Глава 5
Первые два дня и две ночи все было тихо – 428-й держал слово. Я сказал об этом Бентли, но в ответ она только поджала губы и ушла писать отчет. Но на третью ночь…
Никто не знал, как начался пожар, но произошло это где-то на книжной полке между биографиями и фантастикой. Сначала бумага лишь тлела и дымилась – и уже тогда, по идее, должна была сработать пожарная тревога. Но сработала она, лишь когда первая книга вспыхнула и огонь перекинулся на другие, расползаясь в порядке десятичной классификации Дьюи.
Так же быстро по Тюрьме расползлась новость о пожаре. И это при том, что стояла глухая ночь и все заключенные сидели взаперти. Слухи здесь разлетаются быстрее огня. Услышав сирены, люди пробудились от беспокойного сна и наводнили задымленные коридоры.
Заключенный 428 разговаривал с Караульным, охранявшим коридор. Это была новая модель, снабженная простейшей голосовой системой.
– Ситуация под контролем.
– Какая именно?
– Пожар. Ситуация под контролем.
– Где пожар? Где? – 428-й встрепенулся.
– В тюремной библиотеке.
428-й, стоявший, как лев в клетке, за окошком своей камеры, зарычал. Позднее, пересмотрев запись, я убедился, что он не рычал и даже не кричал. Но сейчас мне казалось, что он делает и то, и другое. И при этом просто спокойно стоит на месте.
– Где Лафкардио? – наконец спросил он.
Караульный не ответил.
428-й повторил вопрос. Затем устало вздохнул, будто смирившись, и отошел от окошка. Спустя мгновение дверь распахнулась, и изображение с камеры Караульного померкло. 428-й с сожалением пробормотал:
– Столы и стулья.
Когда 428-й добрался до библиотеки, Караульные выстроились в ряд, преграждая ему путь к открытой двери. Из библиотеки валил дым.
– Вы вообще тушите пожар? – рявкнул он.
Появилась Бентли и успокаивающе ему улыбнулась.
– Снова не в камере, 428-й?
– А вы хоть что-нибудь делаете или нет?
– Происшествие неприятное, – спокойно ответила та. Взревела очередная сирена, но Бентли и глазом не моргнула. – Тревога очага возгорания. Не волнуйтесь, вакуумирование производится автоматически. Менее чем через тридцать секунд библиотека будет запечатана, а весь воздух – выпущен в космос.
428-й внимательно выслушал ее слова, кивая.
– А как же Лафкардио?
– Когда сработала сигнализация, он был у себя камере, – Бентли пожала плечами.
– Да. У себя в камере. Камере, которую на ночь не запирают, потому что ему можно доверять, – 428-й уже проталкивался мимо Бентли, пытаясь добраться до двери. – Был у себя в камере… Сигнализация сработала… И он понял, что его драгоценные книги горят. У себя в камере… Тревога очага возгорания… Меньше тридцати секунд, говорите?!
Доктор исчез в дыму.
Двадцать шесть секунд спустя началось вакуумирование. Языки пламени пожирали библиотеку. Объятые огнем книги достигли края атмосферного пузыря, окружавшего астероид, и пламя погасло. Связки книг, одинокие обрывки страниц уплывали в пустоту – лишь им удалось покинуть Тюрьму навсегда. «Женщина в белом» врезалась в «Код да Винчи», и вместе они, словно сговорившись, скользнули в сторону, избегая столкновения с «Говорить ли президенту?».
* * *
428-й стоял по другую сторону взрывозащитной двери, пытаясь отдышаться. Лицо его почернело от копоти, но сам 428-й, похоже, не пострадал. На руках он держал крошечное обмякшее тело Лафкардио. Осторожно опустив старика на пол, 428-й сразу же принялся делать ему искусственное дыхание.
Этого не должно было случиться. Точно. Потрясение Бентли казалось вполне искренним.
– Пусть ему поможет Караульный, – она шагнула к 428-му, но тот гневно от нее отмахнулся.
Он действовал как профессионал, но довольно долго казалось, что все усилия тщетны. Наконец Лафкардио поймал воздух ртом, что-то несвязно забормотал и изумленно уставился на 428-го.
– Вот это и впрямь неожиданно, – прохрипел он и судорожно закашлялся, не в силах остановиться.
