А мы просо сеяли…
В канун Ивана Купалы особое проворство явили мальчишки туровские, начавшие натаскивать к берегу реки на поляну сушняк для будущего костра. Для того шли старые почерневшие плетни, ломаные жерди, тынины, щепки и даже прошлогодняя солома. Особенно рьяные приворовывали дрова из хозяйских поленниц. Одного все же словили с беремем сухих березовых дров и крепко отодрали за уши: не тащи для забавы добротное!
— Жалко? Да? — всхлипывал мальчишка, остужая ладонями распухшие уши. — Для Купалы жалко? Да?
Хозяин поленницы не зверь был, не хотел жадным слыть, посоветовал:
— Эвон за сараем старые сани. Тащи.
Утащили мальчишки и сани вместе с добротными еще оглоблями, прихватили и колеса, отбегавшие свой срок по туровским колдобинам и ухабам. У бондаря из-под носу укатили бочку, еще не старую, и на утоптанной с прошлых празднеств поляне тут же разбили, разобрали на дощечки, чтобы спохватившийся бондарь не смог обнаружить ее и укатить обратно.
От мальчишек, как и от муравьев, не спасешься: разберут, унесут, сломают да еще и скажут, что так оно и было.
В предвкушении главного летнего праздника зашевелилась и челядь княжеская, особенно молодежь. Даже Волчок взялся чинить свои крепко потрепанные портки.
— И ты пойдешь? — спросил Святополк.
— А как же, князь, этакое веселье пропустить.
Решил и Святополк сходить на игрища, чай, не маленький. Эвон вроде и ус пробиваться начал. Арлогия, узнав об этом, сказала:
— Не урони себя, сынок.
— О чем ты, мам?
— Не забывай, ты наместник земли. Чрез огонь не скачи, в пляски тоже не пускайся. Все это бесовщина, а ты, чай, христианин.
Святополк и сам понимал, что князю не пристало опускаться до людишек мизинных, до холопских забав и потех. Хотя иной раз ох как хотелось и через огонь попрыгать (говорят, он очищает от злых духов), да и ногой притопнуть на кругу вместе с плясунами, а то и попеть. Ан нельзя. Негоже князю.
С наступлением темноты занялся вдали купальский костер: гомон, смех, визг доносились до города.
— Идем, князь, — пристал Волчок в нетерпении. — Уж начали.
— Иди.
— А ты?
— Я после приду. Ступай. Ну чего стоишь?
Прибежал и Талец звать княжича, и ему было тоже сказано: не жди, иди. Вся челядь молодая тихо, неслышно сбежала на купальский костер.
Святополк решил переодеться, пошел в свою светелку, сбросил белую сорочку, натянул серую. Сапожки сафьяновые тоже снял, обулся в яловые, черные. Накинул темное корзно, застегнул под бородой капторгу. В это время появился в дверях Варяжко, посоветовал:
— Возьми с собой хоть засапожник, сынок.
— Зачем?
— Ну мало ли? Навернется зверь или злодей.
— Откуда они там? Звери сейчас от этого шума за три поприща разбежались.
— Возьми, Святополк, прошу тебя.
Не желая огорчать кормильца, сунул княжич нож за голенище сапога.
Выйдя из крепости, направился напрямки в сторону огня, не разбирая дороги, продираясь через кусты, пересекая полянки, и даже в какую-то мочажину угодил. Тропинкой идти не захотел, чтобы никого не встретить. Впервые он захотел вблизи взглянуть на купальское веселье, до того наблюдал за ним лишь со стены, да и то вместе с кормильцем. Но ныне в свои семнадцать он уж не хочет над собой никакого надзора, даже начал раздражаться от поучений пестуна. У Варяжки хватило мудрости заметить эти изменения в поведении княжича, и он старался не досаждать ему своим постоянным присутствием. И если бы в прошлом году княжич возжелал идти к купальскому костру, то кормилец обязательно пошел бы с ним. Но ныне…
Святополк приблизился к поляне, на которой пылал огромный костер: молодежь веселилась. Но как явиться ему в этот круг? Этого он не мог представить. Сказать: «А вот и я»? Но ведь, сбегаясь сюда, парни и девушки так не говорят. Да и к чему им говорить, они постоянно видятся на улице, в поле, на гумне. Но он-то, наместник земли, всегда отгорожен от них своим положением. Появись он сейчас у костра, мгновенно стихнут и смех и веселье. Но Святополк не хочет этого, он жадно смотрит из кустов на веселящихся ровесников и где-то в душе завидует им. Парни скачут через костер: сначала поодиночке, потом с девушками. И ему очень хочется прыгнуть через огонь.
