От ворот — поворот…
Успехи Владимира Святославича на западных границах тревожили польских и чешских правителей. Жить обочь со столь удачливым ратоборцем было небезопасно, в любой миг может устроить набег. Великий князь Польши Болеслав решил искать мира с Русью через породнение с великокняжеской семьей, как и советовал ему покойный отец.
Вызвав к себе Горта, Болеслав наказывал ему:
— Поедешь в Киев главным послом от меня, повезешь для Владимира и его жены подарки. Убеди его, что мы ищем с ним мира. Слышишь?
— Слышу, Болеслав Мечиславич.
— Только мира. И ради того просим себе в жены его дочку Предславу. Ну, чего скривился?
— Так ведь у тебя уж и жена, князь, и деток куча.
— Твое какое дело? — оборвал боярина Болеслав. — У него, у Владимира, жен-то эвон сколь, и ничего, не прокис. А мне эта Предслава не столь для утехи, сколь для мира с Киевом нужна. Понял?
— Чего тут не понять.
— И еще. Поедешь через Туров, остановись на день-другой, присмотрись к наместнику Святополку, у меня и для него невеста сыщется.
Горт понимающе повел глазами ввысь, скривив губы в едком намеке: мол, добра этого у нас на всю Европу хватит. Но Болеслав сделал вид, что не заметил ехидной ухмылки.
— Коли случится с княгиней Арлогией говорить, намекни ей: мол, не худо бы женить сына на княжне польской, мол, это будет крепче крепкого, получше всякого совета.
— А спросит, какую княжну?
— Ты, Горт, дурак или прикидываешься? Конечно, Ядвигу.
— Ну я так и думал.
— В это время ветер дунул. Главное, не забывай, что едешь за Предславой. А Туров это так, попутно.
— А коли Владимир не отдаст ее?
— Отдаст. Не солить же ему дочку. Киеву ведь тоже спокойствие по межам не помешает. Привезешь Предславу, станешь главным скарбником.
— А не привезу?
— Привезешь, — уверенно сказал Болеслав. — Не привезешь, портки сниму и выдеру.
И оба засмеялись столь жесткой шутке, понимая, что она — ради красного словца.
Путь предстоял не близкий и опасный. Поэтому с Гортом ехало около тридцати оружных воинов да еще три подводы, на которых везли не только подарки киевским хозяевам, но и всякую снедь и даже котел для варки каши на дневках.
Посольство выглядело столь внушительно и воинственно, что туровская приворотная стража, завидев отряд, закрыла ворота.
— Эй! — крикнул Горт, подъехав к городу. — Так-то вы гостей встречаете.
— Знаем мы таких гостей, — отвечал сторож с заборола. — Настоящие-то гости водой идут да с товаром. А вы эвон с мечами да саблями да вершние. Разбери вас.
Горт понял: шутить тут не следует, привстал в стременах и почти торжественно возгласил:
— Мы посольство великого князя Польши Болеслава Мечиславича, следуем к великому князю Руси Владимиру Святославичу на совет о мире и приязни.
Стражники на забороле посовещались, и один куда-то исчез. Горт понял, что он побежал к воеводе или княгине сообщить о появлении нежданных гостей. Довольно долго ждали его возвращения. Вернувшись, он прокричал с заборола:
— Велено сказать вам, что в город впущаем только главного посла с конем, одну телегу с возчиком — и годи.
— Что уж так-то скупо?
— А у нас и свои дружины в город не входят, в шатрах в поле ночуют. Ну, так кто у вас главный?
— Я, — отвечал Горт.
— Вели своим воям отъехать в поле. А с собой можешь один воз с возчиком оставить. Тогда отворим ворота.
Пришлось польскому посланцу принять условия туровцев, лишь после этого отворились ворота города.
— Добро пожаловать, пан.
Один из сторожей повел поляка к княжескому дворцу и передал его дворскому Никите. Тот отвел Горта к одной из дальних клетей во дворе, открыл дверь, пригласил:
— Располагайтесь. Ужин вам принесут.
Клеть была рублена из смолистых бревен, вдоль стен на крепких подножках в виде широких лавок располагались ложа, устланные сеном и накрытые рядном.
Горт выбрал себе ложе ближе к двери, а когда, распрягши коней, явился возчик, указал ему ложе напротив:
— Ложись там.
— Да. Не очень-то гостеприимны русичи, — вздохнул возчик, усаживаясь на ложе.
— Что ж тут дивиться. Кто не зван, тот не пан.
