Глава 54
В связи со смертью тети, родной сестры отца, Лариса вместе с Душманом приехала в Тузово на ее похороны.
После похорон Лариса осталась дома у двоюродной сестры Любы, чтобы помочь помыть и убрать посуду после поминок.
Душман, видя, что жена в его помощи не нуждается, уехал домой к Леснику. Они еще не успели перекинуться и десятком слов, как в одиннадцатом часу к дому подкатила зеленая «шестерка», в кабине которой, кроме водителя, был один пассажир, который, выйдя из машины и подойдя к металлическим воротам, постучал по ним кулаком.
Лесник, выйдя во двор на лай собаки, открыв дверь ворот, увидел мужчину лет тридцати четырех, коренастого, плотного телосложения, внешне похожего на штангиста или борца. Мужчина, увидев Лесника, улыбнулся ему, показав красивые зубы. Поздоровавшись, он сказал:
— Если не ошибаюсь, то передо мной Виктор Степанович собственной персоной?
— Допустим! — выжидательно согласился Лесник. — Чем обязан вашему визиту и с кем имею честь беседовать? — строго и официально спросил он.
— Понимаешь, — сразу переходя на ты, начал посетитель. — Не уличный разговор предстоит между нами.
Если пригласишь в дом, там его и продолжим.
Не зная гостя, не зная зачем он пришел, но вместе с тем нисколько его не остерегаясь, Лесник, пожав плечами и с безразличием в голосе, ответил:
— Если так настаиваешь, то проходи.
Загадочного гостя Лесник провел в комнату на первом этаже, усадил в кресло, сам сел напротив него на диване.
— Слушаю! — заинтригованно потребовал он.
Получив разрешение, гость не спеша закурил сигарету и стал излагать мотивы своего визита:
— Мои ребята контролируют часть города. В том числе и ту, где мы сейчас находимся. Они мне сообщили, что у нас поселился вор в законе. Я решил нанести ему визит, тем более что он меня навещать не планирует.
Как, мои действия одобряешь?
— Не только одобряю, но и считаю смелыми, — в душе успокаиваясь, пошутил Лесник, убеждаясь, что настоящая встреча ему никакими неприятностями не грозит.
— Как насчет знакомства, не возражаешь? — прервал его мысли гость.
— Почему нет, конечно да! — вновь пошутил Лесник.
— Зиновьев Аркадий Игоревич, — представился гость.
— Если не ошибаюсь, кличка Туляк, — улыбнувшись, показывая свое расположение к нему, добавил Лесник.
— Значит, немного обо мне наслышан, — довольно произнес Туляк. — Я тоже узнал через ментовку, что твоя кликуха Сарафан.
— То кликуха моей молодости, сейчас она осталась только для службы ментам. Сейчас в кругу друзей у меня другая, которую ты узнаешь, когда мы с тобой познакомимся поближе.
— Знаешь, разговор по сухому плохо клеится. У меня в тачке приготовлен и выпивон, и закусон, — предложил Туляк.
— Такое добро мы тоже имеем, что надо, найдем в доме, — поняв намек, сообщил Лесник.
Поднявшись на второй этаж, они прошли на веранду, где сидел Душман. Лесник познакомил его с Туляком.
— Я смотрю, вы там внизу тихо воркуете, думаю, не буду им мешать, если надо — позовут. Как время до выпивки подошло, и я понадобился, — пошутил Душман.
Лесник попросил Полину Геннадиевну, чтобы она приготовила и подала им туда на стол выпить и закусить, шепнув ей на ухо:
— Геннадиевна, не скупись, гость того стоит.
В процессе застолья и перекрестных бесед Лесник понял, что в лице Туляка имеет цепкого и шустрого малого, конечно, в масштабах города, со своей кодлой, имеющего вес больше всего в виде физического воздействия на своих противников, но практически не умеющего делать деньги. Душман, лишенный дипломатии больше, чем Лесник, так и сказал прямо ему в глаза:
— Учить тебя сейчас не буду, а если желаешь пройти у меня в моей вотчине практику и получить опыт, то бери пару своих расторопных хлопцев и приезжай ко мне в столицу, обучитесь необходимому, а опыт потом придет. Только учти, будете жить в гостинице. Мы тебя почти не знаем, и я не хочу, чтобы ты о нас преждевременно знал больше, чем мы считаем нужным тебе сейчас открыть и сказать.
Туляк понял, что имеет дело с птицами более высокого полета, чем является он сам, а поэтому не пытался перед ними «рисоваться» и с благодарностью принял приглашение Душмана.
— Когда ты у него побываешь в гостях, то тебе здесь легче будет управлять своим хозяйством, — подтвердил Лесник слова Душмана.
— А ты мне тут не поможешь? — наивно поинтересовался Туляк у Лесника. Своей просьбой он вызвал непроизвольные улыбки Лесника и Душмана. Туляк хотел обидеться на них, но Душман, дружески похлопав его по плечу, пояснил:
— Виктор Степанович нашей грязной работой не занимается, у него свой фронт работ, который, правда, в последнее время он запустил.
Обращаясь к Душману, Лесник сообщил:
— У Туляка в ментовке есть свои люди, и он знает, что я медвежатник, но только зеленый змий немного наступил ему на память.
Теперь и Туляк сам заулыбался, поняв несерьезность своей просьбы.
— Я сказал тебе о своей профессии только потому, чтобы ты не просился ко мне в ученики, — сообщил Туляку Лесник улыбаясь. — Я сюда приехал как в тихую гавань, но не только никому не хочу перебегать дорогу, но и воду мутить.
— Однако крестинами сына ты привлек к себе внимание многих, — сделал ему замечание Туляк.
— Чем я так привлек внимание ваших многих? — беспечно спросил Лесник.
— Такой кодлой были в ресторане, что на улице машинам места не хватало, а кроме коньяка и шампанского на столах других спиртных напитков не было, официантки ресторана по сей день ахают.
— Да, кум, кутанули мы тогда клево, — выразил свое мнение Душман.
— Крестины сына тогда для некоторых из нас были только поводом, за которым состоялась деловая встреча.
— Кум, ты не того? — покрутив пальцем около виска, прервал Лесника Душман замечанием, что он может проговориться о сговоре на покупку бриллиантов.