А что, если выскочить прямо сейчас? Разбежаться да и махнуть через пламя? А вдруг, на беду, споткнешься да и угодишь рожей в огонь? Опозоришься на век. Скажут: не князь у нас, а растяпа какой-то. И Святополк стоит за кустом, и уж внимание его привлекают девушки: все они тут какие-то особенные, красивые, гибкие, стройные, веселые. Он словно впервые видит их, хотя наверняка среди них есть девчонки из его чади. И тут кто-то кричит:
— Просо, просо сеем!
— Давайте, — подхватывают несколько голосов. — Просо, просо…
И вот уж выстраиваются девушки в рад, взявшись за руки, а парни напротив них, тоже крепко сцепившись руками. Они и начинают петь, идя навстречу девичьему ряду:
А мы просо сеяли, сеяли…
Ай, дид Ладо, сеяли, сеяли…
Дойдя до девичьего ряда, парни дружно притопывают ногами, пятясь, уходят назад, повторяя:
Ай, дид Ладо, сеяли, сеяли.
Вот и девушки двинулись им навстречу, подхватывая задорно:
А мы просо вытопчем,
Ай, дид Ладо, вытопчем, вытопчем!..
Отступили девицы, повторяя припев, опять пошли на них парни:
А чем же вам вытоптать, вытоптать?
Ай, дид Ладо, вытоптать, вытоптать?
Топнули, попятились, и уж наступают девушки, грозя:
А мы коней выпустим, выпустим.
Ай, дид Ладо, выпустим, выпустим!
Но и парни не промах, идут на девиц, притопывая:
А мы коней выловим, выловим.
Ай, дид Ладо, выловим, выловим!
Девушки не сдаются:
А мы коней выкупим, выкупим.
Ай, дид Ладо, выкупим, выкупим.
Парни с подковыркой:
А чем же вам выкупить, выкупить?
Ай, дид Ладо, выкупить, выкупить?
Девушки с настойчивостью:
А мы дадим золота, золота,
Ай, дид Ладо, золота, золота.
Парни с небережением:
Нам не надо золота, золота.
Ай, дид Ладо, золота, золота.
Девушки вопросительно:
Так что же вам надобно? Надобно?
Ай, дид Ладо, надобно, надобно?
Парни, пританцовывая, игриво:
А нам надо девицу, девицу.
Ай, дид Ладо, девицу, девицу.
Девушки решительно:
А мы ее не пустим, не пустим,
Ай, дид Ладо, не пустим, не пустим.
Парни еще решительнее:
А мы ее выкрадем, выкрадем.
Ай, дид Ладо, выкрадем, выкрадем.
И тут же, грянув хором: «Краде-е-ем!» — парни бросились на девичий ряд. Девушки — с визгом врассыпную. Девушки бегут в разные стороны, парни мчатся за ними, тут же хватают, но самые проворные исчезают в кустах.
Неожиданно в грудь Святополку ударилась девушка, бежавшая с поляны. Для нее это столкновение было таким же неожиданным. Она ойкнула. Святополк невольно схватил ее за плечи.
— Пусти, — задыхаясь, сказала она.
— Не пущу, — отвечал он, вдруг ощутив зовущую мягкость девичьего тела и еще крепче прижимая ее к груди.
— Ну, пусти же, — прошептала девушка, но по голосу ее он понял, что она не хочет, чтоб он ее отпускал.
— Как тебя зовут? — спросил негромко.
— Лада. А тебя?
— Хорошее имя, прямо как в вашем хороводе «ай, дид Ладо», — сказал Святополк, умолчав о своем имени.
Он догадывался, что девушка, бежавшая от костра, в темноте не поняла, в чьих объятьях оказалась, и, если вдруг узнает, что в княжеских, может испугаться и вырваться. А он уже не хотел, он уже не мог так отпустить ее, ощутив на груди тепло девичьего тела. Расстегнув кап-торгу, он окутал девушку корзном, прижал к себе, прошептал на ушко:
— Ах ты моя Ладушка.
Девушка тихо засмеялась.
— Ты чего?
— Да я так. Это меня так мама зовет.
Он увлек ее прочь от поляны, дальше от огня. Она шла покорно. Это наполняло сердце юноши нежностью к ней и благодарностью. Склонившись, прижал к горячей щеке своей ее пылающее лицо и, найдя губы, поцеловал. Они остановились. Задыхаясь, целовались, целовались… Он опьянел от чувств, охвативших его. Он все забыл: и мать, и пестуна, и даже самого себя, кто он есть такой. Растворился, растаял в этом чувстве, еще не зная ему названия. Шептал одно:
— Я люблю тебя, Лада.
— Я тоже, я тоже, — вторила девушка.
Снова пошли. В темноте налетели на другую парочку, которая, хихикнув, прянула в сторону. Святополк, обняв гибкий стан Лады, прижимал ее крепко к себе, боясь потерять обретенное сокровище. И увлекал все дальше и дальше в таинственную темень ночного леса.
