Глава двадцать четвертая. ВОЙНА
Весть из Вильно от дочери Елены государь всея Руси Иван Васильевич получил вовремя. Два гонца, Карп и Глеб, хотя и шли разными путями, но добрались до Москвы с разницей в сутки. Первым пришел Карп. Государь знал его в лицо, не раз видел при рынде Елены князе Ромодановском. Крепкий, краснолицый детина с рыжеватой бородой предстал перед великим князем в малом покое, где Иван Васильевич принимал гонцов с тайными вестями. Карп опустился на колени, поклонился и сказал:
— Государь–батюшка, раб божий, дворовый человек князя Ромодановского явился к тебе из Вильно с вестями.
— С грамотой али так?
— Слово привез, батюшка, потому как грамоту недосуг было писать.
— Выкладывай слово. — Иван Васильевич подумал: «Ишь какие ратоборцы при доченьке стоят». — Да ты вставай, вставай. Любезен ты мне.
— Оно короткое, государь–батюшка. Литвины готовятся к скорой войне против тебя, уже и войско сбивают. Со всей державы к Смоленску тянутся обозы с кормом. Ратники в Вильно собираются и уходят к нашим рубежам.
С этими словами Карп поднялся с пола.
— А ведома ли тебе причина?
— Ведома, батюшка. Грамота твоя, кою привезли дьяки Вязмитин и Телешов, вывела их из себя. Прочитали не так, как должно.
— Знамо, не так прочитали. Не дерзнули бы с кулаками лезть. Что у тебя еще припасено?
— Просил князь Илья передать, чтобы не замешкались со сбором рати, чтобы к Можайску выдвинули полки, какие есть.
— Спасибо Илье за совет. А как моя дочь, Аленушка, держится? Не пошатнулась ли она в вере? Допекают ее там иезуиты и супруг теснит. Страдаю я за нее, сердешную.
— Матушка–Елена тверда духом и православие укрепляет по всей Литве. Знать бы тебе, батюшка, как встречали ее в городах по окоему Руси, порадовался бы. И это она побудила послать нас к тебе.
— Кого это — вас?
— Вдвоем мы уходили из Вильно. Воин Глеб еще в пути по иной дороге, но с тем же.
— Вот что! Ладно, приму и Глеба. Сладко мне слушать вас про Еленушку. Теперь иди отдыхай, славный боярский сын Карп. Честь тебе окажут моим именем. — Иван Васильевич позвонил в колокольчик, вошел дворецкий, и он сказал ему: — В бане помыть боярского сына Карпа, напоить, накормить. Его побратим Глеб появится, веди ко мне.
Как в Литве, на другой же день по прибытии Карпа помчались гонцы во все русские земли аж до Новгорода с повелением великого князя собирать полки да быстро идти с ними в Москву. Первыми исполнили волю государя тверские князья. Князь Даниил Щеня привел под Москву в село Хорошево вооруженную тверскую рать, в которой состояло много бывалых воинов. Да и сам воевода Даниил Щеня отличался храбростью, силой, бойцовской сноровкой, а главное — воеводской смекалкой и недюжинным умом. Следом подошел полк во главе с перемышльским князем Иваном Воротынским. Сборы московской рати уже завершились, когда в пределах стольного града появилась новгородская рать, которую возглавлял сам наместник Новгорода Юрий Захарьич, отменный воин и тоже человек большого ума. С ним пришел брат Яков Захарьич герой в сечах за Брянск и Путивль.
Иван Васильевич был доволен сборами войска: не замешкались. И воеводами остался доволен. Такие не посрамят чести русского воинства. Он напутствовал их:
— Идут на нас литвины, охочие до русских земель. Надеюсь, что не пустите их за рубежи державы, побьете их, где следует бить ватажников.
— Так и будет, батюшка–государь: побьем, где встретим, и вспять погоним. С нами меч Александра Невского, — сказал за всех бойкий на слово Яков Захарьич.