— Того, того, не бойся, — успокоил его Лесник. — Я хочу сказать нашему дорогому гостю, чтобы он не обижался на то, что я сейчас скажу. — Я у ментов на особом учете, они все время меня контролировали, ограничивали в передвижении, свободе, — приставив пальцы к горлу зло констатировал он, — и только недавно с меня был снят административный надзор, поэтому, чтобы не привлекать внимания легавых к нашим персонам, чтобы не светиться и не иметь сексота у себя на хвосте, мои встречи с тобой будут только по крайней нужде, контакт будем поддерживать по телефону.
— Будет глухо, как в танке, — соглашаясь с мнением Лесника, заверил его Туляк.
— Какой там танк, — усмехнувшись, возразил Лесник, — когда твоя «шестерка» стоит около моего дома, а ты — у меня.
В процессе беседы они «раздавили» две бутылки коньяка, Лесник открыл уже третью бутылку и разлил по рюмкам коньяк.
— Ну так что, разбегаться будем? — осторожничая, предложил Туляк.
— Если понимаешь ситуацию, — икнув, произнес Лесник, — и не обижаешься, то давай на коня и в шуршу.
Когда они расставались, то Душман сказал Туляку:
— Оставь мне свой номер телефона, за день до отъезда домой позвоню, встретимся в поезде, билеты на поезд беру на себя.
— Своей конспирацией вы перегибаете палку, — выразил свое мнение Туляк.
— Доживешь до наших лет, будешь думать иначе, — возразил ему Душман. — В нашем деле дисциплина такая же необходимость, как и профессиональные навыки.
Не выходя на улицу, Душман и Лесник во дворе простились с Туляком. Возвратившись назад, Лесник, сев за стол, стал есть. Глядя на опустевший от закуски стол, Душман заметил:
— На хрена мы ему такой королевский стол и прием сделали?
— Надо, Тарас! — отрываясь от еды, ответил Лесник. — Я же не буду со всей его кодлой выяснять отношения. Вот он съездит к тебе, ухватит кое-что и пускай пашет на здоровье, как получится, сам будет отвечать за свои подвижки, но к нам никаких претензий, тем более не мы его, а он нас нашел.
— На сегодня он нам задолжал за угощение, может быть, когда понадобится, отработает, — развил мысль Лесника Душман.
— Толково рассуждаешь, Тарас, но хватит трепаться, давай лучше хорошо порубаем, — вновь приступая к еде, предложил Лесник.
— Мне бы твои заботы, — весело отказался Душман.
— А у тебя какие? — удивился Лесник.
— С похоронами тети так на душе неприятно. Сейчас приду домой к Любашке, а они с Ларисой, наверное, продолжают панихиду разводить.
— Все мы там будем, она достаточно долго пожила, своей смертью умерла, так чего скулить?
— У Ларисы из родни одна тетя была, и та умерла.
— Так Любашка, двоюродная сестра, осталась, — возразил Лесник, перестав «рубать».
— Я ей то же самое говорил…
Разговор о смерти тети Ларисы между ними продолжался до самого расставания.
Глава 55
Когда Душман вместе с Ларисой приезжал на похороны ее тети, то Леснику понравился на его пальце перстень, который ему был сделан знакомым ювелиром по индивидуальному заказу. Тогда же Душман пообещал свести его со своим ювелиром, который сделает ему перстень, какой он пожелает. О своем желании иметь красивый перстень с бриллиантом и предполагаемой поездке в Москву Лесник сообщил Альбине, которая тоже загорелась желанием поехать с ним, чем он был доволен, так как из-за нелетной погоды им пришлось ехать в столицу поездом и у них появилось немного свободного времени, которое вдвоем было легче коротать.
Как обычно, они, закупив полностью купе, закрывшись в нем, легли отдыхать. Где-то часов через семь после отправки поезда от их станции в дверь кто-то постучал. Открыв дверь, Лесник увидел проводника кавказской национальности, вероятнее всего, армянина, так как поезд был по маршруту Ереван — Москва. Проводник, как давно решенную задачу, сообщил:
— Вам придется потесниться, — пропуская в купе мужчину и женщину с вещами.
Загородив своим корпусом новым пассажирам дорогу в купе, Лесник спросил проводника:
— А разве у них есть билеты в наше купе?
Тот озадаченно заморгал, не ожидая такой «наглости» от пассажира.
— Вы что думаете, только вы хотите ехать, а другие нет. Заняли вдвоем целое купе и довольны, а людям присесть негде.
— Ты нам, хапуга, лекцию не читай. Купе действительно нами полностью закуплено для себя, но не для тебя.
Если ты решил на них подзаработать, то уступи им свое купе, а сам иди в тамбур или в туалет.
— Тогда продайте им свои лишние билеты, — предложил сконфуженный проводник.
— У меня с женой медовый месяц, и если ты желаешь нам его испортить, то выкупай билеты по их стократной стоимости. — Повернувшись к Альбине лицом, которая все время благоразумно молчала, он сказал:
— Как некоторые проводники обнаглели: за чужой счет хотят быть добренькими, да и денежки себе в карман не забывают крохоборские положить.
— Так они не должны брать в вагоны пассажиров без билетов, — сообщила она ему.
— Ты понял, что жена сказала? — вытесняя проводника от двери, «ласково» произнес Лесник, который был в трико и майке, и, безусловно, увиденные проводником наколки на теле строптивого пассажира тоже кое-что ему поведали.
Обращаясь к попутчикам, Лесник произнес:
— Вы извините нас за такое поведение, но если мы закупили полностью купе, то нас побудили определенные причины, о которых не хотелось бы с посторонними, чужими людьми делиться, а поэтому те неудобства, которые возникли у вас, прошу не относить на наш счет. — Сердито блеснув глазами в сторону проводника, он добавил:
— Если ты еще раз нарушишь мой покой, то я тебе такой прием в столице устрою, что ад покажется тебе раем.
Лесник решительно закрыл дверь купе перед носом проводника. Альбина, ласково обняв мужа за плечи и заглядывая влюбленно ему в глаза, пошутила:
— Где ты только так насобачился отчитывать прохиндеев? Я лично так не могу.
— А тебе и не надо встревать в такие разговоры: дрязги женщину не украшают.
— Они никого не украшают, — заверила его Альбина.
Получив отпор, проводник, постояв у двери их купе, подумав, обобщив увиденное и услышанное, посчитал за лучшее оставить «строптивых» пассажиров в покое и ушел, уведя клиентов к себе в купе, где, набравшись сил и выбрав новую жертву, ринулся отрабатывать полученные от безбилетных пассажиров деньги.
