ДОЛЖНОСТНОЕ ЖУЛЬНИЧЕСТВО
Завтра предстоит допрос начальника Нышского сплавного участка. Этот— не Адо-Тымовский прораб. Нет. Этот как уж. Хитер. Будет выкручиваться, бестия. Так просто показаний не даст. Он и в разговоре был таков. Увертливый, скользкий. Все на подчиненных кивает. Эдакий хитрец! Интересно, успели ревизоры управиться в леспромхозе или нет? Где они сейчас? Может, в Ныше? Надо узнать и о результатах ревизии. Ведь обещали держать в курсе дела, а за все эти дни ни одного сообщения. Почему? Может, ничего отрицательного в работе Адо-Тымовского леспромхоза не обнаружено? Ничего! Ведь обещали сообщать! Хотя ревизия — дело тонкое. Только о доказанных результатах сообщат. А если их пока нет? Возможно, этим и объясняется их молчание?
Аркадий заснул тяжелым сном уставшего человека. И сквозь дрему все еще думал, какие вопросы он должен поставить завтра на допросе начальнику Нышского участка сплава. Ничего нельзя забывать, ни одной детали, ни одного факта. Он мысленно опровергал предполагаемые доводы начальника. И, наконец, уснув, забыл обо всем, что тревожило каждую минуту, каждый час.
Начальник сплавучастка вошел к Яровому гладко выбритый, подтянутый. Пропахший всеми ароматами парикмахерской. Он был в хорошем настроении. Чувствовалось, что недавно он сытно позавтракал, а потому ничто, даже вызов в областную прокуратуру, не мог омрачить его радужного настроения.
Свиридов по-хозяйски оглядел кабинет, выделенный Яровому для работы на несколько дней. И рассмеялся:
— Бедновато живем! Ни ковров, ни дорожек, ни кресел, ни люстр не имеем! А? Плохо! Ведь это учреждение— пуп, центр справедливости и законности всей области! А на что он похож? Ну, скажите вы мне? Никакой солидности! А в этом олицетворении закона — даже вешалок нет! Гвозди! Эхма! За делами об элементарном забываем. О комфорте, уюте; наконец, об обычных удобствах! Ну, разве это хорошо, даже банального зеркала нет. Вот так и я! Всего себя в работу вложил. Без остатка! Горим на работе. А к пенсии дело пойдет — все о себе даст знать. Каждое лишение. Каждая нервотрепка. Ведь даже медики говорят, что нервные клетки у человека не восстанавливаются. Разрушенные однажды они умирают. А с, ними и человек, — ворковал Свиридов, снимая модное, укороченное пальто, оглядывая себя в стекле, прихорашивая черные, кудрявые, как у Беника, волосы.
И впервые Аркадий подметил, что Свиридов и Клещ были очень похожи. Вот только усы поселенца делали разницу. Да костюм. Манера держаться. Но ведь их не приклеишь к паспорту. Следователь вспомнил прораба Адо-Тымово. Возраст, рост, комплекция, лицо — тоже, как с одной колодки с Сенькой. Вот только Муха весь заросший. И борода. Но кто к этому мог придраться! В порту не заставят бриться, чтоб сличить фото предъявителя с личностью владельца паспорта. А сходство явное. И не случайно поселенцы обратились за паспортами именно к этим. Похожим. А бывает ли это сходство случайным? Ведь однотипные люди — большая редкость. И сходство у них зачастую бывает не только внешним, а и внутренним. Его недаром называют идентичностью натур, родственными типажами, однородными характерами. Похожие люди зачастую напоминают друг друга не только образом мышления, проявлениями, поступками, а и судьбами. Эти примеры знала и история. Лишь разные ситуации, обстановка могли изменить похожесть судеб. Вот и этот… Жизнь сложилась иначе, чем у Беника. Стал начальником. Выбился в люди. Но сходство натур, не только внешнее, дало о себе знать. Вот и пошел на преступление. Как однокровок. Значит… Разговор, весь допрос, каждый вопрос нужно строить так, как если бы передо мной сидел не Свиридов, а Клещ. Да! Сам Беник! Его-то я знаю. Сходство не случайно. Неспроста они меж собой нашли общий язык!
— Как добрались? — спросил он Свиридова.
— Ничего. Потихоньку. Поезда наши, сами знаете, не торопятся. Потому за дорогу — пьяные успевают три раза протрезвиться. Усталые— пять раз выспаться, сытые— проголодаться, молодые — повлюбляться.
— А вы? Что вы успеваете? — усмехнулся Аркадий.
— Я? Это уж в зависимости от настроения.
— А на этот раз?
— Спал всю дорогу, как сурок! Как лег днем у себя, так утром едва добудилась меня проводница уже в Южно-Сахалинске, — смеялся Свиридов. И добавил: — Ни телефонов тебе, ни гудков, ни криков. Одно удовольствие выспаться в дороге.
— Вот видите, значит, мой вызов никаких ваших планов не нарушил?
