Глава восемнадцатая
– Ты уверена, что мне не надо ехать с тобой?
Питер шел за Кларой по дорожке к машине, припаркованной у их калитки.
– Я быстро. Мне нужно в Монреаль буквально на несколько минут.
– Зачем? Я не могу тебе чем-то помочь?
Ему отчаянно хотелось доказать Кларе, что он стал другим. Но хотя она и вела себя с ним по-человечески, было ясно: его жена, в которой было столько веры, в конечном счете утратила к нему всякое доверие.
– Нет. Поразвлекайся здесь.
– Позвони, когда доберешься до места, – прокричал он вслед машине, хотя и не был уверен, что Клара его слышит.
– Куда она уехала?
Питер развернулся и увидел инспектора Бовуара.
– В Монреаль.
Бовуар вскинул брови, но ничего не сказал. Постояв несколько секунд, он двинулся в сторону бистро и террасы.
Питер видел, как инспектор Бовуар сел в одиночестве под одним из желто-голубых зонтов. Оливье тут же появился из бистро, как личный дворецкий инспектора.
Бовуар взял два меню, заказал выпивку и расслабился.
Питер ему позавидовал. Надо же – сидеть в одиночестве. И наслаждаться собственной компанией. Он завидовал ему почти в такой же мере, в какой завидовал людям, которые сидели группами по двое, по трое, по четверо. Наслаждались обществом. Для Питера хуже общества было лишь одиночество. Если только это не было одиночеством в его мастерской. Или с Кларой. Когда они были вдвоем.
Но вот теперь она оставила его одного у дороги.
И Питер Морроу не знал, что ему делать.
– Ваш подчиненный с ума сойдет – вы задерживаете его ланч, – сказала Сюзанна, кивая в сторону бистро.
Они вышли из сада Клары и решили пройти вокруг деревенского луга. Рут сидела на скамейке посреди маленького сквера. Центра притяжения для всех жителей Трех Сосен.
Она смотрела в небеса, и Гамаш спрашивал себя, бывают ли услышаны молитвы. Он тоже посмотрел на небо, как сделал это, когда его рука покоилась на молельной палочке.
Но небо оставалось пустым и тихим.
Потом он опустил взгляд и увидел Бовуара – тот сидел за столиком на террасе бистро и смотрел на них.
– У него несчастный вид, – сказала Сюзанна.
– Он всегда несчастен, когда голоден.
– А я уверена, что он всегда голоден, – сказала Сюзанна.
Старший инспектор посмотрел на нее, предполагая увидеть улыбку во все лицо, но с удивлением обнаружил, что она совершенно серьезна.
Они пошли дальше.
– Как вы думаете, почему Лилиан Дайсон приехала в Три Сосны? – спросил Гамаш.
– Я сама спрашивала себя об этом.
– Пришли к какому-нибудь выводу?
– Я думаю, одно из двух. Она приехала извиниться за причиненные ею обиды. – Сюзанна остановилась и посмотрела в глаза Гамашу. – Или обидеть еще больнее.
Старший инспектор кивнул. Он тоже склонялся к этому. Но какая пропасть между двумя этими намерениями. При исполнении одного Лилиан была трезвой и здоровой, а другого – жестокой, неизменившейся, нераскаявшейся. Кем она была – одной из королевской рати? Или же приехала в Три Сосны, чтобы скинуть со стены еще кого-то?
Гамаш надел очки и открыл большую книгу, которую оставлял в бистро, а потом забрал.
– «Алкоголик, подобно торнадо, с ревом проносится по чужим жизням», – прочел он низким, спокойным голосом. Посмотрел на Сюзанну над полукружиями очков. – Мы нашли это на ее прикроватной тумбочке. Эти слова были подчеркнуты.
Он показал ей книгу. Яркими белыми буквами на темном фоне было напечатано: «Анонимные алкоголики».
Сюзанна ухмыльнулась:
– Не очень точно сказано. Вообще-то, это ироническая сентенция.
Гамаш улыбнулся, снова перевел взгляд на страницы:
– Это еще не все. «Разбиваются сердца. Умирает любовь». – Он неторопливо закрыл книгу, снял очки. – Это вам о чем-нибудь говорит?