Балуясь, лаская друг друга, отдаваясь любви, Альбина и Виктор действительно проводили время в дороге как молодожены. Порой, устав друг от друга, они, лежа на постели, не спеша и спокойно перебрасывались отдельными фразами. По автономной радиосети поезда они услышали объявление: «В седьмом вагоне, в четвертом купе пожилому человеку срочно требуется медицинская помощь. Если среди пассажиров есть врач, то бригадир поезда убедительно просит его откликнуться на вызов и поспешить на помощь. Надеемся на ваше сознание». Данное объявление было объявлено дважды.
— Что будем делать? Пойти? — задумчиво спросила Альбина мужа.
— Смотри, как хочешь, мне до фени, — небрежно произнес Лесник, скучающе смотря в окно.
— Все равно мне сейчас делать нечего, — напомнила она ему.
Поняв намерение жены и в общем-то не возражая, Лесник небрежно бросил ей:
— Возьми нашего козла, — имея в виду проводника вагона. — Пускай он туда и обратно тебя проводит, а одна не ходи, — поставил он условие.
Быстро одевшись, Альбина достала из чемодана миниатюрный медицинский портфель, с которым редко когда расставалась, особенно в дороге, и вышла из купе.
Прошел примерно час с момента ее ухода. Лесник уже начал волноваться из-за ее долгого отсутствия, но не решался идти разыскивать, так как боялся оставлять в купе без присмотра огромные ценности. Альбина вернулась назад через полтора часа в сопровождении двух мужчин средних лет и пожилой женщины армянской национальности.
Поздоровавшись с Лесником, в присутствии его еще раз поблагодарив Альбину за помощь, они поспешно ушли.
— Между прочим, давали мне за работу стольник, — с гордостью сообщила она. — Но я отказалась.
— Чего так? — удивился Лесник, зная, что жена очень и очень неравнодушна к деньгам.
— Что я — нищая, чтобы унижаться перед ними из-за такой мелочи, — удивила она его своим ответом.
— И то верно, — согласился Лесник спокойно. — Чего у них там стряслось?
Альбина, положив портфель в чемодан, сообщила:
— У мужа старушки, что приходила к нам, инфарктное состояние, а она с сыновьями потащила его в дорогу.
Если бы не я и моя своевременная помощь, — постучав указательным пальцем по носу мужа, как бы вразумляя его, с гордостью сообщила она, — его уже на следующей станции выносили бы ногами вперед. Пульс едва прощупывался, сердце останавливалось, пришлось сделать укол.
— Ты у меня молодец и к тому же цимус, — целуя наклонившуюся к нему Альбину, сделал он ей комплимент.
— Похвали, похвали на свою шею, возьму и зазнаюсь, — беззаботно засмеялась она, довольная жизнью, мужем, всем происходящим.
Минут через тридцать после возвращения Альбины в их дверь раздался требовательный стук. Открыв с недовольством дверь, Лесник увидел прежних мужчин, но вместо старушки с ними была молодая женщина. Они занесли в купе и поставили на стол пятилитровую бутыль, оплетенную ивовыми прутьями.
— Эту бутыль коньяка отец просил передать тебе, красавица, в знак благодарности за помощь, и мы тоже тебя за это благодарим, — сказал старший из пришедших мужчин с седеющими висками.
Поправляя бутыль на столе, более молодой мужчина сообщил:
— Это коньяк — высшего качества. Армянский!
— Мне неудобно брать ваш подарок, — засмущавшись и покраснев, призналась Альбина, довольная оказанным вниманием.
Лесник молча слушал. Ему тоже было приятно, что жене оказан такой почет.
— Когда подарок дается от чистого сердца, от него нельзя отказываться, — заметил старший из мужчин.
Подошедшая к Альбине женщина, поцеловав ее в щеку, сказала:
— Спасибо тебе за папу. У тебя легкая рука и чистая душа. Дай Бог здоровья твоим родителям и детям, — посмотрев на Лесника, она добавила, — и вам с мужем.
Лесник, слушая хвалебные оды гостей в адрес жены, искренне позавидовал ей, что не он был на ее месте.
— Мы ваш подарок принимаем, — решил прервать пререкания Лесник, — но тогда в обязательном порядке мы все вместе должны выпить за здоровье вашего родителя.
Его предложение гости встретили единодушным одобрением. Лесник убрал со стола принесенный подарок, достал из чемодана и поставил на стол две бутылки «Большого приза». Они познакомились поближе, оказалось, старшего из мужчин звали Ашотом, младшего — Борисом, женщину звать Галиной. Ашот, взяв бутылку коньяка в руки, цокнув языком, как могут цокать только кавказцы, сказал:
— Такой божественный напиток и не попробовать будет грешно.
Альбина, достав сумку с продуктами, быстро приготовила на стол сухую закуску. С общего согласия роль тамады взял на себя Ашот, который в ней побывал, по-видимому, не одну сотню раз. Он произносил такие витиеватые тосты, столько было в них мудрости и смысла, за которые не выпить одну, другую рюмочку спиртного было бы кощунством.
— Хорошие у тебя, Ашот, тосты, — похвалил Лесник, — хоть записывай.
— Виктор! Друг! У нас на Кавказе принято произносить не менее тридцати тостов, за которые, если сидящий за столом не выпьет спиртное, то сильно обидит друзей.
— Разве можно столько выпить спиртного? — удивилась Альбина.
Услышав ее вопрос, Борис пояснил ей:
— Притом никто не имеет права подниматься и выходить из-за стола без разрешения тамады.
Галина, видя, что застолье может продлиться до бесконечности, сказала тамаде:
— Ашот, сегодня не тот случай, чтобы произносить все тосты. Надо идти к отцу, как он там, и может быть, мы надоели добрым людям.
— Галя, не говори глупости, — урезонила ее Альбина. — Мы готовы ехать с вами до самой столицы.
Ашот, задумавшись, сказал Борису:
— Пойди к проводнику, скажи ему, чтобы он принес кофе или чай, и мы пойдем к себе.
Галина, обращаясь к Альбине, улыбаясь сообщила:
— Свекровь специально послала меня с ними, чтобы они здесь не засиделись. Мужиков только оставь наедине с бутылкой, так они тогда готовы все забыть.
Ашот что-то сказал ей на армянском языке сердито, после чего Галина замолчала и развивать свою мысль дальше не стала.
Выпив, кто по одному, кто по два стакана чая, гости простились с хозяевами купе и ушли. Перед тем как расстаться, Альбина напомнила им:
— Если вашему отцу станет плохо, то не стесняйтесь и обращайтесь ко мне за помощью.