Лазутчики уже приносили вести из Литвы. Там войско двигалось к рубежам России. 3 мая Иван Васильевич повелел главному воеводе Даниилу Щене вести полки к заставам, дабы упредить вторжение литовского войска на русские земли.
Позже российские историки писали: «Кампания 1500 года была проведена блестяще. Русская армия действовала на трех направлениях. Первых больших успехов достигла юго–западная группировка, которой командовал новгородский воевода Яков Захарьич. Уже в мае пал Брянск, через три дня пал Путивль. Переход же князей Семена Стародубского и Василия Шемячича означал передачу почти десятка крепостей в междуречье Десны и Днепра. Тогда же под руку Москвы отдались князья Трубецкие (из Гедиминовичей) и Мосальские (из Рюриковичей). Часть сил, включая полки вновь перешедших князей, была затем направлена в помощь ратям, действовавшим на западном направлении. Здесь и произошли решающие события, определившие не только исход кампании, но и войны в целом».
Скупые строки истории не раскрывали всего величия духа русских ратников в той скоротечной войне. К тому же, то величие могли и не заметить. На западном рубеже русские войска без особых усилий овладели Дорогобужем. Московская рать опередила литовцев при подходе к городу. Русские заняли его благодаря отваге горожан, тайно собравших отряд ратников и в час подхода московского войска пленивших всех литовских воинов, которым надлежало защищать Дорогобуж. Трудно сказать, как развернулись бы события под городом, если бы горожане не взяли верх над литовским отрядом и если бы Даниил Щеня подошел к Дорогобужу всего на четверть суток позже. Когда гетманы Острожский и Радзивилл приблизились к городу, их дозоры доложили им, что он уже в руках русских воинов и вокруг него стоит рать. Гетманы не отважились идти на сближение с ратью Ивана Васильевича и ушли на западные рубежи реки Ведроши. Там были заняты оборонительные позиции. Даниил Щеня не замедлил подойти к расположению литвинов вплотную.
Два войска, заняв позиции, несколько дней почти не беспокоили друг друга, лишь изредка отважные литовские конники делали набеги с целью узнать, велика ли русская рать. Но русские воины не дремали и отбивали набеги храбрецов, не допуская обозреть стан русского войска, которое располагалось на восточных берегах реки Ведроши. За набегами литовцев следил сам воевода Даниил Щеня. Он хорошо знал вражеские повадки и по всей линии расположения своей рати выставлял плотные дозоры. Каждый день с наступлением сумерек больше сотни воинов бдительно следили за передвижением врага по западному берегу Ведроши. Помогало русским воинам то, что ночи становились все короче: в эту пору раннего лета заря с зарей сходились.
В таком молчаливом противостоянии нервы слабее оказались у литвинов. Вечером 13 июля, спустя пятнадцать дней после начала бесплодного стояния, великий гетман Константин Острожский собрал в своем шатре гетманов и князей на совет. Строгий, суховатый в обращении, он не стал освещать предполагаемый ход кампании, сказал просто, коротко, по–военному:
— Мы пришли на Русь не на прогулку, а чтобы наказать русов за то, что они дерзновенно посягают на наши земли, навязывают нам свою волю. Потому завтра ранним утром с рассветом устроим им сечу. Наши мечи решат, кому властвовать на этой земле. Теперь говорите, вельможные паны, если не все мною сказано.
— Мы согласны с тобой, ясновельможный гетман, — ответил за всех Николай Радзивилл. — Застоялись кони, притупились сабли, пока прохлаждались. — И он крикнул: — Даешь сечу!
— Даешь сечу! — поддержали Радзивилла военачальники.
— Теперь внимание последнему слову, — потребовал гетман Острожский. — Мы должны застать врага врасплох, потому сегодня в ночь до рассвета переправляйте легионы на левый берег Ведроши. Броды знаете. Лучников посадите на конские крупы. Сосредоточьтесь и с первыми проблесками зари молча ведите воинов в сечу.
