Глава девятая. Китайский эффект

– Эта история, описанная в международном журнале акушерства и гинекологии, произошла в двухтысячном году в Мексике. Некая дама, находящаяся на последнем месяце беременности и проживающая в глухом захолустье, где не было ни врачей, ни акушерок, в одиночестве промучившись от схваток более двенадцати часов, решила сделать самой себе кесарево сечение. Это были далеко не первые роды, но предыдущие закончились смертью ребенка, и ей очень хотелось родить здоровое дитя, пусть и ценой собственной жизни. Дама выпила спиртовой настойки, взяла кухонный нож и справа от пупка с трех попыток сделала разрез от нижнего края грудной клетки до лобковой кости…

Данилов замолчал, подцепил палочками кусок свинины, макнул его в соус и отправил в рот. Доктора за едой часто говорили об операциях, об осложнениях и прочих неаппетитных вещах – ничто не отвращало их от пищи. Особенно когда вокруг было так красиво – резные перегородки между столами, китайские пейзажи и циновки с драконами на стенах, красные бумажные фонари, – а еда выглядела очень, очень вкусно.

– Ловко ты управляешься палочками! – позавидовал Полянский, пятью минутами раньше попросивший у официанта вилку.

Ножи в китайском ресторане были не в чести – все блюда подавались уже нарезанными на кусочки. К китайцам Данилова затащил Полянский, уже полгода пылавший страстью к азиатской кухне.

– Я практик, – ответил Данилов. – Привык работать руками. А ты теоретик. Потом – так гармоничнее. Кстати, давно хотел спросить: а почему ты, сотрудник Института питания, предпочитаешь вредную китайскую кухню, где почти все жарится в растительном масле, полезной японской?

– Да потому, что китайская вкуснее, – не раздумывая, ответил Полянский. – А что вредно и что полезно, это еще бабушка надвое сказала. Ты давай досказывай свою байку, описанную в иностранном журнале. Разрезала она себе живот, и что дальше?

– Затем она, не торопясь, вскрыла матку, случайно перфорировав при этом кишечник, – Данилов понизил голос, чтобы специфическая врачебная застольная беседа не портила аппетит другим посетителям, – извлекла живого мальчика, перерезала ножницами пуповину и…ненадолго потеряла сознание. Когда пришла в себя, то крепко перевязала живот какими-то тряпками и стала звать на помощь. Кто-то наконец ее услышал, что ли, – в общем, через несколько часов приехал то ли врач, то ли местный коновал, то ли парамедик, который на дому зашил рану поверху и госпитализировал эту партизанку. В стационаре ее зашили уже не сикось-накось, а нормально, полечили от перитонита и… выписали домой в удовлетворительном состоянии. Вот как бывает! Это единственный подобный случай, аналогов нет.

– Да уж! – восхитился Полянский. – Гвозди бы делать из этих людей…

– Стало бы в мире нехило гвоздей! – докончил Данилов, заедая свинину маринованным имбирем.

Некоторое время ели молча, потом Полянский спросил:

– Ты в курсе последнего приказа?

– Какого? – Данилов поднял руку, привлекая внимание официанта, и, когда тот подошел к их сто лику, указал глазами на опустевший графинчик.

Официант взял графинчик, поставил его на поднос, ушел, немедленно вернулся с полным таким же, разлил в стопки, стоявшие перед врачами, душистое вино нежно-желтого цвета и поинтересовался:

– Что-то еще?

– Пока нет, – ответил Данилов, окидывая взглядом стол, уставленный плошками разных размеров.

– Потом закажем фондю по-китайски, – объявил Полянский.

– Это как? – Данилов считал фондю не то швейцарским, не то французским, но в любом случае исконно европейским блюдом.

– Увидишь, если съешь все, что уже принесли, – обнадежил Полянский. – Я говорю про приказ об утверждении квалификационных требований.

– Так он еще летом вышел, разве нет?

– Да, но его мало кто читал… Вот ты читал?

