Глава шестая. «ЧЕРТОВА ДЮЖИНА».
Когда установился санный путь, в Киеве объявилась Эльжбета с грудным младенцем на руках. Вернее, её доставили Святополковы гридни во главе с новгородским боярином Вяхирем.
Вяхирь оказался остёр на язык. На вопрос великого князя, зачем он привёз польку в Киев, боярин ответил:
- Эльжбета в Киеве есть ответ моего князя на твоё послание, Всеволод Ярославич. Княже Святополк полагает, что одного взгляда на рождённого младенчика достаточно, чтобы понять, кто тут прав, а кто виноват, но вину свою не признает.
И Вяхирь так посмотрел на великого князя, словно хотел уличить его во всех смертных грехах.
- Святополк с ума сдвинулся, да и ты тоже, боярин, коль такие речи мне молвишь! - загремел Всеволод Ярославич, вскочив с трона и схватив Вяхиря за бороду. - Вот велю голову с тебя снять да в дар Святополку преподнесу. Вижу, осмелел он в Новегороде!
Вяхирь потупил очи, однако ответствовал без испуга в голосе:
- Голова моя славы тебе не прибавит, княже. А вот новгородцы вряд ли простят такое. Я в Новегороде человек известный, и голова моя дорого стоит. Тебе, княже, она может стоить стола киевского.
- Угроз твоих я не страшусь, боярин. - Всеволод Ярославич оттолкнул от себя Вяхиря. - Возвращайся в Новгород. Да передай от меня князю Святополку, что на человеческую глупость есть Божья премудрость. Скажешь, что Эльжбету с младенцем я отправлю в Краков к её польской родне. Ступай!
Вяхирь нарочито медленно поклонился и, так же медленно распрямившись, вышел из зала.
«Вот, мерзавец!» - думал Всеволод Ярославич, глядя в спину удаляющемуся новгородцу.
Эльжбета, узнав, что её отправляют в Польшу, потребовала встречи с великим князем, во время которой она то валялась в ногах у Всеволода Ярославича, то истерично осыпала его оскорблениями и угрозами. Эльжбета была подобна фурии - столько блеска было в её полубезумных глазах, а все движения были преисполнены нервного раздражения. Она плакала, хохотала как сумасшедшая, каталась по полу с разметавшимися волосами.
Всеволод Ярославич показал Эльжбету лекарям, и те единодушно заявили: полька страдает припадочным безумием, болезнь эта почти не поддаётся лечению, но, к счастью, по наследству не передаётся.
Коснячко, вернувшийся из Владимира, куда он ездил по поручению великого князя, дабы образумить Ярослава и уговорить его вернуться в Муром, огорошил известием, что Ярослав подался к полякам вместе с тёщей Ярополка графиней Розамундой.
- Не к добру это, княже, - молвил Коснячко. - Розамунда опутает Ярослава лестью как паутиной, настроит его супротив тебя. От этой немки всякого зла ожидать можно, ведь супруг её является правой рукой германского короля. Князь Владислав друг Генриху и с Розамундой в добрых отношениях, поэтому Розамунда может запросто использовать Владислава в своих целях. У поляков ныне единства нету. Ежели Болеслав радел о дружбе с Русью, то Владиславу милее германский король и чешский князь, ибо один ему друг, а другой - тесть.
- Токмо этого нам не хватало! - опечалился Всеволод Ярославич. - Начисто одолели напасти! Делать-то что, воевода?
- Нельзя Эльжбету в Польшу отсылать, эта безумная дров там наломает, - сказал Коснячко. - Пущай до поры в Киеве остаётся, а там видно будет.
- Хлопот с ней много, - Всеволод Ярославич нахмурился. - Я все же спроважу Эльжбету вместе с сыном в Польшу, но сделаю так, что до Польши они не доберутся.
- Грех это большой, княже, - осторожно заметил Коснячко.
- Знаю, - огрызнулся Всеволод Ярославич. - Будет время, отмолю перед Господом. Не о себе радею, но о спокойствии на Руси.