— Дорогая Альбина, мы теперь только на тебя будем надеяться, — уважительно принял ее предложение Ашот.
Убрав со стола остатки закуски, бутылки, Альбина легла отдыхать, тогда как ее муж уже давно уснул и беззаботно похрапывал. Повернув его на бок, поцеловав в щеку, она, блаженно потянувшись в постели, вспомнила, как ее сегодня хвалили, улыбнувшись, довольная собой, она тоже быстро уснула.
Прибыв в столицу, поезд еще несколько десятков минут тянулся по городу, подкрадываясь к вокзалу. Виктор и Альбина, приготовив свой багаж, были готовы покинуть свой кратковременный приют, а поэтому скучающе посматривали в окно.
В открытую дверь купе, запыхавшись, забежал Борис, который, поздоровавшись, передавая Леснику записку, сказал:
— Тут наш адрес в Ереване. Мама с папой сказали, что вы для нашей семьи теперь будете всегда желанными гостями.
Виктор с Альбиной поблагодарили его за приглашение, после чего Альбина поинтересовалась:
— Как здоровье вашего папы?
— Боюсь сглазить, но пока терпимо, — ответил Борис. Попрощавшись, он также быстро удалился.
Когда, наконец, поезд остановился и Виктор с Альбиной вышли на перрон, то там увидели встречавших Тараса, Ларису и Арбата. Оживленно переговариваясь между собой, они прошли к платной кооперативной стоянке автомобилей, где стояли автомобили Душмана и Арбата. Стоя у машин, они оживленно делились своими последними новостями, которые на потом считали откладывать нельзя.
Лесник увидел, как клиент Альбины вместе со всем своим семейством медленно проходил в отдалении. Он, кивнув Тарасу на процессию, сказал:
— Семья сапожников из Еревана пригласила нас к себе в гости, дали свой адрес, вдруг придется поехать туда, могут пригодиться, давай подкинем куда им надо!
— Давай! — беспечно согласился Душман.
Лесник, окликнув дорожных попутчиков, предложил им свои услуги, которые с нескрываемым удовольствием их приняли. Рассадив попутчиков по машинам, Арбат, взяв у Ашота конверт с адресом родственников, проживающих в Москве, стал прокладывать маршрут. Недоразумение, почему родственники не встретили гостей на вокзале, выяснилось лишь на месте. Попутчики своим родственникам в Москву дали телеграмму о встрече их по адресу, в котором забыли указать к номеру дома букву «А», а поэтому телеграмма надлежащему адресату и не попала.
Говорить, какая бурная и доброжелательная встреча произошла у встречающих и приехавших армян, все равно что ничего не сказать. Едва прорвав силовое окружение гостеприимных армян, отказавшись от приглашения погулять вместе, объяснив это своей занятостью, они уехали домой к Тарасу и Ларисе.
На другой день, заполучив в свое распоряжение машину, Альбина с Ларисой стали колесить по магазинам столицы, к слову сказать, купить им там ничего стоящего не удалось, но за день беготни они чертовски устали.
Отвязавшись от жен, Тарас с Виктором съездили домой к ювелиру, где Виктор из своего материала заказал перстни сожительнице Бороды, жене и себе. Борода носить перстень с бриллиантом отказался. Заказывая себе перстень, Виктор поставил условие ювелиру, чтобы под бриллиантовым камнем тот выполнил ему тайник. Отдав заказ, они покинули ювелира.
— Зачем он тебе понадобился? — полюбопытствовал Тарас.
— На всякий случай, сыпану из него кому надо в стакан снотворного или еще чего — и никаких проблем, — открывая окно в машине, поведал Виктор.
— Ну ты даешь! — удивился Тарас, засмеявшись. — С тобой не соскучишься. Теперь тебя надо остерегаться.
— Что нам с тобой делить, Тарас? — успокоил его Виктор. — В будущем, смотришь, еще и сватами станем.
— Я об этом тоже подумывал, — довольно поддержал его Тарас.
— Мы, взрослые, можем договориться насчет своих детей, а вот как наши сопляки посмотрят на наш сговор?
— Вот бы наши бабы послушали, какие мы с тобой сейчас решаем проблемы, — засмеявшись и толкнув Виктора в бок, заметил Тарас. — Как смотришь насчет сауны с бабенками? — неожиданно предложил он.
— Дело, по которому я сюда приехал, выполнено, а почему и не отвязаться, — согласился Виктор, довольно улыбнувшись. — Лариса никакой болезни от удовольствий еще не прихватила? — поинтересовался он о своей подруге.
— Ты что, она себя блюдет только для тебя, — успокоил его Тарас.
Глава 56
Как обычно, вечером Полина Геннадиевна, сожительница Бороды, приготовила ужин. Дома находились все домочадцы, кроме Альбины, которая еще не вернулась с работы.
Проголодавшиеся за день ее дети, Константин и Антон, проявляя нетерпение, азартно лезли проверять содержимое кастрюль, тогда как Полина Геннадиевна, прогоняя их из кухни, наигранно сердясь, поясняла им:
— Сейчас придет мама, и тогда мы все вместе сядем за стол и будем кушать.
Увидев через окно зашедшую во двор Альбину, Полина Геннадиевна, уже не дожидаясь ее появления, приступила к разливу по тарелкам вкусно пахнущего горячего супа. В первую очередь она усадила за стол непоседливых детей и налила в их тарелки супа.
Зашедшая в дом Альбина, ни с кем не поздоровавшись, от волнения вся красная и злая, молча прошла в свою спальню, куда сразу прошел Виктор, оставив родителей и детей с недоуменными лицами на кухне.
Через несколько минут Лесник позвал в спальню Иллариона Константиновича.
— Послушай новость, которую сейчас принесла Альбина, — с удивлением в голосе предложил он.
Уже несколько успокоившись от пережитого и первоначального бессвязного бормотания мужу, Альбина сообщила, что сейчас в городском парке, через который она шла с работы домой, ее остановил грабитель, который, под угрозой ножа, снял с нее золотые сережки с бриллиантами, цепочку, перстень с бриллиантом, обручальное кольцо и женские золотые часы «Заря» с золотым браслетом.
Выслушав дочь, Борода, посмотрев на часы, удивленно выдохнул:
— Ничего себе! Вот это новость. Еще и семи нет, — так он выразился о девятнадцати часах, — а гопстопники уже приступили к работе. Неужели в парке, кроме вас, прямо никого не было?
— Были, проходили мимо нас, но кому захочется лезть из-за бабы под нож? — огрызнулась она сердито.
