах. Закончив обряд, она певучим голосом произнесла:
— Мы проголодались, мой милый государь, и нам пора на трапезу.
Александра удивляла притягательность ее нежного голоса, она обращалась к нему просто, как к равному, но это не казалось фамильярностью, а было похоже на поведение очень близкого, родного человека. Они спустились в трапезную. Их ждал Михаил Глинский. Он пригласил Александра и Кристину к столу. Король осмотрел все, что было на столе, и не увидел хрустального сосуда, в котором хранился бальзам императора Ци Ши-хуанди. Он огорчился. Глинский заметил это и сказал:
— Ваше величество, праздники кончились и вам пора возвращаться в Краков.
— Это почему же? — спросил король. — Я волен в своих желаниях и не намерен расставаться с Кристиной.
— Но тебя, государь, всюду ищут. По всем дорогам мчатся в поисках короля гонцы. Радзивилл и Сигизмунд собирают сейм и раду. Депутатов созывают не по чьей-то прихоти, а по воле народа.
— Это еще с какой стати? — удивился Александр.
— А вот этого я не знаю, но твое отсутствие в Вавеле действительно затянулось.
— Хорошо, я сегодня же уеду в Краков, но только вместе с Кристиной. А по–иному и не быть, — твердо произнес король.
— Это разумно, мой государь, — согласился князь Михаил и спросил племянницу: — Моя дорогая, ты готова уехать в Краков?
— Да, дядюшка, — с улыбкой ответила Кристина.
— Тогда помолимся и вкусим пищу, — сказал князь, словно положил конец всем разговорам.
Король сел к столу и глубоко задумался. Он никак не мог понять, зачем князь Глинский затеял всю эту игру, мог бы просто познакомить его с Кристиной, и они остались бы в Кракове. Он, Александр, конечно же, стал бы встречаться с Кристиной и полюбил бы ее. Он написал бы папе римскому прошение о разводе с Еленой и взял бы в жены Кристину. Он уже верил, что Бог наградит их наследником. Все так просто, считал Александр, а Глинский что-то скрывает. «Нет, я потребую, чтобы князь все выложил начистоту», — сделал вывод король и принялся за еду, потому как был голоден.
Чуть позже, потребовав от князя чистосердечного рассказа о том, с какой целью он отлучил его от трона на месяц, Александр добился своего. Однако князь сказал не всю правду и был краток:
— Мой государь, истинно говорю, что я пытался спасти тебя от неминуемой беды. За дни, проведенные в моем замке, ты избежал ее. Кто хотел причинить тебе зло, я не стану о том говорить. Будешь в Кракове, отыщешь злочинцев сам. И сам будешь судить их, если найдешь их вину преступной. Большего, государь, от меня не требуй.
— Хорошо, князь, я тебе верю. Ты всегда преданно служил литовскому народу, и я отблагодарю тебя: ты станешь маршалом королевского двора.
В этот же день, близко к полудню, Александр и Кристина покинули замок Михаила Глинского. Он дал им две кареты: не должно было королю и любовнице ехать вместе. В двух крытых возках расположились слуги и служанки. Еще были повозки с кормом. Весь этот маленький кортеж сопровождали пятьсот вооруженных воинов, сотня из которых была королевской. Александр удивился этой силе и даже возразил, но Михаил сказал, что в пути они могут сойтись с крымчанами, разбойничавшими в пределах восточных земель державы.
— Так что, ваше величество, береженого Бог бережет, — напутствовал в дорогу князь.
Через неделю, в час глухой полуночи, король Александр въехал в Краков. Стражи у городских ворот не признали короля, да и число воинов их напугало. Кто- то крикнул:
— Это не король! Не пускайте его!
Александр вышел из кареты и показался у ворот. Его осветили факелами, узнали и ворота открыли. Раздались громкие голоса:
— Король, король вернулся!
Близ дворца все было проще. Его встретили гвардейцы и с нескрываемой радостью распахнули ворота. Вместе с воинами кортеж въехал во двор. Дверцы кареты короля распахнулись у парадной лестницы. Король вышел из кареты, прошел к Кристине и, когда она покинула экипаж, вместе с нею поднялся по парадной лестнице во дворец. Александр велел слугам не беспокоить вельмож до утра и прошел с Кристиной на свою половину. Здесь его встретил постельничий Мартын. Привыкший к ночному бдению, он словно ждал короля.
