ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В анкетах о своих профессиональных пристрастиях он писал: «агрономия и военное дело». Но первым делом ставил агрономию, потому что все чаще думал о мирном времени и о своем месте в нем. О войне думать не хотелось. Он родился и вырос здесь, в этих прокаленных горячим солнцем краях, любил их и не мыслил свою жизнь вне этой земли.

Война здесь закончилась. Войска эмира Бухарского были им разбиты и рассеяны по огромным песчаным просторам и горам. Туркестанский фронт ликвидировался, и его командующий Михаил Васильевич Фрунзе доложил об этом Москве. В Туркестанском краю наступил мир, но пока еще зыбкий, неустойчивый, тревожный. Его еще надо будет утверждать, возможно, даже с оружием в руках. Дехкан донимали недобитые банды басмачей.

Тогда и родилась у него мысль: создать здесь, неподалеку от Ташкента, пока что один большой опытно-показательный городок. Фрунзе довольно ясно его представлял: дехкане будут здесь жить коммуной, обрабатывать свою землю, выращивать урожаи хлопка и зерна, заниматься животноводством – и сами же станут распоряжаться всем созданным ими богатством. Мужчины получат право носить оружие и смогут защитить коммуну от любых посягательств.

Если опыт окажется удачным, в дальнейшем на всей территории Туркестанского края встанут десятки, а, возможно, и сотни подобных коммунистических городков.

Свои соображения Фрунзе изложил руководителям только что возникшей Туркестанской советской республики. Идея всем понравилась, ее одобрили.

Свое будущее Михаил Васильевич видел в такой коммуне. Он наконец-то станет заниматься тем делом, о котором втайне мечтал все последние годы. Земли здесь богатейшие, но им нужна вода. Воды избыток поблизости, в Семиречье, надо лишь придумать, как часть этих вод направить сюда, в засушливые и пустынные степи.

Вскоре у него появились единомышленники: агрономы, ирригаторы, которых тоже увлек этот необычный и дерзкий проект. Порой они ночи напролет фантазировали над картой будущей коммуны, что-то уточняли, много спорили. И были счастливы.

Бывший адъютант Фрунзе Сергей Сиротинский, оставшийся при нем помощником, отыскал где-то большую, страниц на двести, амбарную книгу, и Михаил Васильевич стал записывать в нее свои размышления по поводу обустройства будущей коммуны.

Но 10 сентября все эти планы Михаила Фрунзе в одночасье рухнули. В это день он получил телеграмму: «Немедленно выезжайте в Москву, назначаетесь командующим на другой фронт».

Вот и все! Вот и кончилась его мирная жизнь. Слишком рано расслабился. Туркестан – лишь один огненный очаг, который удалось погасить. А сколько их еще бушует по всей огромной России! На Дальнем Востоке хозяйничал атаман Семенов. С запада с лозунгом «от моря до моря», то есть, от Балтийского и до Черного, наступал пан Юзеф Пилсудский. На юге, в самом центре России, продолжались ожесточенные бои с войсками барона Врангеля. Это был, пожалуй, главный и самый опасный очаг войны. Выдохшийся в затяжных боях барон в последнее время резко изменил тактику и стал направлять все свои удары на Правобережье Днепра, с тем, чтобы двинуть свои войска на запад, на соединение с наступающим со стороны Львова Пилсудским. Юго-Западный фронт не справлялся с поставленными ему задачами. И советское командование вынуждено было принять решение об образовании еще одного фронта – Южного.

Фрунзе подумал: вероятнее всего, ему предстояло принять на себя командование этим фронтом.

Уже в поезде – а дорога от Ташкента до Москвы заняла несколько суток, – Михаил Васильевич подолгу сидел над картой Новороссии и, лишь приблизительно зная расстановку противоборствующих сил, пытался мысленно проникнуть в дальнейшие намерения Врангеля. Во всяком случае, Приазовье и Северную Таврию он изучил до самых мельчайших подробностей, что ему уже в скором времени очень пригодилось.

Замелькали московские пригороды. Фрунзе и несколько его проверенных боевых товарищей, которых он пригласил с собой, уже стали готовиться покинуть вагон и поближе к выходу подносили вещи. Заканчивалась длинная и утомительная дорога, настроение у всех было несколько приподнятое, они перебрасывались шутками, смеялись.

Наконец поезд остановился. И тотчас в вагон вошли несколько матросов в черных бушлатах, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами, с болтающимися у колен деревянными кобурами маузеров. Их лица были непроницаемы.

Один их них, в лихо сбитой на затылок фуражке, хозяйской походкой вразвалочку прошел по коридору, переступая через чемоданы, фанерные ящики, корзины с фруктами и умело перевязанные шпагатом удлиненные туркестанские дыни.