— Зачем? Я люблю в область ездить. Никогда не отказываюсь. Ни одного мероприятия не пропускаю. Служу и делом, и телом.
— Что? — не понял Яровой.
— Всем своим существом работаю. Надо ехать, значит — еду. Не то, что иные. Прикрываются занятостью, а сами из дома нос не высунут.
— Это кто ж?
— Я не конкретизирую. Абстрактно.
— Так вот! И часто вы бываете в области? — спросил Яровой.
— Ежемесячно. Участок наш — в почете. Сами знаете. Ну и мы, следовательно, уважением не обижены.
— В последний раз, до моего вызова, когда были в Южном? — поинтересовался следователь.
— В марте. На совещание вызывали.
— Какого числа?
— Десятого.
— Домой вы когда вернулись?
— На следующий день. А что?
— Чего же не остались еще? Или работы было много? Ведь сплава не было. Зачем спешка?
— Как не было? — сползла улыбка с лица Свиридова.
— Не мне же вам говорить, что ледолом начал работать лишь двадцать пятого марта. Вы это и сами не хуже меня знаете, — сказал Яровой.
Свиридов собрался в пружину. Замолк на время. Потом сказал, усмехнувшись:
— У нас помимо ледоломов полно работ.
— Каких? Уточните.
— Мы хоть и называемся участком сплава, но когда природа напоминает нам, что мы жители Севера, то уж тут мы обязаны изыскивать, да, именно изыскивать занятие людям. И они у нас не сидят без дела. Все работают. И не менее, чем на сплаве. А даже больше. Работу выполняют — первостепенной важности!
— Да, но к чему эту работу, да еще первостепенной важности, сплавом проводить по документам? — спросил Яровой.
— Мое дело — руководить работой участка. А документы — дело подчиненных.
— Да, но под ними стояла и ваша подпись!
— Возможно и стояла, нет времени каждую бумажку читать, их кипами ко мне приносят. Тогда мне некогда было бы делом заниматься — основным, а только читать!
— Значит, не читали? — уточнил Яровой.
— Нет. Некогда было.
— Так. А график продвижения леса по месяцам кто составил?
— Прорабы!
— Но и там ваша подпись.
— Я уже сказал, возможно— передоверил, не проверив. Приеду — разберусь.
— Да, но не прорабы, а вы сказали мне, что в марте у вас был сплав. Что лед взрывали. Ни о ледоломе, ни о запрете взрывов — ни слова не сказали. И даже о том, что два месяца вы не могли спустить в Ноглики ни одного плота. Может, — мне поднять записи нашей беседы? Или вы сами вспомните? — предложил Яровой.
— А какая вам разница? Сплав или нет? Ведь та работа, какой занимались плотогоны, по значимости не менее важна. И выполнение ее оценивалось в сумму, равную сплавным работам. Поскольку производительность была высокой, а результат, я имею в виду суммарный, был равен сплавному.
— Да, но зачем лично вам понадобилось подменять в документах, я имею в виду внутренних, наименование работ? — Ведь первые же проверяющие из министерства рыбной промышленности могли наложить штраф или иное взыскание за нарушение приказа. Они ведь верят не словам, а документам? Искажение отчетности вопреки собственным интересам?
— Да, но здесь я могу отделаться выговором и доказать, что сплавных работ не проводилось. Но, кроме этой комиссии, которая доверяет данным лесников и рыборазводных заводов, стоящих на Тыми, есть другие комиссии, куда как более опасные для нас, нежели названная вами. Существует комиссия по охране труда на участках сплава. Там — одни юристы. Не менее дюжины. Так, вот, если они узнают, что мои плотогоны, а это в основном поселенцы, занимались заготовкой дров, в тайге, то есть выполняли работу, не смежную их профессии, без определенной подготовки и навыков, без инструктирования и элементарных знаний техники безопасности при работах, проводимых в тайге, вот тогда — да! Это уже опасно. Конечно, все обошлось. Но и прошлые ошибки эта комиссия прощать не умеет. К тому же докопались бы и до нехватки катеров. Буксирного и аварийного. И тут уж не выговором, не штрафом, кое-чем серьезным могло пахнуть. Вот так, дорогой вы мой. Меж двух огней и выкручиваемся. Как можем. Потому и приходится от каждой комиссии по-своему отделываться.
— И как часто бывает у вас вторая комиссия?
— Нынче не приезжали. Зато в прошлом году — несколько раз.
— Видно, что плохо требовали, раз до сих пор с буксирными и сопровождающими катерами ничего не сдвинулось.
— Я их не рожаю. Даром не дают. А купить пока не за что. Дыр много, средств мало. На ноги натянем — зад оголится. Зад прикроем — плечи голые. Не все сразу.
— Да, но вот я просматривал расценки по заготовке дров. И сделал подсчет. Оказалось, что каждый ваш плотогон за заготовленное количество дров получил втрое больше, чем ему причиталось согласно расценок коммунхоза. Вашего коммунхоза.