Однако вскоре им пришлось изменить свое поспешное мнение о хозяевах, когда на ужин принесли им гречневую кашу, густо заправленную салом, и по шматку жареной дичины. И ко всему этому корчагу хмельного меда с двумя глиняными обливными кружками.
После дорожных сухарей и вяленой рыбы такой ужин показался им королевским. Однако Горта несколько озадачивало и даже обижало такое невнимание к его персоне. Как-никак он посол великого князя. Почему никто не интересуется, с какой целью он едет в Киев? Конечно, он не скажет о главной цели своего посольства, чтобы не сглазить, но все же такое безразличие неприятно. Он-то думал, его тут же позовут к княжескому столу, усадят на почетное место, с любопытством расспросят, со вниманием выслушают. А тут на тебе. Даже поздороваться никто не идет. Никуда не зовут.
Захмелев от меда, поляки несколько успокоились, умиротворились и даже повеселели. Сняли кунтуши и, укрывшись ими, улеглись на свои душистые постели.
Возчик даже было замурлыкал под нос песню: «У раззявы пастуха волки выкрали теля…». Но Горту песня показалась легкомысленной, и он велел возчику заткнуться. Тот умолк, а вскоре и захрапел. Горт долго ворочался, мысли всякие одолевали его, сон отгоняли. Не нравилось ему такое начало посольства. Однако когда закричали первые петухи, пану удалось уснуть.
Утром позвали Горта к воеводе, провели во дворец, ввели в светлую горницу. Там на лавке, в простенке меж окон, сидел Варяжко, сложив на столе тяжелые руки. «Староват воевода-то», — подумал Горт, приветствуя его.
— Как путь-дорога? — спросил Варяжко.
— Спасибо, пан воевода, дорога была удачной.
— Куда правимся?
— В Киев, к великому князю с миром и приязнью.
— Это хорошо, что с миром, — молвил Варяжко, — а то по нашей земле бесперечь рати катятся то туда, то обратно. Слезьми она, земля-то, скрозь пропитана, слезьми и кровью.
«А кто ее слезьми-то поливает, али не вы? Эвон всю Вислу обезлюдили», — подумал Горт, но вслух поддакнул воеводе:
— Все верно, пан воевода. Под одним небом живем, к чему ссорится? Лучше родниться, — и прикусил язык, почувствовав, что едва не проговорился о цели посольства своего. И чтобы замять нечаянную обмолвку, спросил: — А где же князь Святополк? У меня от великого князя Болеслава есть подарок ему.
Но именно по этому перескоку с одного на другое Варяжко и догадался, что знатный поляк на смотрины явился. Брякнул «лучше родниться» и тут же о Святополке справился.
Вида не подал кормилец о догадке своей, отвечал, зевнув:
— Святополк Ярополчич ныне писанием с утра занялся. Но коли нужен, позовем его. Эй, кто там, скажите наместнику, что посланец к нему из Польши пожаловал.
Кто-то из слуг отправился звать Святополка. Горт осторожно спросил:
— А как княгиня Арлогия?
— Княгиня заболела, зубами замучилась. Две ночи уж без сна.
— Лечить надо.
— Да позвали тут старуху ведунью, сказала, вылечит.
— Коли добрая ведунья, отчего ж, вылечит.
— Бабка Буска считай всех туровчан пользует, она у нас успешница. Раза два и Святополка на ноги ставила после хвори.
Княжич пришел в белой чистой сорочке с закатанными рукавами и заправленной в порты, в желтых сафьяновых сапожках. Строен, кудряв, чист лицом, темноглазый. Все это отметил Горт, окинув вошедшего цепким оценивающим взглядом.
— Звал? — спросил кормильца.
— Вот, Святополк, к тебе посланец из Польши от князя Болеслава.
Горт поклонился церемонно и молвил:
— Великий князь Болеслав Мечиславич велел мне приветствовать тебя и выразить надежду, что мы будем всегда добрыми соседями. В знак дружбы он просил передать тебе подарок — саблю сирийскую. — С этими словами поляк хлопнул громко в ладоши, и в светелку вошел его слуга и протянул ему длинный сверток.
Горт развернул его и вынул саблю с ножнами, сверкавшими россыпью драгоценных камней.
— Вот, прими этот подарок, Святополк Ярополчич, и слова, сказанные тебе моим князем: пусть дружба наша будет крепче этого клинка, пусть острие ее станет грозой для наших общих врагов.
Глаза Святополка засветились радостью, он принял саблю из церемонных рук поляка, полуобнажил ее, любуясь синим отливом лезвия.
