Глава двадцать пятая. КОРОЛЕВА ПОЛЬШИ
Все долгие дни и недели, пока шла война между Литвой и Русью, княгиня Елена не находила себе места. Она плохо спала по ночам и маялась от сердечной боли днями. Она вела замкнутую жизнь и общалась лишь с самыми близкими придворными. На ее половине в одном из покоев усилиями вернувшейся с родины Палаши была сделана маленькая часовенка. Каждый день утром и вечером Елена шла в свою часовенку, опускалась на колени перед образами и подолгу молилась, прося у Всевышнего прощения за грех развязывания войны. Иногда вместе с Еленой молилась Палаша, овдовевшая в эту войну. Ее муж, тысяцкий Игнат Берсень, погиб в первые же дни битвы под Брянском. Преданная Палаша хотя и скорбела о гибели Игната, но молилась о Елене. Она доносила до Господа Бога правду о горестной жизни великой княгини в Литве, о преследовании ее виленским епископом, о безразличии к ней супруга. Через эту правду Палаша увещевала Всевышнего вразумить государыню, что нет за нею грехов в случившейся войне между Литвой и Русью. «Помилуй мою государыню, милосердный, дай ей вольно дышать, накажи недостойных тебя панов и вельмож», — шептала Палаша.
Время шло, а душевный покой к Елене не приходил, и она продолжала казниться, считая себя виновной в том, что два народа ринулись убивать друг друга. Княгиня думала, что если бы она уступила домогательствам епископа Войтеха и Александра, приняла бы их веру, то кровопролития бы не случилось. Она задавала себе вопросы, которые смущали ее. Праведна ли та вера, из-за которой гибнут тысячи неповинных людей? Ответа у нее не было, и Господь его не давал. Выходило, что отец был прав, требуя постоять за православие, не щадя живота своего. Когда до Елены дошли вести о том, что Всевышний с россиянами одержали в этой войне победу и пленили многих вельможных панов и гетманов, к ней возвратились душевное равновесие и радость жизни. Нет, не зря она выстояла в борьбе против католиков, не предала веру отцов, призывала россиян идти под крыло отчизны. Теперь и она могла сказать, что есть и ее доля радения в том, что десятки тысяч россиян вернулись в лоно своей отчины. «О, за это и пострадать можно!» — восклицала счастливая Елена. Двадцать пять городов, семьдесят волостей, сотни селений — это бесценный подарок ее батюшке, это утверждение себя личностью, достойной уважения. Знала Елена, что ныне у нее прибавилось врагов в Литве, что епископ Войтех, канцлер Монивид, сам государь, паны рады из кожи вылезут, дабы превратить ее жизнь в бесконечную череду страданий. «Что ж, — говорила себе Елена, — она готова пострадать за веру и Русь».
Великая княгиня не ошиблась в своем предчувствии. Вскоре после поражения литовского войска на реке Ведроше епископ Войтех явился в Нижний замок и велел великому князю Александру по праву духовного отца прийти в замковую капеллу. Туда же велел привести супругу для беседы.
— Сын мой, именем папы римского я повелеваю тебе о том.
— Святой отец, я постараюсь уговорить ее, но не уверен…
— Грех на душу возьмешь несмываемый, — пытался настаивать Войтех.
Елена и на сей раз отказалась идти на беседу с Войтехом. Она даже не сочла нужным выйти из опочивальни в трапезную, где ее ожидал Александр. Она позвала Дмитрия Сабурова и велела сообщить Войтеху:
— Передай владыке Адальберту, что моя вера запрещает мне входить в храмы и капеллы католиков. И еще передай ему, что нам лучше побеседовать в моей трапезной.
