Покинув братьев – расставание с Бостаром было особенно тяжело, – Ганнон отправился на западное побережье Бруттия. В маленькой рыбацкой деревушке он нашел старого, покрытого струпьями рыбака по имени Алким, в чьей маленькой лодке и находился сейчас. Ганнибал велел сохранить поездку в тайне, насколько это возможно, да и все равно у него не было в распоряжении достаточно кораблей. И потому лучше было прибыть в Сиракузы без объявления. В городе наверняка множество шпионов, и они даже могли бы попытаться убить Ганнона, прежде чем тот доберется до Гиппократа и Эпикида. Проникнув в город самостоятельно, никого не предупредив, он будет иметь больше шансов на успех.

Алким направил утлую лодку в море. Командир бросил взгляд на побережье Италии и подумал о своих солдатах, особенно о Мутте. Прощание с ним оказалось тяжелее, чем ожидал Ганнон. Он никогда особенно не открывал душу своему заместителю – если не считать, что недавно рассказал про Аврелию, – но их совместное боевое прошлое создало нерушимую связь между обоими.

– Значит, уезжаешь, – сказал тогда заместитель.

– Да, – ответил он, неловко переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя дураком. – Пора.

– Да, командир.

– Береги солдат.

Мутт насупил брови.

– Ты знаешь, что я приложу все силы.

– Конечно, – ответил Ганнон, слишком быстро. – Береги себя.

– Постараюсь, командир. И ты береги себя.

Мутт на мгновение посмотрел ему в глаза, потом отвел взгляд.

– Проклятье! – Ганнон шагнул вперед и неуклюже обнял Мутта. После некоторого колебания тот тоже обхватил его. – Мне будет тебя не хватать. Ты прекрасный командир.

– Ты тоже.

Мутт быстро разжал объятия, а за ним и молодой человек. Заместитель, как обычно, без улыбки, посмотрел на него.

– Да защитят вас боги. Там, куда вы отправляетесь, вам понадобится их защита.

– Со мною все будет хорошо.

– Фортуна, видно, благоволит тебе, это точно, командир. – На его лице мелькнула тень улыбки. – Да пребудут боги всегда такими к тебе.

– И к тебе.

Ганнон хотел сказать больше, но не нашел слов. Мутт понимающе посмотрел на него.

– Езжай, командир.

– Пусть мы встретимся снова.

– Надеюсь. Когда-нибудь.

Проглотив комок в горле, Ганнон пошел прочь. Когда он оглянулся назад, рука Мутта была поднята в прощальном приветствии.

Слезы защипали юноше глаза при воспоминании об этом, и он был рад, что Алким смотрел в другую сторону. Ганнон окинул взглядом горизонт, высматривая паруса, но ничего не заметил. Его слегка удивили признаки войны на море. В тот день, когда они отправились, римская либурна, один из самых скоростных морских кораблей, гребла на север. Он не имел представления, что происходит, пока Алким не прошептал что-то про «официальные сообщения», посылаемые в Рим Сенату. У Ганнона возникла фантазия захватить либурну с ее сообщениями, чтобы передать их Ганнибалу, но даже если бы подобное было возможно, это не входило в его миссию. Несколько раз они проплывали мимо римских трирем, направлявшихся на юг, чтобы присоединиться к флоту, собирающемуся близ Сиракуз. В первый раз Ганнон встревожился. Издали он ничем не отличался от обычного рыбака – дочерна загоревший и в одной набедренной повязке, – но судно было такое крохотное, что негде спрятать имущество. Даже самый поверхностный досмотр обнаружил бы его вещи и меч под сложенными сетями.