— Ой, спасибо князю Болеславу.
— Мечиславичу, — подсказал тихо Горт.
— Да, да, Болеславу Мечиславичу. Передай мою искреннюю благодарность и согласие на вечную дружбу.
— Обязательно передам, Святополк Ярополчич.
Горт не знал, как закинуть словцо о княжне Ядвиге, но, когда радостный отрок удалился, не утерпел, сказал воеводе:
— За таким мужем жена будет счастлива.
Варяжко промолчал, хотя и догадывался, что имеет в виду поляк. Однако перед самым уходом гостя решил кинуть ему соломинку:
— Лишь бы нашлась подходящая.
Горт остановился в дверях, понял это как намек на продолжение торга. И неожиданно подмигнул воеводе:
— В нашем табуне найдется такая.
— Кто? — спросил Варяжко серьезно, не приняв игривого тона гостя.
— Младшая дочь князя Болеслава — Ядвига.
— Что ж, пожалуй, достойная пара. Надо подумать.
Горт был счастлив, пожалуй, не менее княжича: интересующий его предмет был затронут. Одно смущало, что не удалось поговорить об этом с самой княгиней. Пожалуй, именно она будет решать, на ком женить сына.
— А что скажет княгиня?
— Княгиня, думаю, не враг своему дитяти. Я переговорю с ней, как только ей станет лучше.
— Переговори, воевода. Я заеду на обратном пути, и мы бы сговорились окончательно.
Арлогии стало лучше к вечеру. И к ней явился Святополк с польским подарком.
— Гляди, мам, что мне князь Болеслав прислал.
Сабля уже висела у него на боку, и он не убирал руки с серебряного эфеса.
— Посмотри, как сияет! — Святополк выхватил саблю из ножен, взмахнул ею и резко опустил вниз. — Как поет! А? P-раз! Р-раз!
Княгиня, только что обретшая покой после двухдневных изнурительных зубных болей, устало улыбнулась, глядя, как весел сын.
— Ты хоть поблагодарил за подарок-то?
— А как же. Обещал ему вечную дружбу.
— Молодец, сынок. Лучше дружить с соседями, чем ратоборствовать.
Намахавшись саблей, Святополк наконец вспомнил о хвори матери:
— Ну как? Затихли зубы?
— Затихли, слава Богу, сынок.
— А чем Буска лечила их?
— Да запарила в горшке сушеной белены, велела дышать паром, платком меня укрыла над горшком. Подышала я, и боль постепенно утихла. Кабы не Буска, я, кажись, на стенку бы полезла.
Едва сын ушел, княгиня уснула и проспала вечер и ночь. На следующий день встала чуть ли не в полдень. После завтрака к ней явился Варяжко справиться о здоровье и как бы между прочим сказал:
— Поляк-то, привезший Святополку подарок, закидывал словцо насчет женитьбы его.
— Да? — удивилась Арлогия. — Уж не Болеславову ли дочь предлагает?
— Именно ее, княгиня.
— А что ты ответил?
— Я сказал, надо подумать, дело, мол, серьезное.
— Ну и правильно. Что ж ты надумал?
— Думаю, княгиня, надо согласиться. Все ж от Польши не будем оберегаться.
— Пожалуй, ты прав, Варяжко. Но, наверное, прежде надо с великим князем совет держать, как-никак он отцом Святополку назван.
Варяжко поморщился, почесал за ухом:
— А чего с ним советоваться? Он сам до скольких разов женился, а с кем-нибудь советовался? Впрочем, смотри, княгиня, как хочешь, сын-то твой.
— Да не ведаю я, как быть. Еще осерчает Владимир Святославич, что, мол, без отчего благословения женили.
— Какой он ему отец? Коли родного отца отрока лишил.
— Что старое-то поминать, — вздохнула Арлогия.
«Эх, баба и есть баба, — подумал с осуждением Варяжко. — Кто приласкает, того и знает». И вышел, ничего более не сказав.
Горт прибыл в Киев через три дня после выезда из Турова. Великий князь Владимир Святославич принял польского посланца во дворце в присутствии ближних бояр и воевод. Передав киевскому князю положенные в таких случаях приветствия и благие пожелания мира и приязни от Болеслава, Горт велел своим слугам внести подарки. Это были в основном паволоки, украшения, два бахтерца с пластинами, начищенными до блеска, и два меча в ножнах, украшенных искусной гравировкой. Владимир догадывался, что за подарками последует какая-то просьба, а потому сдержанно поблагодарил за все и спросил:
— Чем я могу быть полезен брату нашему, князю Болеславу?