Дмитрий сказал потом Елене, что Войтех взбесился от гнева, но все-таки пообещал прийти в покои великой княжны. Пришел он не один, а с Александром. Обычно бледный епископ был пунцовый от возмущения и жестко произнес:
— Уведомляю тебя, государыня, что я написал грамоту папе римскому о том, чтобы отлучить тебя от супруга. Государь согласен с тем посланием, у него есть к тому основания, что он и подтвердит. Только по твоей вине наше войско разбито и тысячи боголюбивых католиков погибли в этой войне. Твое прощение и неизгнание от супруга в твоих руках. Мы даем тебе время подумать до завтра. Да хранит тебя Святая Дева Мария.
Епископ осенил Елену крестом и спешно покинул трапезную, не дав государыне вымолвить ни слова в свою защиту. Александр был смущен гневной речью Войтеха, но утешения Елене не выразил. Она долго смотрела на его опущенное к полу лицо и тихо сказала:
— Ты доставишь мне радость, если добьешься вместе с Войтехом разрыва супружеских уз. Может быть, в монастыре мне будет покойнее, чем здесь. Говорю об этом прямо. И я завтра же пошлю гонца уведомить о том батюшку.
Александр остался глухим к сказанному Еленой. Он взглянул на нее пустыми глазами и ушел из покоев.
Елена почувствовала, что на глаза навернулись слезы, и ей захотелось плакать. Она подошла к окну, смотрела на крепостную башню и не видела ее: горечь изливалась. Вместе с тем накатывалось твердое убеждение, что с Александром у нее уже не будет благостной жизни. Теперь, после поражения на Митьковом поле, все паны рады, все гетман, князья и другие вельможи станут видеть в ней ненавистного врага. А сколько родственников плененных Острожского, Радзивилла, князей Друцких, графа Хребтовича и еще многих других панов и шляхтичей будут слать ей проклятия и жаждать кровной мести! И показалось Елене, что жизнь ее в Вильно под одной крышей с безвольным человеком, находящимся в цепких руках вельмож, окажется ужаснее жизни рабыни где-нибудь в татарском улусе. Однако Елена поняла, что прежде чем принять какое-либо решение, ей надо запастись терпением и дождаться повеления папы римского. Она надеялась, что ее супружество с Александром будет прервано по воле римской церкви хотя бы по той причине, что они оставались бездетными, а престолу нужен наследник.
Но шло время, а повеления папы римского Александра VI все не было. Дошли до Вильно слухи, что он безнадежно болен.
Той порой Литва поднималась на порог новой войны. По воле панов рады и великого князя канцлер вел успешные переговоры с Ливонским орденом о совместном походе на Псков. Вместе с магистром ордена фон Плеттенбергом уже был составлен план летнего похода. В Литве вновь собиралось войско и воинам была обещана в предстоящей войне богатая добыча. Но разбойное нападение на мирный торговый город Псков на сей раз не состоялось. Великое Литовское княжество вступало в пору больших перемен.
Волею судьбы или по злому умыслу — толком никому не ведомо — после скоротечной болезни скончался старший брат Александра, польский король Ян Ольбрахт. Это произошло в середине июля. Умер он в краковском дворце польских королей Вавеле. Весть о кончине Яна Ольбрахта достигла Вильно спустя две недели. Гонцам пришлось проскакать более восьмисот верст. Прибыли они в город ранним утром, и в Нижний замок их не хотели пускать. Лишь после того как гонец сказал дворецкому Ивану Сапеге, что в Кракове умер король, посланцев пустили к великому князю. Александр принял их лежа в постели. Ему было дурно, болела голова. Вялый, сонный, он слабым голосом спросил:
— Ну, что там случилось?
Старший гонец доложил государю четко:
— Великий князь литовский Александр Казимирович, велено вам сказать от имени польского сейма и передать грамоту о безвременной кончине вашего старшего брата, короля Яна Казимировича, последовавшей 14 июня во дворце Вавель.
Однако все сказанное гонцом не дошло до Александра: зудила мысль, почему он вчера так сильно напился? Он понял, что произошло в Кракове, только после того, как это повторил дворецкий:
— Милостивый государь, старший брат Янушка скончался в Вавеле, тебя о том и извещают гонцы.