Трирема даже не сбавила ход. Дозорный увидел их и окликнул с палубы; Ганнон увидел, как капитан в шлеме поднес руку к глазам и посмотрел в их сторону, – но этим все и ограничилось. И все остальные боевые корабли почти не замечали их. А также множество больших порожних грузовых кораблей, неуклюже двигавшихся к побережью Регия, где на них будут перевозить солдат, оружие и провизию через Мессинский пролив. В конечном итоге карфагенянин стал спокойнее воспринимать паруса вдали. Благодаря большому количеству римских кораблей в море пиратов в тех краях было мало. Мысль о том, что скоро он ступит на берег, вернула его к реальности. Наверное, та часть Сицилии в руках римлян – Ганнон не имел никаких сведений, как война протекала в последние дни, – и как только его нога ступит на берег, он окажется в опасности.

Юношу охватила меланхолия. Если что-то пойдет не так, спасения нет. Солдаты Мутта, братья и Ганнибал остались далеко. Пока он не доберется до сиракузских стен, каждый встречный, вероятно, будет врагом. Ганнон вознес молитву Танит, богине-защитнице карфагенян и их домашнего очага, прося о помощи, и сжал кольцо Ганнибала, зашитое в ткань набедренной повязки.

– Мы приближаемся к отмели. Я не хочу задерживаться, – сказал Алким. – Готов?

– Да.

Ганнон посмотрел на море. Вода кристально прозрачная, а каменистое дно не глубже его роста. До берега оставалось шагов сто. Он порылся в кожаном мешке, где лежали его одежда, меч, кинжал, деньги и еда, и достал из кошелька золотую монету. Перевоз стоит гораздо меньше, но Ганнибал дал много денег, а Алким был хороший человек.

– Вот.

Монета засияла на солнце, когда он протянул ее. Мужчина прищурился.

– Ты уверен?

– Бери и забудь, что видел меня.

Золото исчезло в заскорузлой руке моряка, и впервые с момента их встречи его суровые губы сложилось в широкую улыбку.

– Для тебя я слеп, мой карфагенский друг.

С быстротой, приобретенной долгой практикой, Алким убрал маленький парус, и лодка тут же сбавила ход, лишь легкая зыбь тихо гнала ее к берегу.

– Здесь по грудь. Слезай. Я передам мешок.

Алкиму так легко уплыть с пожитками, подумал Ганнон, но иногда надо доверять людям. Не было другого подходящего способа покинуть лодку, кроме как нырнуть, и юноша так и сделал. Он ожидал, что вода окажется холодной, но это не имело значения. У него захватило дух, и он был рад, что ноги сразу нащупали дно. Когда Ганнон взглянул вверх, Алким протягивал мешок. Карфагенянину стало стыдно, что он мог предположить в нем коварство.

– Спасибо, – поблагодарил юноша и положил мешок на голову, чтобы не замочить.

– Да уберегут тебя боги от всяких бед. Если повезет, сможешь добраться до Сиракуз до захода солнца.

Ганнон признательно кивнул.

– Пусть путь твой в Бруттий будет скор.

– Я вернусь и, если получится, с полными сетями.

Алким уже снова поднимал парус. Когда Ганнон выбрался на берег, рыбак на своей лодке удалился от берега на сотню шагов. Словно уже выполняя свое обещание забыть спутника, он не оборачивался. Карфагенянин подавил поднявшееся в груди чувство одиночества. Миссия началась. Ганнибал рассчитывает на него. Взгляд по сторонам успокоил – берег по-прежнему был пустынен, и море вокруг тоже, не считая суденышка Алкима. Ганнон снова раскрыл мешок и через несколько мгновений был уже в поношенном хитоне. Повязка на шее прикрывала шрам, а тонкая полоска кожи служила поясом, чтобы за него можно было заткнуть кинжал. Направляясь к Сиракузам, юноша хотел выглядеть просто бездомным со скудными пожитками за спиной. Если его остановит римский дозор – что ж…

Даже не думай. Такого не случится.

Надеясь на это, Ганнон направился от берега в глубь острова.