– Нет, – мотнул головой Данилов. – Но в целом представление имею. Если раньше из одной специальности в другую можно было переквалифицироваться за три с половиной месяца, то сейчас придется проходить ординатуру. Не знаю, насколько это обоснованно…

– Но абсурдно – наверняка! Я был в Питере на конференции, так там главному онкологу и главному ревматологу для получения сертификата пришлось срочно идти на переквалификацию. Люди, которые, собственно, и организовывали эти службы, сами были без корочек. Прикинь, получается, что на курсах они читали лекции сами себе, потому что далеко не первый год уже занимались переподготовкой по своим специальностям! Абсурд?

– Абсурд, – подтвердил Данилов.

– Теперь быстро переквалифицироваться на диетолога могут лишь врачи общей практики, педиатры, терапевты и гастроэнтерологи. Всем остальным – хрен! Извольте в ординатуру! Нет, я не говорю о рентгенологах и акушерах. Но почему нельзя из гериартрии или восстановительной медицины? Вот скажи – ты как врач «скорой помощи» с анестезиологическим уклоном в кардиологии разбираешься?

– Что за вопрос? – Данилов даже немного оскорбился. – Конечно, разбираюсь. И неплохо.

– Так вот – тебе в кардиологи можно попасть только через ординатуру. А врачам общей практики и терапевтам – можно через курсы. Где логика?

– Давай выпьем за то, чтобы нам никогда больше не пришлось переквалифицироваться, – предложил Данилов, поднимая стопку. – Жить надо основательно, без суеты.

– Давай, – согласился Полянский.

Они медленно опустошили стопки.

– Хорошо! – констатировал Полянский.

– Великолепно, – поправил его Данилов.

– Вовка, а когда ты меня на свадьбу позовешь? – хитро прищурился Полянский. – Хочется, знаешь ли, большого, шумного праздника.

– Белое платье невесты, малиновый пиджак жениха, каравай, швыряние букета, оглашение списка подарков… – задумчиво протянул Данилов. – Боюсь, что не смогу предложить тебе такого удовольствия. Максимум – торжественный ужин в узком кругу.

– А чем торжественный отличается от неторжественного? – полюбопытствовал Полянский.

– Игорь, я тебя не узнаю! – Данилов, словно заправский китаец, пощелкал палочками. – На торжественном ужине я буду в костюме и при галстуке.

– Я думал увидеть тебя в этом прикиде только в гробу!

– Ты ошибался. Это случится раньше.

– Так когда же? Я насчет торжественного ужина.

– Наверное, уже в будущем году. Вот подкоплю деньжат, справлю костюм и женюсь.

– Вова! Откуда в тебе это посконно-сермяжное «справлю»? Ты прямо как дореволюционный мастеровой!

– Ну не всем же князьями быть, – усмехнулся Данилов. – Это ты у нас Игорь, князь Полянский, – поддел он лысого круглолицего невысокого Полянского.

– А тебя в институте, если кто забыл, звали Крокодилом Геной… – напомнил Полянский.

– Никогда меня не звали крокодилом, не ври. – Данилов расправился со свининой и перешел к курице, приготовленной так, что она больше походила на телятину. – Но насчет свадьбы не сомневайся – без тебя не обойдется. Надеюсь на ответную любезность.

– Ну уж нет. – Полянский потешно затряс головой. – Я уже переступил ту грань, за которой не хочется ломать налаженный быт. В холостяцкой жизни есть много преимуществ, друг Горацио, которые и не снились женатым мудрецам. Хотя тебе я искренне завидую. Белой завистью. И очень рад, что у вас с Еленой все хорошо.

– У нас все естественно, – поправил Данилов, суеверно постучав по деревянной столешнице. – Не надо притворяться, не надо врать, не надо строить предположений и увязать в подозрениях. Обычная скучная обывательская жизнь, которая мне неожиданно стала нравиться.

– Анекдот хочешь?

– Хочу.