— Ты в милицию о грабеже случайно не сообщила? — продолжал пытать ее Борода.
— Случайно не сообщила, а сразу побежала домой, — съехидничала она.
— Правильно сделала, — нисколько не обидевшись, одобрил ее действия Борода. — Что теперь будем делать? — обращаясь к Леснику, поинтересовался он. — Он нас не разорил и можно на случившееся закрыть глаза, но где гарантия, что гопстопник завтра вновь ее не повстречает и не повторит свой концерт? — рассуждая вслух, произнес Борода.
— Ты прав, отец, его нам надо обязательно найти и проучить, чтобы в другой раз ему не было повадно.
Вновь заплакав, упав на кровать и уткнувшись лицом в подушку, Альбина, причитая, сообщила:
— Как, сволочь, он меня напугал, если бы вы только знали, а щека от удара и сейчас болит.
— Так он тебя еще и бил? — удивился Виктор.
— А то я ему все так задаром и отдала, — возмутилась Альбина его недомыслию.
— Тогда я его, падлу, из-под земли достану и такую трепку устрою, что его зубы через задницу будут сыпаться, — разозлившись, жестко пообещал он.
— Нет, Виктор, позволь уж мне с ним расквитаться. Я хочу, чтобы он побывал в моей шкуре и прошел через мой позор и унижение, — поворачивая к Виктору свое заплаканное, обезображенное гримасой лицо, потребовала она.
— Отец, иди на кухню, мы сейчас успокоимся, приведем себя в порядок и придем, — кивнув головой в сторону Альбины, сказал Лесник. — После ужина я смотаюсь в одно место, пройдусь по низам, проинформирую, может быть, он где и засветится.
— Его, шакала, надо обязательно найти, — угрюмо выразил свое желание Борода.
— Если не залетный, то ему от нас не уйти, — уверенно заверил Лесник.
Оставшись вдвоем с Альбиной, он, как заправский следователь, подробно стал выяснять у нее приметы грабителя. Его дотошности в выяснении тех или иных подробностей многим молодым оперативным работникам милиции надо было поучиться. Оставшись доволен полученными ответами на свои вопросы, он, пройдя в зал, по телефону набрал номер Туляка. Незнакомый мужской голос сообщил ему, что тот будет минут через сорок.
— Передай ему, что звонил Лесник, который сказал, что обязательно еще позвонит, а поэтому, как он придет, чтобы ждал моего звонка.
Наскоро поужинав, так как не знал, когда у него вновь появится свободное время для принятия пищи, Лесник пошел переодеваться.
Томительно прождав минут пятьдесят после своего первого звонка, Лесник вновь позвонил Туляку.
На этот раз трубку поднял сам Туляк. Обменявшись с ним несколькими фразами и убедившись в том, кто есть кто, Лесник сказал:
— Я сейчас подъеду к тебе, выйди ко мне, поговорим в машине об очень важном для меня деле.
Туляк был доволен, что такая видная в преступном мире персона обращается к нему за помощью, а поэтому он, не скрывая своего удовлетворения, бодро пробасил:
— Уже пошел тебя встречать.
Дождавшись Лесника, Туляк сел в его машину. Они отъехали от бара, где у Туляка была «штаб-квартира», один квартал и, припарковав машину вплотную к тротуару, остановились. Лесник оставил включенными в машине подфарники, чтобы габаритами огней машины предупреждать водителей об имеющемся впереди них препятствии.
Выслушав новость Лесника, Туляк, подумав и размышляя вслух, сказал:
— О том, что такое падло сделали мои ребята, не может быть и речи, так как я уже о нем знал бы. Найти гопстопника, если он работает один, проблема из проблем, а если он залетный, то, честно скажу, найти его дохлое дело.
— Я и сам так думаю, — вынужден был согласиться с его рассуждениями Лесник.
Молчание затянулось: оба думали, какие еще нужно принять меры к розыску грабителя. Молчание прервал Лесник:
— Так что у нас теперь остается одна надежда на то, что этот фрукт из местных.
— Тогда ему встречи с нами не избежать, — убежденно заверил его Туляк.
— Дай Бог, — не спеша мечтательно произнес Лесник. Вспомнив о прихоти жены, он сообщил о ней Туляку, который пренебрежительно буркнул:
— Разве баба сможет проучить мужика так, чтобы он прочувствовал?
— Они не знают, где и как им чудить, но я решил ее желанию не перечить, пускай отведет душу.
— Чем я сейчас практически могу тебе помочь?
— Поручи своим парням поискать его по приметам, пускай прошвырнутся по базару, ломбарду и по другим злачным местам.
Лесник подробно описал Туляку приметы грабителя. С неменьшими подробностями он описал, какие ценности были похищены грабителем у жены.
— Чтобы его найти, надо хоть на время в ментовку на полставки поступить, — пошутил Туляк.
— Мы все на них бочку катим. Они для нас охотники, мы звери, а поэтому общаться с ними нам не приходится, они нам враги, а для серой массы они спасители и помощники. Вот какая интересная петрушка получается, — с удивлением сделал для себя открытие Лесник.
— При такой запутанной, бестолковой, дорогой жизни, честно признаться, без ментов не обойдешься, — согласился с ним Туляк.
— Вот сегодня на людях шакал зажал бабу, и никто не посчитал за падло и не заступился за нее. Мы с тобой сейчас пыхтим за нее, а остальной массе при аврале, кроме как к ментам, подписываться не к кому.
— Хай пашут, — беспечно разрешил Туляк деятельность работников милиции, — лишь бы они не мешали нам.
Доставив Туляка назад к бару, Лесник поехал к Цыгану, которого тоже подключил к поиску виновника случившегося переполоха. Являясь вором в законе, Лесник не имел права обращаться в правоохранительные органы за помощью в розыске грабителя, так как тогда считалось бы, что он нарушил воровской закон, а поэтому, независимо от результата предпринимаемых им усилий, ему путь в милицию был закрыт.
С каждым новым днем, отдалявшим неприятное событие, вероятность положительного результата розыска приближалась к нулю.
На семейном совете Бороды обсуждались разные варианты появления грабителя в городе, склонялись к тому, что он был залетный, а поэтому допускали уже отрицательный результат предпринимаемых мер. Тем больше был удивлен Лесник, когда на пятый день интенсивного поиска ему домой позвонил Туляк и сообщил, что интересующее его лицо сейчас находится у него в баре, и если он желает с ними поговорить, то может приехать.
