Книга: Миссия в Париже
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава двенадцатая

Уже было за полночь, когда они подняли с постели Фролова. Он жил пока, временно, совсем недалеко от банка, в небольшом уютном отеле на бульваре Мадалены. Банк находился на площади Согласия, и Фролов предпочитал ходить на работу пешком.
Жданова пока решили не будить. Саквояж положили посредине небольшой комнаты, точнее, кабинета Болотова, и каждый из них уже не один раз провел пальцами по рантам, чтобы убедиться, что в них что-то спрятано. Внешне ничего нельзя было разглядеть, но если жестко помассировать рант, под пальцами угадывались бугорки.
– Предлагайте, как лучше? Выпороть рант или разрезать? – спросил Фролов.
– А это, как в том анекдоте. Пришли к раввину муж и жена. Выдают дочку замуж. Просят у мудрого раввина совета: как одеть дочку на первую брачную ночь? В беленькую сорочечку с красной полоской, или в красную – с белой полоской, – стал рассказывать анекдот Болотов. При этом он рылся в ящиках своего письменного стола, извлек оттуда поначалу изящный перочинный нож, а затем ножницы.
– Какую-нибудь коробку! – тоном хирурга коротко подсказал Кольцов.
Они сейчас и в самом деле были похожи на бригаду врачей, готовящихся к сложной операции.
– Ну-ну, и что раввин? – напомнил Болотову Фролов.
– А что раввин! Сказал… ага, сказал, хоть выпорете вы ранты, хоть разрежете, а саквояж все равно придется выкинуть. Мудрый был раввин.
Фролов не сразу, но спустя короткое время расхохотался. Смеялся и Кольцов. Лишь Болотов, как и подобает хорошему рассказчику анекдотов, оставался серьезным.
Отсмеявшись, Фролов спросил:
– Ну, кто смелый?
– Давайте, я! – сказал Кольцов. – Я люто возненавидел этот саквояж. Кажется, ничто в жизни мне не доставило больших неприятностей и хлопот.
Кольцов взял со стола ножницы и попытался воткнуть их острые концы в кожу ранта. Но кожа была толстая, лосиная, и ножницам не поддавалась.
– Ножичком попробуй.
– Без сопливых.
– Надо сперва ножичком надрез сделать, и как по маслу пойдет.
Они священнодействовали. Но саквояж сопротивлялся. Он упрямо не хотел открывать свою тайну.
Наконец, Кольцов с трудом сделал ножичком надрез и, немного помучившись, выколопнул оттуда первый бриллиант. Показывая, Кольцов положил его на ладонь, он перекатывался на ней, рассыпая вокруг себя голубые искры.
– Стекло и стекло, – разглядывая бриллиант, пренебрежительно сказал Павел. – Ну что в нем такого необыкновенного?
– Цена, – коротко объяснил Болотов, и добавил: – Эта кроха стоит порядка тридцати тысяч франков.
– Это и удивляет. Одурело человечество. Порой из-за этих стекляшек войны начинаются. Или наоборот. Вот мы, к примеру. Вложим каждому большому французскому чиновнику по такому камешку в руку, а не сторгуемся – еще по одному: война и закончится. Так, что ли?
– Ну не так примитивно, – сказал Болотов.
