Глава двадцать вторая
Вход в штаб Добровольческой армии охраняли два мраморных льва с грозно разинутыми пастями, отчего казались ненужными вросшие в землю часовые. А в стороне от входа, в зеленой прохладной тени вольно разросшихся каштанов, стояла садовая скамейка, на которой часами просиживал Юра с раскрытою книгой в руках.
Здесь Юре никто не мешал. А кроме того, отсюда он мог наблюдать немало интересного: в диковинных автомобилях, откинувшись на мягких сиденьях, подъезжали внушительные генералы; с шиком подкатывали лакированные экипажи, из которых высаживались штатские – богато одетые люди; подкатывали на мотоциклетах запыленные офицеры связи; пробегали адъютанты; сновали вестовые… Любопытно было наблюдать за всеми этими людьми, представлять, по какому неотложному делу спешили они сюда. Порой Юра придумывал, что все эти генералы, вестовые, офицеры и просто цивильные – все спешат к нему на доклад, и он волен остановить дивизии или повести их в победный бой…
…Юра хотел было пойти обедать, когда к подъезду штаба подкатил, сверкая краской и стеклами фар, длинный «фиат» командующего. Из штаба торопливо вышел чем-то озабоченный Кольцов.
– Павел Андреевич, вы куда? – радостно бросился ему навстречу Юра. Юре показалось, что Кольцов не расслышал его, и он еще громче повторил: – Вы куда?
– По делам, – коротко бросил Кольцов, занятый своими мыслями.
– Возьмите меня с собой, – заглядывая в глаза Кольцову, попросил Юра и совсем уже жалобно-плаксивым голосом добавил: – Мне скучно здесь, Павел Андреевич! Возьмите, а?
Кольцов посмотрел на часы, внимательно оглядел Юру, на секунду задумался и, вздохнув, произнес:
– Ладно! Только переоденься! И быстро…
Не скрывая радости, Юра поднялся по лестнице на второй этаж, вбежал в свою комнату и второпях стал натягивать форменные брюки, рубашку. Одеваясь, он по привычке стоял у окна и смотрел во двор штаба…
С тех пор как было получено сообщение о приезде военной миссии союзников, во дворе воцарился убыстренный ритм жизни: больше обыкновенного бегали штабные интенданты, суетились солдаты комендантского взвода, сновала обслуга офицерского собрания. Под навес, где раньше постоянно находилась машина коменданта, теперь сгружали ящики с шампанским, винами, фруктами…
Целые штабеля ящиков выстроились и вдоль стены, примыкающей к штабу гостиницы, в верхних этажах которой жили офицеры, а внизу помещалось офицерское собрание – в его залах собирались дать банкет в честь союзников. Принимать их готовились широко и щедро, по-русски, как в старые добрые времена.
Надев куртку, Юра снова бросил взгляд во двор и – даже отшатнулся от неожиданности.
Через двор вслед за полковником Щукиным шел, словно крадучись, странно знакомый человек, одетый в вылинявшую поддевку. И эту поддевку, и ее владельца с широким оспенным лицом Юра узнал бы даже и через сто лет. Это был ненавистный ему человек, убийца его матери – Мирон Осадчий… Да что же это такое? Ужасное наваждение? Душный, дурной сон?
Вцепившись руками в подоконник, Юра смотрел во двор.
А Щукин и Мирон остановились, и Мирон, размахивая длинными, нескладными руками, стал что-то подобострастно говорить Щукину.
«Да как же так?!» – думал Юра, и бессильное отчаяние захлестнуло его сердце: этот человек из страшного Юриного прошлого неотступно следовал за ним.
– Юра, ты готов? – раздался в коридоре приближающийся голос Павла Андреевича. – Ведь я так сегодня и не попаду к градоначальнику.
Но, увидев мальчика, Кольцов осекся. Лицо у Юры было бледным – ни кровинки, руки тряслись, он неотрывно смотрел во двор.
– Что с тобой, Юра? – спросил Кольцов и мягко положил ему руку на плечо. От этого прикосновения Юра словно очнулся. Плечи у него неожиданно, как у плачущего, обмякли, и он обернулся к Павлу Андреевичу.
– Ты заболел? – снова участливо спросил Кольцов.
Юра тихо, но внятно ответил, как бы уверяя своего друга:
– Нет-нет!.. Ничего!.. Это я просто задумался… Что-то нашло – и задумался. Поехали, да?
Но и когда они уже в машине ехали по городу, Юра, забившись в угол, был по-прежнему молчалив и нелюдим. Когда к нему с чем-нибудь обращался Кольцов, Юра глядел на него исподлобья и взгляд его был отсутствующим. «Да», «нет» – вот и все. Или просто кивок головой.