— Ничего не поделаешь. Расценки на заготовку дров низкие, а мы не имеем права допускать, чтобы наши рабочие не по своей вине проигрывали в заработке. Вот и доплачивали им как предусмотрено законом о труде — до среднесдельного заработка плотогонов. И тут моя совесть руководителя чиста.
— Значит, о том, что плотогоны занимались заготовкой дров — вы знали?
— Конечно, знал.
— А почему вы скрыли от меня этот факт? И здесь не хотели говорить?
— А какая разница? Люди работали. Делом занимались. Потом, знаете, у нас так говорят: не открывай юристу душу нараспашку, чтоб не загнать ее в железную тельняшку, — рассмеялся Свиридов.
— Вот вы только что говорили, что суммарно заготовка дров равна сплавным работам. И тут же сказали, что пришлось доплачивать плотогонам.
— Нас все ругают за перерасход заработной платы. Вот и не сказал вам сразу. У нас так считают, что нет дома без убытков, нет углов без прибыли. Но лучший счет и цену должен знать хозяин. И соседу об этом — помалкивать.
— Так что же это за дом и углы? — спросил Яровой.
— Дом — это организация, углы — люди! Простая арифметика! — рассмеялся Свиридов.
— Понял. Только формулы ваши, поговорки, до странного циничны. С чего ж это вы теперь решили раскрыться здесь?
— Хм. А что такого? Я говорю о том, что вам уже и без меня известно, — усмехнулся начальник сплава.
— Верно подметили. Что ж, продолжим. Я хотел бы узнать у вас, давно ли возглавляете сплавучасток?
— Давно. Уже надоело!
— Работали где-либо до Ныша?
— Нет. Сразу после училища речного пароходства сюда направили.
— Где учились?
— В Астрахани.
— В Ныше с первого и по сегодняшний день работали? Не уходили?
— Нет. Ни к чему. Я как камень, что не движется и мохом не обрастает.
— На материке бывали?
— А как же? Конечно. По работе, в отпусках.
— И сколько раз были на материке?
— Часто. Но не считал. Я, говорил вам, люблю ездить.
— Когда последний раз выезжали на материк?
— В прошлом году. Летом. В отпуске был.
— Где именно?
— В Астрахани.
— У вас там родственники?
— Да. А что?
— Позвольте взглянуть на ваш паспорт.
— Возьмите, — протянул Свиридов новехонький паспорт в сверкающей кожаной обложке.
Следователь посмотрел дату выдачи паспорта: десятое апреля… Такое — не случайность.
— Недавно поменяли? А что послужило причиной обмена? — насторожился Яровой.
— Личная причина, — ухмыльнулся Свиридов.
— Уточните.
— Женился я недавно. Вторично. Ну, и решил заменить паспорт, чтобы пятна не было ни в памяти, ни в документах. Вот и обменял. Теперь в него вписана только моя законная половина.
— Ас первой когда развелись?
— Давно.
— А что ж сразу паспорт не меняли?
— Тогда штамп не мешал. А завел вторую жену и неловко стало. Перед нею, дан перед самим собой. Годы все ж не те, чтоб ошибки в паспорте коллекционировать, да и положение обязывает ко многому.
— Со второй женой сколько живете?
— Сколько в паспорте указано.
— Она откуда?
— То есть как откуда? — не понял Свиридов.
— Откуда приехала в Ныш?
— Ниоткуда. Она местная. Наша.
— А первая жена где живет?
— Это меня не интересует.
— Дети у вас с нею были?
— Послушайте, меня руководство об этом не спрашивает. А почему я вам должен отвечать на такие вопросы?
— Потому что я — следователь, — спокойно ответил Яровой.
— Довольно странный следователь, — скривил губы Свиридов.
— Почему же?
— Да потому, что-то женщинами, нашими поселенками, интересовались. Все какую-то искали. По кличке. Имени не стали называть. То теперь — моею жизнью. Бывшей женой. Вы что же это, любитель-утешитель? К жене Беника наведывались. А зачем это следователь потаскухами интересуется? Иль любитель легких удач? Что это вас так тянет на всяких? Или в командировке нет времени найти более стоящую партнершу? — усмехнулся начальник сплава.
— В отличие от вас, я не ищу легких побед и не коллекционирую ни имен, ни штампов. Я — следователь и интересуюсь и задаю вопросы не из праздного любопытства, а лишь те, какие относятся к делу, а не к телу, как у вас. И вот что, вопросы здесь задаю я! И будьте добры вести себя здесь соответственно вашему возрасту, и положению, которые обязывают к серьезному разговору. А сальничать — будете в другом месте, — посуровел следователь.
Свиридов все так же усмехался.
— Так, значит, паспорт вы обменяли, а на материк ездили в последний раз летом прошлого года?
— Завидная память.
— В таком случае, как вы сумели побывать на материке в марте нынешнего года?
Начальник сплавучастка сразу сник. Молчал.
—Я вас спрашиваю!
— Жена бывшая паспорт старый взяла. В отместку.
— Зачем же ей ваш паспорт, если вы сами говорите, что разошлись давно и даже не знаете, где она проживает?