– А как? Меня это давно интересует: как большим чиновникам, политикам взятки дают? Нет, серьезно. Что, пришел к нему на прием, отдал ему камешек и сказал: «Ты уж, браток, постарайся. Скажи в конгрессе или в парламенте про нас хорошие слова. Поддержи, словом!»
– Если огрублять, то приблизительно так и происходит. Беседуешь с таким чиновником раз, второй. Намекаешь: неплохо бы, дескать, если бы вы поддержали нас в том и в этом. Наблюдаешь, как реагирует. Когда понимаешь, что он уже созрел, говоришь волшебные слова. Ну что-то вроде: «Наша благодарность будет выше ваших ожиданий». Или что-то в таком роде.
– Это понятно. Ну а потом? Сам факт вручения взятки? Как купцы чиновникам? В конверте? Или щенками? – настойчиво допытывался Кольцов. – Или все же как-то хитрее, менее унизительно? Тут ведь оба находятся в унизительном положении: и тот, кто берет, и тот, кто дает.
– Бывает, и в конверте. Если определяешь, что с этим можно особо не церемониться, что этот за деньги мать родную продаст. Но чаще, все же, по-другому. Тут, Павел Андреевич, целая наука, выработанная веками. По большей части устраивается целый спектакль. Взятку камуфлируют под проигрыш в карты или в бильярд. Можно устроить так, чтобы нужный человек выиграл в лотерею. Человечество выработало десятки остроумных способов вручения взяток.
– У меня в молодости пару раз были такие случаи: надо было дать взятку – и не сумел. Постеснялся. Пожалуй, что даже и побоялся. Подумал, что мне деньги в лицо швырнут, – вступил в разговор Фролов. – А когда в Стамбуле стал работать, и сам брал, и другим давал, не моргнув глазом, безо всякой опаски. У турков с этим просто: «бакшиш».
– Во Франции сложнее, – сказал Болотов. – Тут иногда неделя или месяц проходит, пока нужный человек до взятки дозреет. Потом-то уже проще. Потом уже можно и не церемониться.
Разговаривая, Павел продолжал свою работу. Постепенно приладился, и теперь уже после взмаха ножом посылал в коробку еще один или пару бриллиантов.
– Семнадцать, восемнадцать, – разговаривая, Болотов не забывал считать извлеченные Кольцовым бриллианты.
– На боковушке саквояжа пошли крупнее, – заметил Кольцов. – Поглядите, этот чуть не с горошину.
– Увеличительное стекло бы! – высказал пожелание Фролов.
Болотов сходил в операционный зал банка и принес оттуда лупу десятикратного увеличения. Они, как дети, передавали ее из рук в руки и увлеченно рассматривали рассыпанные по дну коробки бриллианты.
– Я такие, как эти, только на картинках видел, – сказал Кольцов. – У матери кольцо было, на нем несколько бриллиантиков. Верите, нет, величиной с маковое зернышко. Может, чуть больше.
– Эти – коллекционные. Отборные. Очень дорогие, – пояснил Болотов. – Через мои руки их здесь много прошло. А такие не часто присылали. Чистой воды, как называют такие бриллианты ювелиры. Вот этот, к примеру, тысяч на триста франков потянет. А то и более.