— Ваше величество, слава Богу, вы живы и здоровы,
— со слезами на глазах произнес Мартын и перекрестился. — Господи милосердный, дошли до тебя мои молитвы!
Александр устал. Ему хотелось поскорее лечь в постель. Он лишь спросил, где королева, и, когда услышал, что ее нет в Кракове, искренне обрадовался, но попытался узнать:
— Разве она не вернулась из Гливице?
— Сказано, ваше величество, что она на пути к Руси…
— Слава Спасителю! — воскликнул Александр.
Его радость была искренней. Что ж, королю Польши
и великому князю Литвы уже не суждено было встретиться с супругой. Шли последние дни их совместной жизни. Александр обратился к Мартыну:
— Отведи баронессу в покой для гостей и поставь стража, чтобы никто ее не побеспокоил. До полудня меня не буди, кто бы ни пришел.
— Исполню, батюшка–государь, — ответил Мартын, уже подумав, что надо бы сообщить принцу Сигизмунду о возвращении короля.
Но и без усердия Мартына с наступлением утра уже все знали, что король жив и здоров и вернулся в Вавель. Однако бурных проявлений радости по этому поводу во дворце не последовало. Шла какая-то суетливая беготня, и все перешептывались, говорили вполголоса. Постельничий Мартын все-таки с утра отправился к принцу, чтобы уведомить его. Сигизмунд был еще в постели. Мартын, боясь, что его кто-либо услышит, шепотом сказал:
— Ваше величество, в полночь вернулся государь.
Сигизмунд был настолько удивлен, что не находил слов, лишь спросил:
— Почему не пришел ко мне сразу?
— Государь повелел никого не тревожить. Думаю, потому, что с ним приехала женщина.
— Кто такая?
— Того не ведаю. Лицо ее было закрыто.
— И что же, она с ним в спальне? Какой конфуз!
— Нет, ваше высочество, она в покое для гостей.
Сигизмунд задумался. Надо было что-то предпринимать, потому как рушились все его планы. Он рассчитывал, что Александр не вернется или вернется не так скоро. У принца уже были встречи со многими депутатами сейма и рады. Он договорился с ними о том, чтобы они заявили об отлучении короля от трона. Ему рьяно помогал в том архиепископ Радзивилл. Большинство польских вельмож были готовы требовать низвержения Александра. Литовские паны рады оказались менее сговорчивы. По мнению Сигизмунда, на них уже повлиял канцлер Монивид. Теперь обстоятельства изменились в пользу Александра. Он сам сможет донести до сейма причины отсутствия в Кракове, но может обо всем и умолчать, на это у него есть своя воля. Сигизмунд пришел к выводу, что нужно искать новые средства, дабы освободить для себя трон. Какими они будут, принц пока не знал, но надеялся найти. Мартыну он сказал:
— Спасибо, любезный, службы твоей не забуду. И еще что: сходи к канцлеру и передай, чтобы шел в палаты архиепископа. Мы будем его ждать.
Мартын поклонился и ушел. Не задержался в своей спальне и принц. Его одели, и он в сопровождении двух телохранителей отправился на «прогулку». Он покинул дворец и двор, обошел площадь и скрылся на улице, где стояли палаты архиепископа.
Радзивилл писал грамоту папе римскому о событиях в Кракове, когда ему доложили о приходе принца, как раз закончил фразу: «А у нас, сладчайший понтифик Римской церкви, с греховными побуждениями исчез король Польши и великий князь Литвы Александр». Когда принц появился в покое, Радзивилл благословил его и спросил:
— С чем пожаловал, сын мой? Тщетны наши ожидания? Вот я написал и отправляю главе Римской церкви покаяние…
— Придется забыть о нем, и можете порадоваться: король Александр вернулся в Краков и сейчас мирно почивает.
— Удивлен. Когда же он прибыл?
— В полночь. В замке все спали.
Радзивилл буднично произнес:
— Что ж, придется забыть о послании.
— Я бы все-таки уведомил понтифика о блудных скитаниях короля.
— Не вижу в том необходимости, сын мой, — ответил Радзивилл.
— А как же сейм, рада? Быть им?
— Думаю, что придется отменить заседания об отлучке короля из Кракова.
