Старик, лет в семьдесят, рыл яму и кряхтел.
Добро бы строить, – нет! – садить еще хотел!
А трое молодцов, зевая на работу,
Смеялися над ним.
– Какую же охоту
На старости Бог дал! —
Один из них сказал.
Другой прибавил:
– Что ж? Еще не опоздал!
Ковчег и большего терпенья стоил Ною.
– Смешон ты, дедушка, с надеждою пустою! —
Примолвил третий старику. —
Пасечник. Николай Алексеевич Богатов. 1875 год
Довольно, кажется, ты пожил на веку;
Когда ж тебе дождаться
Под тению твоей рябинки прохлаждаться?
Ровесникам твоим и настоящий час
Неверен;
А завтрем льстить себя оставь уже ты нас.
Совет довольно здрав, довольно и умерен
Для мудреца в шестнадцать лет!
– Поверьте мне, друзья, – старик сказал в ответ,
Что завтре ни мое, ни ваше;
Что парка бледная равно
Взирает на теченье наше.
От провидения нам ведать не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть
на ясное светило!
Не можете и вы надежны быть, как я,
Ниже на миг один… Работа же моя
Не мне, так детям пригодится;
Чувствительна душа и вчуже веселится.
Итак, вы видите, что мной уж собран плод,
Которым я могу теперь же наслаждаться
И завтре, может статься,
И далее… как знать – быть может, что и год.
Ах! Может быть и то, что ваш безумец хилый
Застанет месяца восход
Над вашей, розами усыпанной… могилой!
Старик предчувствовал: один, прельстясь песком —
Конечно, золотым, – уснул на дне морском;
Другой под миртами исчез в цветущи лета;
А третий – дворянин, за честь к отмщенью скор,
Войдя с приятелем в театре в легкий спор,
За креслы, помнится, убит из пистолета.
Охота на волка с борзыми*. Евгений Александрович Тихменев. Дата неизвестна
Волк, долго не имев поживы никакой,
Был тощ, худой
Такой,
Что кости лишь одни да кожа.
И волку этому случись
С собакою сойтись,
Которая была собой росла, пригожа,
Жирна,
Дородна и сильна.
Волк рад бы всей душой с собакою схватиться
И ею поживиться,
Да полно, для того не смел,
Что не по нем была собака
И не по нем была бы драка.
И так со стороны учтивой подошел,
Лисой к ней начал подбиваться,
Ее дородству удивляться
И всячески ее хвалить.
– Не стоит ничего тебе таким же быть, —
Собака говорит, – как скоро согласишься
Идти со мною в город жить.
Ты будешь весь иной
и так переродишься,
Что сам себе не надивишься.
Что ваша жизнь и впрям?
Скитайся все, рыщи
И с горем пополам поесть чего ищи;
А даром и куском не думай поживиться:
Все с бою должно взять,
Одинокий волк. Альфред Веруш-Ковальский. Дата неизвестна
А это на какую стать!
Куда такая жизнь годится?
Ведь посмотреть, так в чем душа-то, право, в вас?
Не евши целы дни, вы все как испитые,
Поджарые, худые.
Нет, то-то жизнь-то как у нас!
Ешь не хочу всего, чего душа желает:
После гостей
Костей, костей,
Остатков от стола, так столько их бывает,
Что некуда девать!
А ласки от господ – уж подлинно сказать!
Растаял волк, услышав весть такую,
И даже слезы на глазах
От размышления о будущих пирах.
– А должность отправлять за это мне какую? —
Спросил собаку волк.
– Что? Должность? Ничего!
Вот только лишь всего,
Чтоб не пускать на двор чужого никого,
К хозяину ласкаться
И около людей домашних увиваться.
Волк, слыша это все, не шел бы, а летел;
И лес ему так омерзел,
Что про него уж он и думать не хотел
И всех волков себя счастливее считает.
Вдруг на собаке он дорогой примечает,
Что с шеи шерсть у ней сошла.
– А это что такое,
Что шея у тебя гола?
– Так, это ничего, пустое.
– Однако нет, скажи.
– Так, право ничего.
Лев и паук*. Жан-Батист Удри. 1732 год. Национальный музей, Стокгольм
Я чаю, это оттого,
Когда я иногда на привязи бываю.
– На привязи? – тут волк вскричал. —
Так ты не все живешь на воле?
– Не все; да полно, что в том нужды? —
пес сказал.
– А нужды столько в том, что не хочу я боле
Ни за что всех пиров твоих;
Нет, воля мне дороже их,
А к ней на привязи, я знаю, нет дороги! —
Сказал, и к лесу дай бог ноги.
– Прочь ты, подлейший гад, навоза порожденье! —
Лев гордый Комару сказал.
– Потише! – отвечал Комар ему, – я мал,
Но сам не меньше горд, и не снесу презренье!
Ты царь зверей,
Согласен;
Но мне нимало не ужасен:
Я и Быком верчу, а он тебя сильней.
Сказал и, став трубач, жужжит повестку к бою;
Потом с размашкою, приличною герою,
Встряхнулся, полетел и в шею Льву впился:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьет; зубами он скрежещет,
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет!
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает,
И даже в глубь ноздри влетает!
Тогда несчастный Лев, в страданья выше сил,
Как бешеный, вкруг чресл хвостом своим забил
И начал грызть себя; потом… лишившись мочи,
Сельский пейзаж. Альван Фишер. 1854 год. Белый дом, Вашингтон
Упал, и грозные навек смыкает очи,
Крылатый богатырь тут пуще зажужжал
И всюду разглашать о подвигах помчался;
Но скоро сам попал
В засаду к Пауку и с жизнию расстался.
Увы! В юдоли слез неверен каждый шаг;
От злобы, от беды когда и где в покое?
Опасен крупный враг,
А мелкий часто вдвое.