428-й помог Лафкардио сесть и дождался, пока его кашель слегка поутихнет. Затем повернулся к Бентли.
– Может, принесете ему стакан воды? Кислород – это неплохо, но вода была бы как нельзя кстати.
Изумленная Бентли кинулась было выполнять приказ, но опомнилась и отправила за водой Караульного. Затем повернулась к 428-му и скрестила руки на груди.
– Прости, – прошептал 428-й на ухо Лафкардио.
– Что с книгами? – прохрипел старик.
– Все пропали, – ответил 428-й. – Прости. Это все я виноват.
– Как?.. Как?.. – по щекам Лафкардио, оставляя светлые дорожки на перепачканном копотью лице, текли слезы. Казалось, он совсем не слушал 428-го. – Я пытался потушить… Но огонь… Так трудно…
428-й прижал его к себе и посмотрел прямо в объектив моей камеры.
– Кое-кто, – мрачно проговорил 428-й, – хотел преподать мне урок.
– У нас был уговор, – сказал я 428-му, прибыв на место происшествия. – Вы не должны были покидать камеру.
– Значит, для вас это все – детский сад? – раз уж на то пошло, по-детски себя вел сам 428-й. Он только что неохотно отдал Лафкардио Караульному-медику и теперь стоял, опершись о стену. 428-й махнул рукой, указывая на запечатанную библиотеку. – Ваша была идея, да?
– Вы что, обвиняете меня в порче тюремной собственности? – вспылил я. – Если пожелаете, будет проведено расследование этого несчастного случая…
– Ой, да можете не напрягаться, – 428-й всем своим видом показывал, что ему скучно. Он зевнул и направился было к выходу, но вдруг резко обернулся и ткнул в меня пальцем: – Послушай-ка меня, глупый человечишка…
– Я… я Управитель и требую к себе уважения! – я овладел собой. – И я выше вас!
– Ты крошечный. Микроскопический. Жалкий. Ты не стоишь всего этого, – он обвел рукой комнату и указал на меня. – А теперь слушай. Книги сжигать нельзя. Даже плохие. Особенно если они приносят радость безобидному старику. Зачем? Твой план пошел прахом. Ты мог убить его – просто чтобы преподать мне урок. Это убийство бы навсегда осталось на твоей совести.
– Уверяю вас, моя совесть чиста.
– Неужели? – испытать на себе истинный гнев 428-го было все равно что оказаться в морозильной камере. Я отвел взгляд. – А вот мне так не показалось. Если хоть что-то из этого тебе кажется поучительным… Да какая разница, – его плечи, словно волны, взметнулись и опустились, – Доброй ночи. Я отправляюсь обратно в свою камеру. Если только…
Рядом с ним беззвучно возникла Бентли.
– Если позволите, 428-й…
– А, – 428-й холодно посмотрел на нее. – Вот и девочка со спичками.
Вкрадчивая улыбка Бентли не дрогнула.
– Позвольте напомнить, Заключенный 428, что вы нарушили комендантский час и личную договоренность с Управителем.
428-й вскинул бровь и начал аплодировать. Медленно и насмешливо.
– Умоляю, скажите, что за это меня посадят в одиночную камеру.
– Именно, – Бентли упорно не показывала волнения.
– Замечательно, – 428-й потер руки. – Потому что сейчас на всех вас мне смотреть тошно. Будет неплохо отдохнуть от ваших физиономий. Что ж, ведите меня в мое новое жилище. Ах да… – он повернулся к Бентли. – И передайте мои извинения Лафкардио. Хорошо?
Бентли кивнула.
– Отлично, – сказал 428-й, легкой походкой направляясь к ожидавшим его Караульным. – Потому что никак иначе из ваших уст он извинений явно не услышит.
Мы установили в его новой камере видеонаблюдение, но ничего особенного не происходило: 428-й просто сидел без движения, повернувшись спиной к объективу.
Часами.
Девушка вернулась. Она стояла на посадочной площадке. Волосы ее были аккуратно зачесаны назад, а одежда все та же, только слегка перепачкана краской. В руках она держала плакат.
– О, привет! – сказала она и протянула руку. – Можете не пожимать, краска еще не высохла. И да, у вас же тут электрическое поле.
– Да, – согласился я.
– Я знала, что вы придете, – Клара, похоже, была довольна собой.
– Ну, я обязан выходить только при первом посещении, но вполне могу выйти снова, если захочу.