– Патологоанатом и реаниматолог захотели отпраздновать День медика. Взяли водку и закуску и стали думать, где устроить застолье. Реаниматолог предложил: «Пошли ко мне?» Патологоанатом ответил: «Давай лучше ко мне. Боюсь я твоих, ведь они иногда шевелятся», – заржал на весь зал Полянский.

Впрочем, на него никто не обратил внимания.

– Этот анекдот мне рассказал Сережка Беляев на втором курсе, – сообщил Данилов. – Есть ли что посвежее в твоих запасниках?

– Найдем! – пообещал Полянский и взмахом руки подозвал официанта: – Принесите нам, пожалуйста… – и закончил заказ длинным китайским словом.

– Ты обещал фондю, – напомнил Данилов.

– Оно и есть.

Неведомое блюдо оказалось тончайшими ломтиками свинины, почти прозрачными на свет, которые полагалось на пару секунд опускать в котел с кипящим бульоном, затем обмакивать в несколько соусов и тут же съедать. Переносная жаровня с котлом, стоящая посередине стола, делала застолье уютным, почти домашним, а ритуал приготовления еды был интересным сам по себе.

– Классная штука! – похвалил Данилов. – И процесс, и само блюдо выше всяких похвал!

– Рад, что понравилось, – не переставая жевать, ответил Полянский.

Некоторое время они ели молча.

– Освоился уже на новом месте? – спросил Полянский. – Или нет? Я смотрю – про «скорую» ты рассказывал много, а про роддом молчишь. Или с вас там подписку о неразглашении берут?

– Да нет, просто нечего рассказывать.

– Так уж и нечего? – не поверил Полянский.

– Ну да. Обычная врачебная работа. Хотя… – Данилов помолчал с минуту и продолжил: – Ты прав. На «скорой» была моя жизнь, а в роддоме – только работа.

– Это закономерно, тогда ты был холост, а теперь у тебя есть семья…

– Нет, дело совсем не в этом. Дело в отношении, в чувстве, с которым я шел на работу. На «скорую» я шел как домой, а сюда – чисто на работу… Как бы это объяснить…

– Да я понимаю, – погрустнел Полянский. – С подобным чувством – на работу – я хожу в свой институт. А пару-тройку раз в год езжу в шестьдесят пятую больницу, где когда-то совмещал лаборантом. Езжу как к себе домой, несмотря на то, что прошло столько дет… Хотя люди везде одинаковые.

– Да не в людях дело, а в том, как они относятся друг к другу! – Внезапный приступ головной боли сделал Данилова раздражительным. – На «скорой» вокруг меня были товарищи по работе, а здесь – сослуживцы.

– Помню твоих товарищей, – сыронизировал Полянский. – Одного ты кипятком ошпарил, другому чуть челюсть не своротил… Как же.

– Дурак ты, Гоша, и лечиться тебе уже поздно, – ответил Данилов.

Он вытащил из кармана блистер пенталгина, выдавил на ладонь две таблетки, закинул их в рот и запил водкой.

– Силен мужик! – покачал головой Полянский. – И не развезет?

– Нет. Только голова перестанет болеть. Можешь не волноваться – тебе не придется доставлять меня домой. К тому же ты не знаешь, где я теперь живу.

– Это не мое упущение, а твоя недоработка.

– Согласен. На Новый год приглашаю тебя в гости. Можешь взять с собой подружку, только выбирай поумнее…

– Я лучше один приду. Так надежнее.

– Договорились. Познакомлю тебя с Никитой…

– Слушай, можно нескромный вопрос?

– Подожди, пока официант уберет жаровню, – и задавай, – серьезно сказал Данилов.

По знаку Полянского жаровня была убрана и ее место занял медный чайничек, стилизованный под старину и оттого выглядевший малость обшарпанным. Полянский опасливо покосился на чайничек и продолжил:

– Скажи-ка, каково это вдруг взять и оказаться папашей великовозрастного мальчика? Любопытно мне.

– Игорь! – Данилов погрозил другу пальцем. – Признайся – ты собираешься жениться и у нее есть ребенок! Я угадал?

– Нет, – твердо ответил Полянский. – Спрашиваю из чистого любопытства.

