Глава двадцатая. ДЛИННЫЕ РУКИ
Чем дальше уезжали Александр и Елена от Вильно, тем покойнее и приятнее проходили их дни и ночи. Любовь Александра к Елене крепчала с каждым днем. Он не страдал от того, что сердце его супруги не горело в том же пламени любви, что у него. Его согревали ровность ее поведения и величественность самообладания. Не страдала и Елена. Ей достаточно было того тепла и внимания, которые Александр дарил своей государыне.
Так, может быть, спокойно и благоприятно продолжалась бы поездка по державе, если бы не происходили с ними в пути каверзные и непонятные события. Каждый раз они посылали гонцов в те города, куда следовали, дабы уведомить наместников о своем приезде. Так было перед тем, как приехать в Рогачев. Гонец не прибыл в город, не встретился с наместником. Да и самого главы Рогачева в городе не оказалось, и все именитые вельможи по чьей-то воле и неизвестно зачем уехали в Гомель. В Рогачеве государь потребовал от канцлера Ивана Сапеги ответа:
— Где гонец, коего ты послал по моей воле? Почему в городе нет ни одного пана? Почему не идет в храмах богослужение? И где, наконец, наместник Любарт?
— Помилуй, государь! У меня нет ответов на ваши вопросы. Случилась беда, ваше величество: гонец исчез, и что с ним, я не знаю, — с виноватым видом отчитывался Иван Сапега.
— Но кто должен знать? — распалялся Александр. — Велю тебе найти гонца и наказать. Велю найти пана Любарта. Останавливаться в этом пустом городе я не намерен.
Государев поезд, въехав в Рогачев, все-таки остановился на заросшей гусиной травкой городской площади. Полуденное солнце опалило городок зноем, и он словно вымер. Двери двух храмов были закрыты. На площади лишь гуси паслись да старая бабка сидела на колоде близ своего дома. Безмолвие города испугало Ивана Сапегу. Он хотя и знал, что торжественной встречи государя не будет, но чтобы так опустел город — это было чрезмерно. Даже возле храмов — католического и православного, — стоявших на площади неподалеку друг от друга, не было видно никакой жизни. Сапега растерялся. Его выручила Елена:
— Мой государь, полно смущать канцлера. Откуда ему знать, куда исчез гонец и почему опустел город. Мы сами во всем разберемся. Сейчас велим ударить в колокола, и народ явится на площадь.
— Но, государыня, великий князь верно говорит: мой долг найти гонца и узнать причину, почему нас не встретили, — обрел дар речи пан Сапега.
В православном храме на площади приоткрылись на миг врата, показался человек в черной мантии и тут же скрылся. И вновь вокруг ни души, кроме безмолвной старухи. Елена заметила движение врат храма. Она сказала Александру, что хочет сходить в церковь. Он не возразил. Елена позвала с собой Анну Русалку и направилась по пустынной площади к храму. Илья послал следом за великой княгиней пятерых воинов.
Елена вошла в храм с волнением и настороженностью: неужели и тут ее ждет отчуждение? Церковь была просторной, в ней таилась прохлада и плавал аромат ладана. Перед образами горело несколько лампад и свечей. И — ни живой души. Елена остановилась возле образа Божьей Матери и ушла в молитву:
— «Воспеваю благодать Твою, Владычице, молю Тя ум мой облагодати. Воспеваю милосердие Твое. Ты не оставишь мя в горести».
Елена еще творила молитву, а сбоку от нее уже встал священник и, осенив ее крестом, негромко произнес:
— Благословляю дочь мою, во храм вступившую. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
Княгиня посмотрела на священника. Близ нее стоял невысокий преклонный старец с чистыми голубыми глазами.
— Кто ты, святой отец? — спросила Елена.
— Настоятель храма апостола Петра, отец Иероним, — ответил он с поклоном и продолжал: — Послушай меня с терпением, дочь моя. Я знаю, что ты матушка–государыня. Слух уже давно пролетел, что ты едешь по державе, дабы узреть своих детей, согреть их словом надежды. И всюду ждут тебя.
— Что же вы не встретили свою государыню? И в городе ни живой души, словно после набега ордынцев.