Юра лихорадочно думал о Мироне. «Значит, этот человек с приплюснутым носом – не просто бандит, – старался понять Юра. – Он – не просто грабитель. Он давно работает у Щукина. Значит, и тогда, летом, он приходил в Киев по заданию полковника Щукина…»
Автомобиль, плавно покачиваясь на уличных ямах, катился по улице.
Юра, подавшись вперед, плотно сжав губы, пытался разобраться в тех странных загадках, которые предлагала ему жизнь в последнее время. «Как это может быть? – безутешно допрашивал он себя. – Как это может быть, чтобы бандит был вместе с теми, с кем дружил, кого считал своими соратниками мой отец?.. А может, Щукин совсем не знает, что это бандит-ангеловец? Может быть, ему надо сообщить об этом?»
Промелькнули армейские казармы, купола крохотной церквушки, на повороте Юру сильно качнуло, и он уткнулся лицом в аксельбант Кольцова…
«Мне обязательно нужно разобраться в этом», – снова вернулся Юра к мучившему его вопросу. Нет, не стоит говорить Щукину. Ведь один раз он уже сказал об этом Викентию Павловичу, и что вышло? И дядя, и те, кто с ним был, обозлились. А этого бандита отпустили…
И тут Юра внезапно решил: если уж все складывается против него, он сам отомстит этому человеку за маму. За себя. И конечно, за всех хороших людей, которых когда-нибудь обидел этот бандит… Он достанет пистолет, подойдет к нему и в упор выстрелит. Пусть знают, что он умеет мстить. А потом все объяснит Владимиру Зеноновичу. Юра был уверен – он поймет его. Он – добрый и справедливый. Поймет – и, конечно, простит.
Но одно плохо: как достать пистолет? Да чтобы был небольшой и меткий, чтобы взял в руку, взвел курок – и раз! Где добыть такой? У Павла Андреевича? Но тогда его могут наказать за небрежное хранение оружия. А этого Юра не мог допустить даже ради самого необходимого случая.
И тут Юру осенило, он даже удивился: как это ему раньше в голову не пришло? Обернувшись к Павлу Андреевичу, он спросил:
– Вот Владимир Зенонович называет меня все время то лейб-гвардией, то юнкером… Скажите, Павел Андреевич, если это он не понарошке, я – военный?
– Наверное, – согласился с ним Кольцов.
– Нет, вы скажите мне точно! – с неожиданной недетской решимостью настаивал Юра.
– Ну раз ты носишь форму и состоишь на воинском довольствии, значит, военный, – то ли всерьез, то ли добродушно посмеиваясь, ответил Кольцов.
– Так почему же мне не дают оружия? – решительно продолжал Юра. – Мне ведь положено оружие? Ведь так? Для самообороны… Ну и вообще…
– Видишь ли, Юра, ты мал еще для оружия, – уже поучительно сказал Кольцов. – К тому же с оружием нужно уметь обращаться…
– Но мне очень, очень нужно! – вспыхнул Юра и тут же замолчал, подумал и поправился: – Очень хочется иметь оружие… как у папы…
Кольцов внимательно посмотрел на Юру и, почувствовав, что мальчик серьезно загорелся этой мыслью, решил ему помочь.
– Давай сделаем так, – сдался Павел Андреевич. – Я научу тебя владеть оружием. А потом ты покажешь свое умение Владимиру Зеноновичу. Уверен, что он будет рад. И быть может, отдаст тебе отцовский пистолет.
– Уговор, Павел Андреевич! – обрадовался Юра и благодарно прижался плечом к Кольцову.
…В просторном дворе, отгороженном высоким забором от улицы, стояло довольно внушительное здание, в котором размещалась канцелярия градоначальника и городская комендатура. Здесь было шумно и людно. Солдаты в скатках, с притороченными котелками, с винтовками в руках сгрудились вокруг белобрысого, безбрового и оттого на вид добродушно-смешливого солдатика-балалаечника.
Видавшая виды балалайка звенела весело и громко. Она подпрыгивала, вскидывалась вверх и снова обессиленно падала в руки солдатика, выделывая немыслимые коленца. А молодой балалаечник, по возрасту почти подросток, был с виду непроницаемо бесстрастен, словно каменное изваяние. И казалось, что руки живут помимо него, а он только изредка, слегка скосив глаза, наблюдает за их замысловатой работой.
Машина прокатила мимо деревянного гриба часового – оттуда, волоча за ствол винтовку, выскочил пожилой солдат, вытаращенными глазами уставился на «фиат» и уже вслед машине недоуменно отдал честь. Автомобиль остановился возле приземистого особняка.
Кольцов, не дожидаясь, когда шофер откроет ему дверцу, вышел из машины. Балалайка в руках у балалаечника замерла и упала вниз, солдаты вытянулись, приветствуя офицера.