Через полчаса после телефонного разговора Лесник был уже в баре Туляка, который отвел его в раздевалку, где двое спортивного телосложения парней сторожили нахохлившегося, напуганного, но старающегося выглядеть беспечным мужчину лет тридцати пяти, высокого роста с выпирающим кадыком на тонкой шее. Его худоба скрывалась за ношеным джинсовым костюмом. Весь он был какой-то серый, незапоминающийся.
Увидев Туляка, гопстопник правильно сориентировался, принял его за главного и с возмущением в голосе воскликнул:
— Зачем вы сюда меня затянули?
— Сейчас, милый, узнаешь, — вытянув руку вперед и поправляя на ней золотой браслет с часами, сообщил тот.
Лесник, обращаясь к Туляку, дружески попросил его:
— Оставь нас вдвоем, и я ему объясню, почему и зачем его сюда затащили.
— А вдруг выбрыкиваться будет? — предостерег его Туляк.
— Брыкалки выверну наизнанку, — спокойно и уверенно процедил Лесник.
— Как знаешь, — покидая раздевалку вместе с парнями, согласился с ним Туляк.
Когда они остались вдвоем, грабитель, повеселев, спросил:
— И о чем таком важном мы будем с тобой шпрехать?
— Будешь отвечать на мои вопросы, — сообщил ему Лесник.
— А если у меня не появится желание на них отвечать? — начал хамить грабитель, видя миролюбивость своего собеседника.
— Мой недостаток: я не люблю бакланов, поэтому кончай травить и зубы не скаль, чтобы меня не раздражать.
— А если нет, тогда что? — по-змеиному изгибаясь, поднявшись со стула, цинично и угрожающе процедил грабитель.
Лесник резким движением ударил его рукой в солнечное сплетение, когда грабитель согнулся от боли, то, сцепив пальцы рук в замок, ударил его по шее. Тот снопом со стоном упал на пол.
Лесник, сев верхом на стул, закурил и стал ждать, когда грабитель придет в себя от потрясения и сможет продолжать беседу.
Пролежав несколько минут неподвижно на полу, грабитель, зашевелившись, сел на пол.
— Раздевайся до пояса, — приказал Лесник.
— С какой стати? — набычившись, возразил тот.
— Не бойся, глину месить не собираюсь, — пошутил Лесник. — К тому же я просил тебя не бакланить со мной, — поднимаясь со стула с намерением ударить противника в живот ногой, выдавил из себя Лесник с такой гримасой ярости, что тот посчитал дальнейшие проволочки для себя лишними. Криво улыбнувшись от боли, поднявшись с пола на ноги, снимая с себя куртку с рубашкой и майкой, он криво пошутил:
— Я же не знал, что имею дело с костоправом.
— Будем считать, что ты со мной познакомился, — пошутил Лесник.
Разглядывая наколки на теле противника, Лесник пренебрежительно заметил:
— Размалеван, как цветной попугай, и все чепухой.
— То результат детской фантазии, когда малолеткой сидел за разбой.
— А еще был у хозяина?
— За сорок пятую уже взрослым, — сообщил тот.
— Ты в наших символах волокешь?
— Обучен! — став понятливым и предупредительным, ответил грабитель.
— Чтобы меньше бакланить и ничего тебе не доказывать, чтобы ты не подумал и не принял мои слова за травлю, я тебе тоже представлюсь, — обнажаясь перед грабителем по пояс, сказал Лесник. — Ты чего-нибудь укурил?
— Как я понял, передо мной вор в законе?
— Ты не совсем дурак, — удовлетворенно ответил Лесник, вновь одеваясь. — И, что обидно, ты меня жутко обидел.
— Да я вас впервые вижу, — перейдя на официальный тон, уважительно возразил грабитель, поняв, с кем имеет дело, отбрасывая в сторону ужимки, серьезно и искренне защищаясь.
— Тебе с нашим братом приходилось конфликтовать?
— Упаси Бог, да я до авторитетов не дорос, чтобы становиться в позу.
— Хорошо, что ты знаешь свое место, но порой перескакиваешь в другой ряд, забываясь.
— Шеф, извини меня, фраера, но я никак не врублюсь, где я прокололся, чтобы извиняться и пальцем в попе не ковыряться?
— Пять дней тому назад ты сделал моей жене гоп-стоп со всеми вытекающими последствиями, — напомнил Лесник.
— Моя фирма веников не вяжет, а поэтому лапшу оставь для других ушей, — возразил грабитель, задумавшись.
Ограбив Альбину, он сразу по достоинству оценил свое приобретение, посчитав его очень удачным и солидным. Его планы «кайфа» на реализуемой добыче были выстроены уже на несколько лет, и вот сейчас надо пробуждаться ото сна и всего лишаться. Он успел продать из богатой добычи в ломбарде ювелиру перстень с бриллиантом за три «куска», зная, что продешевил. Перстень официально мог потянуть в несколько раз дороже.
Что теперь думать о барыше, когда надо решать вопрос, как выкрутиться из создавшегося положения?
Проклятый вопрос «Что делать?» никак не находил разрешения в его голове.
«С ним, как с ментом, не пошутишь и в молчанку не поиграешь. Он так прет на меня, что ловить мне, наверное, с ним нечего. Вся его кухня мне понятна. Ювелир заложил меня кому-то из его окружения, меня гамбалы залакшали, наверное, ему уже и перстень жены вернули», — обреченно подумал он.
Пока он раздумывал, Лесник, достав из кармана кожаный ремешок, на внутренней поверхности которого имелись мелкие иглы длиной в два миллиметра, сказал:
— Если ты будешь вальтовать, то я тебе на шее на память оставлю «мушку», не стираемую, между прочим, чтобы все зеки, которые будут общаться с тобой, знали, как ты обидел вора в законе.
— Я же не знал, что она твоя жена, — окончательно сдался грабитель, видя, что его собеседник скор на расправу.
— Прежде чем идти на дело, ты должен был выбрать объект, изучить его, кто он, что, почем, а потом наглеть, а так, видишь, к чему привела твоя выходка, — укоризненно, но вместе с тем довольный результатом беседы проворковал Лесник.
— Вы в ментовку заявляли? — сорвалось с языка грабителя.
— Ну вот, опять начал меня обижать, — пробурчал с усмешкой Лесник.
— Какая может быть обида, когда все бабы после гоп-стопа бегут к легавым, — вновь возразил грабитель.
— У моей бабы другое воспитание. Она в воровском законе лучше тебя фурычит, но оставим ее в покое и перейдем к делу. Как я понял, ты из местных.