Его беды начались, когда он добрался до Гексапил – главных ворот в северной части сиракузских стен. Ганнон подошел к городу накануне вечером, не встретив ни одного римского дозора. Однако когда впереди показались Гексапилы, солнце было уже над самым горизонтом, и он услышал, как перекликается стража, закрывая огромные деревянные створки. Путники, искавшие вход в город так поздно, могли легко вызвать подозрение, тем более в военное время. Несмотря на то что он имел при себе кольцо Ганнибала и рекомендательное письмо, Ганнон выглядел оборванцем без обола за душой. Его могли бы обвинить в том, что свои вещи и меч он украл, и пока не представится возможность поговорить с каким-нибудь командиром, стоило соблюдать осторожность. Удрученный и голодный, юноша нашел подходящий закуток под деревом в удалении от дороги и там завернулся в шерстяной плащ. Не выспавшись, он встал утром одеревеневшим и озябшим. Внимательное наблюдение за движением по дороге к городу позволило подойти к Гексапилам одновременно со множеством других путников. Рядом могли быть римляне, но людям нужно было входить и выходить. Крестьяне и торговцы имели товары на продажу, а работники могли предложить свое время и руки. Были и другие путники – отряды возвращавшихся из дозоров солдат и новобранцы из окружающих деревень, откликнувшиеся на призыв Сиракуз. Ганнон пристал к группе последних в надежде, что стража не обратит на него внимания.

Но не тут-то было. Большинство часовых любили грубо пошутить над новобранцами, но один соколиноглазый солдат заметил, что Ганнон идет сам по себе.

– Эй, ты, там! – пролаял он по-гречески.

У Ганнона возникла мысль броситься бежать и скрыться в улицах, но тут же показалась неразумной. Не зная города, он рисковал быть схваченным как вражеский лазутчик. Разумнее было сохранять спокойствие и ждать развития событий. Ему нечего бояться. Поняв это, Ганнон заставил сердце прекратить отбивать стаккато в основании горла.

– Я, господин? – спросил он на том же языке.

– Угадал, болван. – Стражник свел свои густые черные брови в одну линию. – Или я смотрю на кого-то другого?

– Нет, господин.

– Подошел сюда. Быстро!

Его звал человек средних лет в иззубренном бронзовом панцире и таком же видавшем виды беотийском шлеме. Он был вооружен мечом и длинным метательным копьем. Ганнон раньше видел таких типов. Получив немного власти, когда рядом нет командира, им нравилось строить из себя самого Зевса Сотера. А уколи такого достаточно больно, и он обмякнет, как козий мех с вином. Но все-таки Ганнон находился не в том положении, чтобы осадить стражника. Нужно улестить этого засранца и пробраться в Сиракузы, подумал он.

– Быстро, я сказал!

Со всей прытью Ганнон протолкался мимо крестьянина на запряженной мулами крытой повозке, который только отшатнулся.

– Да, господин? – спросил карфагенянин, избегая смотреть в глаза.

– Имя!

Ганнон открыл рот, чтобы сказать «Алким», но густобровый уже нетерпеливо ткнул пальцем ему в грудь.

– Что, кошка откусила тебе язык?

Рассердившись, юноша решил открыть, кто он есть.

– Ганнон, – ответил он, приглушив голос, чтобы люди за спиной не услышали. Среди них могли быть римские шпионы, и им незачем было знать, что в Сиракузы вошел переодетый карфагенянин.

– Как? Говори громче!

Ганнон наклонился ближе и назвал свое настоящее имя.

– Я карфагенский командир. Меня прислал Ганнибал Барка с посланием к вашему командованию, к Гиппократу и Эпикиду.

Густобровый посмотрел на него с недоверием, потом рассмеялся.

– А я долбаный Аппий Клавдий Пульхр, пропретор… Что у тебя за спиной?

– Мои вещи. Одежда, провизия, меч.

– Меч? – Оттолкнув путника, густобровый взял наперевес копье. – Тревога! Я поймал одного с оружием!