 

Под утро, когда они уже почти заканчивали свою ювелирную, в прямом и переносном смысле, работу, дверь отворилась, и к ним в комнату бодро вошел Жданов.
– Что не спите, полуночники?
– А вы?
– Вам положено ночами спать. Сон – первейшее благо молодости. А бессонница – проклятие старости.
– Сто восемьдесят шесть, – громче обычного объявил Илья Кузьмич, принимая у Кольцова и опуская в коробку очередной бриллиант. И поняв, что не пробудил в Жданове любопытство, спросил: – Борис Иванович, скажите, вас можно чем-нибудь удивить?
– Несомненно. И чем же?
– Это вот – тот самый саквояж, из-за которого нас столько времени лихорадило! – тоном факира произнес Болотов. – И мы извлекаем из него бриллианты!
– Да ведь я все знаю, – хитро улыбнулся Жданов.
– Как? Кто вам мог сказать?
– «Конспираторы»! Я еще не успел заснуть, когда вы приехали. И видел все в окно. И вас, и саквояж, который вы с собой несли. А до этого, если помните, вы доложили мне, – обратился он к Болотову, – что отыскали этого… Миронова. Так не откажите старику в умении, после такого количества информации, легко обо всем догадаться.
– Но почему же, в таком случае, вы не спустились к нам сразу? – удивился Фролов.
– Но вы почему-то не позвали меня. Я решил, что вы готовите мне сюрприз. Не мог же я лишить вас такого удовольствия.
После этих слов Борис Иванович вышел в коридор и тут же вернулся с двумя бутылками шампанского в руках.
Нет, Жданов и в своем преклонном возрасте оставался все таким же, как и прежде, молодым душой, мог иногда подурачиться и устроить розыгрыш своим друзьям, любил вино и остроумную шутку.
– Доставайте, Илья Кузьмич, бокалы. Разве это не повод отметить ваш успех?
– Наш успех! – едва ли не хором сказали остальные.
– Не будьте подхалимами. Это целиком и полностью ваша заслуга. А если быть до конца честным, это заслуга Павла Андреевича.
– Ну, тут уж я не согласен, – возразил Кольцов. – Делим успех на всех четверых. Поровну. И точка! – но тут же поправился. – Нет, на пятерых. Но в первую очередь это заслуга Юрия Александровича Миронова. Не окажись он когда-то на нашем с Петром Тимофеевичем пути, мы сейчас, возможно, отмечали бы этим шампанским наше поражение.
– Все правильно, – согласился Жданов. – Не будем спорить. Кто-то из великих сказал: у поражения один виновник, у победы – всех не счесть. Важно, что мы с вами все же пьем за успех, за победу.
Когда шампанское было допито, Жданов, по давней привычке, стукнул своей тростью о пол.
– Все! Пошумели, порадовались – и хватит. Вернемся к делу. Ну-ка, показывайте свою добычу.
Ему передали коробку.
– Сто девяносто два бриллианта, – подсказал Болотов.
– Тут еще три-четыре, – вновь приступил к своей работе Кольцов.
Жданов перебирал пальцами бриллианты, Время от времени один какой-то извлекал из коробки и долго рассматривал его в лупу.
– Ишь ты! Какой красавец! – восхищенно говорил Жданов и, держа его на открытой ладони, пристально рассматривая, объяснял: – Это так называемый тройной бриллиант. Тридцать две фасетки на коронке, и двадцать четыре – на кюлассе. Всего пятьдесят шесть граней. Даже не трудитесь считать.
– Дорогой? – поинтересовался Фролов. Его не приводили в восторг все эти туманные заклинания: «фасетки, коронки, кюлассы», не восхищал блеск и сияние самих бриллиантов. Он был человеком долга. И его долг был сейчас: как можно выгоднее, дороже продать эти бриллианты и вырученные на них деньги передать товарищам, только ему и Жданову известным, давно внедренным во французскую жизнь. А уж они знали, как этими деньгами распорядиться на пользу новой России.
– Мог бы быть и дороже. Старая английская огранка, – пояснил Жданов и вынул из коробки другой, медового цвета. – Этот вот – редкостный экземпляр. Двойной. Голландская грань. И уникальный по цвету… А вот этот «дикштейн». Октаэдр. Тоже довольно высоко ценится. Здесь почти нет обычных, рядовых камней.
Кольцов наконец поднялся с колен, опустил в коробку еще несколько бриллиантов.
– Все! Последние три!
– Всего сто девяносто пять, – подытожил Болотов. – Хорошая посылка. Давно такую не упомню.
– И качеством на этот раз лучше, – перебирая в коробке бриллианты, сказал Жданов.
– И что, все в распыл? – недоброжелательно спросил Кольцов.
– На то они и присланы, – Жданов внимательно взглянул на Кольцова, – А вам что? Жалко?
– Мне на них плевать, мне они душу не греют. Но если с другой стороны посмотреть, они ведь российские. Российское, то есть, богатство. Так какого черта мы обогащаем им французов? Вот этого я не понимаю.
– А ведь мы с вами на эту тему говорили, уважаемый Павел Андреевич, – напомнил Жданов. – И Иван Платонович тоже огорчался, что оказался втянутым в эту бессовестную торговлю. Я тоже не в восторге. Но разоренной России сейчас и здесь нужны деньги. Франки. И немалые суммы. Как прикажете мне поступать?
Все промолчали. Знали, зачем Москва слала сюда бриллианты. На вырученные после их продажи деньги Советская Россия пыталась купить мир. А дороже мира ничего на свете нет. Разве что жизнь. Брат и сестра. Они всегда рядом.
– Не знаете? – жестко продолжил Жданов и с горечью зачерпнул горсть бриллиантов. – А я знаю. Этих мне нисколько не жалко. С ними я без сожаления расстанусь. А вот эти, – он стал извлекать из коробки и выкладывать на ладони более крупные бриллианты, рассыпающие вокруг себя благородные отблески. Эти мы пока прибережем. Если сумеем обойтись без них, они снова вернутся обратно в Россию. А нет – пожертвуем и ими. Жизнь людей дороже этих камешков. Простите за столь высокие слова.

 