– Товарищ Фрунзе? – тусклым казенным голосом спросил он, подойдя к Михаилу Васильевичу.

Фрунзе обратил внимание на металлический щиток на рукаве матроса с надписью «Бронепоезд Председателя РВСР».

– Да, я – Фрунзе, – и добродушно добавил: – Как я понимаю, первым представиться старшему по званию должны были бы вы.

– Царские правила! – нисколько не смутился матрос. – Лев Борисыч всю эту генеральскую бюрократию давно отменил.

– Лев Борисыч? Это кто же? – Фрунзе словно бы не понял, о ком идет речь.

– Председатель Реввоенсовета товарищ Троцкий, – пояснил матрос.

– Интересно. Взял, значит, и отменил? А мы и не знали. До нас, в Туркестан, эта новация еще не дошла. Далеко! – и затем спросил: —И зачем же вы припожаловали?

Рядом с Фрунзе встал Сергей Сиротинский, который ко времени их отъезда из Ташкента вновь стал адъютантом. На его лице отражалось удивление от такой бесцеремонной и казенной встречи. Он полагал, что не этого заслужил Михаил Васильевич от Москвы, и никак не мог понять, что бы все это могло значить.

– Тут такое дело, – замялся матрос, начиная понимать, что происходит что-то не то. Но приказ есть приказ, тем более, приказ самого Троцкого, – приказано произвести обыск.

– Обыск? Кто поручил? – удивился Фрунзе.

– Товарищ Троцкий, – матрос извлек из бокового кармана бушлата вчетверо сложенный листок, протянул его Фрунзе и чуть посторонился, словно уступая место самому Председателю Реввоенсовета. – Там все написано.

Фрунзе прочитал записку: «Подателю сего комиссару Тимохову поручено произвести обыск в салон-вагоне Фрунзе». И все. И никаких объяснений. Лишь знакомая Михаилу Васильевичу размашистая подпись Троцкого.

Странный документ. Странная встреча. Что бы все это могло значить?

Друзья и попутчики Фрунзе, командиры его дивизий и некоторых полков, во время всего этого разговора все ближе подступали к Фрунзе, словно готовились защитить его. В их глазах была решительность. Они вопросительно смотрели на своего командира, будто ждали его команды. Но Фрунзе не поддался их настроению.

– И что же вам поручено найти? – миролюбиво спросил у несколько растерянного морячка. Трое подчиненных Тимохова стояли поодаль и сосредоточенно рассматривали потолок вагона, ожидая, чем все это кончится.

– Ничего такого не сказали, – пожал плечами Тимохов. Он уже успел хорошо рассмотреть спутников Фрунзе, и по их лицам понял, что все это может не кончиться добром.

– И все же? – настойчиво допытывался Фрунзе.

– Я и говорю: ничего такого. Попросили посмотреть, может, чего не того… ну, мало ли… – совсем запутался Тимохов.

– Ну так приступайте. Выполняйте поручение. Ищите то, не знаю что.

– Да чего тут, – стал выгребать к берегу моряк. – И так все видно, чего искать.

И он отступил назад, давая понять своим подчиненным, что пора уходить. Они тут же развернулись и направились к выходу.

– Извините, если что не так. Я думал, какой другой Фрунзе. А вас-то я хорошо знаю, – с облегчением сказал Тимохов.

– Откуда? – Фрунзе понял, что посланец Троцкого и сам уже не рад, что ввязался в это предприятие с обыском, и пытался хоть как-то сгладить впечатление от невольной, нанесенной ему своим визитом, обиды.

– Не то, чтоб лично знаю. Но много слыхал. Вы – тот самый Фрунзе, что в Туркестане с басмачами воевали?

– Тот самый.

– А теперь, значит, сюда?

– Ну зачем же сюда? Здесь и одного Троцкого вам за глаза хватит. А мы куда-то дальше поедем, там будем воевать. Война пока не отпускает.

Матрос не уходил. Немного помялся, словно набирался решимости, и затем сказал:

– А можно вас спросить, товарищ Фрунзе?

– Спрашивай.

– Нельзя ли, в случай чего, до вас перейти?

– Только с разрешения Троцкого.

– А если без разрешения?

– Боишься, что накажут за недобросовестное выполнение приказа?

Тимохов промолчал. Он смотрел себе под ноги, внимательно рассматривая носки своих ботинок.

– Можно, конечно, и без разрешения, – понял Тимохова Фрунзе. – Только тут вот какая загвоздка. Я непосредственно красноармейцами не командую. Спроси вон у моих командиров. Может, кто из них согласится взять такого бедового?

Тимохов поднял глаза на командиров. Те изучающе смотрели на него, их лица подобрели, прояснились. Кто-то ему улыбнулся.