Вокруг Ганнона раздались панические крики, и простой люд бросился в разные стороны – кто в город, кто из города. Через несколько мгновений он остался один в кольце нахмуренных солдат стражи, наставивших копья. Юноша уронил мешок, выбросил кинжал, поднял руки и громко проговорил:

– Я безоружен.

Густобровый начал кричать, что его нужно прикончить на месте, и многие товарищи выражали согласие. К счастью, остальные были испуганы и колебались в нерешительности. За спиной у них столпились люди посмотреть, что происходит.

– Шпион! Шпион! – послышался чей-то голос из толпы.

Кольцо копий заколебалось. Густобровый выругался и сделал шаг к Ганнону. Тот старался сохранять спокойствие.

– Мне нужно поговорить с вашим командиром, – сказал он, повысив голос.

– Мы сами решим, что с тобой делать, червяк, – прорычал голос у него из-за спины.

Карфагенянин начал поворачиваться, но тяжелый удар обрушился ему на затылок, и он лишился чувств.

Ганнон судорожно вдохнул, когда ему на голову вылили ведро воды. Он лежал на боку, связанный веревками, как свинья, которую сейчас зарежут. Слепящая боль отбивала ритм у него в черепе, а во рту было сухо и шершаво. Перекатившись на спину, он увидел, как за ним с подозрением наблюдают четыре человека. Один из них был густобровый. Два других – простые солдаты, но четвертый был начальник в полированном нагруднике и птеригах, защищавших плечи и пах. Облегчение Ганнона сошло на нет, когда тот указал на его шею.

– Ты раб?

У юноши напряглись нервы. Он не заметил, что они сняли у него с шеи повязку, открыв знак «Б», который ему оставил Пера. «Б» означало «беглый раб».

– Нет. В прошлом меня захватили римляне и пытали. Это их отметина.

– Правдоподобная история, – хмыкнул начальник.

Но вскоре рассказ Ганнона показался еще более правдоподобным, когда он упомянул кольцо Ганнибала и письмо. Их не нашли, когда его обыскивали. Обнаружив их – когда его раздели догола, – начальник напустился на своих солдат:

– Как же вы не заметили?

Бойцы обиженно повесили головы. Ганнон не обращал на них внимания, сосредоточившись на том, чтобы свободно и быстро по-гречески вкратце изложить начальнику свою миссию. Тот собрался было сломать печать на письме, но Ганнон предупредил:

– Можете распечатать, но на свой страх и риск: оно предназначено только Гиппократу и Эпикиду.

Сиракузский командир остановился. Словно чтобы убедиться, он задал Ганнону пару вопросов на неуверенном карфагенском. Скорость, с которой ответил тот, дала последнее доказательство. Начальник немного покраснел, приказав освободить Ганнона и вернуть ему одежду и вещи – кроме оружия.

– Приношу извинения за ошибку. У нас приказ сохранять бдительность в отношении римских шпионов.

– Я вряд ли назвал бы себя карфагенянином, если б меня послал Марцелл, – саркастически ответил Ганнон, уже одевшись.

– Понимаю. Прошу прощения. Мои люди будут наказаны. – Он бросил сердитый взгляд на густобрового, тот отвел глаза. – Я отнесу это Гиппократу и Эпикиду.

Ганнон с некоторой тревогой посмотрел на кольцо и письмо.

– Хотелось бы вручить им лично.

– Я только выполняю свои обязанности, – неловко ответил начальник. – Управлюсь быстро. А тем временем могу я предложить вам поесть? Выпить?

– Да, спасибо. И что-нибудь, чтобы снять боль, если у вас есть. У меня голова раскалывается. – Ганнон бросил ядовитый взгляд на густобрового и его товарищей.

– Конечно.

Командир отдал короткий приказ, и солдаты бросились из комнаты.

– Я вернусь, как только смогу, – сказал он с приветливым кивком, прежде чем закрыть и запереть на засов дверь.