Едва Коснячко скрылся за дверью, как Всеволод Ярославич велел челядинцам разыскать и привести к нему Спирка.
Спирк сначала не поверил своим ушам, когда великий князь заговорил с ним про Эльжбету.
- На днях она отправится в Польшу через Дорогобуж, - молвил Всеволод Ярославич тихим таинственным голосом. - Леса в той стороне густые, людишки лихие там частенько пошаливают. Думаю, вряд ли Эльжбета сей беды минует, ибо на ней рок Господень. Не дал ей Всевышний долгого веку, да и отмерянные лета прожила беспутно, не задумываясь о честном имени своём. Смекаешь, о чем я речь веду?
Всеволод Ярославич пронзил слугу пристальным взглядом.
У Спирка аж во рту пересохло: такая удача.
- Смекаю, князь-батюшка, - прошептал он. - Все сделаю как надо.
- Людей сам подберёшь, - продолжил Всеволод Ярославич. - Таких, чтоб язык за зубами держали и были не робкого десятка, ибо кроме полячки придётся и спутников её порешить. Все добро, добытое кровью, будет ваше. От себя добавлю по три гривны на человека, оружие и коней тоже дам. Послезавтра отправишься в путь. Будете ждать Эльжбету в Дорогобуже, но убьёте её и всех, кто будет с ней, подальше от города на самой границе волынских земель. Уразумел?
Спирк торопливо закивал головой.
- Как сделаешь дело, в Киев возвращайся другой дорогой через Овруч, да тела убиенных получше спрячьте, чтобы шума опосля не было.
- А как с младенчиком быть, княже? - спросил Спирк.
- Убьёте вместе с матерью, - жёстко ответил Всеволод Ярославич. - Все едино чаду безвинному дорога в рай обеспечена.
«Чадо-то в рай попадёт, а вот убийце гореть в аду», - подумал Спирк, но вслух ничего не сказал.
В назначенный день Спирк представил великому князю трёх человек, с которыми ему предстояло изображать татей на лесной дороге.
Одного звали Нерадец. Некогда он служил боярину Туке, но проворовался и бежал от боярского гнева. Когда Тука погиб в сече на Сожице, Нерадец вступил в дружину к Изяславу Ярославичу. После смерти князя Нерадец оказался в дружине Рюрика Ростиславича, но и у него не задержался. Всеволод Ярославич взял Нерадца к себе и держал при конюшне, поскольку тот знал толк в лошадях.
Другой - родом торчин, принявший православную веру и потому покинувший своих соплеменников ради службы у Изяслава Ярославича. За меткую стрельбу из лука Изяслав прозвал торчина Гореглядом. Во Всеволодову дружину его привёл Спирк, давний дружок.
Третьим был бывший палач Изяслава по имени Смага, что значит «смуглый». Матерью Смаги была рабыня с Кавказа, отцом - русич. Смага уродился в мать, такой же смуглый, темноглазый и черноволосый. Последнее время Смага подрабатывал на скотобойне, так как любил кровавое ремесло пуще всякого другого.
Всеволод Ярославич обеспокоился было, не маловато ли помощников набрал себе Спирк. Однако тот заверил: каждый из отобранных в лихом деле троих стоит.
- А я так и вовсе за четверых сойду, - добавил Спирк.
- Стало быть, вас тут целая чёртова дюжина, - Всеволод Ярославич усмехнулся.
Встреча происходила на княжеской конюшне. Вместе с великим князем пришёл Коснячко, который был обязан снабдить Спирка и его людей оружием, провиантом и всем необходимым в пути. Слуги Коснячко должны были сопровождать новоявленных разбойников до самого Дорогобужа и проследить за тем, чтобы Эльжбета не миновала этот город стороной и не избрала другой путь в Польшу.
Для сопровождения Эльжбеты Всеволод Ярославич отобрал четверых гридней из мол од шей дружины, отличавшихся склочным неуживчивым нравом. Помимо гридней в свите было три холопа, в обязанность которых входило ухаживать за лошадьми и управлять тройками, сидя на облучке. Эльжбета отправилась в путь в крытом возке, ещё в двух санях была сложена провизия на дорогу. Гридни сопровождали санный поезд верхом на конях.