— Разошлись давно, разъехались недавно.
— Предположим. Но зачем ей, женщине, брать билет по вашему паспорту, когда у нее свой паспорт имеется? Да и не выдали бы женщине билет по мужскому паспорту. Сами знаете.
— Вероятно, она его выкинула. А кто-то подобрал и воспользовался.
— Но вы же сами говорили, что паспорт вы обменяли, но не получали.
— Неприятно вспоминать о подлости женщины, с какою прожил много лет.
— Значит, жена украла и выкинула? Так?
— Вероятно так.
— И где она выкинула?
— Это уж у нее надо спрашивать.
— Где? Где она проживает?
— Не знаю. Меня не интересует.
— Имя и отчество вашей жены? День отъезда? — взялся за телефон Яровой.
Свиридов побледнел.
— День отъезда не знаю. Я не провожал. Может, она на Сахалине живет.
— Имя и отчество? — настаивал Яровой и тут же заказал паспортный стол Ногликского отделения милиции.
Свиридов нервно закрутился на стуле. Вытирая потеющее лицо, злыми глазами смотрел на Ярового. Самодовольство, уверенность — словно с потом вышли.
Вскоре зазвонил телефон.
Яровой спокойно взял трубку. Через несколько минут он узнал, что начальник сплава обменял свой паспорт на новый, чтоб, как он объяснил, смыть пятно памяти развода с первой женой. Она уехала из Ныша пять лет назад. Вместе с детьми. И никому не пишет. На алименты не подала. Радовалась, что развязалась с неудачным мужем. И по сей день никто ничего о ней не знает. А Свиридов и не пытался искать ее. Вскоре он нашел себе другую женщину. Жил с нею три года. И только недавно решил вдруг зарегистрировать с нею свой брак и сменить паспорт. Старый он предъявил в паспортный стол и получил взамен новый. Без хлопот и осложнений.
Руки Свиридова впились в край стола и, казалось, готовы были расщепить его, разметать его по осколкам вместе с этим упрямым следователем, что спокойно сидит напротив. Он не остановится. Нет. Он копает на него, на Свиридова. «Этого не запугать, следователь не так прост, каким показался при первой встрече. Он совсем не прост. К упрям. Как жаль, что этот разговор происходит не в Ныше, не там — дома. А здесь, где нет поддержки. Нет ребят. Своих! Плотогонов! Уж там бы мы поговорили», — подумал начальник участка и озирается.
— Как вы оказались на материке?
— Не был я там! Не был!
— А билеты? Это откуда? Они взяты по вашему паспорту.
— Выкрали у меня паспорт. В конторе!
— Вторая жена? — усмехнулся Аркадий.
— При чем она? Украли. Я все перевернул. Контору раньше оставлял открытой. После этого случая — в туалет иду — и дверь закрываю.
— А зачем вам паспорт на работе понадобился?
— Я всегда ношу документы при себе.
— Предположим, выкрали. А потом он как объявился?
— Подкинули!
— Кто?
— Не знаю! Не видел!
— Странно. Ну, при открытых дверях украсть могли. Но как подкинуть сумели при закрытых дверях?
— В форточку бросили. На полу нашел.
— Кого?
— Ясно кого, паспорт.
— Этот забавный анекдот вам рассказала ваша жена? — откровенно рассмеялся Яровой.
— Я говорю так, как было.
— Ну, предположим, что это так. Какого числа у вас украли паспорт?
— Одиннадцатого марта, — выпалил Свиридов.
— Вы точно помните?
— Ручаюсь!
— Подпишите показания, — потребовал следователь.
Начальник поспешно поставил размашистую подпись.
— А теперь уточним. Как вы сами мне говорили, десятого марта вы были в области на совещании. В этот же день вечером, выехали обратно. Прибытие поезда в Ныш не могло быть ранее восьми часов вечера следующего дня. То есть, одиннадцатого марта. В это время работа закончена, никого в конторе не было и вы пошли домой. Лишь на следующий день вы пришли в контору. То есть, двенадцатого марта. Как же паспорт могли у вас украсть одиннадцатого марта в конторе, когда вы там не были?
— Значит, двенадцатого марта украли. Виноват. Спутал.
— Двенадцатого? Но и это исключено. Двенадцатого марта взят билет на самолет. А двенадцатого вы только вышли на работу. Покуда у вас украли, добрались до Южного — тут не менее суток потребуется. А билет взят именно двенадцатого марта.
— Значит, до совещания его у меня выкрали. До отъезда.
— Вот как? Плохая у вас память. Может, получше вспомните?
— Нет. До отъезда.
— Ну, тогда взгляните сюда, вот копия квитанции на место в гостинице. Вот номер вашего паспорта. Уж не скажете ли вы, что там у вас выкрали паспорт?
— И это не так. Паспорт в этой гостинице хранится у администратора до самого дня отъезда. Кстати, и билет, на поезд вам был заказан по паспорту. Вот отметка.
Свиридов сидел, как загнанный. Но нет. Он не дастся в руки.