— Все так и будет, — заверил великого гетмана граф Хребтович.
— Не посрамим чести! — поддержал графа князь Друцкий–старший.
— И помните: все мы идем впереди легионов, — строго заключил Острожский.
Он тут же сделал знак маршалку Станиславу Глебовичу. Маршалок только кивнул головой и вышел из шатра, а спустя несколько минут слуги принесли в шатер медные кувшины с вином, кубки и яства. С веселым говором разлили вино.
— За победу! — произнес Острожский и поднял кубок.
— За победу! — повторили гетманы и князья.
Этот кубок «за победу» оказался не последним. Гетманы еще долго будоражили темноту наступившей ночи хвалебными возгласами во славу литовского оружия. Лишь когда ночь перевалила на вторую половину, Острожский сказал-таки:
— Пора и честь знать, господа. Как бы не было худа.
Его последние слова оказались пророческими.
Лелеяли надежду на победу и в русском стане, но по–иному. Воевода Юрий Захарьич уже какую ночь держал литовцев под недреманным оком своих охотников, которые в заонежской тайге к медведю и к рыси подходили бесшумно и могли потрепать их за уши. С наступлением ночи охотники переправлялись на легких плотиках через Ведрошу и, затаившись возле стана литовцев, наблюдали за каждым их движением. За многие дни противостояния литовцам так и не удалось побывать вблизи русской рати на левом берегу Ведроши. Только днем русские вроде бы открывали дорогу на свой берег: дескать, идите, ждем вас. И ждали. По доброму, по Божьему завету: «Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром».
Наступил день поминовения апостола Акилы. Едва полуночная темь стала рассеиваться в предутренней свежести, как близ шатра воеводы Юрия Захарьича появились два охотника–пластуна. Они велели стражу разбудить воеводу. Он вышел из шатра тотчас, будто не спал.
— Ну, с чем пришли, зверь проснулся? — спросил он.
— Проснулся, батюшка–воевода, — ответил молодой, светлоголовый и крепкий, как дубок, воин.
— И что замыслил ворог?
— По всему становищу пошло движение, к нашему берегу мостятся.
— Выходит, лопнуло у литвинов терпение. Да уж пора. — Воевода распорядился вестовыми, которые ждали его слова: — Бегите сей же миг к князю Воротынскому, передайте мою волю: пусть укрывается с полком в засаде. Он знает где.
Сам Юрий Захарьич поспешил к шатру главного воеводы Даниила Щени. Мыслил он упросить Даниила поставить в засаду и полк своего брата Якова. «То-то ударим по затылку в нужный час», — подумал он.
Князь Даниил Щеня в эту ночь тоже не спал. Во время дремы было ему веление Божье готовиться к подвигу. Он ждал лишь часа, чтобы встать во главе рати испытанных воинов.
В русском стане все ожило. Сеунщики главного воеводы оповестили всех воевод, тысяцких и сотских о том, чтобы выводили воинов на просторное Митьково поле. На том поле, раскинувшемся в полукольце холмов, и было задумано русскими воеводами дать главное сражение литвинам. Все были уверены, что ежели литовское войско прихлынет за реку Ведрошу на русскую землю, то быть ему битым.
Даниил Щеня и его сотоварищи предполагали, что литовское войско, жаждая победы, перейдет реку Ведрошу и будет наступать на русскую рать на ее берегу. Их предположение оказалось верным. У литовцев был соблазн, опрокинув русские полки внезапным и стремительным натиском и сломив сопротивление, двинуться без помех к Москве.
— Помните, что от Митькова поля до Москвы все два или три перехода, — твердил гетманам Константин Острожский.