* * *
Уже пребывая в Дорогобуже на постоялом дворе, Спирк ещё раз напомнил своим спутникам, с каким условием он взял их на это дело.
- Эльжбета нужна мне живая и невредимая, - сказал он, стоя посреди тесной комнаты, где располагались на ночлег его друзья по намечаемому злодейству.
- Знаем, - отозвался из тёмного угла Горегляд. - Хочешь в полной мере насладиться местью, поэтому перед тем как убить Эльжбету, мы трое должны её поочерёдно изнасиловать.
- Конечно, мы сделаем это, Спирк, - с ухмылкой проговорил Нерадец, - ведь ты сам на такое дело больше не способен. Не беспокойся, друже. Уговор помним.
- Отделаем Эльжбету как последнюю потаскуху, будешь доволен, - добавил, зевая, Смага. - Мне лишь хочется знать, кому из нас первому скакать на красивой польской лошадке. Я думаю, мы все достойны такого подарка, однако кто-то должен стать первым. Кто же?
Спирк, полагая, что вопрос предназначен ему, ответил:
- Бросьте жребий и вся недолга.
Он нарисовал углём небольшой круг на запертой двери и предложил своим спутникам поочерёдно метнуть нож. Чей угодит в самый центр круга, тому первому и достанется Эльжбета.
В метании ножа повезло Смаге. Он весьма довольный завалился спать. Между тем Нерадец и Горегляд снова бросили нож в цель, дабы выяснить, кто из них займётся Эльжбетой вторым. На этот раз более метким оказался Горегляд.
- Не печалься, друже, - успокаивающе обратился к Нерадцу Спирк. - Эти двое разогреют Эльжбету, так что тебе она достанется объятая огнём желания, токмо успевай работать.
Нерадец ничего не сказал, а простоватый Горегляд смачно расхохотался, показав свои редкие желтоватые зубы. Охота за опальной княгиней казалась ему сущим развлечением.
Морозным январским днём, ближе к вечеру четыре всадника выехали из Дорогобужа по заснеженной дороге, ведущей к реке Буг. В тот же день рано поутру в Дорогобуж въехала княгиня Эльжбета со своей немногочисленной свитой.
Там, где дорога ныряла в небольшую лощину, пороcшую молодым ельником, Спирк и его люди устроили за саду. Ночью они грелись у костра в глубине леса, а днём сидели за деревьями каждый на своём месте, готовые к нападению.
По дороге постоянно проезжали то сани с грузом, то верховые. Местные крестьяне везли в город на продажу сено, мороженую рыбу или мёд, купцы держали путь из Галича и Владимира в Киев, скакали с поручением княжеские гонцы.
Прошло два дня. На третий сидевшие в засаде, наконец, дождались тех, по чью душу послал их великий киевский князь.
Первым в дело вступил Горегляд. Пущенная им стрела насквозь пробила шею одному из скакавших впереди дружинников. Второй живо спрыгнул с коня и выхватил из ножен меч. Прикрываясь конём, он вглядывался в густой ельник.
Не теряя времени даром, Горегляд пустил вторую стрелу и сразил наповал возницу, сидевшего на облучке переднего крытого возка. В это же время выскочившие на дорогу Спирк, Нерадец и Смага забросали дротиками двух дружинников, ехавших в хвосте маленького каравана. Тяжело раненные гридни вывалились из седел в снег, где и были добиты. Затем Смага ударом кинжала убил возницу, бросившегося на него с топором. Третьего возницу, кинувшегося наутёк в лес, догнала меткая стрела Горегляда.
Единственный из уцелевших гридней не оробел и бросился на разбойников с мечом в руке. Горегляд не посмел стрелять из лука, опасаясь зацепить стрелой кого-нибудь из своих товарищей. Вытащив из-за пояса топор, торчин поспешил на подмогу.