— О том и речь веду, дочь моя. Позавчера примчали к пану Любарту семеро воинов–литвинов и ночевали у него. А потом служки городского головы разбежались по Рогачеву и окрест и повелели как горожанам, так и селянам под страхом смерти носа из изб не показывать ноне и завтра весь день. Вчера же вечером пан Любарт позвал меня и ксендза Явнутия в свои палаты и строго наказал не вести нынче и завтра никакой службы и храмов не открывать. Страсти и ноне утром бушевали. Голова Любарт созвал чуть свет на площадь панов–вельмож конных и ускакал с ними вниз по Днепру в сторону Речицы или на Гомель, говорили. Долг мой пред Всевышним был сказать тебе, государыня, об этом. А иного чего и не ведаю. Не обессудь, дочь моя.
— Спасибо, святой отец. Из сказанного тобой истина открылась. — Елена добавила: — Я помолюсь еще…
— Сотвори молитву, дочь Иоаннова. Как он далеко от нас, батюшка. Господи, приблизь день воссоединения с братьями, с женами, с могилами отцов и дедов.
С этими словами священник Иероним ушел, по пути осенив крестом боярыню Анну, молившуюся за спиной Елены.
Спустя несколько минут княгиня Елена покинула церковь. Молитва принесла ей облегчение, но не настолько, чтобы вовсе избавить от горьких размышлений, навеянных рассказом отца Иеронима. Она понимала, что вельможные паны, гетманы, епископ, рада — все они вкупе выступили против нее, едва она сделала шаг к сближению с россиянами. Как надеялась она до поездки, что ее путешествие по русским княжествам будет весьма полезным, как ждала, что тысячи русичей, увидев свою православную государыню, пробудят в себе жажду освобождения от литовского ига! Княгиня верила, что ее встречи, ее общение с русскими князьями и владетелями порубежных с Русью земель толкнут их на отход от Литовского княжества. Ведь было же так, когда призываемые великим князем Руси отважные северские князья отошли с уделами и городами к своей отчизне. И вот задуманное ею срывалось самым нелепым образом из-за происков литовских властных вельмож. Как она может увидеть, сказать вдохновляющие слова всем князьям и боярам, тяготеющим к Руси, ежели их держат в хомутах, словно пленников? «Да не должно так быть! И я не буду бездействовать. Раз уж мне объявлена война, то и я буду не только защищаться, но и нападать!» — горячо рассуждала великая княгиня.
Путь от церкви до тапканы, где Елену ожидал государь, был коротким, но ей хватило времени подумать о многом. Она отважилась было просить Александра о том, чтобы он своей государевой властью остановил бесчинства вельможных панов и наместников, которые мешали ей вольно встречаться и говорить с россиянами. Но надежда на действия Александра в ее пользу была настолько призрачной, что Елена погасила в себе желание просить его о чем-либо. Да и было бы наивно просить Александра о помощи ей во вред, ему самому и княжеству Литовскому. В конце концов она решила добыть сама себе право разговаривать с россиянами открыто и без помех. А подойдя к тапкане, Елена увела князя Илью, и у нее мелькнула дерзкая мысль: «Подняться, что ли, в седло рядом с ним и скакать во главе полусотни воинов по российским землям, звать русичей за собой в единую семью?» Мысль была отрадной, простой и доступной к исполнению: как легко взметнуться в седло и умчать по городам и весям Древней Руси, порвав тонкую нить супружества! Ан нет, нить, связывающая ее с Александром, хотя и тонка, но прочна. Даже повисни на ней, не оборвется. Потому-то Александр спокоен и уверен, что отныне у него в жизни все будет хорошо, все прочно. Да, будет хорошо, если она, государыня, удержит себя в узде, если свяжет ее с Александром дитя, коего, может быть, они зачали. А что скажет батюшка, если, по его мнению, она поступит неразумно? Ведь он наставлял ее вести себя в замужестве чинно и достойно и конечно же, стоять за веру и пострадать, если такова воля Господня. Потому ей должно оставаться государыней при государе, и другого не дано. Она подошла к Александру и тихо сказала:
- Мой государь, в Рогачеве нам делать нечего. Едем к Могилеву. Встанем шатрами на высоком берегу Днепра и полюбуемся далями.