Даниил Щеня мыслил иначе. Оба они были достаточно умны, чтобы учесть все слагаемые своей победы, оба были в меру честолюбивы, и каждый рассчитывал, что кто-то из них в пылу военного азарта допустит роковую ошибку, которая будет стоить кому-то из них позора, бесчестья, презрения и, может быть, самой жизни, вовсе нежелательной в случае поражения. Но до того часа было еще далеко, и пока в предрассветной тьме воины той и другой рати сближались, дабы с рассветом испытать свою судьбу. Они понимали, что говорить об исходе битвы ныне трудно, силы у противников были почти равны. На той и другой стороне имелись конные и пешие воины. И все-таки у россиян было преимущество: они сражались на своей земле и за свои очаги.
Это преимущество скоро почувствовал гетман Константин Острожский. Едва наступил рассвет, как гетман увидел в глубине Митькова поля, там, где оно поднималось к холмам, всю русскую рать. Она стояла полуподковой. Впереди — ряды копейщиков и лучников, за ними — конные ратники с обнаженными мечами и саблями, укрытые червлеными щитами. За русской ратью поднималось яркое солнце, и оно было вкупе с русскими воинами против литвинов. В какое-то мгновение Константин Острожский подумал, как было бы великолепно оказаться на месте русских и ждать наступления противника, которому нужно было одолевать крутизну, сбивая дыхание, потратить много сил, чтобы достичь врага. Но такого поворота событий произойти не могло, и гетман выругал себя за минутную слабость. Он пришпорил коня, чтобы встать во главе войска и ринуться в сечу. Закованный в латы, на сильном, горячем сером жеребце, окруженный сотней рыцарей, Константин Острожский взбодрил себя молитвой и повернулся к воинам. Он взмахнул мечом. Затрубили боевые рога, словно устрашая противника, и конная лавина двинулась на русский строй. Вот он все ближе и ближе, уже различаются лица. Из строя уже полетели стрелы, и многие достигли цели. Пронзенный стрелой конь взмыл на дыбы и рухнул на землю. Кого-то из всадников достали русские стрелы. И вот уже литовские воины сблизились с русскими копейщиками, пошли в ход длинные копья, бердыши . Два войска слились, и началось сражение.
Там, где великий гетман со своими закованными в латы воинами, подобно немецким рыцарям, вклинился в русский строй, сразу же обозначился успех литовцев. Но вскоре сюда подоспел воевода Даниил Щеня с сотней отважных витязей и навязал свой ход боя литовскому гетману. Даниил со своими воинами таранил строй. Его меч сверкал как молния, и под этими мощными ударами рассекались латы. Даниил прорубился навстречу великому гетману. Однако литовские воины поняли замысел русского воеводы и сплотились вокруг гетмана. Они бились умело и отважно, и в их строю никак не удавалось пробить брешь. Два плотных строя не рассыпались, никто не уступал в силе. Так было по всему Митькову полю.
Солнце уже поднялось высоко, заливая поле брани жаркими лучами, а перемены в сече не приходили. Не было похоже, что сражаются две рати — будто упорные мужики собрались на огромном току и бьют–выколачивают ржаные снопы, добывая зерно. Но с той и другой стороны уже полегли сотни воинов, многие сотни были ранены. Кони, потеряв всадников, разбегались окрест. Воевода Щеня по–прежнему бился впереди, пытаясь прорубиться к великому гетману и подрубить дерево, однако все его попытки ни к чему не привели.
К полудню чаша весов начала клониться в пользу литовцев. На правом крыле полк гетмана Радзивилла и отряды братьев Друцких стали теснить рать воеводы Юрия Захарьича. Она отступала медленно, каждую пять отдавала с боем, устилая землю трупами литовских воинов и теряя своих. Сам воевода Захарьич с полусотней воинов метался по всему полю битвы своего полка, каждый раз появляясь там, где ратники могли дрогнуть и побежать.