– Ко мне вы выйдете еще не раз, – заверила она меня.
– Это все-таки мне решать, – ухмыльнулся я.
– А вы и впрямь напыщенный осел, – усмехнулась Клара. – Вам бы понравился директор моей школы.
– О, ясно, – сказал я. – Значит, вы намерены добиться помилования для Доктора, называя меня напыщенным ослом?
– Ага, – ответила она. – И еще я собрала подписи. Как вам?
Она помахала плакатом. На нем была надпись «Свободу Доктору!» и множество разноцветных отпечатков ладоней.
– Класс 2«б» нарисовал, – пояснила она и перевернула плакат. На обратной стороне было написано: «Спасем Дот Кот!» Я вопросительно посмотрел на Клару.
– А, точно, 2«а» не совсем правильно понял задание. Дот Коттон, известная лондонская курильщица. Ну да это неважно. А метлу мне Дэнни одолжил, он тоже в нашей школе преподает. Нет, погодите, это тоже неважно, – этот Дэнни явно ее парень. Почувствовал ли я ревность? Как ни странно, нет.
– У вас ничего не случилось? – спросил я.
– Э… нет. А что?
– Вы, кажется, чем-то обеспокоены.
– А, да. Ну, я сейчас нахожусь одновременно в двух местах, – Клара помрачнела. – Не суть. Как поживает Доктор?
– Заключенный 428 находится под присмотром в соответствии с установленным порядком.
– Установленным порядком? Готова поспорить, он в восторге, – Клара скорчила рожицу.
– Вовсе нет.
– Я так и думала, – она приложила немало усилий, пытаясь изобразить равнодушие. – Слушайте… – сказала она. – Можно… можно вам кое-что дать?
– Прошение? – я вздохнул. – Я могу их принимать, но подарки и письма для заключенных – нет, – Клара меня разочаровала. Немедленно утратив к разговору интерес, я указал на проем в ограждении, где был установлен серебристый ящичек. – Если вам так угодно, – я и впрямь надеялся, что она способна на большее. – Положите предмет в ящик.
Клара заколебалась.
– Жизненно важно, чтобы вы это прочитали. Вы все поймете.
– Что пойму? Рисунок 2«б» класса?
– Нет. То есть да, там очень много всего важного и только один рисунок. Он хороший. 2«б» обещали постараться. После того как Доктор однажды пришел к ним делать зверей из воздушных шариков. Но это не главное, – она вытащила из сумочки стопку бумаг и положила в ящик. – Вы должны прочитать вот это. Эй, вы куда?
– Ну, я могу вас заверить, что прочитаю эти материалы, – сказал я. – Когда будут отключены семь систем, необходимых для передачи предметов. Для этого нужно провести осмотр и обследование. Затем, если предметы пройдут обследование, содержимое Ящика Честности будет передано…
– Ящик Честности?
– Да, он так называется.
– У вас тут даже почта проходит цензуру?
– Обследование.
Клара скривилась.
– Готова поспорить, в итоге вам достанется только рисунок с собаками, играющими в футбол. Рисунок-то хороший, вот только мячик дети вырезали из фольги и приклеили. Если он отвалится, смысл рисунка вам покажется крайне загадочным. Множество потерявшихся собак – загадочно и бессмысленно, – последние слова она сказала с особым выражением, словно подчеркивая их.
Я церемонно поклонился.
– В таком случае мне не терпится его увидеть, – сказал я Кларе.
– Как поживает Доктор? – крикнула она, когда я повернулся, чтобы уйти.
– О, держится как может, – ответил я и оставил ее в одиночестве размахивать плакатом на посадочной площадке.
В драку в буфете вмешалась страж Дональдсон.
203-я… она всегда была немного задирой. Абесса – вот как ее звали. Во время Революции на Родине она была наемницей проигравшей стороны и всегда мрачнела, когда об этом заходила речь. И, когда выяснилось, кто именно платил ей за работу, новый президент сослал ее сюда. Трудно было винить 203-ю за тяжелый характер.
К жизни в Тюрьме она относилась так же, как люди порой относятся к новой работе, которая им совершенно не нужна. Я был уверен, что она только и мечтает поскорей отсюда выбраться. Это довольно иронично, поскольку, как вы наверняка помните, Тюрьму покинуть невозможно.