— Я ко всему готов, моя государыня, — ответил Александр. — Но, может быть, нам стоит подождать, пока найдут хотя бы наместника Любарта?
Зачем? Да и не найдут его. Он, по всему выходит, выполняет волю рады и канцлера.
— Как это так? Что они, превыше меня? — загорячился Александр.
— Успокойся, дорогой. Скоро ты сам во всем разберешься, так лучше покатим дальше.
Смотри, моя государыня, коль видишь далеко. Я покоряюсь твоей воле. А на Днепре мне и впрямь хочется постоять и рыбку половить.
Вскоре великокняжеский поезд покинул унылый Рогачев и потянулся к берегам Днепра на север. Елена теперь думала о том, что ждет ее в Могилеве и удастся ли ей побывать в Мстиславле и Смоленске.
И был в свите Елены человек, который размышлял примерно о том же, но смысл тайных дум таился у него в другом. Трудно сказать, как этот человек попал в окружение Елены, но позже выяснилось, что за него порадели многие именитые вельможи и епископ Войтех. Он был родственником митрополита Иосифа Болгариновича, а тот в эту пору был в чести у виленской церкви. Имея такого благодетеля, Ивану Сапеге, в свое время мелкому шляхтичу, оказалось легко попасть в число придворных великих князей. Какое-то время он был писцом при ключнике у великого князя Казимира, потом стал постельничим у Александра. Когда великий князь женился на княжне Елене да выпроводили из Вильно всех московитов, кои стояли при ней, по настоянию епископа Войтеха и канцлера Монивида Иван Сапега очутился при великой княгине Елене и получил титул ее канцлера.
За что же любили вельможные паны этого мелкого шляхтича? Наверное, прежде всего за то, что он был великим угодником. Он мог угодить каждому, кто хотя бы на вершок поднимался над ним, даже если это был паненок из окружения Александра, Монивида или панов рады. Может быть, и остался бы Иван Сапега приятным угодником, если бы эту слабость его не извратили те, кто добивался от него более весомой службы, нежели простая угодливость. Кому-то было нужно, чтобы льстивый придворный добывал для них тайные сведения из дворцовой жизни. Первым этого потребовал от Сапеги граф Монивид, тем более что у него были основания требовать подобное, ибо граф считал, что Иван лишь ему обязан своим положением при дворе.
Однако и епископ Адальберт Войтех сумел овладеть душой Ивана Сапеги. Он заставил его служить себе преданнее, чем кому-либо другому. Было время — до 1492 года, — когда Иван Сапега держался православной веры. В детстве его крестили в русском храме Смоленска. Но в том 1492 году епископ Войтех отправился в Рим, где должен был принять участие в выборах нового папы римского, и он взял Сапегу в число своих сопровождающих. В Риме Войтех привел Ивана на торжества по случаю избрания папы римского Александра VI. Угодник был в восторге от того, что увидел на холме Латеран и, чтобы угодить епископу Войтеху, вознес свою просьбу:
— Святой отец, я жажду быть католиком. Я вижу, что только свет католичества изливает истинную Христову веру. Посвяти своего раба в римский закон, и я буду счастлив.
— Сын мой, я ждал от тебя подвига, и здесь, в Риме, у подножия святого престола на холме Латеран, мы приведем тебя в прекрасные чертоги католичества. Аминь! — горячо произнес епископ Войтех, радуясь в душе еще одной маленькой победе над схизматиками: именно так и замышлял Войтех, когда брал Ивана Сапегу в свою свиту.
С того часа, когда Сапега принял латинство, он стал не только угодником епископа, но и преданным его слугой. Однако, став отметником , Иван держал измену православию в тайне. Кроме епископа и его близких, мало кто знал, что Сапега перекрещенец–отметник. Служа у княгини Елены, Иван Сапега был во всем предельно осторожен и в течение года не вызвал у нее никаких подозрений в неблаговидных поступках. Он умел держать себя в руках так, что Елена никогда не сомневалась в его искренней и чистой службе. Постоянно озабоченный вид, торопливые улыбки направо и налево, быстрый шаг делали Сапегу самым занятым человеком в окружении Елены. Придворные над ним посмеивались, порой считали за шута и, наконец, привыкли к его суетливости. Даже в поездке по державе он не терял своего серьезного вида, оставаясь вроде бы самым загруженным человеком в свите Елены. Иван Сапега был не просто суетливым, но и изворотливым.