— Как сказать, живу на хуторе в тридцати километрах от города.
«Вот почему он так долго не объявлялся», — подумал догадливо Лесник. Вслух же он сказал:
— Тебе, наверное, понятно, что цацки жены ты обязан мне вернуть?
— Давно усек, — вяло вынужден был согласиться с ним грабитель. — Только я перстень ее продал, — на всякий случай предупредил он Лесника о возникшем осложнении.
Перстень Альбины, как и предполагал грабитель, Туляк сразу отдал Леснику при встрече. Однако грабитель не мог предугадать поведение Лесника.
— Кому ты его продал?
— Ювелиру из ломбарда, — с безразличием в голосе сообщил тот.
— Ясно! Сами у него выкупим за лавэ, которые ты не успел потратить.
— А вдруг он начнет от меня отнекиваться?
— Больше потеряет, — как аксиому, заключил Лесник. — Где все остальное? — неожиданно спросил он.
— У меня дома припрятано, — скривив в гримасе лицо, обреченно признался грабитель.
— Сейчас с парнями смотаешься к себе домой и мне все привезешь, буду принимать по описи, — пошутил он.
За все время беседы Лесник не поинтересовался фамилией, именем грабителя и не назвал себя. Таких случайных знакомств он избегал, так как ничего хорошего они ему в жизни не приносили, настоящую встречу он не считал исключением.
Когда грабитель сидел в машине вместе с «почетным» конвоем, Лесник, подойдя к нему, предупредил:
— Если не хочешь для себя неприятностей, лучше с нами в прятки не играй.
— Что я, не понял, с какой «малиной» связался? — успокоил его тот.
Пока грабитель ездил к себе домой, Виктор съездил в поликлинику за Альбиной и привез ее в бар.
Примерно через час подручные Туляка привезли грабителя назад. Старший из сопровождавших его домой сообщил недовольно встретившим их Туляку и Леснику:
— Упирался, не хотел ехать с нами назад.
— А чего я здесь забыл, что взял — вернул, — огрызнулся грабитель.
— Узнаешь! — заверил его Лесник.
Когда грабителя завели в раздевалку, то там он увидел Альбину, узнав которую, он даже вздрогнул.
Передав Альбине драгоценности, Лесник начал играть заранее разработанную с женой роль:
— Он тебе все вернул?
— Нет! — твердо возразила Альбина.
— Как нет! — подскакивая к ней, возмутился грабитель. — Говори, что я еще утаил? — обиженно потребовал он.
— Вот чего! — отвесив ладонью ему оплеуху, произнесла она и гордо покинула раздевалку.
— Как я о ней забыл, — потирая сразу покрасневшую щеку рукой, зло пробурчал он, ни к кому не обращаясь, а как бы рассуждая вслух.
— Теперь ты можешь быть свободным, — сообщил Лесник свое решение.
— Знал бы о такой западне, меня второй раз сюда не затащили бы, если только ногами вперед, то может быть.
— Кончай рисоваться перед нами своей красной харей и мотай отсюда, — обрывая чрезмерно разговорившегося грабителя, приказал Туляк, — постарайся забыть о знакомстве с нами и что мы есть, чтобы не пришлось вновь пудрить тебе мозги.
«Лучше за дело отсидеть срок, чем испытывать такой позор», — с разрывающимся от ярости и бессилия сердцем думал грабитель, поспешно удаляясь с лобного места.
Он знал точно, что в этот бар его никогда не завлекут ни обещанные золотые яйца, ни какой другой соблазн.
Вечером сияющая и довольная собой Альбина, получившая стопроцентное удовлетворение за свое унижение, как именинница, угостила Лесника и Бороду посольской водкой.
— Где ты достала такую бутылку? — удивился Лесник. — Давно я ее не пробовал.
— Думаешь, только у тебя блат есть? У меня тоже, — довольная собой, ответила она кокетливо.
— Чтобы тебе не пользоваться блатом и не угощать нас магарычем, кончай работу в поликлинике и сиди дома, — уже в который раз предложил Лесник жене. — Что, тебя там, на работе, медом кормят? — недовольно пробурчал он.
— Витечка! Дорогой мой, я работаю там всего лишь на полставке и не устаю. Если я буду сидеть дома, то от скуки завою волком.
— Оставь эту дурочку в покое и не связывайся с ней, — разрядил обстановку Борода.
Ужин прошел на подъеме, весело и непринужденно. Раздеваясь перед сном, Лесник, достав из кармана брюк смятый лист бумаги, прочел вслух его содержание:
— Шестоперов Василий Васильевич, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения. Запомни своего обидчика, чем черт не шутит, вдруг наши пути с его пересекутся.
— Не дай Бог, — суеверно перекрестившись, возразила Альбина, первой нырнув в постель. Блаженно изгибаясь своей красивой фигурой, она хотела любви и не скрывала своего намерения от Виктора, который, как наэлектризованный, спешил разделить с ней ложе, чтобы как можно скорее снять с себя лишнее напряжение…
Зная маршрут, которым пользовалась Альбина, направляясь с работы домой, Шестоперов без особого труда выследил ее и через нее вышел на Лесника. О личной мести вору в законе он даже не помышлял, но попытаться взять какой-нибудь реванш или получить моральное удовлетворение было его навязчивым «лебединым» желанием. Раздумывания и колебания длились у него всего лишь два дня, и вот он в понедельник утром в девять часов стал первым посетителем начальника ОУР майора Чеботарева. Видя нерешительность посетителя, Чеботарев первым заговорил, стал задавать «гостю» наводящие вопросы:
— Чем обязан вашему визиту?
— Хочу сделать устное заявление, — наконец решившись, заговорил Шестоперов.
— Очень правильно поступаете, если решаетесь на такой важный шаг.
— Вы Гончарова-Шмакова знаете или нет?
— Виктора Степановича? Как же нам его не знать, — пошутил Чеботарев, испортив своим ответом настроение Шестоперову, который думал его своим сообщением удивить, но эффекта не получилось.
— Знаете, что он особо опасный рецидивист?
— Это тоже нам знакомо, — вновь подтвердил Чеботарев.
— И то, что он дружит с Зиновьевым Аркадием Игоревичем по кличке Туляк, тоже знаете?
— Вот этого я не знал и против подробностей в этой части не возражаю.
— У них хаза в баре «Домик лесника», там они встречаются, если надо, избивают свои жертвы.
— И одной из таких жертв были вы, — спокойно продолжил развитие мысли Шестоперова Чеботарев.