Кольцов с небрежным адъютантским артистизмом приложил пальцы к козырьку и прошел в помещение градоначальства. А молодой солдат-балалаечник опять присел на ступеньку, поднял руку, расслабил пальцы и на мгновение застыл. Потом снова лихо ударил по струнам.
Юра с неподдельным восторгом уставился на виртуоза, который и сам, прикрыв глаза, вслушивался в чарующее волшебство своей музыки. Кто-то весело и азартно приговаривал:
– Балалаечка играет – мое сердце замирает…
В кабинете градоначальника Кольцов в это время, строго поглядывая на полковника Щетинина, говорил:
– Для встречи наших верных союзников пригласите из местного общества наиболее именитых… Ну и город, само собой, надо привести в порядок.
Вытирая большим фуляровым платком лоб и щеки, одышливо развалясь в кресле, Щетинин записывал распоряжения Кольцова на листке бумаги и суетливо отвечал:
– Сам! Сам, господин капитан, собственным неусыпным оком прослежу за дворниками и домовладельцами. С мылом, с мылом заставлю этих каналий мыть тротуары. Пусть его превосходительство не беспокоится.
– На днях Владимир Зенонович изволил быть в театре и выразил удовольствие, что в городе гастролирует оперная труппа… Англичане и французы, должно быть, большие любители оперы…
Усердно слушавший Щетинин заулыбался.
– Будет исполнено! Прикажу им играть исключительно английские и французские оперы…
Кольцов несколько озадаченно посмотрел на градоначальника, затем, снисходительно улыбаясь, сказал:
– Ну не обязательно английские и французские. Пусть играют то, что у них есть. Неплохо им послушать и русскую оперу, например «Евгения Онегина»…
…А пальцы солдата с непостижимой быстротой касались струн балалайки, бежали по грифу, словно стараясь догнать друг друга, но, так и не догнав, замирали…
Увлеченные игрой солдаты не заметили, как к кругу подошел поручик. По лицу его скользнула злая, оскорбленная гримаса, лицо вытянулось, он нервно передернул плечом и ударом ноги выбил из рук музыканта балалайку.
– Почему не приветствуете офицера? Распустились, скоты! – мальчишечьим фальцетом вскричал поручик.
Солдаты отхлынули от крыльца, приниженные и растерянные, не в силах понять беспричинной злости поручика. Но вытянулись в струнку.
Около поручика остались стоять только солдат-музыкант и Юра. Солдат понуро смотрел на разбитую балалайку, лежавшую у ног Юры.
Поручик брезгливо посмотрел на балалайку, перевел взгляд на солдата и опять закричал:
– Как стоишь?!
И тут шагнул вперед Юра. Он вскинул голову и возмущенно крикнул:
– Вы гадкий человек! Вы не смеете так поступать!..
– Что?.. Что ты сказал?! – Разъяренный офицер резко обернулся к Юре.
– Поручик, подойдите сюда!
У полуколонн подъезда стояли Кольцов и Щетинин.
– Слушаю! – козырнул поручик, подбегая и не понимая, к кому обращаться – дородному, но неряшливому, в мятом кителе полковнику или щеголеватому молодому капитану со сверкающими аксельбантами.
Кольцов, небрежно вскинув два пальца к фуражке, процедил сквозь зубы:
– Воюете со своими солдатами? Не стыдно вам?
– Представьте, не стыдно! – вдруг задергался поручик, и в глазах его проступили слезы. – Такие вот развеселые мужички грабили наше имение… И сожгли. Мать погибла, сестра…
Юра посмотрел на стоявших поодаль солдат. Он увидел разные лица – злые, покорные, гневные, смиренные. На некоторых было различимо даже выражение сочувствия к юнцу-поручику с его латаной гимнастеркой, старыми чинеными сапогами. Но было и нечто общее на этих лицах – печать страшной усталости от бесконечных войн.
– Дисциплины больше нет! – кричал поручик. – Офицеров не признают… А вы что думаете, мне в спину не стреляли?.. И к этому привел либерализм, с него началось…
– Тсс! – Кольцов поднес палец к губам. – Хватит, поручик. Успокойтесь. – И громко сказал Щетинину, так, чтобы слышали солдаты: – Господин полковник! А вот вам и лучший концерт для гостей. Русская экзотика: балалаечники-солдаты. Соберите эдак дюжину музыкантов. Чем больше – тем лучше.
– К исполнению! – заулыбался толстяк-градоначальник. – Лучших соберу. Не хватит – городских музыкантов в гимнастерки одену! Лучшие инструменты найду! – И обернулся к поручику: – А вы, голубчик, ступайте, ступайте! – махнул он рукой. – Капель примите, что ли…
Обратно Кольцов и Юра шли пешком. Позвякивали шпоры капитана. Оба были немного взволнованы сценой. Юра исподтишка наблюдал за своим наставником. Наконец он решился и спросил:
– Павел Андреевич, а у вас тоже мужики разграбили имение?