— А почему вы считаете, что билет взят мною? Ведь на корешке нет отметки из паспорта. Ведь могло быть совпадение. Свиридовых по Сахалину пруд пруди. Почему же им должен быть обязательно я и никто другой? Тем более, что я на материке не был. А другие, возможно, и побывали по делам.
— Да, на Сахалине действительно семьдесят два человека с такой фамилией.
— Ну вот видите, я же говорил! — вздохнул начальник сплава.
— Кроме фамилии, есть еще инициалы! И вот с вашими инициалами из этих семидесяти двух осталось лишь шестеро. Один из них — летчик. Ему билеты не нужны. Полеты— его работа. Но и его маршруты проверены. Второй — бурильщик. И в те дни — его как раз снимали для документального кинофильма. Он в это время поставил рекорд проходки, что подтвердили не только данные вахтенных журналов, а и кинокадры. Третий — школьник. Ему всего восемь лет… Следующий — рыбак. Он находится в районе лова— в Бристольском заливе. Вот уже полгода. И капитан судна подтвердил, что его рыбак ни на минуту не покидал борт судна. Еще один — пенсионер. Болен. И не может самостоятельно передвигаться. Находится и больнице с января нынешнего года. Шестой — вы. Как видите, и это было проверено, — спокойно отвечал Яровой.
Свиридов молча сидел напротив. О чем-то мучительно думал. Аркадий ждал. Конечно, можно было давно предупредить, к чему приведут Свиридова ложные показания. Он может быть признан соучастником или укрывателем возможного преступления. Но нет, пусть этот человек исчерпает все свои возможности, пусть он весь вывернется наизнанку. Пусть увертывается. Это не может длиться бесконечно. Ведь не будь он заинтересован в Клеще— не изворачивался бы. Пусть ищет лазейки.
— Я обронил паспорт в купе, — вдруг доносится голос Свиридова.
— Когда?
— Когда возвращался с совещания из Южно-Сахалинска, — окреп голос начальника участка сплава.
— Тогда почему вы не заявили о потере в адресный стол сразу?
— Некогда было. Работа заела.
— Так, значит, одиннадцатого марта?
— Да. Выходит, так.
— Но почему же пропуск, новый пропуск на вход в порт для участия в комиссии по сдаче леса на заграничные суда, выписан вам тридцатого марта по старому паспорту? Вот копия вашего пропуска, какой вы получили в порту. Взгляните.
— Что вам нужно от меня? Что вы привязались к моемупаспорту?
— Выбирайте выражения, Свиридов, — спокойно ответилЯровой.
— Я не знаю, что вамнужно?
— Я спрашиваю, когда, кому и зачем вы отдавали свой паспорт?
— Я отдавал? Такого не было!
— Ну что ж, давайте будем последовательны. Если вы сами н хотите говорить правду, скажу я. Обо всем по порядку.
Начальник сплава повеселел.
— Давайте, — согласился он.
— Итак, девятого марта утром вы приехали на совещание в Южно- Сахалинск. Поезд прибыл в десять часов утра. Точно по расписанию. А совещание было назначено на два часа следующего дня. И у вас оставалось много свободного времени. Час вы потратил на завтрак в своем излюбленном кафе «Сахалин», за вторым столиком в левом углу. Обслуживала вас официантка, с которой вас связывают интимные отношения. Вот копия счета за ваш визит в тот день. Узнаете?
— Ну, а какое это имеет отношение к моему паспорту? — побагровел Свиридов.
— Слушайте. Вы обещали официантке зайти к ней в тот день вечером. До этого вы неоднократно оставались у нее на ночь. Но на сей раз не пришли. Все дело в том, что выйдя из кафе, вы поехали в управление отметить приезд на командировочном удостоверении.А начальник вашего управления, не зная о связи с официанткой, забронировал вам место в гостинице, куда вы должны были прийти в два часа дня, чтобы получить свое место. Но и вы и я прекрасно знаем, что в этой гостинице у поселяющихся тут же забирают паспорт. А вам он был нужен. И вы поехали в кассу предварительной продаж билетов и купили на двенадцатое марта билет на самолет. До Хабаровска. Вы имели неосторожность зайти в отделение милиции в аэропорту и позвонить в гостиницу, чтобы за вами оставили место так как время поселения в гостиницу истекло, а в кассе предварительной продажи билетов был перерыв. Когда он закончился, вы купили билет и поехали в гостиницу. Там вы встретились со своим другом и изрядно выпили в номере, проспав до утра и забыв про официантку; А она вам несколько раз звонила. Далее, вы пошли на совещание, после которого зашли в ресторан. Потом поехали домой. Вы передали билет тому, кто вас просил о нем. Но отдали вы этому человеку не только билет, а и паспорт. Свой паспорт. Кому он мог понадобиться. У всех свободных людей имеются свои паспорта и в чужих документах они не нуждаются. Кто не имеет документов? Это поселенцы. Далее— кому вы могли дать билет и паспорт? Ради кого рискнуть? Только ради того, кому были очень многим обязаны. Даром вы ничего не, делаете. Тот, кому вы обязаны, такой же! Кому вы могли быть обязаны? Тому, от кого зависело ваше материальное положение и в какой-то степени ваш авторитет. Ну, поскольку вы — руководитель сплава и работаете с плотогонами, а они почти все поселенцы, то он — тот человек, один из них. Кто же именно? Они от вас в прямой зависимости. Но и вы от них зависимы не менее. Плотогоны подчиняются вам, как руководителю. Но абстрактно. Есть у них бригадир. И… Тот, кто держит в руках всех. И плотогонов, и бригадира, и прорабов, и больше всего — вас самого. Он — голова, ум и руки плотогонов. Он умеет работать. Несомненно. Но умеет и шантажировать, вымогать. Ловить на ошибках. И, зная вашу слабость к деньгам, крепко держал вас на этом крючке.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что вы находитесь в зависимости от него.