— Я все же настаиваю, — упорствовал принц.
Радзивилла насторожило сопротивление Сигизмунда. Архиепископа нисколько не смутило известие о том, что король вернулся. Как будто не он собирался писать папе римскому о пороках Александра и был намерен просить понтифика об отлучении короля от церкви. Ереси в отсутствии Александра он не находил.
— В таком случае надо будет спросить позволения короля открывать сейм и раду.
Сигизмунд всегда считал архиепископа своим союзником в стоянии против Александра, но его отступничество поразило принца, словно громом.
— Подождите, ваше преосвященство, как же так?! И как мне оценить ваш шаг?..
— Пути Господни неисповедимы. Мы дадим государю право на покаяние и потребуем искупления грехов.
— О каком покаянии речь?! Король привез в Вавель женщину и спрятал ее в своих покоях!
— И что же? Я буду рад, если он нашел в ней достойную себя. Знаешь же, что у них с россиянкой нет жизни. И хмельным увлекался по той причине, и наследника нет. Папа благословит этот союз.
У Сигизмунда не нашлось слов для возражения. Он не знал, о чем говорить, потому как в наболевшем не мог признаться. В это время пришел канцлер Монивид, и разговор стал складываться вовсе не в пользу Сигизмунда. Архиепископ и канцлер явно были настроены защищать короля. В эти минуты Сигизмунд возненавидел их. Если все будет складываться так, как рисовало в сей миг его возбужденное воображение, то ему никогда не владеть троном. Радзивилл поддержит просьбу Александра о расторжении супружеских уз с Еленой, и никто не возьмется утверждать, что новая жена не родит ему наследника, даже если она его нагуляет. Постепенно в Сигизмунде начала созревать мысль о насильственном захвате трона. Конечно, ему для этого нужна будет чья-то поддержка. Он знал, что Радзивилла можно вернуть на круги своя и разжечь в нем религиозный фанатизм, причислив Александра к клану еретиков. Стоит лишь упрекнуть Радзивилла в попустительстве да пригрозить жалобой понтифику, как он дрогнет и, чтобы самому не впасть в немилость папы римского, восстанет против Александра. «Надо рисковать, — решил принц, — я заставлю тебя, святой отец, ополчиться на погрязшего в грехах короля. Я напомню, что ты не принял никаких мер, когда при потворстве короля закрыли в Могилеве последний костел. Я напомню также, что из Могилева бежали все католики и ты это знал, но не упрекнул короля. Подобное непозволительно главе церкви, — распалял себя Сигизмунд. — А чем обернулось дарение Елене Гливицкого повета? Только что прибывший на сейм граф Хребтович рассказал, что волей королевы, а значит, и короля, в Гливице началось возведение нового монастыря для схизматиков». Перебрав все промашки архиепископа в угоду королю и в ущерб католичеству, Сигизмунд прервал беседу Радзивилла и Монивида:
— Святой отец, и ты, канцлер Монивид, выслушайте меня внимательно и, если я не прав, осудите. Я настаиваю, чтобы сейм и рада через два дня начала свою работу. Для того есть существенные основания. Вы знаете, что по всей державе, и особенно в Литовском великом княжестве, над католичеством берет верх православие. Знаете, что борьбу схизматиков против католиков поддерживает и вдохновляет вместе с королевой сам король. Митрополит Иона посажен не кем-нибудь, а самим королем. В восточных землях открыто притесняют католиков, их изгоняют из домов, отбирают земли, имения. Так происходит в Слониме, в Полоцке, в Смоленске, я уж не говорю о Могилеве. Больше трети земель Литовского княжества отошли при Александре к Москве. Это ли не преступления нашего короля? — Сигизмунд молча прошелся по покою, подыскивая сильные слова, обличающие Радзивилла, и, остановившись против него, заявил: — Ты, святой отец, сие знаешь, сам гневаешься, но твоя любовь к Александру мешает тебе пресечь его еретические действия. — Сигизмунд вновь прошелся по покою, встал перед Монивидом и, рубя воздух рукой, продолжал: — Вы уповаете на то, что Александр в новом супружестве обретет наследника престола. Но тому не бывать. Он сам мне в том открылся. Чего же вы хотите? Вспомните, наконец, что еще папа римский Александр VI требовал отлучения великого князя Литвы от трона. Чего же ждать? Потому заявляю: если вы откажетесь открывать сейм и раду, я позову народ, выйду на площадь и скажу все, что вы услышали сейчас. Еще напишу грамоту папе римскому о твоих еретических грехах, святой отец.