Ганнон упал духом. Оказаться заключенным в камере после того, как перенес нападение сиракузской стражи, – не так он предполагал начать свой визит. Того, что начальник ему поверил, явно не достаточно. Оставалось надеяться, что Гиппократ и Эпикид поймут, что письмо и кольцо настоящие, а то его пребывание в этой голой, темной комнате может оказаться постоянным.

Дух юноши немного воспрянул, когда раб вскоре принес большое блюдо с хлебом, оливками и вином. За ним вошел врач. Когда мужчина рассказал, как получил рану на затылке, тот зацокал языком, но после осмотра заявил, что не видит ничего серьезного. Три капли макового сока в чаше вина снимут боль, но не вызовут сонливости, заявил врач, откупоривая стеклянный пузырек. Прошло какое-то время – в камере без окон и с одной масляной лампой для освещения Ганнон не мог понять, сколько именно, – прежде чем начальник появился снова. Он улыбался.

– Я должен доставить вас к командованию, – сказал он. – Отдохнули? Голова уже получше?

– Спасибо, все хорошо. Они прочли письмо?

– Да. И хотят немедленно вас видеть. Я должен еще раз извиниться за обращение и это… временное задержание. Злоумышленники дважды покушались на жизнь Гиппократа и Эпикида.

– Понимаю.

«Разумные меры защиты, – подумал Ганнон, – хотя густобровый все-таки идиот». Он разгладил свой хитон и улыбнулся.

– Я готов.

Начальник стражи отвесил полупоклон.

– Извольте следовать за мной.

Когда они вышли из камеры, за ними последовали двое солдат. Меч и кинжал карфагенянину так и не вернули – доверие братьев не заходило слишком далеко.

Вчетвером они прошли по выложенному плитами длинному коридору. От стонов из-за одной из дверей у Ганнона пробежали мурашки по коже. Ему вспомнилась Виктумула, и он рефлекторно пощупал свой шрам.

Выйдя на солнечный свет, мужчина зажмурился. Когда глаза привыкли, он увидел, что находится в широком дворе, ограниченном конюшнями, казармами и мастерскими. Повсюду были солдаты – они болтали, начищали доспехи, выполняли приказы командиров. Камеры располагались в здании, построенном как часть защитной стены, и огромные известняковые блоки, какие юноша видел, подходя к городу, были так же внушительны и изнутри.

– Вы в восточной части города. Здесь расположены казармы части гарнизона, – объяснил сиракузский командир. – Гиппократ и Эпикид живут рядом. Быстрее всего туда пройти по стене. Так вас никто не увидит, а вы оцените вид сверху.

Интерес Ганнона возрос, когда они взобрались по каменным ступеням сбоку от блока камер на крепостную стену. Часовой, охранявший верхнюю ступеньку, отдал салют, когда начальник стражи поднялся туда. Ничто не могло подготовить посланника Ганнибала к открывшемуся перед ним величественному виду. Он вскрикнул от восхищения, и спутник усмехнулся.

– Большинство реагируют таким образом.

– Это напоминает мне Карфаген, – сказал Ганнон, почувствовав легкую тоску по дому.

Они смотрели на восток, и послеполуденное солнце превратило море в ослепительное зеркало. Но Ганнон смог разглядеть силуэты десятков кораблей на якорной стоянке далеко внизу и вдающуюся в море полоску суши. Она тянулась к небольшому укрепленному островку.

– Там, наверное, Ортигия…

– Вы хорошо осведомлены. Он назван так в честь перепелки – из-за своей формы. Отсюда мы обозреваем часть Ахрадины. Бухта по эту сторону от Ортигии – Малая гавань. С другой стороны – Большая, ее не видно. Она гораздо лучше укреплена от непогоды и может вместить сотни кораблей. – Он поманил гостя дальше.

– Конечно, римляне должны устроить блокаду?

На ходу Ганнон смотрел на море, но из-за яркого отражения от воды было невозможно что-либо рассмотреть.

– Да, они где-то там. Десять, двадцать трирем, иногда больше. Они никогда не уходят, но их не хватает, чтобы полностью блокировать город, слава богам. Ваш народ очень великодушен. Он регулярно посылает нам конвои с припасами.