В глазах Александра рассеялся туман, и он спросил:
— Но почему умер Янушка? Он был такой крепыш.
— О том нам неведомо, государь, — ответил гонец.
Дворецкий Сапега догадался, как привести великого
князя в чувство. Он отлучился из спальни и вскоре вернулся с кубком вина.
— Прими, государь, полегчает. Горе-то какое, его так не переживешь. Я помню, Ян Казимирович подковы гнул.
Выпив вино, Александр долго и молча смотрел на гонца. А когда наступило время просветления в голове, он тихо заплакал.
— Господи, Янушка, зачем ты покинул нас? Я ведь любил тебя, хотя ты ко мне был несправедлив. Да ладно уж, я все тебе прощаю. — Тут Александр вспомнил про Елену и спросил дворецкого: — А что, государыня знает о кончине моего брата?
— Так все знают, государь, — ответил Иван Сапега.
Несмотря на раннее утро, в замке уже никто не спал.
Весть о смерти короля Польши разлетелась по всем покоям дворца и дошла до великой княгини. Она встала, оделась и поспешила в покои Александра. В сей час она забыла все тягостное, что было между нею и супругом. Она сочла своим долгом быть рядом с ним, вместе пережить утрату, и ей удалось утешить и поддержать Александра в горе. Елена помогла ему справиться с утратой, обрести равновесие. Она говорила ему:
— Судьбы наши, мой государь, в руках Всевышнего. Ему было угодно взять твоего брата на небеса. Тебе же надо держаться и встретить с мужеством перемены судьбы.
— Спасибо, государыня, ты говоришь правду: перемены грядут и надо держаться стойко.
Горе примирило Александра и Елену. Он вновь забыл о хмельном. На похороны брата он, однако, не сумел съездить. Короля Польши предали земле по случаю жаркой погоды, как и положено, на третий день после кончины. Но Александр готовился к поездке в Краков. Он знал, что скоро его позовут в Вавель. Ольбрахт, как и Александр, был бездетен, и в польском сейме уже решали вопрос, кому быть королем и не лучше ли объединить две державы под одной короной.
В эти напряженные дни ожидания Александр и Елена как-то вовсе забыли о происках епископа Войтеха, о его челобитной папе римскому. Но той челобитной уже был дан ход. Папа Александр VI отнесся к посланию Войтеха ревностно, и хотя здоровье его убывало, он написал грамоту и прислал ее виленскому епископу. Он выразил в послании свое высочайшее благословение действиям Войтеха. Еще папа вознес хвалу Войтеху и митрополиту Иосифу за их радение об утверждении унии между католической и православной верами на землях Смоленщины.
Вслед за посланием епископу Войтеху пришла грамота от папы римского и великому князю Александру. Эту грамоту Александр получил спустя двадцать дней после смерти брата. Александр читал послание папы с благоговением, как благочестивый католик. Папа восхвалял рвение Александра в обращении русских православных в католическую веру. Понтифик Вселенской церкви писал: «По словам посла твоего, ты дал клятву своему тестю никогда не принуждать Елену к Римской вере и, даже если бы она сама захотела, не дозволять того. И ты уже пять лет честно исполняешь обещание, сам не принуждаешь жену. Другие, светские и духовные, сколько ни убеждают ее, она остается непреклонна. Поэтому ты спрашиваешь совета, что тебе делать? Мы хотим и обязываем тебя, чтобы ты, несмотря на данные обещания и клятвы, от которых тебя освобождаем, позаботился еще раз побудить свою жену к принятию римской веры ».
Читая это послание, Александр почувствовал, как его бросило в жар, на лице выступила испарина, застлало слезами. Он испугался этого послания, потому как знал: у него нет силы сломить упорство жены. Он был убежден, что, если надо, она взойдет на костер, но не предаст веру. Как часто, когда епископ принуждал ее поступиться верой отцов и принять католичество, ее прекрасные бархатные темно–карие глаза становились похожими на два кремня, которые невозможно разбить молотом. «Господи, убежать, что ли, на Русь и там принять православие, там любить вольно и преданно!» — думал Александр торопливо и тут же пугался своих дум, потому как смертельно боялся сурового Войтеха и властных панов рады, гранитной глыбой давивших его волю. «Да они же меня на краю света достанут! Я ненавижу их!» — кричал в душе Александр.
