Глава двадцать седьмая

– Вы лгали нам на каждом шагу, а потом говорили, что это просто привычка. – Гамаш не сводил глаз с Сюзанны. – Мне не кажется, что это реальная перемена. Скорее, ситуативное поведение. Изменяться, когда это удобно. Многое из того, что произошло в последние дни, было крайне неудобно. А что-то очень даже удобно. Например, приезд вашей подопечной на прием к Кларе.

– Я даже не подозревала, что Лилиан здесь, – возразила Сюзанна. – Я вам это говорила.

– Верно. Но помимо этого, вы наговорили нам еще много чего. Например, что вам неизвестно, о ком были сказаны знаменитые слова: «Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности». А эти слова были сказаны о вас.

– О вас? – удивилась Клара, поворачиваясь к этой бойкой женщине.

– Рецензия стала последней каплей, – сказал Гамаш. – После этого началось свободное падение. Приземлились вы в АА, где могли измениться, а могли и не измениться. Но вы не единственная из ваших друзей солгали.

Гамаш перевел взгляд на человека, сидящего рядом с Сюзанной на диване:

– Вы тоже лгали, сэр.

Главный судья удивленно посмотрел на него:

– Я лгал? Это когда?

– Чтобы уж быть справедливым, должен сказать, что это была ложь по недоразумению. Но тем не менее она все равно остается ложью. Вы ведь знаете Андре Кастонге, верно?

– Не могу сказать.

– Позвольте, я вам помогу. Месье Кастонге должен был бросить пить, если хотел сохранить хоть малейшую надежду на продление контракта с «Келли фудс». Как он сам сказал, они известны своей исключительной трезвостью. А он все больше и больше превращался в алкоголика. Поэтому и попытался получить помощь в АА.

– Ну, если вы так говорите, – пробормотал Тьерри.

– Когда вы вчера приехали в Три Сосны, то целый час провели в магазине Мирны. Магазин у нее неплохой, но целый час – это слишком. А потом, когда мы сидели на террасе бистро, вы настояли на том, чтобы мы заняли столик у стены, а сами сели спиной к деревне.

– Из уважения к остальным, старший инспектор. Я занял худшее место именно из этих соображений.

– А еще это было вам удобно, потому что вы не хотели, чтобы кое-кто вас увидел. Но когда наш разговор закончился, вы встали и беззаботно направились в гостиницу Габри вместе с Сюзанной.

Тьерри Пино и Сюзанна переглянулись.

– Вы больше не прятались. Я огляделся, пытаясь понять, что же изменилось. А изменилось только одно. Ушел Андре Кастонге. Он на неверных ногах двигался в гостиницу на холме.

По лицу главного судьи Пино невозможно было понять, что он чувствует. Он с бесстрастным выражением смотрел на Гамаша.

– Сегодня вечером я сделал маленькую ошибку, – признал Гамаш. – Когда мы приехали, вы и Кастонге разговаривали в уголке. Судя по вашему виду, вы спорили, и я решил, что спор идет о работах Клары.

Он посмотрел в угол, где висел этюд с руками, и все проследили за его взглядом.

– Désolé, – сказал он Кларе, и та улыбнулась ему в ответ:

– Люди все время спорят о моем искусстве. Никто от этого не страдает.

Но Гамаш этому не поверил. Кто-то пострадал. И очень пострадал.

– Но я ошибался, – продолжил старший инспектор. – Вы спорили не о том, хороши или плохи работы Клары, вы спорили об АА.

– Мы не спорили, – сказал Пино. Он глубоко вздохнул. – Мы разговаривали. Нет смысла спорить с пьяным человеком. И бесполезно уговаривать кого-то вступить в АА.

– К тому же он уже пытался это сделать, – добавил Гамаш.

Некоторое время они сверлили друг друга взглядом, и наконец Пино кивнул:

– Он пришел около года назад – отчаянно хотел избавиться от алкоголизма. Ничего из этого не получилось.

– Вы с ним познакомились там, – сказал Гамаш. – И я думаю, ваше знакомство нельзя назвать шапочным.

Пино опять кивнул:

– Он был моим подопечным. Я пытался ему помочь, но он не мог бросить пить.

– Когда он перестал ходить в АА? – спросил Гамаш.

Пино задумался.

– Месяца три назад, – ответил он. – Я пытался связаться с ним, но он не отвечал на мои звонки. И я перестал ему звонить, решив, что он вернется, когда ударится о дно.

– Вчера, увидев его пьяным, вы сразу же оценили серьезность проблемы, – сказал Гамаш.

– Какой проблемы? – спросила Сюзанна.

– Поступив в нашу группу, Андре познакомился со многими людьми, – сказал Пино. – Включая и Лилиан. А она, конечно, познакомилась с ним. Она сразу же узнала, кто он такой. Рассказала о своих картинах, даже приносила ему свой портфолио. Он говорил мне об этом, и я ему посоветовал не вмешиваться. Мужчины должны держаться мужчин. И потом, АА – не место для завязывания знакомств.

– Разговор о ее искусстве был против правил АА? – спросил Гамаш.

– Нет никаких правил, – ответил Тьерри. – Просто это не очень хорошая идея. Лечиться от алкоголизма и без того трудно, а разговоры о делах лишь затрудняют выздоровление.

– Но Лилиан разговаривала на эти темы, – сказал Гамаш.

– Я об этом не знала, – вмешалась Сюзанна. – Если бы она начала говорить со мной, я бы пресекла этот разговор. Наверно, поэтому она ничего такого мне и не говорила.

– Потом Андре оставил АА, – сказал Гамаш, и Пино кивнул. – Но тут была одна проблема.