— Я никому ни копейки не должен.
— Моральный должник. Да и материальный. Вы это знаете не хуже меня. Вот полученные мною сегодня утром результаты ревизии. В них — все. Выявились и приписки, и недовоз леса порту. И пересортица хлыстов. И даже дом, отстроенный вами в Астрахани. Куда вы отправили немалое количество леса. Правда, дом вы продали в прошлом году, когда ездили в отпуск на материк. Круглую сумму выручили. Соответственно выросла сумма на вкладе. А отгрузить этот лес, да и отбирать его для вашего дома помогал вам человек, которому вы покупали билет и отдавали свой паспорт. Он был в курсе ваших дел, всей вашей жизни. И вы боялись его. У вас аппетит, а у него — запросы. И он потребовал компенсации за свое молчание. Лес, отправленный на дом, вы провели нестроевым. Дровами. Но зачем же дрова — на материк отправлять? Ревизия и проследила путь этих кубометров и загадочного вагона. Хороший дом отстроили. Ничего не скажешь. На катер для плотогонов не нашлось. А на дом… Хотя какое вам дело до катера. В нем вам не жить. Приписки давали премии. А из них — половина ложилась к вам на стол. Дом затрат требовал. И немалых. А о них знал и тот, кто получил от вас паспорт и билет.
— Прямо, как в анекдоте! Да неужели вы меня за афериста какого- то принимаете? Чем вы можете доказать ваши слова.
— Повторяю. Актом ревизии, который я получил сегодня утром. В нем — о доме, о материалах. О прочем же — я сам узнал.
— Откуда вы взяли официантку? Вы хотите скомпрометировать меня!
— Не я, вы сами себя скомпрометировали. Я вам говорил, что она неоднократно звонила в гостиницу. Назвалась и оставила номер, по какому просила позвонить. Я с нею беседовал. И, как видите, уточнил ваше времяпрепровождение. О покупке билета — я вам сказал. Так где анекдот?
— Я никому не давал паспорт.
— Тогда объясните, зачем летали на материк?
— Не летал.
— Но ведь билет не сдан. Он использован. И не говорите, что вы его потеряли. С билетом, но без паспорта пассажира не подпустят к самолету. Ни вас, ни любого другого.
— Никакого билета я не брал!
— Вот протокол опознания вашей личности по фотографии дежурившим в это время в комнате милиции сотрудником.
— Ну и что, он мог спутатьменя.
— Опознала вас и кассир, продавшая билет. Тем более, что вы, кажется, приглашали ее на этот вечер в ресторан. Но потом не пришли по забывчивости. А она помнила. Потому спутать вас с кем-то другим — не могла.
— Женщин я люблю, что скрывать. Они — моя слабость. Но кто из мужчин не терял из-за них голову? Все мы — немного их жертвы.
— Да, но по вашему билету вылетал мужчина. И голову вы потеряли на этот раз не из-за женщины. Не они тому виною.
— Ох, и въедливый вы человек, право. Какой-то дом! Да, у меня на материке отцовский дом действительно был. Продал я его. Как единственный наследник. Поскольку жить в Астрахани не собирался.
— Да, дом действительно был. Вы его продали десять лет назад. А новый — в прошлом году. И, если б не он, не пришлось бы паспортом откупаться. Насел Беник. Шантажировать стал.
— От него никакими уговорами не отделаешься. Но паспорта я ему не отдавал.
— А чем откупились? — не отставал Яровой.
— Не откупился. Пригрозил. Он и отстал.
— Ас чемприставал?
— Да со всякой чепухой.
— Какою именно?
— Просил, чтоб я его на несколько дней… забыл.
— Как — это?
— Ну забыл, вроде его у меня и не было.
— Зачем?
— Бабу завел.
— Где?
— Их у него, как у кота в марте. Не счесть. Кобель редкий. Какую не лапал? Всех! И откуда столько прыти! Не молодой уже, а на всех его хватает.
— А ради какой забыть просил?