– Тогда из чистой откровенности отвечаю – а хрен его знает. Я пока так и не понял.

– Ну а какие отношения сложились?

– Мирные. Я его не учу жизни, а он не вспоминает о том, как хорошо было без меня. Так и живем. По выходным иногда ходим в кино или в боулинг. Задушевных тайн друг другу пока не поверяем, да и вряд ли соберемся это делать.

– А он не является для тебя… Ну, глядя на него, ты не ревнуешь Елену к ее бывшему мужу?

– Ты явно пересмотрел отечественных сериалов, – поставил диагноз Данилов. – И явно подумываешь о женитьбе, что бы ты об этом ни говорил. Каким образом я должен ревновать Елену к ее бывшему мужу, если сейчас она живет со мной, а с ним не видится и не слышится?

– Ладно, замнем. Голова прошла? – Полянский разлил остаток водки по стопкам.

– Почти.

– Тогда давай выпьем за то, чтобы все наши желания исполнялись…

– …правильным образом! – закончил за него Данилов, поднимая свою стопку.

– Совсем забыл! Угадай, кого я позавчера видел по телевизору?

– Президента, – не думая ответил Данилов.

– Мишку Замятина! И знаешь кто он теперь? Угадай!

– Хватит загадок! Хочешь рассказать – говори так.

– Заместитель начальника окружного управления здравоохранения!

– Замятин?! – изумился Данилов.

Мишка, с которым они вместе учились и вместе же начинали работать на «скорой», был человеком в своем роде уникальным – невероятно охочим до побочных заработков и столь же невероятно ленивым. Учился он на тройки, утверждая, что лучше закончить институт с красным лицом и синим дипломом, чем наоборот.

На «скорой» доктор Замятин проработал всего полгода.

Обычно для того чтобы получить от пациента «личную денежную субсидию», врачу или фельдшеру, а то и обоим вместе, надо постараться. Укол сделать, капельницу поставить, кардиограмму снять, в «хорошую» больницу отвезти. Короче говоря – каким-то образом угодить.

Доктор Замятин не любил себя утруждать. И фельдшеров, с которыми вместе работал, тоже ничем не утруждал, за что те его очень любили. Они даже писали за него карты вызова, потому что Замятин и это ленился делать.

Деньги с больных он вымогал своим, особым образом. Выбирал жертву подоверчивее и помнительнее (интуиция у него была потрясающая), разумеется – с повышенной температурой, бегло ее осматривал и заявлял:

– Похоже, что у вас лихорадка Папатачи! Крайне заразная болезнь!

Или – цуцугамуши. А то и вообще – пятнистая лихорадка Скалистых гор. Главное, чтобы название было неведомым, потому что неизвестное пугает сильнее.

«Заразные больные» и их родственники цепенели от ужаса.

– Я должен вас немедленно госпитализировать в инфекционный стационар! – продолжал Замятин. – Собирайтесь, да поскорее, а я пока запишу всех контактных…

– А в больницу надолго? – этот вопрос обычно задается сразу.

– Карантин – сорок дней! – привычно хмурился Замятин.

Сорок дней – цифра пугающая, вызывающая в памяти всякие мрачные ассоциации.

– А может, не надо? – робко интересовались жертвы. – Может, я дома полечусь? А то ведь…

Их можно было понять – кому охота на сорок дней в инфекционную больницу!

Далее следовала короткая, но энергичная речь доктора Замятина, посвященная врачебному долгу, который надлежит исполнять, несмотря ни на что. Даже – несмотря на мизерную зарплату. Догадливые пациенты или их не менее догадливые родственники лезли в кошельки и откупались от сорокадневного карантина посильной суммой. Меньше суммы, эквивалентной сотне долларов, обычно не давали. Нередко давали и больше, причем никогда не жаловались. Когда выздоравливали, должно быть, радовались втихую, про себя, что строгий доктор ошибся и не пришлось им зря отбывать сорокадневный карантин.