— Великий князь Польши Болеслав Мечиславич хочет породниться с твоим домом, Владимир Святославич, и просит себе в жены дочь твою Предславу.
«Так вот почему подарки в основном из украшений и паволок, — догадался князь. — Для женщин старался лях».
— Ну что ж, благодарим его за внимание к нам. Мы, как ты понимаешь, должны подумать над этим предложением.
— Понимаю, князь, — отвечал Горт, делая поклон. — Когда я смогу получить ответ?
— Не позднее завтрашнего дня. Или нет, лучше послезавтра, так как завтра у нас пир, на котором я надеюсь видеть и наших польских гостей.
— Спасибо, Владимир Святославич. Где прикажешь разместить мне своих людей?
— Пусть занимают малую гридницу.
Когда польский посланец удалился, князь спросил своих приближенных:
— Ну? Что думаете на этот счет?
— Оно бы не худо было породниться с Болеславом, — сказал Блуд. — Все с миром надежней было бы.
— Но ведь он запросит приданого за княжной, — сказал Анастас. — Точно запросит.
— Ну и какого, думаешь?
— Да хотя бы те же червенские города.
— Червенские города мы на щит брали не для этого. Для доброй дани и рубежа от тех же ляхов и чехов.
— Ну тогда запросит полон воротить висленский.
— Полон уж размещен по южному порубежью, не стану я города обезлюживать. А ты что молчишь, Путята?
— А что я должен сказать?
— Как что? Ты-то как думаешь, отдавать Предславу или нет?
— Я бы перво-наперво саму Предславу об этом спросил.
— Она отроковица еще, какие у нее думы?
— Все равно. Ее судьба решается, и она, чай, не рабыня. Княжна.
— Пожалуй, ты прав, Путята, — согласился Владимир. — Надо и с ней поговорить, родное дитё ведь.
Ввечеру князь пошел в светелку дочери, куда, увы, редко заглядывал, все времени не хватало. Застал у нее и няньку-пестунью Ульку, которая вместе с Предславой наряжала куклу.
Мешать занятию дочери не захотел и даже няньке дал знак не обращать на него внимания. Присел на лавку у двери.
«Это сколько ж ей? — пытался вспомнить. — Уже около четырнадцати, а все в куклы бавится. Какая она невеста? Впрочем, бабку Ольгу, кажется, в таком возрасте дед Игорь взял. Ну что с ней говорить? Что она понимает в этом?»
Так и не поговорил князь с дочерью. Посидел. Полюбовался ее русой головенкой, милой отцовскому взору. Потеплел сердцем.
«И этакую девчушку отдавать тому восьмипудовому борову? Да он же почти в три раза старше ее, у него уж от первой жены детей куча. Нет! И еще раз нет. Я не враг своему дитяти».
Назавтра на вопрос Путяты, что, мол, сказала княжна, Владимир ответил:
— Дочь отказала высокому жениху.
— Я и говорил, спросить надо, — заметил с удовлетворением Путята.
— Но надо как-то подсластить отказ, — посоветовал Анастас. — Не пошел бы войной Болеслав-то уязвленный.
— Не пойдет, — твердо отвечал Владимир. — Поляки еще долго не сунутся. Я им на Висле добрую баню задал.
На княжеском пиру, куда был приглашен и польский посланец, стол ломился от яств, меды лились рекой, гусли и тимпаны лихо наяривали плясовую, молодые дружинники плясали так, что гнулись половицы. Горт, сидевший за столом почти напротив великого, князя, ловил его ласковый поощрительный взгляд: «Пей! Гуляй! Веселись!» — и уже подумывал, что дело его сладилось и он привезет Болеславу молодую жену, киевскую княжну.
«Так вот просто я… лично я, Горт, привезу Польше мир от Руси. Вот уж где запрошу награду от Болеслава Мечиславича… Обещал должность скарбника, давай. А при скарбнице буду жить как сыр в масле».
Чем больше хмелел Горт, тем сильнее разыгрывалась его фантазия насчет грядущих милостей Болеслава, даже лезла на ум подлая мыслишка самому породниться с Болеславом. А что? Дочек у него куча, может, какую и скарбнику уступит.
Однако сколь весел и радостен был пир, столь тяжким и горьким оказалось для поляка похмелье.
Поутру, еще не очухавшийся после вчерашних возлияний, он был вызван к великому князю. Кое-как умывшись, расчесав бороду, закрутив повыше усы и застегнув на все пуговицы кунтуш, помчался Горт к великокняжеским сеням. Летел как на крыльях в радостном предвкушении.