Одолев душевную дрожь и выпив для укрепления духа вина, он продолжал читать ядовитое послание понтифика Римской церкви, в прошлом гордого графа из Валенсии Родриго де Борха: «Ежели Елена опять не согласится, то мы поручаем виленскому епископу, чтобы он убеждал ее и в случае нужды принуждал мерами церковного исправления». Александр не знал этих «мер», он подумал, что ее могут подвергнуть телесному наказанию, будут истязать, и, продолжая проливать пот и слезы, читал: «Другими законными средствами, а если и затем останется непреклонною, то отлучил бы ее от сожительства с тобою и совершенно удалил от тебя».
Послание понтифика выпало из рук Александра на пол. У него закружилась голова, ему показалось, что сейчас он потеряет сознание. Он решил, что Елену отнимут сегодня же. Страх потерять ее заставил Александра что-то делать, и он счел, что ему надо немедленно встретиться с епископом Войтехом и предупредить его, что не отдаст Елену на суд церкви. Позвав дворецкого Сапегу, великий князь велел одеть его и подать экипаж.
— Да найди канцлера Монивида. Мы поедем с ним к епископу. Если не найдешь, сам поедешь со мной.
Палаты епископа располагались близ собора Святого Станислава. Это был маленький замок, вскинувшийся в небо четырьмя остроконечными серыми башнями. Окна походили на бойницы, замок окружала высокая каменная стена, у ворот стояли стражи. Даже великого князя они пропустили не тотчас. Александру пришлось ждать несколько минут, потому как епископ Адальберт не мог бросить недочитанным послание папы римского, которое он получил несколько позже великого князя.
Войтех всегда встречал Александра без подобострастия. Он относился почтительно не к самому Александру, а к его титулу великого князя. А непочтительность его родилась от понимания характера Александра. Ему, мягкотелому моту, не способному проявлять свою власть, не следовало поклоняться, как достойному монарху. Его надо всеми доступными средствами подчинять своей воле, считал епископ Адальберт. Даже теперь, зная, что Александр будет избран королем Польши и корона его воссияет дважды, Адальберт нисколько не трепетал перед будущим королем Полыни и великим князем Литвы, тем более что епископ только что дочитал послание папы Александра VI, которое укрепило праведность его отношения к великому князю. Что ж, у епископа было на то основание. Понтифик Римской церкви выразил в своем послании Войтеху значительно больше негодования по поводу поведения Елены, нежели в послании великому князю. Он требовал убеждать Елену до предела, а если она не покорится, совершенно отлучить ее от мужа, удалить из дворца в монастырь и все ее состояние конфисковать в пользу церкви. Последнее волеизъявление понтифика особенно пришлось по душе Войтеху. Епископ уже знал, какими сокровищами наделил Елену ее отец Иван Васильевич, и душа его ликовала в предвкушении обладать ими. Позже Войтех узнал, что еще более жесткое повеление папы римского получил брат великого князя Александра краковский архиепископ Фридрих. Папа повелевал ему в случае непреклонности Елены объявить, что с нею поступят по форме церковного суда и она будет наказана настолько, насколько простирается ее упорство в заблуждениях. В глазах папы римского Александра VI Елена была чудовищем, терзающим тело католической церкви. Впоследствии все это вкупе зарядило епископа Войтеха такой силой страсти, что он готов был отправить Елену на костер.