Сигизмунд не стал ждать, что ответят на его заявление архиепископ и канцлер, повернулся к двери и покинул палаты. Радзивилл и Монивид долго молчали. Наконец архиепископ собрался с духом и промолвил:
— А ведь он прав. И я его знаю: слова с делом у него не расходятся. Если он доведет все до сведения папы римского, нам с тобой несдобровать. Потому призываю тебя, сын мой, поддержать принца, и тогда мы сохраним свое достоинство.
— Увы, я не тешу себя надеждами на мирное содружество с Александром, — слукавил Монивид, — но мне надо подумать. Вечером я дам тебе, святейший, ответ.
Поклонившись, Монивид тоже покинул покои архиепископа.
Вернувшись к Вавелю, принц не вошел во дворец, а отправился в казарму, где жила его сотня служилых шляхтичей. Он хорошо ладил с ними, и они были ему преданы. В минувший месяц, пока король отсутствовал, лишь они несли службу по охране внутренних покоев дворца и сейчас продолжали нести. Сигизмунд все еще не пришел в себя от схватки с Радзивиллом и Монивидом. Голова лихорадочно работала. В запале он решил с помощью своих гвардейцев осуществить задуманное и расчистить путь к трону. Принц отважился сделать это в течение суток, иначе будет поздно, счел он. Опять же в карауле в текущие сутки должны стоять его люди. А двое самых верных из них придут в покои короля, где он спрятал свою любовницу — так обозначил ее Сигизмунд, — и унесут ее из дворца. Принц надеялся, что она даст показания на сейме и обличит короля не только в грехопадении, но и в ереси, после чего исчезнет. Что с ней станется, Сигизмунд пока не знал, да это его и не волновало. Все казалось Сигизмунду простым и доступным. Даже последний роковой час брата, который он перебрал по минутам, не смутил принца. Он лишь искал путь к «своей вершине».
Король Александр проснулся около полудня. Постельничий Мартын оказался рядом и позвал слугу, чтобы одеть короля.
— Ваше величество, вельможи ждут вас к трапезе, они жаждут увидеть своего короля, — произнес Мартын.
— А я не хочу их видеть, — сухо ответил Александр. — Велю тебе накрыть стол на двоих в Голубой зале. И накажи стражам, чтобы никого ко мне не пускали. Никого! А всем, кто ждет меня в трапезной, скажи, что король недомогает.
— Слушаюсь, ваше величество.
Пока Мартын выполнял повеление короля и заботился о его трапезе, Александр зашел в спальню Кристины. Она встала чуть свет, в душе у нее царило смятение, и она не знала, куда себя деть. Когда появился король, она стояла у окна, смотрела на крышу палат князя Глинского, которая виднелась за площадью, и с горечью думала, что дядюшка вовлек ее в какую-то опасную игру. Сердце вещало ей, что королевой она никогда не будет.
Александр подошел к Кристине, обнял ее и поцеловал.
— Здравствуй, мой свет, здравствуй, государыня моего сердца.
Кристина постаралась скрыть горестное состояние души.
— Я без тебя скучаю, мой государь. — Она с улыбкой ответила на поцелуй и попросила: — Пожалуйста, дорогой, освети наше будущее, наш завтрашний день, а то мне страшно.
— Мой светоч, отбрось сомнения и тревоги. У нас все будет хорошо, как и минувший месяц. Я все освещу тебе, как ты просишь. Пока же идем к трапезе, я голоден, как волк.
Они завтракали, пили вино. Кристина легко справилась со своим мрачным настроением, вновь стала оживленной. Она восхищалась древними римскими статуями и греческими барельефами, хвалила покои короля, потом рассказывала о своих родителях, о забавах из отроческой жизни. Александр слушал ее вполуха, и ему показалось, что однажды он все это уже слышал, знал все те смешные истории, которые случались в жизни Кристины, и сейчас они проплывали перед ним в живых картинах, будто он сам участвовал в играх. Рассказывая, Кристина загадочно улыбалась. Она понимала, почему король задумчив и как будто ушел в себя. Ей было дано знать, что с ним происходит. К нему возвращались волшебные сны, волшебная явь, а с ним и бодрость духа. Кристина исподволь помогала ему, вела по лабиринту сказочных странствий, кои они вместе пережили.