На исходе пятого часа сражения у литовских воинов был уже значительный перевес. Митьково поле почти все перешло в их руки, а русская рать как бы вжалась в лощины между холмами. Лишь левое крыло, где билась рать князя Ивана Воротынского, не отступала от своих рубежей. Да и отступать было некуда. За ратью лежал болотистый луг с ручьем, впадающим в реку Ведрошу. Может быть, Ивану Воротынскому повезло, потому как бившийся против князя Воротынского граф Хребтович только казался храбрым и отважным, особенно, когда был хмелен. Появившись в первый час на поле сечи и будучи вскоре ранен стрелой в левую ногу, он ушел за спины своих воинов и передал предводительство маршалку Станиславу Глебовичу. А маршалок Станислав лишь суетился сзади передовых воинов и кричал на них. Сам он в «драку» не ввязывался. Однако литовцы теснили русскую рать, и у них еще было время развить успех.
И все-таки исподволь, незаметно в ходе битвы наступал иной перелом, победный для русской рати. Князь Даниил Щеня был не только отважным витязем, но и хорошим стратегом. Он видел всю картину сражения. Ему постоянно докладывали посыльные о положении на левом и правом крыле сечи, и он знал, что нужно сделать, когда литовцы потеснили русских к холмам и им показалось, что победа над московитами близка.
Покинув холм, с коего Даниил осматривал ход битвы, он помчался со своей поредевшей сотней на правое крыло боя. Там в четверти версты от Митькова поля, в густых прибрежных зарослях и в мелколесье им был спрятан засадный полк во главе с воеводой Яковом Захарьичем. Истомленные ожиданием, его ратники рвались в бой. Когда воевода Щеня появился перед ними, они встретили его возгласами:
— Наконец-то о нас вспомнили! Даешь сечу!
Сойдясь с Яковом, Даниил коротко пояснил:
— Твой час пришел. Запоминай. Литвины сейчас теснят твоего брата к холмам, и они почти спиной к тебе. Выводи сей же миг ратников, поднимай их в седло и молча, с яростью ударь вбок и сомни врагов, а мы тебе поможем. И помни, что я буду по правую руку от тебя, за спиной литвинов.
— Спасибо, княже Даниил, все уразумел, — ответил Яков.
Воеводы обнялись.
— Ну, с Богом, — прогудел Щеня.
Захарьич вскинулся в седло и негромко сказал слова, которые были девизом русской славы с Олеговых времен:
— Князь пошел, дружина за мной!
Словно шелест листвы пролетел по мелколесью, отозвались три тысячи ратников: «Князь пошел! Князь пошел! За князем!» Воины потянулись к кромке Митькова поля. Они выехали на него плотной стеной, по взмаху руки воеводы Якова ожгли хлыстами коней и в полном молчании помчались на врага. Четверть версты они одолели в мгновение ока и ударили в спину литовцам сразу в три тысячи мечей и сабель. Они рубили и кололи панически перепуганных воинов, сбивая их в кучи и лишая маневра.
— Вперед, вперед, други! Рази их, супостатов! — покрикивал воевода Захарьич, сам пуще других разя литовцев.
Увидев своих новгородцев позади литвинов, воодушевились усталые воины Юрия Захарьича, воспрянули духом, двинулись на врага с новой силой. Волна порыва достигла сердцевины сражения и докатилась до левого крыла. Там вылетела из засады тысяча воинов полка князя Воротынского и тоже ударила литовцев в спину. Наступил перелом в сражении. Опытному воеводе Даниилу Щене уже был виден его исход.
Воины Даниила Щени и основные силы полка Ивана Воротынского, не щадя последних сил, пошли на врага. Все воины русской рати поняли, что близка победа над врагом. Ярость их нарастала, никто не ведал страха смерти. Русская подкова приняла правильную форму, потом концы ее медленно, но неотвратимо начали смыкаться. Уже возникла угроза окружения литовцев, был близок час, когда остатки вражеского войска окажутся в хомуте, из коего мало кому удавалось вырваться: сыромятная супонь стягивала клещи хомута.