– Вы уже говорили, что у Андре есть один крупный клиент, – сказал Тьерри. – «Келли фудс». Андре до смерти боялся, что в один прекрасный день кто-нибудь скажет им о его пьянстве.

– Но долго держать это в тайне он все равно не смог бы, – заметила Мирна. – Если судить по его пребыванию здесь, то он чаще бывает пьян, чем трезв.

– Верно, – сказал Тьерри. – И он так или иначе потеряет все – это только вопрос времени.

– Стоило вам здесь его увидеть, как вы поняли, что произошло, – сказал Гамаш. – Вы все время ведете судебные процессы, нередко процессы об убийствах. Вы быстро во всем разобрались.

Пино, казалось, взвешивал, что ему сказать на это. Все, естественно, повернулись к главному судье и замолчали в ожидании рассказа.

– Я опасался, что Лилиан приехала на вечеринку, чтобы разобраться с ним. Что она встретилась с ним в саду Клары и угрожала рассказать владельцам «Келли» о его пьянстве, если он не будет продвигать ее картины, – сказал Пино. – Вы видели его сегодня. Он уже не может контролировать ни свое пьянство, ни свою ярость.

Пино замолчал, и Гамаш ненавязчиво помог ему:

– Продолжайте, пожалуйста.

Но продолжалось лишь молчание. Все смотрели широко раскрытыми глазами, едва дыша.

– Боюсь, что именно Лилиан подтолкнула его к этому. Угрожала шантажом.

Пино снова замолчал, и Гамаш после новой мучительной паузы подбодрил его:

– Продолжайте, пожалуйста.

– Я боялся, что он ее убил. Что у него разум помутился и он даже не помнит, что сделал.

Старший инспектор ждал.

– Но разве месье Кастонге не обвинил вас в том, что вы увели Лилиан у него из-под носа? – в полном недоумении спросила Клара, глядя на Франсуа Маруа.

Пожилой торговец хранил молчание. Клара наморщила лоб, задумалась. Попыталась собрать все воедино. Перевела взгляд на Гамаша:

– Вы видели работы Лилиан?

Он кивнул.

– Они стоят того? Стоят того, чтобы за них бороться?

Он снова кивнул.

Клара удивленно посмотрела на Гамаша, но приняла его суждение.

– Тогда зачем ей было шантажировать Кастонге? Напротив, Кастонге отчаянно нужно было подписать договор с Лилиан. Какая ей нужда ссориться с ним? Его запасы кончились, ему требовались ее картины. Если только он по этой причине и не перешел через край, – сказала Клара, связывая сказанное логической цепочкой.

Она взглянула на Гамаша, но его лицо было непроницаемым. Он внимательно ее слушал, и ничего больше.

– Кастонге знал, что потеряет «Келли», – сказала Клара, осторожно пробираясь через частокол фактов. – После того как он ушел из АА, это стало неизбежно. Единственная его надежда была на то, что он найдет кого-то, кто заменит ему «Келли фудс». Художника. Но не какого попало. Художник ему был нужен гениальный. Чтобы спасти его галерею. Его карьеру. Но ему нужен был художник, которого никто больше не знает. Художник, которого он нашел сам.

Воцарилось молчание. Даже дождь прекратился, наверное, чтобы лучше слышать.

– Лилиан и ее картины спасли бы его, – продолжала Клара. – Но у Лилиан было нечто такое, чего Кастонге никак не ожидал. Она делала то же самое, что всегда делал и он. Она сама заботилась о себе. Она поговорила с Кастонге, но еще встретилась и с месье Маруа, более влиятельным дилером в мире искусства. – Клара посмотрела на Маруа. – И вы приняли ее предложение.

На лице Франсуа Маруа вместо доброжелательной, милой улыбки появилась ухмылка.

– Лилиан Дайсон была взрослой женщиной. У нее не было никаких обязательств перед Андре, – сказал Маруа. – Она была вольна выбирать кого захочет.

– Кастонге видел ее здесь на вечеринке, – продолжила Клара, стараясь не поддаваться страху, который нагнал на нее взгляд Маруа. – Он, вероятно, хотел поговорить с ней наедине. Возможно, вывел ее в наш сад, где никого не было.

Они все представили себе эту картинку. Скрипачи, танцы и смех.

Кастонге видит приехавшую Лилиан, она спускается по Дю-Мулен, где припарковала машину. Он уже выпил несколько порций и спешит ей наперехват. Он торопится скрепить их отношения контрактом, прежде чем она успеет поговорить с кем-то еще из присутствующих. С дилерами, галеристами, кураторами.

Он уводит ее в ближайший сад.

– Возможно, он даже не отдавал себе отчета в том, что это наш сад, – сказала Клара, по-прежнему не сводя взгляда с Гамаша.

И Гамаш по-прежнему сидел с непроницаемым лицом. Только слушал.

Они дышали молчанием. Ощущение было такое, будто мир замер, съежился. В это мгновение, в этом месте. От этих слов.

– И тут Лилиан сказала ему, что подписала договор с Франсуа Маруа.

Клара замолчала, представляя себе ошеломленного галериста. Которому далеко за шестьдесят и который уничтожен. Сломленный пьяница. И вот ему наносят окончательный удар. И что же он делает?

– Она была его последней надеждой, – тихо говорит Клара. – И этой надежды не стало.

– В суде он будет защищаться, ссылаясь на свою ограниченную дееспособность, будет утверждать, что это было причинение смерти по неосторожности, – сказал главный судья Пино. – К тому времени он, вероятно, был уже пьян.

– К какому времени? – спросил Гамаш.

– К тому времени, когда он ее убил, – ответил Тьерри.

– Нет-нет, Андре Кастонге ее не убивал. Это сделал один из присутствующих здесь.