Дружинник оказался ловким малым. К моменту, когда Горегляд выбрался из леса на дорогу и подбежал к месту схватки, Смага уже корчился на снегу со вспоротым животом. Неподалёку, прислонившись к саням, стоял бледный как мел Спирк, держась левой рукой за обрубок отсечённой по локоть правой руки. Рука, ещё сжимающая кинжал, валялась рядом на снегу. Нерадец, приволакивая раненую ногу, пятился от наступающего гридня, отбиваясь одновременно мечом и кинжалом. В этот момент Горегляд, напав сзади, раскроил гридню череп.
- Почто так прикончил! - проворчал Нерадец, еле стоя на ногах. - Иль не видел, какая шапка на нем? Чистый бобр! А ты такую шапку топором разрубил, недоумок.
- Некогда было приноравливаться, - огрызнулся Горегляд. - Радуйся, что жив остался.
- Вот я и радуюсь, - пробурчал Нерадец, осматривая свою раненую ногу.
Подошедший Спирк рявкнул на Горегляда:
- Чего стоишь столбом? Волоки сюда Эльжбету, покуда тихо. Нам главное - с ней расправиться.
Торчин подбежал к крытому возку и рванул дверцу на себя. В следующий миг из тёмного чрева возка выскочила женщина в длинном меховом шушуне и белом платке, поверх которого была надета парчовая шапочка с куньей опушкой. В руке у неё сверкнул небольшой нож. Это была Эльжбета. Она дважды ударила ножом в лицо Горегляда, не ожидавшего столь стремительного нападения. Первым ударом Эльжбета выбила ему глаз, вторым рассекла шею, так что кровь брызнула струёй.
На вопли торчина прибежали Спирк и Нерадец. Вдвоём они кое-как обезоружили Эльжбету и сбили её с ног.
- Снимай с неё все, - приказал Спирк Нерадцу.
Тот повиновался, при этом то и дело награждая женщину тумаками, поскольку она сопротивлялась изо всех сил. Спирку пришлось одной рукой помогать Нерадцу, ибо тот в одиночку явно не справлялся с Эльжбетой, которая норовила выцарапать глаза своему насильнику либо дотянуться до кинжала у него на поясе.
Наконец на польке не осталось ничего, кроме браслета на руке и золотой цепочки с крестиком на шее.
Нерадец протянул было руку к цепочке, но Эльжбета, изловчившись, укусила его за палец. Нерадец отпрянул. Эльжбета вырвалась и побежала к лошадям, понуро стоявшим над бездыханными телами дружинников. Она уже сунула босую ногу в стремя, когда её настиг Спирк и схватил за волосы. Он повалил Эльжбету наземь лицом в снег.
Обернувшись на Нерадца, он прохрипел:
- Займись этой стервой, а я покуда прикончу гадёныша.
В этот миг из возка раздался плач младенца. Это придало сил Эльжбете. Она выхватила кинжал из ножен на поясе у Спирка и ударила его в живот.
Все произошло так быстро, что Нерадец, заметивший опасное движение польки, крикнул слишком поздно. Спирк услышал предупреждение, когда лезвие кинжала уже вонзилось в него почти по самую рукоять.
Спирк взревел, как смертельно раненный зверь. Левой рукой он вырвал кинжал из кровоточащей раны и всадил его Эльжбете прямо в сердце.
Корчась от боли, Спирк сделал несколько шагов к возку, где плакал младенец, но рухнул на колени: силы быстро покидали его.
- Иди… убей… - промолвил он, кивая на возок.
Нерадец заскочил в карету, и младенец замолк.
Где-то невдалеке раздалось конское ржание. Выскочив из возка, Нерадец прислушался. Со стороны Дорогобужа приближался конный отряд.
- Надо уходить! - крикнул он Спирку.
Тот вяло махнул рукой:
- Уходи сам. Я уж не жилец.
Сидя в седле, Нерадец увидел, как Спирк перерезал себе горло и в предсмертных конвульсиях забился на окровавленном снегу всего в нескольких шагах от мёртвой Эльжбеты.