И все-таки у великой княгини зародилось подозрение, что под маской угодника Сапега скрывает отнюдь не безобидную личину. Мучаясь от неизвестности, почему каждый день, каждая верста ее пути становятся кому-то ведомы в Вильно и ей чинятся препоны, она все больше склонялась к мысли о том, что в ее свите есть человек, который следит за каждым ее шагом, ловит на лету каждое ее слово и каким-то образом доносит это до тех, кому необходимо знать ее действия в поездке по державе. Ведь именно Сапега отправлял гонцов по намеченному пути, а они пропадали непонятно где. Он и отбирал этих гонцов среди воинов–литовцев из сотни Александра. Елена была близка к тому, чтобы открыть подноготную деятельности Сапеги, но ее сдерживало природное благородство не возносить на человека напраслину без убедительных на то причин. Лишь поэтому Сапега и действовал пока безнаказанно. Всякий раз, когда нужно было послать гонца к служилым людям в намеченные на пути движения города, он отбирал воинов, преданных великому князю и ему лично. Напутствовал он их просто:
— Твой путь в Вильно, и никуда больше. Явись к епископу Войтеху и скажи, что великий князь через неделю проследует в Могилев. Оттуда пойдет на Мстиславль.
— Так и передам, вельможный пан, — отвечал воин.
— Ты должен скакать день и ночь. Упаси Боже задержаться в пути, свернуть в сторону. И бойся сделать не так, как велено: руки мои длинные, всюду достану.
В эти мгновения в «добрых» глазах Сапеги вспыхивали рысьи огни. Таким Сапегу мало кто видел, но, если доводилось, в человеке поселялся животный страх не угодить канцлеру.
— Я буду скакать день и ночь, вельможный пан, — отвечал воин.
Еще не утвердившись в мысли о том, что вредит ей «преданный» канцлеру Сапега, Елена задумалась над тем, как предотвратить каверзы, кои чинились ей. Покидая Рогачев, Елена решила прокатиться верхом. Ей надо было поговорить наедине с князем Ильей. Она надеялась, что Илья найдет путь, как сделать поездку по державе по–намеченному. В полдень, когда остановились в роще в полуверсте от Днепра на отдых, Елена сказала Александру:
— Мой государь, пока готовят трапезу, я проскочу до Днепра. Хочу умыться его студеной водой.
—- Могу ли я перечить тебе, моя государыня! Только возьми для пущей важности воинов.
— Спасибо, государь, я так и сделаю.
Уже поднявшись в седло, Елена позвала Сапегу и наказала ему:
— Пополудни я просила тебя отправить гонца в Могилев, но ты не отправляй. Мы пока задержимся здесь и, куда будем держать путь, я еще не ведаю.
— Как велите, государыня, — ответил Иван Сапега. — Хорошо, что предупредили, не то я уже намеревался его послать.
Спустя минуту–другую Елена уже скакала к берегу Днепра. Ее сопровождали десять воинов во главе с князем Ильей. Когда примчали к реке, Илья стал искать удобный спуск к воде. Наконец он был найден. Кони спустились с крутизны и вышли на луговину с кромкой золотистого песка, о который бились днепровские воды. Елена сошла с коня и побежала к реке. Она радовалась, как отроковица, и, склонившись над потоком, принялась плескать кристально прозрачную воду в лицо, смеясь и охая. Ниже по течению подошел к воде князь Илья и тоже умылся и напился.
— Ах, хороша водица! — воскликнул он.
— Чудеса, да и только, — отозвалась Елена.
— Жаль, что искупаться нам не дано.
— Я тоже о том сожалею, — посмотрев долгим взглядом на Илью, ответила Елена.