Еще не зная содержания грамоты, полученной Александром, при появлении его в своих покоях епископ Войтех сказал:
— Вижу, сын мой, государь, ты в душевном смятении от послания вселенского отца нашего, папы Александра. И если неведомо тебе, что он мне пишет, мужайся, услышав сие, ибо ничем не могу тебя утешить. Завтра же призову государыню–схизматичку в храм Станислава и потребую от нее покорности до предела. Вот мое слово.
— Прости, святой отец, но я пришел не затем, чтобы ты утешал меня, — с вызовом произнес великий князь. — Я прошу оставить супругу в покое, пока не решится судьба польской короны.
Говоря дерзко, Александр все-таки трепетал душою. Он боялся, что епископ начнет буравить его своим жестким взглядом и, подавив всякую волю к сопротивлению, потребует во всем быть послушным велениям церкви.
Однако Войтех не хотел ломиться напролом и прислушался к твердо выраженной воле великого князя. Он еще не понимал душевного взлета, который произошел в Александре, и хотел в том разобраться. Он подумал, что у церкви есть время потерпеть с судом над Еленой до того часа, когда определится судьба великого князя.
И он сказал, дабы умиротворить Александра:
— Хорошо, сын мой, ни завтра, ни в ближайшие дни мы не будем увещевать государыню. Все решим после слова сейма и рады. Ты знаешь, о чем я говорю. Аминь.
— Спасибо, святой отец. Верю, что все встанет на круги своя, — повеселел Александр.
— Дай-то Бог, дай-то Бог, — сквозь зубы поддержал Александра Войтех и осенил себя крестом.
Епископ сожалел, что все получается пока не так, как он задумал. Но он понимал, что одно дело — противостоять и противоречить государю, который под каблуком у церкви и рады, и совсем другое дело, если вдруг Александр станет еще и королем Польши, а сейм возьмет его под свою опеку. Тут и ожечься можно. Подумал епископ и о том, что сила в его руках будет уже не та, потому как брат Александра, архиепископ Фридрих, никогда не проявлял к Войтеху теплых чувств.
— Считаю, святой отец, что мы исчерпали нашу беседу, — произнес уверенно Александр, откланялся и покинул палаты епископа.
Пока посланиям папы римского суждено было отлеживаться в тайных шкатулках, в судьбе Александра и Елены наступила череда перемен. Спустя четыре месяца после кончины короля Ольбрахта в Кракове был созван съезд польского сейма, и на этом съезде почти при полном единодушии королем Польши был избран великий князь литовский Александр Казимирович. Потомок великого князя литовского и короля польского Ягайло, героя Грюнвальдской битвы, Александр стал продолжателем польской династии Ягеллонов, которые правили в свое время не только в Польше и Литве, но и в Венгрии, и в Чехии.
Пришел час переезда Александра и Елены из Вильно в Краков. Этот древний город Польши уже не раз был столицей объединенного государства. Елена много слышала о Кракове и прониклась желанием увидеть польскую реликвию. Она расставалась с Вильно без сожаления, потому как за прожитые годы у нее не накопилось никаких добрых воспоминаний о нем, она не испытала в стенах Нижнего замка ни счастья, ни радости. Печали, тревоги, пирушки супруга, борьба с епископом — бесцветная, мрачная жизнь. Даже перед отъездом Войтех досадил Елене, задел и Александра. Он потребовал разрешения великого князя построить в Вильно при церкви Святого Духа доминиканский монастырь. Когда Александр скрепя сердце дал согласие, Войтех с мрачной решимостью обратился к Елене с «просьбой» выделить ему денег на возведение монастыря:
— Тебе, государыня, самое время воздать помощь в рождении доминиканской обители, и церковь простит тебе многие прегрешения.
Елена отнеслась к требованию епископа стойко.
— Я должна подумать, святой отец. Свободно распоряжаться деньгами державы я не могу.
Она пообещала по мере возведения монастыря помогать деньгами при одном условии.
— Какое же условие я должен выполнить? — спросил епископ.
— Оно посильно вам, святой отец. Да вы знаете, о чем речь. Если церковь впредь не будет меня принуждать к римскому закону, то я оплачу труд работных людей. А на иное и не рассчитывайте.