Уже близился вечер, когда Александр и Кристина закончили вспоминать все, что случилось с ними в сандомирском замке князя Глинского, но они продолжали перебирать, казалось бы, мелочи быта. И это им было дорого, потому как дополняло высшее блаженство, счастье, какое они познали. Александр в эти часы отдыха и оживленного общения с Кристиной подумал, что эта славная молодая женщина никогда не даст ему впасть в уныние.
Неожиданно идиллия их покоя была нарушена. Явился постельничий и доложил:
— Ваше величество, к вам пришел его преосвященство архиепископ.
чао
Король задумался. Он решил, что блюстителя веры лучше принять в Красной зале, однако передумал и сказал Мартыну:
— Пригласи его, голубчик, сюда. — А едва Мартын ушел, как король встал, подал Кристине руку и повел ее в тайный покой. — Идем, дорогая, от глаз подальше. Тебе пока лучше не встречаться с ретивым служителем веры.
— Спасибо. И мне так кажется, — ответила Кристина.
Спустя минуту–другую король вернулся в Голубую залу и тут же вошел Радзивилл. Как всегда, он смотрел на Александра строго, взыскательно. Осенив его крестом, он потребовал:
— Покайся, сын мой, пока Всевышний еще милостив к тебе. Ты грешен пред Богом чрез меру.
— Полно, святой отец, я чист перед милосердным Спасителем, как дитя. Ты должен это видеть по моим глазам. — Александр был слегка хмелен и пребывал в хорошем расположении духа, потому как у него не возникало больше мучительных вопросов о том, чем он занимался в замке Глинского. — Ты лучше расскажи, как без меня властвовали? Все ли спокойно в державе? Нет ли у соседей к нам претензий?
Окинув взглядом накрытый стол, архиепископ догадался о благостном состоянии государя, и у него погасло желание огорчать его теми напастями, кои ждали короля на сейме. Однако Радзивилл вспомнил угрозу принца Сигизмунда, собрался с духом и высказал Александру все без обиняков:
— Властвовали мы исправно. Соседи не докучают нам, и в державе все спокойно. Речь пойдет о тебе. Ты грешен, сын мой, ты вступил на стезю еретиков, потому тебя ждут суровые испытания на сейме, который откроется через два дня. Там ты будешь держать ответ в поколебании католической веры.
— Остановись, святой отец! — Протестуя, Александр вскинул руки, словно защищаясь от злой силы. — Мне достаточно того, что ты сказал. Но, прежде чем бросить тебе упрек во многих грехах, дай мне ответ: по какому праву вы открываете сейм и раду? Кто дерзнул обойти меня?
— Созвали мы их по случаю твоего исчезновения. Прошел месяц, как ты пропал из Кракова. Мы же в равной мере с тобой отвечаем за мир и покой в державе. А право у нас одно: защита Римской церкви от попрания.
— Никто не попирает нашу церковь и веру. Это ваши досужие выдумки, святой отец, это рьяность и фанатизм Сигизмунда. Ты хорошо знаешь его отношение ко мне, почему же не защищаешь короля от нападок, несправедливых к тому же?
— Не будем препираться, сын мой. На сейме огласят все обстоятельства, побудившие собрать депутатов. Многое тебе ляжет в вину. Даже ваши отношения с братом откроются и будут осуждены.
— Помолчи, святой отец. На Руси ты сам впал в ересь. Господь запрещает притеснять иноверцев, а ты… Что ты на это скажешь?
Ссора короля и архиепископа разгоралась, упреки сыпались с той и другой стороны. Неизвестно, сколько бы времени они поедали друг друга, если бы в покой неожиданно и смело не вошла Кристина.
— Добрый вечер, святой отец. Благослови свою дочь.