— Так-то мы вас, супостатов! — звенел над полем голос Якова Захарьича, когда он шел на сближение с тысяцким Фомой Сомовым из полка князя Воротынского.
И вот уже два витязя встретились и за их спинами прирастает мощь воинов. Клещи сошлись, супонь затянута. Теперь надо не дать врагу порвать ее. Да, игра стоила свеч, и русские воины все прибывали и прибывали к клещам хомута и разили стремящихся вырваться из него литовцев, которые видели свое спасение за рекой Ведрошей.
Гетманы Острожский, Радзивилл, князья Друцкие собирали в кулак воинов и в разных местах пытались разорвать кольцо окружения. Но, по мере того, как они теряли своих воинов, их попытки становились все слабее. Наконец они поняли всю тщетность своих усилий и смирились с неизбежностью пленения. Лишь сотни три или четыре воинов чудом не попали в окружение. Они в панике мчались к реке, бросались в воду, чтобы добраться до спасительного правого берега. Русские воины не преследовали тех, кто бежал к реке, они были озабочены одним: не дать вырваться литвинам из окружения. Враги еще сопротивлялись, лезли на рожон, но прогремел над полем сечи голос воеводы Даниила Щени: «Бросайте оружие, литовские воины, и мы сохраним вам жизнь!» — и литовцы вняли голосу разума. Первыми бросили оружие воеводы и побудили к тому всех воинов. Вскоре в центре Митькова поля стал подниматься холм из складываемых мечей, сабель, копий, щитов, луков — из всего, чем были вооружены литовские воины. Вот уже русские ратники погнали пленных к холму, где стоял шатер Даниила Щени. И пришел час, когда можно было обозреть поле сечи всем, кто остался в живых. Русские воеводы собрались на холме и высматривали среди пленных гетманов и князей. Главные из них были в руках русских ратников. Шли в толпе главный гетман Константин Острожский и гетман Николай Радзивилл. Первый из них ни на кого не смотрел и буравил острым взглядом землю под ногами. Второй, наоборот, шел с высоко поднятой головой, утверждая всем своим видом, что он оказался в плену только благодаря хитрости русских. Братья Друцкие были спокойны, словно все происходящее вокруг не касалось их. Они о чем-то переговаривались. Граф Хребтович не захотел расстаться со своим конем и единственный между сотен пленных ехал верхом. Он смотрел кругом, но больше всего на русских воевод, с презрительным выражением лица. Не было среди пленных лишь Яна Заберезинского. Он, как потом выяснилось, успел убежать за Ведрошу. Не шагал с пленными и маршалок Станислав Глебович. Он пал на поле сечи, как позже сказали, смертью храбрых. Как только пленные прошли мимо воевод, их погнали прямиком в стольный град.
Летописец в тот год отметил: «Радость в Москве была великая».
Государь всея Руси Иван Васильевич щедро наградил золотыми всех отличившихся воевод, тысяцких, сотских, десятских и ратников. В Кремле в честь победы награжденным был дан пир. Москва ликовала несколько дней.
Позже историки записали: «В 1503 году Иван Васильевич подписал с Александром Казимировичем перемирие на шесть лет. Под власть Ивана III (формально на перемирные года) переходили Стародубское и Новгород–Северское княжества, земли князей Мосальских и Трубецких, а также города Брянск, Мценск, Дорогобуж, Торопец, Белый и другие — всего двадцать пять городов и семьдесят волостей, почти треть земель Литовского княжества. Для России воссоединение этих земель имело колоссальное экономическое и политическое значение».
В праздничные дни после победы над литовцами в Успенском соборе Кремля государь отслужил торжественный молебен, на котором многажды повторялось имя великой княгини литовской и русской Елены, вложившей в эту победу немалую долю всего, к чему подвигнула себя в годы жизни в Литве.