Вокруг великого князя, восседавшего на стольце, толпились бояре и ближние милостники. Заметили вошедшего поляка, замолчали. Горт поклонился Владимиру, пожелал здоровья.
— Спасибо, добрый человек, — отвечал великий князь. — Доволен ли ты вчерашним пиром?
— О-о, — Горт восторженно закатил глаза, — еще как, князь. Великолепный был пир. Незабываемый!
— Ну и слава Богу, — сказал Владимир, — что не обижен высокий гость наш, — и, помолчав, продолжил: — Мы тут все посовещались насчет предложения князя Болеслава. Слов нет, сей брак весьма желателен и Польше и Руси. И я знаю, Болеслав — муж наидостойнейший, не зря его Храбрым величают, но… Неожиданно уперлась невеста.
— Как уперлась? — холодея, промямлил Горт.
— Ну как? Обыкновенно. Не хочу, говорит, замуж.
— Но ведь она в твоей воле, князь.
— Верно. В моей.
— Так вели. И все.
— Эх, братец, была бы она холопкой или даже боярышней, повелел бы. Но ведь она княжна. Неволить не могу ее, сам понимаешь.
Горт готов был завыть от отчаянья: «Так что ж ты, старый хрен, на пиру улыбался во всю пасть, кивал поощрительно?»
Но «старый хрен» и сейчас смотрел на Горта с искренним сочувствием.
«Бог мой, что я скажу Болеславу? Он же меня на куски разорвет, не исполнил великокняжеский приказ: привезти невесту. И подарки все кобыле под хвост!..»
Но Владимир словно услышал мысли несчастного поляка:
— А подарки, посланные Болеславом нам и невесте, мы не вправе принимать, коль сговор у нас не состоялся. Анастас, вели все воротить нашему дорогому гостю. А чтоб было ему не столь обидно, присовокупи от меня хорошую шубу и сапоги. Счастливого пути, братец.
Побитым псом явился Горт пред светлые очи Болеслава Мечиславича. Князь слушал посланца, все более мрачнея. Ни слова не говорил, и уж Горт считал, что гроза минует его. Но вот, подробно рассказав об отказе, решил хоть малостью порадовать сюзерена:
— А подарки наши Владимир воротил.
— И ты взял? — шумно вдохнув через ноздри воздух, спросил князь, тараща глаза.
— Взял. А как же?
— Дур-рак! — рявкнул Болеслав, вскакивая с лавки, и, надвинувшись на Горта, ухватил его за грудки.
Князь был на голову выше, а в обхвате, пожалуй, в два раза толще своего посла. Он тучей грозовой навис над бедным Гортом.
— Дур-р-рак! — повторил с раскатом и отшвырнул, как котенка, в угол горницы. Горт треснулся затылком об стену и едва не потерял сознание.
— Но я… как лучше хотел.
— Болван. Должен был отказаться принимать их обратно. Неужели невдомек тебе, что этим он унизил меня дважды. Слышишь? Дважды. Перво-наперво отказом, а потом возвратом дареного.
Разгневанный Болеслав ходил по горнице туда-сюда, под ногами его жалобно скрипели половицы.
— Ну я им это попомню, — наконец-то переключился он с Горта на русичей. — Они у меня еще попляшут.
Горт, поднявшись с пола, ощупывал свою голову: цела ли? Князь, слава Богу, почти забыл о нем, гремел в сторону киевскую. Постепенно успокоясь, сел опять на лавку и, помолчав, спросил:
— А с Туровом что?
— С Туровом все в порядке, — сказал Горт и решил малость даже приврать. — Там рады-радехоньки, хоть сегодня готовы Ядвигу принять.
— Ну с Ядвигой погодим с годок-другой, пусть подрастет. А как он-то?
— Кто?
— Кто, кто. Святополк, балбес.
— Ну этот — орел. Ядвига от него без ума будет.
— Никого ему там не приискивали?
— Да нет вроде.
— Ну и ладно. Не получилось через Киев, будем через Туров на Русь въезжать. Но отказ этот я им припомню.
«Слава Богу, пронесло, — думал Горт, обминая на затылке шишку от удара. — За год, пока Ядвига дозревает, много чего может случиться. Либо жених окочурится, либо княжну какой-нибудь король засватает. Гейра-то с Астрид и Гунгильдой эвон как славно пристроились. Авось и Ядвига не засидится».