Даже странно, что Заключенный 428 не заметил, как она на него надвигается. 203-я была высокой и довольно эффектной. Я бы даже назвал ее красивой, не будь ее лицо таким суровым. Прическа 203-й была, как и прежде, модной, будто она в любую минуту была готова нацепить платье и отправиться на вечеринку. Будто просто ждала, когда ей позвонят и позовут куда-нибудь, где повеселее, чем у нас.
Лично я считал, что держать здесь наемницу с такими навыками, как у нее, – очень опрометчиво. С тем же успехом она могла бы работать на новое правительство. Но в таких вопросах власти были непреклонны.
В Тюрьме 203-я порой выступала в роли неофициального промежуточного звена правосудия. Если без обиняков, это попросту означало, что Абесса нападала на людей, которые ее раздражали.
Именно по этой причине 428-й внезапно взлетел в воздух.
Рухнув у ног других заключенных, которые торопливо отошли в сторону, он встал. Отряхнулся, расправил невидимые миру складки на униформе.
– Если ты хотела взять мою порцию каши, можно было просто попросить, – сказал он.
Абесса нависла над ним.
– Значит… дело не в каше? – рискнул уточнить 428-й.
Не успев отразить следующий удар, он с треском врезался в стену.
Заметив, что Караульные не обращают внимания на происходящее, я задумался, не стоит ли отправить разобраться парочку стражей. С другой стороны, Заключенному 428 пойдет на пользу небольшая взбучка. Все мы, бывало, смотрели на проступки 203-й сквозь пальцы.
Изрядно помятый 428-й сел и ласково помахал 203-й.
– Ты злишься на меня, это я понимаю. Но не вполне понимаю, за что. И если придется догадываться самому – это будет долго и утомительно, а я, поверь мне, очень быстро теряю…
428-й покатился по полу, и катиться ему пришлось довольно долго.
Улыбаясь, он вскочил на ноги.
203-я бросилась на него.
428-й не сдвинулся с места. Почти. Лишь самую малость качнулся в сторону, оказавшись плечом к плечу с 203-й, когда она ринулась к нему.
Внезапно застонав, Заключенная 203 рухнула на пол.
– Тебе повезло, – 428-й встал перед ней. – В последнее время я редко пускаю в ход венерианское айкидо. И еще реже – с дамами. Как правило. С другой стороны, – он подмигнул ей, – дамой тебя не назовешь.
Выпучив глаза, 203-я яростно уставилась на него. Затем попыталась подняться на ноги.
428-й задумчиво посмотрел на нее.
– Ты злишься на меня, это я понимаю. Из-за библиотеки, из-за бедолаги Лафкардио или из-за того, что заполучить для буфета столы и стулья так и не удалось? Или же… все вместе? Потому что, если сложить все три причины, картина и впрямь выходит безрадостная.
203-я вскочила на ноги, гневно рыча.
А затем, как ни странно, снова рухнула на пол.
И на этот раз уже не встала.
– А я ведь только задел слегка, – застенчиво пробормотал 428-й. Затем присел возле 203-й на корточки и что-то прошептал ей на ухо.
К тому времени страж Дональдсон уже прибыла разнимать дерущихся. Она осмотрела место происшествия с присущим ей спокойствием. 428-й ее не позабавил так же, как и меня. Хотя он, похоже, был рад ее видеть. 428-й помог 203-й встать.
– Ее зовут Абесса, – сообщил он Дональдсон. – Боюсь, сейчас она немного не в себе. – Абесса ошалело припала к стене. – Осторожнее, ее внутреннее ухо временно вышло из строя, так что, боюсь, в ближайшие пару дней будут трудности с равновесием.
Помещать Заключенную 203 в лазарете рядом с Лафкардио было ошибкой.
Несколько дней спустя 203-я и… Заключенный 428 вместе направлялись в мастерскую – место, где заключенные занимались поделками. Трудно поверить, но казалось, эти двое – друзья не разлей вода.
Не знаю, как им удалось взломать замок в библиотеке. Мы узнали об этом только потом, когда я спросил 428-го, где он взял древесину.
– Вам что, не нравятся столики? – обиженно спросил он.
Мы находились в буфете, который теперь был полон столов и скамей.
– Мы перекрасили стены, – сказал 428-й. – Желтый цвет слегка раздражал, а вот розовый в самый раз – он успокаивает. Это выяснили еще в Алькатрасе, – он подался ко мне, указывая на скамью.