– Ну, так как? Может, кто возьмет к себе этого лихого моряка Тимохова? – спросил у своих командиров Фрунзе.

Командиры долго не отвечали. Наконец один из них, седой, с бурым сабельным рубцом на щеке, неторопливо сказал:

– Хлопец, видать, обстоятельный. Можно и взять. Особенно, если в пластуны согласится.

– А хоть и в пластуны. Надоело на поезде кататься. Дела хочу, – оживился Тимохов и тут же спросил: – А как вас найти?

– Это – просто, – и седой командир объяснил: – Спроси, где товарищ Фрунзе воюет. Там и нас найдешь.

– Ну, тогда до свиданья. Надеюсь, еще свидимся, – и Тимохов направился к выходу.

– Погоди! – остановил его Фрунзе.

Тимохов остановился и вопросительно взглянул на Фрунзе.

Михаил Васильевич склонился над горкой туркестанских дынь, выбрал одну, тяжелую, ласково, как ребенка, похлопал ее ладонью:

– Хотел было Троцкому подарить. Да жалко стало, – и протянул ее Тимохову. – Возьми. Только на бронепоезд не неси. Троцкий отнимет.

– Не! Не возьму! – спрятал руки за спину Тимохов. – Не заслужили.

– Ну почему же? Быстренько во всем сориентировались. Сообразили, что к чему. Очень даже заслужили. Держи!

Тимохов смущенно принял их рук Фрунзе дыню.

– Спасибо. И еще раз извините, если что не так.

– Будем считать, что все так.

Тимохов ушел.

Фрунзе вынул из кармана записку Троцкого, еще раз взглянул на короткий оскорбительный текст.

– Подлец, – тихо, скорее сам себе, сказал он и мелко порвал листок.

Несколько позже, когда Фрунзе и его команда в сопровождении встречающих покидала Казанский вокзал, он еще раз увидел Тимохова и его товарищей. Кружком, по-восточному скрестив ноги, они сидели вокруг разрезанной дыни в небольшом привокзальном палисаднике и увлеченно и весело вгрызались своими молодыми зубами в сладкую дынную мякоть.

В машине Фрунзе рассеянно смотрел на проплывающие мимо улицы, но его взгляд ни на чем не задерживался. Он все еще продолжал думать об этом странном и унижающем его обыске, который пытался устроить ему Троцкий.

На протяжении нескольких лет знающий Фрунзе и хорошо его изучивший, Серей Сиротинский наклонился к нему:

– Я тоже, Михаил Васильевич, никак не пойму, что он хотел у нас найти? Золото, бриллианты? Сокровища эмира Бухарского?

– Тут, Сережа, дело в другом, – Фрунзе на какое-то время задумался, облекая в фразы бродившие в его голове предположения.

Сиротинский ждал ответа.

– Понимаешь, там, в Туркестане, я был для него ну чем-то вроде обратной стороны Луны. Она есть, но ее никто никогда не видел. И вот я вдруг оказываюсь в поле его зрения. И он решил показать мне, кто в доме хозяин. Указать мне мое место.

– Но зачем?

– Власть, Сережа, это всегда пирамида. Конус. Кто-то внизу, кто-то вверху. В ней каждый камешек должен быть хорошо обтесан, отполирован и подогнан. Если хоть один камешек зашатался, пирамида может рухнуть. Должно быть, Троцкий не очень уверен в прочности выстроенной им пирамиды.

– Ну, это про камни. А применительно к людям?

– Поверка на лояльность. Сейчас Троцкий будет наблюдать, как я себя поведу. Промолчу или раздую скандал?

Фрунзе замолчал. Сиротинский ждал продолжения разговора. Но Михаил Васильевич больше не проронил ни слова. Он интуитивно чувствовал, что Троцкий его побаивается, что все еще будет: и новые проверки и, возможно, личное выяснение отношений.

Он еще только ступил на землю Москвы, еще не доехал до Кремля, но уже успел почувствовать, что за кремлевскими стенами далеко не все так безоблачно, как ему это казалось оттуда, из Туркестана. Здесь тоже был своеобразный фронт, где кипели нешуточные страсти, плелись невидимые нити интриг, выпускались на волю различные слухи. Это тоже было оружие, и довольно опасное. Чтобы здесь побеждать, надо в совершенстве им владеть и знать особые правила этой невидимой паркетной борьбы.

Фрунзе не знал этих правил. Еще и часа не пробыв в Москве, он лишь случайно не понес первое поражение.

Нет-нет! Надо как можно скорее уезжать на назначенный ему фронт, туда, где все предельно ясно, где перед тобой откровенный враг, а за спиной друзья и единомышленники.