Сюзанна протянула руку, и Гамаш отдал ей книгу. Она открыла ее на закладке, просмотрела страницу, улыбнулась:
– Мне это говорит, что она перешла к девятому этапу. – Она вернула книгу Гамашу. – Вероятно, читала этот раздел. На этом этапе мы просим прощения у людей, которым нанесли вред. Наверное, она для этого сюда и приехала.
– А что представляет собой девятый этап?
– «Принесение прямых извинений таким людям, если только это не причинит вред им или другим», – процитировала она.
– Таким людям?
– Тем, кому мы нанесли ущерб нашими действиями. Она приехала сюда, чтобы извиниться.
– «Умирает любовь», – сказал Гамаш. – Вы думаете, она приехала поговорить с Кларой Морроу? Чтобы… как вы это говорите… покаяться?
– Может быть. Здесь, кажется, было немало людей искусства. Она могла приехать сюда, чтобы извиниться перед любым из них. Она многих оскорбила.
– Но неужели кто-то стал бы делать такое?
– Вы это о чем?
– Если бы я хотел искренне извиниться, то я не стал бы делать это на вечеринке.
– Это верно сказано. – Сюзанна глубоко вздохнула. – Есть еще кое-что, и мне не очень хотелось это признавать. Я не уверена, что она и в самом деле достигла девятого этапа. Не думаю, что она прошла все предыдущие.
– Это имеет значение? Их нужно проходить по порядку?
– Вас ни к чему не принуждают, но в определенном порядке это явно легче. Что бы случилось, если бы вы с первого курса университета перешли сразу на пятый?
– Вероятно, у меня ничего не получилось бы.
– Вот именно.
– Но что значит «не получилось» в данном случае? Вас бы не выкинули из АА?
Сюзанна рассмеялась, хотя было видно, что ей не смешно.
– Нет. Послушайте. Все этапы важны, но девятый, вероятно, самый щекотливый, самый напряженный. Фактически на этом этапе мы впервые взаимодействуем с другими людьми. Берем на себя ответственность за то, что сделали. Если же мы делаем это неправильно…
– Что тогда?
– Можем принести еще больше вреда. Другим и себе.
Она остановилась, чтобы понюхать куст сирени в полном цвету на краю тихой дороги. И, как показалось Гамашу, чтобы дать себе время подумать.
– Прекрасно, – сказала она, отрываясь от пахучей сирени и оглядываясь, словно только теперь увидела эту хорошенькую деревеньку. – Я бы могла здесь жить. Тут можно построить хороший дом.
Гамаш ничего не ответил, полагая, что она готовится к какому-то откровению.
– Наша жизнь, когда мы пили, была очень непростой. Настоящий хаос. В какие только неприятности мы не попадали. Просто ужас. А здесь то, чего всем нам хотелось, – вот такого тихого места под ярким солнцем. Но с каждым днем, прожитым в пьянстве, мы уходили от этой мечты все дальше и дальше.
Сюзанна посмотрела на маленькие коттеджи вокруг деревенского луга. На их крылечки и сады перед фасадом с пионами, люпинами и розами в цвету. С собачками и кошечками, нежащимися на солнце.
– Мы жаждем обрести дом. После долгих лет войны со всеми окружающими, с самими собой мы хотим одного – мира.
– И как вы его находите? – спросил Гамаш.
Он больше, чем кто-либо другой, знал, что мир, такой мир, как в Трех Соснах, обрести очень трудно.
– Ну, для начала мы должны найти самих себя. Мы потерялись где-то на жизненном пути. И стали бродить кругами в алкогольном и наркотическом тумане. Мы все больше и больше удалялись от своих истинных «я». – Она снова посмотрела на него и улыбнулась. – Но некоторые из нас все же находят путь назад. Из чащи. – Сюзанна перевела взгляд с умных карих глаз Гамаша, с деревенского луга, с домов и магазинов на лес и горы, окружающие их. – Пьянство – это только часть проблемы. Это болезнь чувств. Восприятия. – Она несколько раз постучала себя по виску. – У нас искажается видение, мыслительный процесс. Мы это называем мозгодурью. Это влияет на наши чувства. И я могу вам сказать, старший инспектор, что изменить наше восприятие очень трудно. И страшно. Большинство на это неспособны. Но немногим везунчикам удается. А сделав это, мы обретаем себя. – Она огляделась. – Находим свой дом.
– Чтобы изменить сердце, приходится изменять голову? – спросил Гамаш.
Сюзанна не ответила. Она просто продолжила разглядывать деревню.