Епископ Войтех остался явно недоволен сказанным.
— Молитесь, государыня, своему Богу за то, что я все годы был милосерден к вам. Однако я не теряю надежды, что вы войдете в лоно Римской церкви, и воля о том уже выражена понтификом Александром VI. О вас и в Кракове не забудут.
В эти дни расставания с Вильно Войтех выпросил у Александра «право светского меча» будто для того, чтобы пользоваться им в защиту себя, своего духовенства и своих церковных владений от нападений и обид со стороны иноверцев — татар, армян, русских схизматиков и других, но, разумеется, и для того, чтобы побуждать их к принятию христианства. Великая княгиня тогда подумала, что с мечом удобнее вводить иноверцев в католическую веру. Мысль эта была пронизана горькой иронией, и Елена в тот миг грустно улыбалась.
На пороге уже стоял день отъезда великокняжеской четы из Вильно, и он не обошелся для Елены без острой душевной боли и досады. Александр восстал против желания супруги взять с собой сотню русских воинов, которая все еще оставалась при ней. Великий князь ненавидел их после поражения литовского войска на реке Ведроше. К тому же сотни литовцев все еще были пленниками россиян. Накануне отъезда Александр заявил:
— Если ты будешь настаивать, чтобы взять с собой сотню воинов, я повелю заключить твоих ратников в казематы как заложников, пока Русь не вернет мне моих воинов.
Елена смирилась, но при этом добилась, чтобы Александр отпустил ратников в Россию.
— Я напишу батюшке грамоту и отправлю ее с воинами, чтобы он дал волю сотне твоих лучников.
— Как я устал от твоего упорства! — вздохнул великий князь.
Ссора закончилась тем, что Александр принял предложение и разрешил Елене взять с собой в Краков семь воинов, которые в минувшие годы женились на литовских девушках. Во главе воинов остался князь Илья. Елена порадовалась тому. Ей легче было расстаться с Александром, нежели потерять любимого князя. Еще Александр разрешил Елене взять с собой боярынь Анну Русалку, Марию Сабурову и Палашу, которых княгиня любила, словно сестер.
В эти же дни до отъезда княгиня вместе с казначеем Федором Кулешиным сумела позаботиться о своем состоянии, которое не была намерена везти в Краков. Она долго думала о том, куда определить драгоценности, золотые и серебряные деньги, многие золотые изделия, иконы в дорогих окладах и еще немало того, что до поры до времени должно храниться под спудом. Вспомнила она свою поездку в русский монастырь под Ошмянами и подумала, что в этом монастыре будет самое надежное место спрятать достояние. Своими размышлениями она поделилась с Федором Кулешиным:
— Знаешь ли ты, дьяк–батюшка, что мы скоро уедем в Краков? Так вот подумай, где мы можем оставить казну на сохранение. Может, в Ошмянский монастырь отвезти?
— Я бы остерегся, матушка. В том монастыре старый игумен преставился, а о новом сказано было, что из молодых да ранних. Проворен и к стяжательству тяготеет.
— Что же делать, Федор?
— Матушка, не волнуй себя. Знаю я надежный монастырь с тайными захоронами. Он подальше от Вильно, чем Ошмянский. Стоит в лесах под городом Вельском. Там игумен Нифонт предан православию и Руси.
— Ну, коль так, я полагаюсь на твое разумение. Отложи то, что мне должно взять в Краков для прожития, об остальном попекись, — рассудила Елена и облегченно вздохнула, будто сняла с плеч тяжелую ношу.
В первых числах ноября, когда дожди, порою со снегом, заливали раскисшую землю, когда дороги были малопроезжими, поезд Александра и Елены покинул Вильно. Провожающих было мало. Может быть, сотни три горожан собрались близ ворот Нижнего замка. Зато над городом стоял торжественный благовест всех колоколов — как в православных, так и в католических храмах.