Фельдшерам, разумеется, тоже перепадало от Замятина – за создание нужного фона на вызове и молчание. Фельдшеры радовались, но язык за зубами не держали, позволяя себе в курилке восхищаться необычайными замятинскими талантами. А все, о чем треплются в курилке, быстро доходит до начальственных ушей. Поначалу заведующий подстанцией отнесся к информации с недоверием, приняв ее за байку, но звонок на один из вызовов расставил все по своим местам. Заведующий вызвал доктора Замятина к себе. Мишка вел себя нагло, вину отрицал полностью и даже нахамил начальству. На следующее дежурство он уже не вышел.

– Представь себе – Замятин! Собственной персоной вещал по кабельному о борьбе с очередями в поликлиниках, выписке льготных рецептов и всяком таком. А потом еще показали, как он вместе с Метлицкой, начальником управления, инспектировал только что открывшуюся поликлинику.

– Талантливый проходимец, – покачал головой Данилов. – Расскажу ребятам при встрече – обхохочутся.

– Он еще директором департамента станет, помяни мое слово, – предсказал Полянский.

В его голосе сквозила горечь. Данилов знал причину: Игорю второй год не утверждали тему докторской диссертации. Заведующий кафедрой, академик Федосеев, недавно отметивший семидесятипятилетний юбилей, опасался конкуренции со стороны молодых и прытких.

– Интересное дело, – сказал Данилов, когда официант принес счет, – никогда бы не подумал, что мы с тобой способны съесть такую прорву еды.

– Китайский эффект. Всего понемножку, и без картошки, – улыбнулся Полянский, мягко, но решительно отводя в сторону руку Данилова с зажатыми в ней деньгами. – Сегодня моя очередь.

Улица встретила их неприветливо: холодный и противный дождик пытался превратиться в снег.

– Какая мерзость! – высказался Полянский на выходе из ресторана. – Хочу туда, где тепло.

– У экваториальной Африки есть свои недостатки, – возразил Данилов, накидывая на голову капюшон. – Эпидемии, низкий уровень жизни, высочайшая смертность… Подумаешь, проблема – дождь со снегом.

Они быстрым шагом, чуть ли не бегом, ринулись к входу в метро, до которого было не более ста метров. Прощаясь с Даниловым в вестибюле, Полянский, которому было удобнее ехать по кольцевой, достал из кармана дубленки сложенный вчетверо лист бумаги.

– Держи, поржешь в дороге.

– Что такое? – спросил Данилов, беря лист.

– В Сети нашел. Тебе будет интересно.

Усевшись в вагоне, Данилов развернул бумагу. Заголовок звучал интригующе: «Десять самых странных поводов для вызова «скорой помощи» из моей практики».

К поводам давался краткий комментарий:

Время вызова – около 2-х часов ночи. Супружеская пара явно после хорошего семейного скандала.

Время вызова – около 20–00. Трезвый, интеллигентного вида мужчина лет 45.

Время вызова – 7-00 утра. Интеллигентная женщина лет 40–45.

Время вызова – 22–00 – 22–30. Матери лет 60, дочери – 30–35. Клизма нужна омолаживающая с настоем череды или еще какой-то травы.

Время вызова – около полуночи. Мужчина лет 50, гражданин одной из среднеазиатских республик.

Время вызова – около 15–00. матери лет 70, пьяному сынуле – около 40.

Время вызова – полночь. Семейная пара – разъяренная жена и муж виноватого вида. Обоим около 50. Укол захотела жена.

Время – около 10–00. Пожилая, вполне адекватная дама.

Время вызова – час ночи. Маме – где-то 40, сынуле – лет 14.

Время вызова – под утро. Судя по виду, мужчина неопределенного возраста праздновал свой день рождения уже вторую неделю. Разумеется, все гости давно разбежались».

Девять поводов из десяти попадались Данилову во время работы на «скорой». Вот только кошку стерилизовать никто не предлагал. Зато три раза на вызове с поводом «плохо с сердцем» или «болит живот» его уговаривали сделать укол собаке. Доберману, йорку, а в прошлом году, кажется, ризеншнауцеру.