– Занятно, что здесь не работают сотовые. И вот сколько мы уже ходим, а ни одна машина не проехала. Интересно, внешний мир знает, что здесь находится эта деревня?
– Это невидимая деревня, – ответил Гамаш. – Ее нет ни на одной карте. Сюда каждый сам находит путь. – Он посмотрел на свою собеседницу. – Вы уверены, что Лилиан и в самом деле бросила пить?
– О да. С ее первого собрания.
– И когда это было?
Сюзанна задумалась на секунду:
– Месяцев восемь назад.
Гамаш произвел подсчеты в уме:
– Значит, она пришла в АА в октябре. Вы не знаете почему?
– Вы хотите знать, не произошло ли чего в ее жизни? Нет. У некоторых – вроде Брайана – случаются всякие ужасы. Мир распадается на части. Они разваливаются, как Шалтай-Болтай. У других все тихо, почти незаметно. Разрушение происходит внутри. Вот это-то и случилось с Лилиан.
Гамаш кивнул:
– А дома у нее вы когда-нибудь были?
– Нет. Мы всегда встречались в кафе. Или у меня.
– Вы видели ее картины?
– Нет. Она мне сказала, что снова стала писать, но я ничего не видела. Не хотела.
– Почему? Я подумал, что вам, тоже художнику, это было бы интересно.
– Мне и было интересно. Боюсь, я слишком любопытна. Но мне казалось, это не приведет ни к чему хорошему. Если я увижу прекрасные работы, это может вызвать у меня зависть, а это уж совсем ни к чему. А если ее работы – дрянь? Что я должна была ей сказать? Так что нет, я не видела, чем она занимается.
– Неужели вы и в самом деле могли бы завидовать своему подопечному? Это не похоже на те отношения, которые вы описывали.
– Я говорила об идеале. Я к нему близка, как вы, несомненно, заметили. Но мне еще предстоит проделать определенный путь. – Сюзанна рассмеялась над своими словами. – Это мой единственный недостаток. Зависть.
– И любопытство.
– Два моих недостатка. Зависть и любопытство. И еще я не терплю возражений. Боже мой. Нет, я в самом деле полное дерьмо. – Она рассмеялась.
– И насколько мне известно, вы в долгах.
Услышав эти слова, Сюзанна остановилась как вкопанная.
– Откуда вы знаете? – Она уставилась на него, но Гамаш не ответил, и она, смирившись, кивнула. – Конечно, вы это выяснили. Да, я в долгах. Никогда не умела распоряжаться деньгами, а теперь, когда мне не разрешается красть, жизнь стала гораздо труднее. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Еще один недостаток, который нужно добавить ко все растущему списку.
Воистину растущий список, подумал Гамаш. О каких еще своих недостатках она умолчала? Ему показалось странным, что два художника не пожелали сравнить свои работы. Что Лилиан не захотела показать картины своему опекуну Сюзанне. Чтобы получить одобрение, выслушать мнение.
А что сделала бы Сюзанна? Увидела бы, что это блестящее искусство, и что? Убила бы Лилиан в припадке зависти?
Это казалось маловероятным.
Но все же странно, что за восемь месяцев близких отношений Сюзанна ни разу не побывала в доме Лилиан. Не видела ее картин.
Потом в голову Гамашу пришла еще одна мысль.
– Вы познакомились в АА или знали друг друга раньше?
Он понял, что попал в точку. Хотя улыбка и сошла с ее лица, но взгляд стал пронзительнее.
– Вообще-то, мы знали друг друга и раньше. Хотя слово «знали» для этого случая не совсем подходит. Мы пересекались на выставках много лет назад. Еще до ее отъезда в Нью-Йорк. Но друзьями никогда не были.
– Но отношения были дружескими?
– После нескольких рюмочек? – Сюзанна рассмеялась. – Я становлюсь дружески расположенной ко всем, старший инспектор.
– Но, как я понимаю, не с Лилиан.
– Ну, тут немного по-другому, – согласилась Сюзанна. – Понимаете, дело в том, что я не стоила ее времени. Она была важной персоной, критиком в «Пресс», а я – всего лишь одним из многих пьющих художников. И между нами, меня это устраивало. Она была такой сукой. Этим и прославилась. Сколько бы я ни выпила, общение с Лилиан никогда не было хорошей идеей.
Гамаш задумался на секунду, потом пошел дальше.