– Рад слышать.

Ганнон задумался о поездке на карфагенском корабле домой, на родину, и ощутил мимолетную горечь. Там не будет семьи. Друзей осталось мало. Мать умерла, а большинство товарищей детства служат в том или ином карфагенском войске…

Дойдя до расширения на стене, юноша обратил внимание на двойную катапульту, установленную в нескольких шагах позади прохода. Рядом с нею не было людей, но вокруг лежали аккуратные груды больших камней, и ее механизмы были смазаны маслом. Было ясно, что катапульта готова к действию. В тридцати шагах стояла другая, а за нею – третья и четвертая. Дальше виднелись еще. Гость присвистнул.

– И сколько же их?

Вопрос доставил его спутнику удовольствие.

– Не могу сказать точно. Могу лишь сказать, что, по меньшей мере, сотни. Они расставлены вдоль всей стены, а это больше двухсот стадий. Вы видите лишь маленькие. Большие приходится устанавливать на земле. Сейчас вы их увидите. Если бы не Архимед, у нас было бы вдвое меньше катапульт. Он вечно уговаривал правителя строить еще и еще. Думаю, Гиерон построил несколько, только чтобы он заткнулся, но скоро мы будем несказанно рады, что у нас их столько.

– Подступают римляне?

Смешок.

– О, да. То и дело приходят дезертиры. Говорят, что скоро Марцелл двинет на нас свои легионы. Это неизбежно, но, по крайней мере, закончится ожидание. Мы будем готовы его встретить. Наши стены выдержат десятилетнюю осаду.

– Укрепления действительно впечатляют, – согласился Ганнон, с гордостью подумав о своем городе и его еще более внушительных укреплениях.

Впрочем, Карфаген в отличие от Сиракуз никогда не увидит осаждающих войск. Гиппократ и Эпикид удержат Сиракузы, а он сыграет свою роль, помогая им. Прибудут войска из Карфагена, и военный перевес в Сицилии склонится в их пользу.

Пройдя чуть дальше по стене, они наткнулись на группу солдат, которые их остановили. Эти были не похожи на густобрового. Их доспехи и оружие сияли на солнце, и они держались как люди, знающие свое дело. Командир, с виду ровесник Ганнона, был в старомодном пилосском шлеме с фантастическим пятирядным гребнем. Он отдал салют, но преградил дорогу сопровождавшему Ганнона человеку и вежливо потребовал пароль.

– Геракл, – ответил тот.

Солдат в пилосском шлеме отступил и кивнул:

– Вы и ваш гость можете пройти, но ваши солдаты должны остаться здесь.

Его товарищи разошлись в стороны, пропуская начальника стражи и Ганнона мимо себя. Все больше бдительности, подумал гость. Проблема безопасности теперь стала еще более актуальна, если даже простым солдатам нельзя доверять. Сразу за постом стена расширялась в большую площадку – это была крыша огромного дома, даже скорее дворца. Ее поверхность украшал вьющийся узор из черных и белых мозаичных плиток. В расставленных по сторонам огромных глиняных горшках росли виноградные лозы, лимонные деревья и смоковницы. Решетку, по которой вилось несколько лоз, подпирали деревянные бревна. Здесь был даже фонтан, в центре его на дельфине восседал Посейдон. Ганнон не мог понять, каким образом вода поднималась на такую высоту. Начальник стражи заметил удивленный взгляд.

– Еще одна работа Архимеда. Над колодцем установлено колесо с кожаными ведрами, оно поднимает воду наверх.

– Должно быть, это человек большого таланта…

– Вы не видели и половины его чудес.

У фонтана виднелось множество фигур. Двое раскинулись на ложе. Подойдя ближе, Ганнон увидел пару человек в кандалах. Они стояли на коленях. Рядом находились солдаты с обнаженными мечами. Юноша услышал, какие вопросы задавали пленникам. Когда один из несчастных не ответил сразу, солдат пнул его в спину. Мужчина упал ничком, застонав, и попытался встать. Вопрос задали его товарищу, тот вздрогнул.