– Прошу, садитесь, – предложил он. – Нет, не на эту, она немного шатается.
– Где… – у меня пересохло в горле. – Где вы взяли древесину?
– Ну… – 428-й и бровью не повел. – В библиотеке было много полок. Пустых полок. Книг-то больше нет. Мы с Абессой решили, что… ну, в общем… она мастерски управляется с ножовкой, – он расплылся в улыбке.
Я просто стоял на месте. Стоял и смотрел, как заключенные заходят в буфет, берут кашу и садятся за столы. Все они улыбались. Не разговаривали, а просто улыбались. Абесса стояла в самом углу. Скрестив руки на груди. Глядя на меня. Ожидая возражений.
– Порой, – улыбнулся 428-й, – важна не столько цель, сколько путь, который к ней ведет. Бывает, что и цель, и пройденный путь действительно того стоили.
Он взял что-то со стола и протянул мне. Это был горшок с цветком.
– Это розовый куст, – сказал он. – Я же знаю, вы любите цветы. Я вырастил его в центре гидропоники.
– Но заключенным нельзя…
Доктор пожал плечами.
– Это ли не плохо, что нельзя? Просто поставьте его на свой стол. Поливайте. И радуйтесь.
Я уставился на цветок. Уже виднелись маленькие красные бутоны. Хелен всегда любила розы. Но я не мог заставить себя поблагодарить Доктора. Просто не мог. Иначе его победа станет безраздельной. Поэтому я просто взял цветок, уже чувствуя его аромат.
Доктор повернулся и пошел прочь.
– Даже не останетесь?.. – я замолк. Мой голос дрожал, выдавая, насколько сильно 428-му удалось меня пронять. Поэтому я не сказал: «…насладиться победой?», а вместо этого еле выдавил: – …насладиться кашей?
428-й обернулся и театрально передернулся.
– Нет, терпеть не могу местную еду. Но не волнуйтесь, я добавил ее в список того, с чем нужно разобраться.
Он улыбнулся мне и исчез.
Мы с Бентли переглянулись. Она почти что посмотрела мне в глаза.
– Он побеждает, да? – спросил я.
Бентли не ответила и отвернулась.
Той же ночью снова произошел сбой системы. Шесть минут двенадцать секунд. Я уже успел позабыть про неполадки – и вот опять. Мы с Бентли на этот счет крупно поспорили.
– Седьмой уровень, – говорила она. – Нужно немедленно его изолировать и возместить затраченные ресурсы.
– Нельзя, – возразил я.
– В Уставе четко прописано – это единственный выход.
Я знал, что она по-своему права. На Седьмом уровне есть все необходимое, они смогут прожить без нас. Некоторое время. Но затея мне все равно не нравилась.
В этот миг красный свет померк, и сирены замолкли.
Снова пронесло.
Когда опасность миновала, двое человек оказались там, где им быть не положено.
Одним из них был 428-й. Он стоял над телом стража Дональдсон.
– Я знаю, как это выглядит, – сказал 428-й, когда Бентли ударила его. – Я пытался найти источник сигнала тревоги… и она тоже.
Но Бентли продолжала его бить. Она плакала.
К моему удивлению, 428-й обнял ее и прижал к себе.
– Мне тоже нравилась Дональдсон, – сказал он. – Соболезную вам.
Я навестил 428-го в одиночной камере. По размерам она скорее напоминала шкаф, но 428-го, похоже, не волновало, где он находится.
– Как там Бентли? – спросил он.
Я покачал головой.
– Это не имеет значения. 428-й, зачем вы убили Дональдсон?
– Я ее не убивал, – похоже, сам мой вопрос его разозлил. – Мы оба искали источник тревоги. И боюсь, в этом Дональдсон преуспела больше меня. Она нашла его, и он ее убил.
– Кто убил?
428-й пожал плечами. Он наклонился, чтобы щелкнуть меня по носу, но силовое поле угрожающе затрещало возле его руки.
– В этой тюрьме скрывается нечто, о чем не знаете даже вы, Управитель.
– И вы ждете, что я в это поверю?
428-й развел руками.
– У меня было при себе хоть какое-нибудь оружие? Да и вообще, вспомните, что стало с Дональдсон – у меня было при себе все то многочисленное оружие, которым ее убивали?