– Не знаю. Давно в тех краях не был, – сухо ответил Кольцов. – А вообще, Юра, сейчас большинство офицеров из простых семей. Какие имения…
И снова они шли сквозь многоголосую толпу. Что-то выкрикивали мальчишки-газетчики. Миловидные девушки гремели содержимым металлических кружек с надписью: «В пользу раненых». Каждому, кто опускал в кружку деньги, они с улыбкой вручали цветы.
– Павел Андреевич, а когда мы начнем? – спросил Юра.
Кольцов не понял.
– Что?
– Ну, обучать меня стрельбе из нагана?
– А-а… Как-нибудь… вот буду посвободнее… – рассеянно ответил Кольцов.
– Нет! Сегодня!.. Сегодня же, Павел Андреевич… Ладно? – Юра чувствовал подавленное настроение Кольцова и считал, что и ему тоже нужно отвлечься.
– Ну что ж… – согласился Кольцов. Он уважал в людях упорство и целеустремленность. И еще подумал: «Интересно, для чего ему нужно оружие? Из мальчишеского тщеславия или же задумал что-то?..»
Они прошли мимо гостиницы и спустились к пустырю, где в приземистом деревянном бараке размещался офицерский тир.
Одноногий солдат, обслуживающий тир, обрадовался посетителям: работы у него было немного, и он откровенно скучал. Торопливо выложил на стойку несколько духовых ружей.
– Мы попробуем своим оружием, – сказал Кольцов и, вынув из кобуры небольшой бельгийский браунинг, показал, как с ним обращаться, и после этого передал Юре:
– Ну, давай!
Солдат вывесил на досках новую мишень. Сухо прозвучали выстрелы. Один, второй… Однако служитель доложил, что мишень цела.
– Плохо целишься, – улыбнулся Кольцов. – «Молоко»!
– Вы, барчук, сквозь прорезь на мушечку глядите, а мушечка – на «яблочко». И будет в аккурат, – поучал Юру одноногий солдат.
Юра снова прицелился, удерживая дыхание. Потом передохнул и опять начал все сначала.
Выстрел подбросил руку вверх. Но пуля вновь пошла «за молоком».
– Наверное, мушка сбита, – оправдывался Юра:
– Наверное, – лукаво согласился Кольцов и взял в руки пистолет.
Один за другим прозвучали пять выстрелов. Стрелял Кольцов в обычной своей манере навскидку. Впечатление было такое, что он вовсе не целится. Но даже с расстояния в двадцать шагов было видно, что «яблочко» все продырявлено.
Равнодушный солдат, повидавший на своем веку всякое, и тот удивленно замер.
– Браво, капитан! – послышался сзади голос.
Кольцов оглянулся. В дверях стоял ротмистр Волин, одна рука за спиной, другая – за ремнем портупеи.
– Я думал, вы только пулеметом отлично владеете, – сказал он, напоминая об их побеге от ангеловцев.
– Я, ротмистр, был полевым офицером. А там иной раз от владения оружием зависела жизнь, – ответил Кольцов.
– У нас в контрразведке, капитан, тоже. – Волин вынул свой пистолет, поиграл им в руке. – Пари?
– Принимаю, – согласился Кольцов.
– На что? Может быть, на коньяк? – прищурился ротмистр.
– Согласен.
Солдат развесил новые мишени. Волин нетерпеливо махнул ему: отойди! Стал целиться. Но выстрелить не успел. На плечо ротмистра легла чья-то рука.
Волин недовольно обернулся: сзади стоял Щукин.
– Покажите пистолет, ротмистр. – Начальник контрразведки как-то странно смотрел на растерявшегося Волина.
– «Кольт», – упавшим голосом зачем-то объяснил Щукину Волин, передавая пистолет. – Модель «одиннадцать».
Щукин с подчеркнутым спокойствием опустил пистолет Волина себе в карман.
– Что все это значит, господин полковник? – скорее изумленно, чем испуганно спросил Волин.
Щукин ледяным взглядом посмотрел на него и, с трудом совладав с подступившим гневом, ответил:
– Не задавайте глупых вопросов, Волин, или как вас там еще! Вы арестованы!
– Не понимаю… Объясните мне, наконец… Это… это черт знает что! – растерянно возмущался ротмистр, и тонкая, голубенькая жилка у него на шее нервно запульсировала.
Но Щукин не слушал, он громко приказал:
– Взять его!..
В тир вошли два унтер-офицера с винтовками и встали как вкопанные по бокам Волина. Ротмистр несколько раз нервно дернул щекой и сник. По знаку начальника контрразведки его вывели из тира.
Забившись в темный угол, Юра испуганно наблюдал за всем происходящим.