– И давно вы в АА? – спросил он.
– Восемнадцатого марта исполнилось двадцать три года.
– Двадцать три года? – Он не сумел скрыть удивление.
– Видели бы вы меня, когда я появилась там в первый раз, – улыбнулась Сюзанна. – Кукушка для шоколадных шариков «Кокоа пуффс». То, что вы видите, есть результат тяжелой двадцатитрехлетней работы.
Они прошли мимо террасы. Бовуар показал на свое пиво, и Гамаш кивнул.
– Двадцать три года, – повторил Гамаш, когда они пошли дальше. – Вы бросили пить приблизительно в то же время, когда Лилиан уехала в Нью-Йорк.
– Пожалуй.
– Это было простое совпадение?
– Она не была частью моей жизни. Лилиан не имела никакого отношения к моему пьянству или отрезвлению.
В голосе Сюзанны послышался надрыв. Небольшое раздражение.
– Вы все еще пишете? – спросил Гамаш.
– Немного. По большей части ерунду всякую. Хожу на курсы, преподаю на курсах, захаживаю на вернисажи, где бесплатно поят и кормят.
– Лилиан говорила о Кларе и ее выставке?
– Она никогда не упоминала Клару. По крайней мере, ее имя. Но она говорила, что должна извиниться перед многими художниками, дилерами и галеристами. Возможно, среди них была и Клара.
– А они среди них были? – спросил Гамаш, кивнув в сторону двух людей, которые сидели на террасе гостиницы Габри и смотрели на Гамаша и Сюзанну.
– Полетт и Норман? О них она тоже не говорила. Но я бы не удивилась, узнав, что Лилиан в чем-то виновата и перед ними. Когда она выпивала, к ней лучше было не подходить.
– А еще она могла написать: «Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности», – процитировал Гамаш.
– Так вы и об этом знаете?
– И вы, очевидно, тоже.
– Это знает любой художник в Квебеке. Это была вершина критического творчества Лилиан. Ее pièce de résistance. Почти идеальное убийство.
– Вы не знаете, о ком она это написала?
– А вы?
– Стал бы я спрашивать, если бы знал?
Сюзанна несколько мгновений вглядывалась в лицо Гамаша.
– Может, и стали бы. Вы такой хитрец, как мне кажется. Но нет, я не знаю.
Почти идеальное убийство. Так оно и было. Этими словами Лилиан нанесла смертельный удар. Неужели жертва ждала несколько десятилетий, а потом отплатила той же монетой?
– Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Возражать было поздно. Мирна уже села, а если Мирна садилась, то сдвинуть ее с места было нелегко.
Бовуар посмотрел на нее не самым приветливым взглядом:
– Конечно. Какие проблемы.
Он оглядел террасу. Еще несколько человек сидели здесь под солнцем, попивали пиво, или лимонад, или охлажденный чай. Но были и пустые столики. Почему Мирна решила подсесть к нему?
Единственным возможным ответом был тот, которого он боялся.
– Как поживаете? – спросила она.
И этот ответ состоял в том, что она хочет поговорить. Он сделал большой глоток пива:
– Прекрасно. Спасибо.
Мирна кивнула, слегка раскручивая пиво в своем стакане.
– Хороший день, – сказала она наконец.
Бовуар продолжал смотреть перед собой, полагая, что это замечание не стоит его реакции. Видимо, она это поняла. Он хочет побыть наедине со своими мыслями.
– О чем вы думаете?
Теперь он посмотрел на нее. На ее лице было мягкое выражение. Заинтересованное, но не пристальное. Не вопрошающее.
Приятный взгляд.
– О расследовании, – сказал он.
– Понятно.
Они оба посмотрели на деревенский луг. Там почти ничего не происходило. Рут закидывала птиц хлебными камешками, несколько человек работали у себя в саду. Один выгуливал собаку. А по грунтовой дороге шли старший инспектор и какая-то незнакомая Мирне женщина.
– Кто она такая?
– Она знала убитую, – пояснил Бовуар.
Отвечать подробнее не было нужды.
Мирна взяла несколько больших орешков из вазочки:
– Я рада, что старший инспектор стал выглядеть лучше. Он оправился, как по-вашему?
– Конечно. Давно уже.
– Ну, давно это вряд ли могло произойти, – рассудительно сказала она. – Ведь эта история и случилась-то всего перед Рождеством.