Запутавшись в какой-то валежине, они упали и одновременно засмеялись и уже не стали подниматься…
Потом, усталые, умиротворенные, они лежали рядом, глядя в звездное небо.
— А ты с какой вески? — спросила Лада.
— С Погоста, — соврал Святополк, все еще не решаясь назвать себя.
— Мы поженимся? Да?
— Поженимся.
Помолчав, Лада неожиданно предложила:
— Давай окрутимся.
— Как? — не понял Святополк.
— А как родители наши окручивались под святым дубом. Вот и станем мужем и женой.
— Давай, — обрадовался Святополк.
Девушка решительно вскочила, оправила платье, взяла юношу за руку:
— Идем.
Она привела его к старому дубу, под которым земля была утоптан! настолько, что и трава уже не росла.
— Вот здесь окручиваются все наши. Ты готов?
— Готов.
— Пошли, — повела его Лада вкруг дуба. — Повторяй за мной. Я…
— Я, — повторил Святополк.
— …Имя, имя твое. Ну же?
Он все еще не хотел называться, но и лгать уже было нельзя под святым дубом, и тут вспомнил имя свое, данное в крещении.
— Я Василий…
— Беру в жены Ладу…
— Беру в жены Ладу.
— И буду любить ее до скончания века своего.
Они обошли дуб, раз, второй, третий. После Святополка Лада слово в слово повторила эти же слова, что «берет в мужья Василия и будет любить его до скончания живота».
— Ну вот, Василий, мы с тобой окручены. Я твоя.
Святополк опять обнял Ладу, и страсть вновь вспыхнула в нем. Спросил тихо на ушко:
— А здесь можно?
— И здесь и везде теперь можно, — отвечала нежно Лада, сама прижимаясь к нему.
Истомленные ласками, они уснули под дубом, укутавшись корзном. Лада положила голову на грудь юноши, и ему это было приятно.
Они проснулись одновременно, когда уже вовсю торжествовало солнце. Лада под щекой почувствовала что-то, цапнула рукой. Это был нательный крест Василия.
— Что это? — спросила она испуганно и тут впервые при свете дня увидела лицо своего мужа.
— Это крест, — отвечал Святополк.
— Ты… Ты, — с возмущением крикнула Лада и вскочила, — ты не нашей веры, ты не наш… обманщик! — и кинулась прочь.
— Лада, постой, — вскочил Святополк. — Лада. Погоди…
Он побежал за ней, но, поняв, что не догонит, остановился. И впервые пожалел, что родился в княжеской семье. Она узнала его, да еще тут крест.
Где-то завыл волк, но Святополк знал, что это не зверь, это его зовет Волчок. И он пошел на этот вой. И вскоре увидел своего холопа. Тот обрадовался:
— Святополк, где ты пропадал? Меня послали тебя искать. Княгиня ночь не спала. Всю дружину разогнала.
— Куда?
— Как куда? В лес. И на реке ищут.
— Почему на реке-то?
— Кто-то болтнул, что ты мог утонуть. Ведь все от костра в реку кинулись. Купались.
— Волчок, ты крещеный?
— Я? Нет. А что?
— Да так, — вздохнул Святополк. — А креститься будешь?
— Прикажешь, окрещусь. Мне что, мне не жалко.
— Крестить иерей должен.
— Но у нас же тут нет его.
— Пока нет.
После Купалы Арлогия заметила в сыне перемену, он стал задумчив, молчалив. Что-то его томило. Но что?
— Что со Святополком происходит? — спросила пестуна. — Уж ты-то, поди, должен знать?
— Сам дивлюсь, княгиня. Сдается мне, на Купалу он мужчиной стал.
— Мужчиной? Что ты хочешь сказать?
— Познал, наверно, женщину наш наместник. Али не ведаешь, что на Купалу у реки творится?
— Да ты что? Всерьез? Ему ж еще семнадцать.
— Семнадцать, матушка, семнадцать. Пора невесту искать. А то сам приищет.
— Но не холопку же?
Варяжко хмыкнул, с укором покачал головой, но вслух произнести не посмел: сама-то, мол, ты из кого? Нашел другой пример:
— Аль забыла, великий князь Владимир кем рожен? Рабыней Малушей. Верно?
— Верно, — согласилась Арлогия, холодея от такой мысли. — Надо женить, немедля женить его, Варяжко.
— Будь спокойна, княгинюшка. Уже есть ему суженая.
— Это ты о дочери Болеслава?
— О ней самой.
— Поезжай, Варяжко. Договаривайся. Вези.
— Слушаюсь, матушка княгиня, — поклонился Варяжко и вышел.