Умывшись, они медленно пошли вдоль кромки воды. Вблизи них никого не было, и Елена повела речь:
— Славный князь Илья, я страдаю оттого, что задуманное не вершится. Я хотела пройтись по всем русским землям и вдохнуть в россиян веру в то, что Русь их не забыла, что недалек день, когда они воссоединятся с родимой землей. Но мне мешают, и пока не ведаю, кто. — Елена остановилась, взяла Илью за руку. Ее бархатные темно–карие глаза глядели на него умоляюще. — Ты видишь сам, как мне препятствуют. Так не должно быть. Потому прошу тебя: сделай что-либо, дабы я могла встречаться с россиянами, говорить с ними. Ведь другой подобной поездки может не быть.
Илья смотрел на Елену с нежностью. Ему сейчас взять бы в руки ее лицо и расцеловать, потом прижать к груди и отдать ей все свои силы, весь жар души, свою любовь. Но он не мог этого сделать, не смел, потому как еще не пришел его час. Ему давно было вещание о том, что им суждено быть едиными и вольно, не пряча своих чувств, любить друг друга. Илья свято верил, что придет их время, а пока он сдержанно сказал:
— Я постараюсь, матушка–государыня, одолеть препоны на твоем пути. Сам понимаю, что это чьи-то происки.
— Спасибо, Илюша, я надеюсь на тебя. А в том, что это чужие происки, я не сомневаюсь.
Однако Илья немного охладил Елену:
— Но бессилен помешать великому князю быть рядом с тобой, при нем ты не можешь вольно говорить с русичами. Вот какая беда, любая.
Последнее слово у Ильи сорвалось невольно, и он опустил голову, боясь, что в сей миг лицо Елены вспыхнет от гнева. Ан нет, она тоже опустила голову и тихо ответила:
— Ты прав, любый. Но тут я тоже бессильна. Однако постарайся все-таки найти путь к моему свободному общению с россиянами.
— Твоя просьба превыше всего, и я постараюсь. Надеюсь, и великий князь не будет помехой.
За этими короткими фразами об Александре таилась пропасть недосказанного. Елена и Илья понимали, что они коснулись запретного и им лучше помолчать о том, что вдруг вспыхнуло в груди, в их возбужденных головах. Князь метнулся к реке и вновь стал плескать пригоршни воды себе в лицо. А Елена смотрела на него с любовью и нежностью. Как много им надо было мужества и терпения, чтобы не потерять головы, не броситься в объятия друг другу, сказав себе: «А там и трава не расти!»
Снова они пошли вдоль берега. Какое-то время молчали, размышляли, потом заговорил Илья:
— Я вот о чем думаю, матушка–государыня. Ведь у тех, кто сидит в Вильно, хоть и длинные руки, но не зная, куда их тянуть, они бессильны. Значит, кто-то указывает им твой путь.
Произнесенное Ильей для Елены не было неожиданностью, но она вымолвила с сомнением:
— Не ошибаешься ли ты, Илюша? Того не может быть, чтобы мои…
— Встречь тебе не иду, но кое к кому присмотрюсь.
— Коль так, дерзни, княже Илюша. А другого нам не остается.
— И еще у меня пролетела добрая мысль. Ты можешь без помех встречаться с русичами в наших храмах. Туда латины не ходят.
— Славная мысль, — обрадовалась Елена. — А ежели и попытаются войти, мы их изгоним!
Ведя в поводу коней, Елена и Илья увидели лощинку, разрезающую крутой берег, и по ней поднялись на кручу. Пора было возвращаться на стоянку. Илья помог Елене подняться в седло, сам взметнулся на коня птицей, дал знак воинам следовать за собой. Все медленно потянулись в лагерь. По пути князь попросил Елену отправить гонца в Могилев ранней ночью.
— Вижу я в этом резон, а какой, время покажет. И ты уж не обессудь, матушка, но я отлучусь с двумя воинами следом за гонцом. Может быть, и укоротим кое- кому длинные руки.
— Не возражаю, Илюша, твори во славу отчины.
Возле шатра Елену никто не встретил. Она скрылась
в нем и увидела, что Александр спит. Княгиня порадовалась.