«Неужели так недавно? – удивился Бовуар. – Всего шесть месяцев?» Ему казалось, что прошла вечность.
– Ну, он отлично себя чувствует. Как и я.
– Отвратительно, тошнотворно, лейкозно, истерично, чахоточно, нудно и омерзительно? Так расшифровывает Рут слово «отлично».
Бовуар невольно улыбнулся, попытался сделать вид, что это гримаса, но ему это плохо удалось.
– Не могу сказать за шефа, но для меня, пожалуй, это справедливо.
Мирна улыбнулась и отхлебнула пива. Он смотрела на Бовуара, который смотрел на Гамаша.
– Знаете, вашей вины в том не было никакой.
Бовуар напрягся в непроизвольном спазме:
– Вы это о чем?
– О том, что случилось на фабрике. С ним. Вы ничего не могли сделать.
– Я это знаю, – отрезал он.
– Я вот и подумала, знаете или нет. Наверно, то, что вы видели, было ужасно.
– Зачем вы это говорите? – спросил Бовуар, у которого ум стал заходить за разум.
Весь мир вдруг встал с ног на голову.
– Потому что, как мне кажется, вам нужно это услышать. Вы не можете всегда его спасать.
Мирна посмотрела на усталого Бовуара, сидящего напротив нее. Она знала, что он страдает. И еще она знала, что причиной такой боли по прошествии столь длительного времени после несчастья могут быть только две вещи.
Любовь. И чувство вины.
– Прочнее всего то, что было сломано, – сказала она.
– Где вы это слышали? – Бовуар недовольно посмотрел на нее.
– Я читала об этом в интервью, которое дал старший инспектор после рейда. И он прав. Но чтобы все залечилось, должно пройти немало времени и требуется помощь. Вы, вероятно, думали, что он убит.
Так оно и было. Он видел, как пуля попала в Гамаша. Как тот упал и остался недвижим.
Мертвый или умирающий. Бовуар в этом не сомневался.
И не мог ничем ему помочь.
– Вы ничего не могли сделать, – сказала Мирна, правильно прочитавшая его мысли. – Ничего.
– Откуда вы знаете? – спросил Бовуар. – Как вы можете это знать?
– Потому что я это видела. В Интернете.
– И вы думаете, что по этому видео можно делать какие-то выводы? – спросил он.
– Вы и вправду считаете, что могли что-то сделать?
Бовуар отвернулся, чувствуя, как знакомое тянущее ощущение в животе переходит в уколы боли. Он знал, что Мирна пытается быть доброй, но он хотел, чтобы она ушла.
Ее там не было. А он там был. И никогда не поверит, что ничего не мог сделать.
Шеф спас ему жизнь. Оттащил в безопасное место. Забинтовал. Но когда ранили самого Гамаша, к нему на спасение пробивалась уже агент Лакост. Это она спасла жизнь шефа.
А сам Бовуар ничего не сделал. Просто лежал и смотрел.
– Она вам нравилась? – спросил Гамаш.
Они описали полный круг и остановились на деревенском лугу напротив террасы. Гамаш видел, как Андре Кастонге и Франсуа Маруа за столиком наслаждаются ланчем. Если не обществом друг друга, то, по меньшей мере, едой. Похоже, они почти не разговаривали.
– Нравилась, – сказала Сюзанна. – Она подобрела. Даже стала предупредительной. Счастливой. Я не предполагала, что привяжусь к ней, когда она притащилась со своей виноватой задницей в церковный подвал. Мы были далеко не лучшими друзьями, когда она уехала в Нью-Йорк. Но мы обе тогда были моложе. И пьянее. И я думаю, что и сама была не подарок. Но люди меняются.
– Вы уверены, что Лилиан изменилась?
– Вы уверены, что изменилась я? – рассмеялась в ответ Сюзанна.
«Хороший вопрос», – вынужден был признать Гамаш.
А потом ему в голову пришел еще один вопрос. Он даже удивился, что не додумался до этого раньше.
– Как вы нашли Три Сосны?
– В каком смысле?
– Эту деревню почти невозможно найти. Но тем не менее вы здесь.
– Он меня привез.
Гамаш повернулся и посмотрел, куда она показывала. За террасой, в окне, спиной к ним стоял человек, держа в руке книгу.
И хотя старший инспектор не видел его лица, фигура все ему сказала. В окне магазина Мирны он увидел Тьерри Пино.