Книга: 58-я. Неизъятое
Назад: «Мне неприятно было бы выглядеть павшей»
Дальше: Константин Дмитриевич Евсеев «Кого мне в тюрьме жалеть? Там родственников мне не было»

«Судьбе как будто становится неудобно»

Мне говорили на следствии: вы должны ненавидеть советскую власть, потому что она уничтожила вашего отца. А я и сейчас ее не ненавижу. Во-первых, я об этом не думаю, а во-вторых – что я могу изменить? Только ужасно жаль папу…
О политике я не задумывалась. На всю жизнь у меня отбили желание о политике думать. А страх остался. И сейчас, да. Репрессированные ведь – первые на арест. Но я не боюсь. После лагеря мне ни холод не страшен, ни голод. Недавно руку сломала – так у врача даже не вскрикнула, нет у меня такой привычки.
Людям за их страдания дается долгая жизнь, а особенно она дается репрессированным. Судьбе как будто становится неудобно, и она хочет что-то хорошее сделать.
Иногда ложусь спать и думаю: сколько мне небо дает за то, что я с поднятой головой и с честью прошла жизненный путь. А вообще… я так дорого заплатила за свою жизнь. Словно кто-то лишил меня жизни. Это же выброшенная жизнь.
* * *
Уже вернулась в Москву, и вдруг вызывают в КГБ на Лубянку. Идти я отказалась. Они говорят: «Да мы вам реабилитацию готовим, приходите». «Ничего мне не нужно, – говорю. – Я ничего не хочу».
Потом, когда все-таки заставили… ну, как это страшно! Идешь, красивый узкий коридор, весь в коврах. Никто, конечно, ничего плохого тебе не делает, но все равно кажется, что никогда больше отсюда не выйдешь.
Знаете, за КГБ гастроном есть? Я когда освободилась, иногда так делала. Заходила в гастроном, покупала хлеб. Стояла, жевала, смотрела в окно на Лубянку. Разглядывала молодых и думала: какие они счастливые! Ничего-то они не пережили и не видели. И еще думала: какая же я счастливая! Ведь могла и не вернуться.

 

 

БРОШКА, ПЕРЕБРОШЕННАЯ ЧЕРЕЗ ЗАБОР
«Брошь сделал лагерный художник Лёва Премиров. Меня привели к нему, чтобы он проверил, правда ли я умею рисовать. Так мы и познакомились, а больше не виделись ни разу. Но наши зоны были рядом, и Лева через забор передавал мне записочки, подарки. И эту брошь тоже. Красивая, правда? На ней написано Per aspera ad astrum – через тяжкие труды к звездам.
Лёва очень долго сидел, лет 15. Когда освободился, приехал к маме делать мне предложение. Но мама ему отказала».
Назад: «Мне неприятно было бы выглядеть павшей»
Дальше: Константин Дмитриевич Евсеев «Кого мне в тюрьме жалеть? Там родственников мне не было»