Подойдя к Радзивиллу, Кристина опустилась на колени. Архиепископ обомлел. Ничего подобного он прежде не видел. Пред ним стоял на коленях ангел во плоти. На него с мольбой смотрели огромные бирюзовые глаза, на устах затаилась улыбка, над пышными золотистыми волосами его преосвященство узрел нимб. Ему захотелось прикоснуться к Кристине, убедиться, что это не бесплотный ангел, а прекрасная дева во плоти. И он дерзнул, склонился к Кристине и помог ей встать, взяв за талию. Радзивилл ощутил, как в нем вспыхнул некий огонь. Почувствовав, что она земная, он загорелся жаждой овладеть ею и молиться на нее. Он готов был отказаться от святительских одежд и сана, только бы всю оставшуюся жизнь любить это земное чудо, возникшее перед ним. Очарованный Кристиной, архиепископ забыл все на свете и как будто онемел, словно вновь родился Николаем Радзивиллом, чувствительным к женской красоте.
Его пробудил к действительности голос Александра:
— Кристина, свет мой, зачем ты нарушила нашу беседу?
— Я ухожу, мой государь. И прости за дерзкое вторжение. Да царит между вами мир.
Так и случилось. Ни у архиепископа, ни у короля уже не было желания ссориться. Подспудно Радзивилл дал себе слово лишь тайно пылать любовью к этому ангелу.
Поклонившись архиепископу, Кристина ушла так же, как появилась: величественно, легко и бесшумно скрылась за дверью. Радзивилл еще постоял в оцепенении, потом подошел к столу, наполнил кубок вином и выпил одним духом. Посмотрев на Александра, он молча вышел из покоя. Король пожал плечами, недоумевая, прошелся трижды из угла в угол и, задумчивый, отправился в покой Кристины. Он обнял ее, поцеловал и упрекнул:
— Зачем ты смутила душевный покой моего духовного отца?
— Не печалься, мой государь, это ему во благо, — ответила с улыбкой Кристина. — А я поделюсь с тобой радостью.
— Говори же, мой свет, не томи. Я чувствую, ты хочешь сказать нечто важное. Я слушаю тебя…
— Очень, очень важное. Но время уже позднее, и нам пора лечь в постель. Я прошепчу тебе на ушко то, что порадует тебя.
Кристина помогла королю раздеться, сама скинула свои одежды, и они скрылись под одеялом.
— Теперь ты скажешь?
— Да, мой государь, да, и, надеюсь, ты возрадуешься.
— Твоя радость — моя радость, — отозвался Александр.
Она же, как обещала, прошептала ему на ухо:
— Мой дорогой государь, я понесла от тебя. Это случилось в первые же дни нашей любви.
Король встал на колени, воздел руки и страстно воскликнул:
— Господи милосердный, ты внял моему молению, ты спас меня от бесчестья!
Кристина тоже встала на колени и вместе с королем молилась Деве Марии. Потом они легли, возбужденные, пылающие огнем страсти, наконец, сморенные усталостью, уснули.
Наступила полночь. Во дворце царила тишина. Ни шорохов, ни шагов — всюду безмолвие. И нигде не стояли стражи, они куда-то исчезли. Но вот в покои короля вошли две тени и скрылись в спальне Кристины, где ныне спал и счастливый король. Одна из теней вышла обратно в Голубую залу, подошла к столу, взяла кубок, высыпала в него из перстня щепотку порошка, наполнила кубок вином и понесла его в спальню Кристины: одна, что несла кубок, опустилась на колени возле спящего короля, другая затаилась близ Кристины. Долго не было ни шороха, ни движения.
Среди приближенных короля кое-кто знал его слабость пить вино во время сна. Тот, кто подносил королю кубок — а это был постельничий Мартын — вставал на колени и терпеливо ждал, когда король со стоном произнесет: «Пить, пить». Он протягивал руку, Мартын вкладывал в нее кубок, король чуть поднимал голову, выпивал вино и продолжал спать.
Так происходило и на сей раз, но был ли около короля постельничий Мартын, неизвестно. Тень дождалась, когда король прошептал дважды: «Пить, пить». Кубок был вложен в руку, Александр приподнял ее и, не открывая глаз, опорожнил его. Рука ослабла, кубок выпал из нее на ложе, голова Александра опустилась на изголовье — он продолжал спать.
Той порой тени склонились над Кристиной, вмиг запеленали ее с головой в черное покрывало и унесли из спальни к лестнице, ведущей к черному выходу из дворца.
Покой в Вавеле не был нарушен, он царил до рассвета.