– А, наш гость! – воскликнул один из возлежавших на ложе. – Веди его сюда, Клит.

Начальник стражи пропустил Ганнона вперед, и вместе они подошли к позвавшему.

Молодой человек понял, что лежавшие перед ним и есть Гиппократ и Эпикид. Братья не изменились с тех пор, как он видел их при Каннах, хотя не мог вспомнить, кто из них кто. У одного росла борода, у другого – нет, но больше особых различий не оказалось. У обоих были взъерошенные черные волосы и тонкие, почти женские черты лица. Оба носили богато расшитые гиматии – знак их статуса, – и сапоги до половины икры, напомнившие Ганнону те, что носил Ганнибал.

Не доходя десяти шагов до их лож, Клит коснулся его спины, и карфагенянин, поняв, остановился и отвесил поклон.

– Приветствую вас, правители Сиракуз.

– Правители? – усмехнулся тот, что с бородой. – Мы просто двое военачальников, образовавших правительственный совет.

Ганнон взглянул на Клита, но его лицо было непроницаемо, как маска.

– Не понимаю.

– Гиппократ шутит с тобой, – со смехом сказал выбритый. – Это верно, что другие военачальники равны с нами, но они склонны уступать нашим суждениям.

Упор на слово «уступать» был едва заметным, но по блеску в глазах его брата можно было догадаться, что отношения с другими военачальниками были не очень сердечными. Ганнон задумался, имеет ли кто-то кроме них удовольствие отдыхать в саду на крыше, но решил оставить вопрос при себе.

– Для меня большая честь встретиться с вами, стратеги. Мое имя – Ганнон из Карфагена. Я пришел от Ганнибала Барки, как вы прочтете в моем письме.

– Оно у нас здесь. – Эпикид махнул рукой на столик перед собой, где на развернутом пергаменте лежало кольцо Ганнибала. – Мы очень рады видеть тебя в нашем городе. Приношу извинения за то обращение, какое тебе досталось по прибытии. Стражи у ворот бывают немного несдержанны.

«И тупы», – подумал Ганнон и сказал:

– Я понимаю, стратег. Такое бывает.

– Ты не привел с собою солдат? – свирепым тоном спросил Гиппократ.

– К сожалению, нет, стратег. В настоящий момент Ганнибалу нужен каждый солдат. С каждым месяцем римляне набирают новые легионы.

Гиппократ презрительно выпятил губу, но Эпикид улыбнулся.

– У нас достаточно войск, чтобы защитить город, и даже больше. Когда из Карфагена прибудет подкрепление, о котором говорит Ганнибал, мы сметем войска Марцелла в море!

– И пусть оно покраснеет, как воды Тразименского озера! – добавил Гиппократ.

– С нетерпением жду этого дня, – сказал гость. – Я приложу все силы, чтобы помочь вам добиться победы.

– Ты был на озере? – спросил Гиппократ, и его глаза загорелись.

– Был, стратег.

Ганнибал не стал упрекать Ганнона и других командиров фаланг, что их части, окружающие врагов, в решающий момент боя оказались прорваны, благодаря чему тысячи солдат противника избежали расправы, но молодой человек по-прежнему чувствовал себя виноватым.

– Мы тоже. Но я не помню твоего лица. – В его голосе слышалось скрытое порицание.

– Тем не менее я там был, – ответил Ганнон; в нем слегка поднялось раздражение. Гиппократ, похоже, любил поругаться, и его было невозможно удовлетворить.

– Никто не может запомнить тысячи лиц! Достаточно слова воина, – вмешался Эпикид, оценивающе рассматривая карфагенянина. – Ганнибал утверждает, что ты искусный пехотный командир.

– Верно, стратег. Я сражался при Требии, Тразименском озере и Каннах, и во многих сражениях в промежутках и после.