Я свирепо посмотрел на него. Шутить на подобные темы просто недопустимо.
Я оставил его в одиночной камере. Пусть гниет там.
Дональдсон была верующей. Во всяком случае, ее семья была. Поэтому, по обычаю их веры, ее тело должны были положить в гроб и оставить в часовне на ночь, а утром (по относительному времени Родины) – убрать.
Кто-то должен был присматривать за Дональдсон ночью. Я решил сделать это сам и радовался, что гроб сделали закрытым – так я мог просто сидеть и жалеть самого себя.
Я не очень хорошо знал Дональдсон. Она мне нравилась. Я чувствовал ответственность за нее, но не более. Мне предстояло сидеть с ней восемь часов, терзаясь ужасным чувством вины.
Кто-то вежливо кашлянул, и рядом со мной на стул уселся 428-й.
Некоторое время я просто не обращал на него внимания – ничего лучше на ум не пришло.
428-й тоже не торопился заводить беседу.
Мы просто сидели и молча смотрели на гроб. По лицу 428-го я понял, что он чувствует себя виноватым в произошедшем так же, как и я. Не виновным, как если бы он действительно убил ее, но виноватым, как если бы позволил ей умереть. Я задался вопросом – это чувство вины, его вины, моей вины – пройдет ли оно когда-нибудь? Я взглянул на 428-го, пытаясь понять, лежит ли все еще на нем тяжкое бремя вины за его преступления. Раз уж ему хватило духу прийти сюда и сесть рядом… да, наверняка.
Мы еще немного посидели молча. Я перестал смотреть на часы каждые пять минут, и постепенно мы погрузились в безмятежность – гроб Дональдсон, Заключенный 428 и я. В воздухе витал легкий аромат синтетических цветов и гораздо более насыщенный – тех, что принес 428-й. Он раздобыл настоящие лилии (не представляю, как ему это удалось), но вскоре их запах развеялся.
Внезапно я понял, что уже почти рассвело. Ведомая легкой печалью, ночь отступила. 428-й встал и поклонился перед гробом.
– Доктор… – сказал я и замолк. Я не мог заставить себя поблагодарить его.
– Передайте Бентли, что мне очень жаль, – мягко сказал 428-й. – И, просто между прочим: из одиночной камеры выбраться ничуть не сложнее, чем из обычной, – он грустно улыбнулся, похлопал меня по плечу и ушел.
Оракул позвонил мне с Седьмого уровня. Его лицо искривила гримаса притворной скорби.
– Я слышал, у вас случилось несчастье, – произнес он нараспев, сгибая и разгибая пальцы. – До чего же трагично… До чего печально. До чего… пурпурно.
– Вы это к чему-то или просто так? – обычно мне лучше удавалось скрывать, как сильно меня раздражает Оракул.
– О, я помешал? – Оракул хлопнул в ладоши. – Ах, как глупо с моей стороны, я должен был это предвидеть… Я и помыслить не мог о том, чтобы потревожить вас в такое трудное время, но дело очень важное. Все эти печальные события… их аура ощущается даже здесь. Это плохо влияет на ясность моих видений, – я просто ушам своим не верил – этот осел утверждал, что мы мешаем ему заниматься идиотским ясновидением! Он ведь даже не был настоящим экстрасенсом – просто хорошо осведомленным сплетником. Но и безобидным он не был. Мне подумалось, что ставить его во главе Седьмого уровня было не так уж разумно.
Словно отвечая на мои извинения, Оракул вскинул руки.
– Нет, нет, не стоит просить прощения за вмешательство в мои видения! Это крайне прискорбно, но такое случается. Поверьте, Управитель, вы ни в чем не виноваты, – судя по выражению, с которым Оракул это сказал, он явно считал, что виноват именно я. – Просто… – он потер лоб, буквально засунув пальцы в плоть вокруг висков. – Очень обидно. Я должен видеть будущее четче, но из-за всех этих помех как будто туча… завеса бордовых мыслей скрывает истину… – он потер брови и принял благодушный вид. – Все, что могу сказать… Скоро вам придется решать судьбу Седьмого уровня. Ах, бедные мы, бедные, – он ткнул пальцем в мою сторону и выключил переговорник.
Клара снова была на посадочной площадке. В руках она держала новый плакат.