Едва только бриллиантовые хлопоты свалились с плеч Кольцова, он стал настаивать на быстрейшем отъезде в Россию.
Возвратиться тем же путем, которым он ехал сюда – через Германию и Польшу, – как оказалось, пока все еще было невозможно. Война с Польшей то прекращалась, то вновь возобновлялась, переговоры о мире затягивались и осложнялись различными нотами и меморандумами, и надежд на скорое подписание мирного договора пока все еще было мало. Поляки охотно и беспрепятственно пропускали через свою страну покидающих Советскую Россию, но не разрешали возвращение.
Два битых дня Жданов потратил на улаживание бесчисленного количества таможенных формальностей, чтобы отправить Кольцова этим, более коротким и удобным путем. Германия давала разрешение на пересечение своей территории. Но с поляками договориться не удавалось. И Жданов, в конце концов, в отчаянии сдался.
Оставалась еще одна дорога, более длинная и менее удобная: Париж – Берлин – Штральзунд, далее морем до Стокгольма, а оттуда уже – до Петрограда. Путь до Стокгольма не сулил никаких неприятностей. А вот дальше…
Швеция все годы, пока длилась Гражданская война, занимала нейтралитет и не имела с Россией никакого официального сообщения. Но все же небольшие сумасшедшие торговые суденышки иногда, вопреки всем страхам и рискам, ухитрялись пробиваться сквозь блокированную Антантой Балтику и добирались до Петрограда. Но случалось, что, покинув берега Швеции, эти маломощные скорлупки навсегда бесследно исчезали.
И все же Жданов склонялся именно к этому маршруту, и убедил остальных, прежде всего Кольцова. Предпочтительнее он виделся отсюда, из Парижа, только потому, что в Швеции, точнее, именно в Стокгольме, можно было рассчитывать на реальную помощь. Там, на Аппелбергсгатан жил Эспер Эгирют, опытный мореход, владелец небольшого судна, который не однажды помогал большевикам добираться до Петрограда. За два года он помог шести посланцам Жданова, и они без особых приключений достигли Петрограда. Последний раз, пять месяцев тому назад, с его помощью этот маршрут преодолели два представителя иностранного отдела при ВЧК.
Но после на связь с Эспером Эгирютом больше никто не выходил. Мало ли что с ним за это время могло случиться. А зафрахтовать какую-либо посудину своими силами, не имея в Стокгольме знакомых, было почти невозможно.
Поэтому был продуман и запасной вариант. Если Эспер Эгирют по каким-то причинам не сможет Кольцову помочь, оставалось одно. Из Стокгольма переправиться в Гельсинфорс. Это было реально. Строгого пограничного или таможенного контроля между Швецией и Финляндией не было. Дальше на различных попутках добраться до приграничной с Россией полосы и уже пешком – благо, граница была дырявая – перейти на советскую сторону.
Остановились на этом маршруте. Собственно, иного варианта и не было.

 

Когда Болотов собрался ехать на вокзал брать билет на поезд до Штральзунда, Кольцов напомнил ему:
– Надеюсь, вы не забыли? Я еду не один.
– С дамой? – с пониманием спросил Илья Кузьмич, предполагая, что речь пойдет о Тане.
– С Мироновым.
– Да, но…
– Об этом мы, кажется, договорились, когда я только собирался предложить ему заняться поисками саквояжа, – твердо сказал Кольцов. – Ни Жданов, ни Фролов, насколько я помню, возражать не стали.
– Никаких вопросов. Но… ведь это можно Миронову сделать и несколько позже. Я имею в виду отъезд Миронова в Россию. Вот-вот наладится регулярное сообщение через Польшу, все было бы проще. А сейчас…
– Я это обещал Миронову, – стоял на своем Кольцов. – Свои обещания обычно стараюсь выполнять.
– Простите, Павел Андреевич, но я должен посоветоваться.
– Да, конечно. Только имейте в виду: я не прошу, я на этом настаиваю.
Этот разговор состоялся на Маркс-Дормуа утром. А уже к полудню Болотов вернулся с ответом Жданова. Старик возражать не стал. Будучи сам человеком слова, он понял Кольцова. Фролов тоже поддержал Кольцова, но по другой причине. Пребывание Миронова в Париже, знавшего, кем на самом деле он является, Фролова не совсем удовлетворяло. Мало ли как сложатся обстоятельства в дальнейшей жизни Миронова и как он себя поведет, если возникнут худшие? Фролов стремился застраховать себя и с этой стороны.
Вся вторая половина дня ушла на поиски Миронова и на оформление билетов, благо у Миронова оказался его старенький российский паспорт, который пока еще признавался во всем мире.
Вечером Жданов, Фролов и Болотов заехали за Кольцовым, увезли его в Люксембургский сад, где в маленьком уютном ресторанчике устроили для него прощальный ужин. Говорили хорошие напутственные слова, желали попутного ветра, а от Штральзунда – семь футов под килем.
Путь от Стокгольма до Петрограда был непредсказуем, и каждый, ступивший на него, мог рассчитывать только на везение и удачу. Поэтому Жданов сказал очень короткое напутственное слово:
– Ты, Павел, только там, в Стокгольме, не бравируй. Шведы, конечно, не враги нам, но пока еще и не друзья. Смотри в оба. В случае чего, тогда через Финляндию.
– Во всяком случае, до Швеции уже стали долетать российские ветры. Они подскажут, – добавил Фролов. – Я верю, что тебе и на этот раз повезет. Мне это важно: верить в тебя. А ты не очень надейся на свою удачу. Она расслабляет. Ты все до миллиметра рассчитывай, тогда наверняка повезет.
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