– То, что Ганнибал выбрал тебя для этой миссии и дал тебе такой подарок, – Эпикид взял кольцо и полюбовался им, – говорит о его высокой оценке. Держи. – Он бросил его Ганнону, вызвав сердитый взгляд Гиппократа.

– Я собирался оставить кольцо себе.

– Оно не твое, чтобы оставлять, брат, – ответил Эпикид.

– Благодарю, стратег, – сказал Ганнон, зажав кольцо в кулаке и скрывая растущую неприязнь к Гиппократу. – Чем могу быть полезен?

Эпикид посмотрел на Гиппократа.

– Что думаешь? Стоит дать ему пехотную часть?

– Думаю, да, – неохотно сказал тот. – Но какая разница – одним пехотным командиром больше или меньше…

Он встал и подошел к лежащему на полу пленнику.

– Ну же, говори!

Ответом был лишь один всхлип.

– Не обращай на него внимания, – сказал Ганнону Эпикид, имея в виду Гиппократа. – Ты можешь взять под свое начало наших самых неопытных пехотинцев. Они получат пользу от обучения под твоим руководством. Если ты поможешь в этом и другим командирам, я буду тебе благодарен. Когда начнется осада, я выделю для тебя участок стены для защиты.

– Это большая честь для меня, стратег.

Ганнон испытал теплое чувство к Эпикиду, который был, по крайней мере, учтив. Он сомневался, что в роли начальника пехоты можно получить какие-то полезные разведывательные данные, но возразить было нечего.

– У тебя будет самостоятельная роль, когда придет обещанное войско из Карфагена. Нам понадобится человек, говорящий по-гречески и по-карфагенски, верно, брат?

«Это более перспективно», – подумал карфагенянин.

– Да, да, – ответил Гиппократ, проявив интерес. Затем пнул пленника. – Если ты ничего не скажешь, мне от тебя никакой пользы. – Он взглянул на стерегших пленников солдат. – Сбросьте его с края.

Эпикид сделал Ганнону неясный извиняющийся жест, когда всхлипывающего человека подтащили за руки к крепостным зубцам и без колебаний бросили вниз на верную погибель. Два удара сердца в саду слышался отчаянный крик, после чего резко прервался. «Боги, что за смерть», – подумал Ганнон, но, ничего не выразив на лице, спросил:

– Что он сделал?

– Ха! Не сказал мне то, что я хотел услышать, вот что, – в раздражении ответил Гиппократ.

– Этого типа подозревали в измене, – сказал Эпикид. – Как и его товарища.

– Подозревали?

Вопрос сорвался с губ гостя, прежде чем он успел его остановить.

– Именно.

Голос Эпикида утратил свое дружелюбие. Тем временем его брат велел подвести второго мужчину к тому месту, откуда только что сбросили пленника, и принял самый угрожающий вид.

– Готов поспорить, второй теперь заговорит охотнее.

Ганнон рассмеялся, словно ему нравилось наблюдать за всем этим.

– Без сомнения, – согласился Эпикид, к нему вернулось благодушное настроение. – Гиппократ умеет убеждать.

Спустя какое-то время раздались крики, подтверждая его слова, но Эпикид их словно не слышал.

– Клит найдет тебе жилье, оружие и доспехи. Мы скоро снова встретимся.

Ганнон понял, что может идти.

– Спасибо, стратег. А мое подразделение?

– Я пришлю посланника с подробностями.

Ганнон поклонился и снова пробормотал ничего не значащие слова. Уходя вместе с Клитом, он не удержался от взгляда на Гиппократа. И пожалел об этом. Пленнику только что отрезали ухо. Правитель какое-то время рассматривал его, потом бросил через парапет со словами, что, если он не хочет последовать туда же, лучше начать говорить.

Ганнибал был прав, решил Ганнон. Гиппократ опасен. И Эпикид тоже, несмотря на свое дружелюбие. Это гадючье гнездо.