– Этот я сама нарисовала, – сказала она, пожав плечами. – Скорее всего, заставь я детей делать плакат с таким лозунгом, меня бы уволили.
– Да уж, – протянул я. – По-моему, это больше похоже на угрозу террористов.
– Хм, – она бросила взгляд на плакат. – Вы получили те документы, что я передавала в прошлый раз?
Я почесал затылок. Сказать по правде, я перевидал уже столько бумаг, что всех и не упомнишь.
– Не уверен. Вряд ли.
– Надеюсь, вы это говорите в целях конспирации, – вздохнула она.
– Возможно, – согласился я, стараясь ее утешить. – А возможно, я просто зашиваюсь со всей этой бумажной волокитой.
– Вы правда думаете, что я в это поверю?
– У нас в последнее время ее предостаточно, – сказал я и буквально услышал в своем голосе усталость.
Она закатила глаза.
– Доктор очень важен.
– Пусть так. Но он – Заключенный 428. Помимо него, у нас есть еще 427 заключенных, каждый из которых нам важен в той же мере. О нем заботятся и присматривают в соответствии с Уставом. Поверьте, это так. Если у вас есть вопросы по поводу судебного процесса, в результате которого он оказался здесь, советую обратиться к властям Родины.
– Не могу, – сказала Клара и оглянулась. – Я могу прилетать только сюда. Мой… транспорт не особо меня любит.
– Прошу прощения? Ваш шаттл вас не любит?
Клара скорчила рожицу.
– Мой корабль бывает… очень нервным. Раньше он меня ненавидел, а теперь вроде как терпит. Я могу отправиться либо домой, либо сюда – только так. И необязательно именно в этом порядке.
– Да, я понял, – ничего я не понял. Она несла какую-то околесицу.
– Когда-нибудь он точно сломается, и я застряну на одном месте, – Клара закатила глаза. – Можете себе представить… ой! – она смущенно прикрыла рот. – Извините.
– Ничего страшного, – сухо ответил я. – Давайте, расскажите мне побольше о своих путешествиях.
– Нет-нет, – заверила меня Клара. – Я и так уже сболтнула лишнего. Давайте лучше о политике, например. Новый президент Родины у народа не в почете. Можем поговорить об этом, если хотите.
– Не стоит, – отрезал я.
– Еще, конечно, можно обсудить погоду, – Клара посмотрела на усыпанное звездами небо, словно ожидала дождя.
– Если вам нечего сказать по делу, – я был доволен собственным ледяным тоном. – Думаю, мне стоит оставить вас наедине с вашим… кораблем – обсудите дорогу домой. Прошу простить, у меня много дел – Тюрьма сама за собой не присмотрит.
– Ясно.
– Клара, я вам нравлюсь? – не знаю, зачем я это спросил.
– Нравитесь? Вы? – она, похоже, изумилась, будто консервная банка спросила у нее, как голосовать.
– Неважно. Мне пора, – смутившись, я быстро встал.
– Погодите… – Клара закашлялась и многозначительно помахала плакатом. – Я прочитаю вам надпись вслух, ладно?
– Не стоит, я и сам умею читать.
– Освободите. Доктора. Или. Начнутся. Убийства! – она помедлила. – Вот!
По какой-то непостижимой причине Клара, похоже, была очень довольна собой.
Я лишь застонал.
– Вы опоздали. Убийства уже начались, – сказал я и ушел.
Клара помрачнела.
Тогда я не думал, что еще когда-нибудь выйду к ней.
Сказать по правде, оказавшись в лифте по дороге в кабинет, я чувствовал себя слегка неуютно из-за такого прощания с Кларой. Тихий противный голосок нашептывал мне на ухо, что было бы гораздо проще поговорить с ней дружелюбно. Но было уже слишком поздно, и меня ждал мой кабинет и осуждающий взгляд Бентли. Я вошел и плюхнулся за свой стол. Караульный принес мне чаю, но я не стал его пить. Караульный, вероятно, тот же самый, принес мне еще чаю, но я едва притронулся к напитку. Просто сидел и смотрел через камеру видеонаблюдения, как Клара стоит на посадочной площадке и терпеливо держит плакат над головой. Наконец у нее устали руки, и она принялась растирать сначала одно плечо, а потом другое. Затем отошла в сторону, положила плакат на землю и печально двинулась прочь.