— Мало ль у него красоток? Если их всех, его краль, в ряд поставить, он по ним в Москву мог спокойно дойти. С самого Сахалина. Что ни ночь, то новую бабу по камышам тискает. Всех, девок в селе перепортил. Не мужик — черт. Откуда столько силы, берется? За ночь по три-четыре штуки имеет. Прямо зависть берет, — наглел Свиридов, выйдя на менее опасную, как ему казалось, тему.
— Ну, а почему «забыть», да еще на несколько дней? — напомнил Яровой.
— А черт его знает.
— Ладно, Свиридов, давайте по порядку. Когда он вам сказал, чтоб вы его забыли на несколько дней?
— Зимою.
— А конкретнее?
— В феврале.
— Причину как объяснил?
— Так понятно и без слов. У него, у шельмы, одно на уме — баб потискать. Говорят, что у некоторых баб бывает половое бешенство, так вот у Беньки оно — на сто раз помноженное.
— Ну, а почему на несколько дней?
— Видать, какая-то несговорчивая попалась. Он и решил обломать.
— Ладно, хватит сальничать, — поморщился Яровой и спросил: — Что вы ему на это ответили?
— Пригрозил.
— Чем?
— Сообщить куда следует.
— А он?
— Отстал.
— А билет? Вы кому его удружили?
— Не знаю, о чем вы это, не покупал я билет в аэропорту нынче. Не ездил никуда. Никакого паспорта никому не отдавал. Зачем мне рисковать своим положением? Ведь я не молод, чтоб на такое пойти, а потом начинать все сначала.
— Страх заставил. Страх быть изобличенным во всех махинациях, вот и согласились. Деваться некуда стало. А Беник — клещ не только со своими, а и вас крепко в руках держал. Все время вы под напряжением жили. Так все ж, как вы согласились отдать паспорт свой? Под процент, под молчание или за услугу?
— Как вы смеете меня оскорблять?
— Я спрашиваю…
Свиридов, изобразив вначале возмущение, вскоре приуныл. А потом сказал, вздохнув:
— Сам последние штаны отдал бы, чтоб от этих поселенцев отделаться.
— Что ж, просто так, за красивые глаза ему свой паспорт отдали?
— На кой черт мне его глаза! Он не баба!
— Понятно и без слов. Ну, так как это случилось? — настаивал Яровой.
— Как? Вы же знаете, жена у него скурвилась. Как говорят, две бляди один грех не поделили. Но тут — дите. Бенька, он хоть и прохвост, и потаскуха, а сына любит. К тому ж — мужик! Его все село жалело. Кто из-за наставленных рогов, кто из солидарности сочувствовал. Мне его, как человеку, жаль было. Да и сказалось это на мужике. Вроде как наполовину умер поначалу. А потом во все тяжкие пустился. Но вскоре одумался. Стал деньги на книжку класть. Для сына. И с бабами всерьез не путался. Все остерегался. Для сына себя берег. А потом как-то подошел ко мне и говорит: «Не могу больше так жить. Надо сына пристроить. В надежные руки. Не могу видеть, как он с этой шлюхой за руку ходит. Ну, чему она его научит? Помоги мне! С сыном. Дай я поеду, присмотрю ему надежные руки». Сказал, что у него на материке сестра имеется. Хороший человек. С положением, при должности. Помоги, говорит. Мол, под опеку сестры мальчонку пристроить, надо. Ну, скажите, у вас сердце не дрогнуло бы?
— Вы продолжайте, — сказал Яровой.
— А я вижу, как его бывшая баба, совсем скрутилась. Ребенок — голодный целыми днями. Ни приличного пальто, ни ботинок. Всю зиму без рукавиц. Синий, как цыпленок. Сердце кровью обливается, глядя на него. Ну, и согласился я помочь мужику. Предложил ему вызвать сюда его сестру. Чтоб сама все увидела, своими глазами. И тут на месте все утрясти. Передать ей мальчишку с рук на руки. И делу конец! Хотелось поглядеть — к кому дите попадет. Чтоб из огня, да не в полымя. Но Бенька сказал, что ему надо сначала самому все посмотреть. Разнюхать обстановку. Стоит ли вообще об этом речь заводить. Я его и отпустил. Но не из выгоды! Из жалости. Как к человеку. К мужику! К отцу, в конце концов!
— А что ж сразу-то не сказали?
— Так я ж знаю, что не имел права отпускать поселенца на материк. Да вы, как я вижу, уже и за меня крепенько взялись. Все мое исподнее наружу вывернули. Всех баб, с кем был и не был — допросили. А зачем мне такое удовольствие? Жаль стало. За это готов отвечать. Но в другом — не виноват.
— Когда он вернулся? — спросил следователь. Двадцать
седьмого. А
обещал? Числа тридцатого.
— Что сказал о сестре?
— Что у нее своих двое, а квартира маленькая. И еще, что муж сестры ему не понравился. Уж очень любит выпить. И злой человек, Что холодно и неуютно будет там его сыну. Вот и все. Отпал вариант.
— Ну, а еще какие перемены вы в нем заме — или?
Никаких. Совершенно?