Путешествие из Вильно в Краков оказалось очень трудным. Елена простудилась во время верховой езды еще на пути к Гродно и до самого Кракова мучилась лихорадкой и не покидала теплую карету. Ее то бросало в жар, то знобило. Знахари поили ее лекарственными отварами, смазывали–растирали барсучьим жиром. Лишь вблизи Кракова Елена пришла в себя. В теле появилась небывалая легкость, в душе — жажда жизни и перемен. «Смотри-ка, болести во благо пошли», — подумала Елена и поделилась своим душевным состоянием с Анной: — Чудеса да и только, Аннушка. То меня тоска грызла, печали съедали и еще невесть что, а тут будто вновь на свет появилась. Все в радость мне, все влечет.
— Выходит, с хворью минувшее ушло. Ныне за окоем можно посмотреть, какая новина ждет, — рассудила Анна.
— Ан нет, не буду заглядывать за окоем, там опять страсти витают, — смеясь, ответила Елена. — Одним Божьим днем буду жить, его сладость пить.
Как сказала, так и начала жить: день благополучно прошел — и счастлива. И в столицу Польши будущая королева приехала в радужном настроении, с жаждой наконец-то пожить для себя.
В Кракове конец ноября выдался благодатным, светило солнце, было тепло, город утопал в золоте листвы. Она была прекрасной всюду: на деревьях, на мостовых улиц, на брусчатке площадей. Старинные дворцы и замки Дворцового холма поразили Елену живописностью и величием. Но больше всего понравились ей горожане — живой народ, умеющий петь, плясать и веселиться. Радостными многолюдными плясками встречали они короля и королеву. По такому поводу Александр и Елена пересели в открытый экипаж и тем несказанно порадовали горожан, особенно молодых поляков, которые восторгались красотой Елены. В Кракове никого не интересовало, какую веру она исповедует. Поляки были горды тем, что у них теперь самая красивая королева в Европе.
День величального торжества по случаю коронования Александра был назначен на 1 декабря 1501 года. Краков ликовал и бушевал с утра. Поляки были довольны тем, что на трон поднимался добрый и милосердный король. В полдень процессия подъехала к кафедральному собору, и под песнопения огромного хора Александра ввели в храм. Близ алтаря Александра встретил его брат — архиепископ краковский Фридрих. Он сильно постарел, лицо было изможденным, словно его мучили внутренние болезни. После троекратного лобызания Фридрих произнес проповедь, потом началась церемония коронования. Королевскую корону Польши возложил на Александра архиепископ Фридрих. Он тихо сказал брату:
— Носи ее с честью, не запятнай разгульем, как в Вильно. Встань на трон твердо, правь милосердно и праведно. Тогда подданные твои воздадут тебе по делам твоим, и будешь ты в чести у сейма.
— Спасибо, славный брат, за вразумление, — ответил также тихо уже венчанный на королевство Польши потомок Ягеллонов.
Елены рядом с Александром не было. О том позаботились священнослужители. Но она в этот день побывала на богослужении в православном храме — небольшой каменной церкви — в квартале, где жила община русских. Причина и здесь оставалась одна: она не предала православие и не поддалась на увещевания архиепископа Фридриха принять католичество и быть коронованной. «Она упорно держалась веры греческой и не подавала никакой надежды на лучшее, а от уставов Римской церкви совершенно отвращалась», — уведомлял позже папу римского архиепископ Фридрих.
Вины в том россиянка не чувствовала. Великая княгиня Елена, пример которой в случае измены православию мог принести всем православным христианам объединенного королевства непоправимую беду, оставалась непоколебимой. В Кракове и самой Польше приняли это как должное, отнеслись к Елене милосерднее, чем в Вильно. Ее не пытались удалить от мужа. И все это вершилось вопреки повелению папы римского Александра VI. Стольный град Краков стал домом Елены более чем на пять лет. Поляки забыли, что она не коронована, и чтили ее как королеву польскую и великую княгиню литовскую.