Ручаюсь. А паспорт почему сменить реши — ли? Я ж знаю, что он — кобель.
— Ну и что, а при чем тут документ?
— Мог какой-нибудь показать. Или засветиться где с родней. Или родня, а я ее не знаю, паспорт видела. Начнут всякое думать. Ну, и решил сменить на всякий случай.
— Родни у него нет.
— Как нет?
— Сестра была. И муж у нее был. Да умерли они. Она— на Камчатке. Почти четыре года назад. Двое детей осталось. Это верно. Их чужой человек растит. И Беник прекрасно о том осведомлен. Он гам поселение отбывал. Сестру своими руками хоронил.
— Не может быть! — подскочил Свиридов.
— Вы сомневаетесь. Но к чему мне вас вводить в заблуждение? Мне ваш паспорт не нужен! Свой имею.
— Нет! Но это, это безумие!
— Что именно?
— Он же к сестре ездил!
— У него, я вам уже сказал, была одна сестра. Она умерла. Вторая — умерла ребенком, когда сам Беник мальчишкой был. А ездил он не к сестре. Солгал он вам.
— Как же это? Мне! На самом святом врать?! Подлец! А я-то хорош, выкручивался тут! Выдумывал! Защищал этого негодяя! Не хватило ему местного бабья. Поехал еще приключения на задницу искать! И на мою голову! А я-то поверил! Идиот! Зачем я такой дурак? Но кто же мог знать? Разве можно было сомневаться? Но нет! Нет! Это уж слишком…
Начальник сплава схватился за сердце, побелел. И рухнул на пол без сознания.
…Яровой потом говорил с ним. Недолго. Свиридов резко изменился. Он больше не уклонялся от показаний, не лгал. Сжато, четко рассказал все. Припоминал каждую деталь. И, озлившись на Беника, а заодно и на себя, теперь говорил, не скрывая ничего:
— Я вижу, вы располагаете весьма подробной информацией. И знаете гораздо больше, чем я могу сказать. Но моя вина в моей доверчивости. Где связано с работой — наказанием не обойдут. Но я не хочу, чтоб на мою шею чужих собак вешали, чужие грехи. С меня своих ошибок хватает. Пишите подробно мои показания. Л на те— внимания не обращайте. Я поверил. И, возможно, в этом, моя самая большая вида перед его ребенком. Пишите.
Аркадий едва успевал записывать показания Свиридова. Вопросы задавать было некогда. Начальник Нышского сплава торопился, чтоб не забыть ни одной детали.
Расстались они поздним вечером.
— Вы меня не предупреждайте о неразглашении следственных тайн. Я знаю. И поверьте, что не скажу ни слова. И, если останусь на своей должности, а вам придется приехать в Ныш, окажу всяческую помощь и поддержку по первому же вашему слову. И без слов. Кстати, на милицию нашу особо не рассчитывайте. Они не имеют опыта. Их любой поселенец проведет. Вон с подписью, например. Они при поселенцах подделывали подпись за своего начальника, через стекло, а мои увидели и переняли. Подписи Беньки на всех документах во время его отсутствия — через стекло переводили. Скрывали от милиции его отсутствие, научившись этому у милиционеров. Так-то, дорогой вы мой…
Свиридов ушел, слегка покачиваясь от пережитого. А Яровой еще долго перечитывал его показания. И первые, на какие начальник сплава просил не обращать внимания, и последние… Ошибся ты, Яровой, насчет сходства типажей. Свиридов все же — далеко не Клещ.
Завтра предстоял допрос мастера порта. Непосредственного руководителя Владимира Журавлева. Надо бы подготовиться. Обдумать. Но как? Усталость валит. Она сильнее разума. Сильнее человека.
Утром едва Яровой вошел в кабинет, дверь приоткрылась и в проем вошел мастер Ногликского порта. Он тихо прикрыл за собою дверь, так же тихо прислонился спиной к стене. Поздоровался.
— Вы надолго меня вызывали?
— Это зависит от вас. Как сложится наш разговор, — ответил Аркадий.
— Я слушаю, — подвинулся мастер ближе к столу. Вы при нашем разговоре в Ногликах сказали мне, что свой отпуск провели у родственников. Здесь. На Сахалине. И на материк не выезжали в нынешнем году.
— Да, не выезжал. Был в Аниве. А что?
— Как же получилось, что вы брали билет до Москвы. И в то же время остались на Сахалине? Хотя взятый вами билет был использован?
— Позвоните в Аниву. Узнаете, что я там был, — спокойно отвечал мастер.
— Но не могли же вы быть одновременно и на материке, и в Аниве у родственников. Что-то одно. Так где вы были в марте?
— В Аниве, — тем же спокойным, тихим голосом отвечал мастер.
— А кому брали билет до Хабаровска?
— Не брал.
— Вот корешок билета на ваше имя. Взгляните.
— Я не был на материке нынче. Не до тогобыло.
— Кому взяли билет? Вы? Сами? Кому давали паспорт свой.
— Я никому не давал паспорт.