— Догадались! — покивав недовольно головой, бросил Шестоперов.
— Здесь и догадываться нечего, не такая уж запутанная задача. Только за что они тебя обидели, не пойму, неужели добычи не поделили?
— Не спрашивайте, все равно не скажу, — заволновавшись, предупредил Шестоперов.
— Ты только скажи, за дело они тебя покарали или нет? — вкрадчиво предложил Чеботарев, листая журнал с фотографиями лиц, ранее судимых, освободившихся из мест лишения свободы и проживающих в области. Найдя Шестоперова, он молча стал ждать ответа, думая: «Гопстопника не так легко обидеть, и если законник его наказал, Шестоперов перед ним крупно провинился, интересно в чем?»
— Они живут на нетрудовые доходы, и их всех надо полоть под корень.
— Твоя попытка сделать прополку, я вижу, не увенчалась успехом? — предположил Чеботарев.
— Моя тяпка не для таких шлангов, — признался Шестоперов.
— Видать, солидный куш они у тебя вырвали? — не считая нужным прятать улыбку, поинтересовался Чеботарев.
— Владимир Григорьевич, — начал Шестоперов, уважающие себя бывшие уголовники обязательно знали начальника уголовного розыска своего района по имени и отчеству, — не пытайтесь от меня узнать больше, чем я решил вам рассказать.
— Ты не скажешь, так они скажут.
— Они вам скажут, держи карман шире, — без рисовки, искренне засмеялся Шестоперов.
— Здесь я действительно перегнул через край, — признался Чеботарев. — Ты где сейчас работаешь? — неожиданно сменил тему разговора он.
— Временно не работаю, — вынужден был ответить на такой неприятный вопрос Шестоперов.
— А может быть, ты слесарем работаешь, вечером нож точишь, утром деньги считаешь? — пошутил строго Чеботарев.
— Я к вам с чистой душой пришел, а вы меня обижаете.
— Я тебя не обижаю, а предостерегаю от ошибок, которые ты уже дважды совершал. Между прочим, твои обидчики работают, занимаются общественно полезным трудом.
— Защищаете? Да? — загнусавил Шестоперов.
— Не защищаю, а констатирую факт, — возразил Чеботарев.
— После такой беседы и задумаешься — стоит ли вам помогать или нет… — стараясь вызвать к себе жалость, тянул Шестоперов.
— За то, что ты пришел и сообщил мне о дружбе Зиновьева с Гончаровым-Шмаковым, я тебе благодарен и твои «заслуги» учту на будущее. Криминала в их поведении, на основании твоего сообщения, не вижу, а если ты знаешь больше, чем говоришь, то говори.
— Я уже свое пропел, даже говорилка пересохла, — разведя руками в стороны, констатировал Шестоперов, поднимаясь со стула. — Если бы я знал, что получится такой разговор, то не приходил бы.
Пропуская его реплику мимо ушей, Чеботарев предупредил:
— Чтобы твоим трудоустройством не занимались мы, постарайся найти себе работу сам.
— Куда спешить? — пренебрежительно отмахнулся от совета собеседник.
— Ты не маши руками, а делай, как я тебе советую, иначе тебя ожидает неприятность.
— Снова под надзор возьмете?
— Узнаешь! — уклончиво ответил Чеботарев.
— Больше ноги моей тут не будет, — зло пообещал Шестоперов и, не простившись, покинул кабинет.
Разговор с Шестоперовым оставил у Чеботарева неприятный осадок, но, вновь прокрутив его мысленно, он был вынужден признать неизбежность прежнего финала.
«Шестоперов не захотел мне говорить, за что его побили, значит, он полез в чужой кувшин за сметаной.
Гончаров-Шмаков ко мне не стал обращаться на Шестоперова своими средствами. Как видно, очень убедительно, если тот прибежал ко мне.
За криминальные действия есть наказания, но потерпевший о своих потерях не говорит, да и другая сторона ничего не скажет, попробуй разберись, кто из них прав, а кто нет. Я из разговора с Шестоперовым узнал два важных момента. Первый — то, что Шестоперов не работает и не забросил свой промысел, а второй — то, что Зиновьев с Гончаровым-Шмаковым поддерживает дружеские отношения и сотрудничает. Интересно, как далеко у них зашло сотрудничество?» — подумал он.
Не откладывая в дальний ящик, он вызвал капитана Малышева и поручил ему во всем разобраться и доложить.
Оставшись один в кабинете, Чеботарев, недовольный беседой с Шестоперовым, как бы оправдывая себя, подумал:
«Если бы ко мне пришел честный гражданин и подробно рассказал мне о постигшем его горе, разве я в силу своих сил и возможностей отказал в помощи? Конечно нет!
Заискивать перед таким типом, как Шестоперов, я тоже не собираюсь, тем более угождать, чтобы нравиться».
Уже на другое утро капитан милиции Малышев подробно сообщил Чеботареву причину конфликта между Шестоперовым и Гончаровым-Шмаковым, не упустив факта оплеухи, полученной Шестоперовым от жены «честного» труженика.
Выслушав информацию Малышева, Чеботарев, засмеявшись, произнес:
— Вот я и подумал: с чего вдруг неисправимый Шестоперов вздумал сотрудничать с нами? Даже его задубелое скотское самолюбие взыграло после полученного унижения от женщины.
— Действительно, он получил удар там, где не ожидал, — улыбнувшись, согласился с ним Малышев.
Глава 57
Тридцатипятиградусная жара в Москве, где коробки зданий служили ветру барьером, накалившийся асфальт дорог и выхлопные газы транспортных средств еще более отрицательно действовали на человека, вынуждая его в полуденный зной прятаться в домах.
На улицах и дорогах были те жители и гости Москвы, которые куда-то спешили, смиряясь с необходимостью преодоления известных им трудностей, но эти заботы касались не всех.
Душман вместе с Арбатом, сидя в своем служебном кабинете ресторана «Надежда», ведя непринужденную беседу под потоками охлажденного кондиционером воздуха, не спеша попивали из хрустальных фужеров баварское пиво, которого у них было в холодильных камерах неограниченное количество.
В ресторан они переоборудовали помещение бывшей общепитовской столовой, которую купили на аукционе за относительно небольшую сумму — полтора миллиона рублей.
Все предполагаемые конкуренты до начала аукциона были предупреждены его парнями, а наиболее строптивые — физически обработаны, а поэтому, когда цена помещений и оборудования поднялась до полутора миллионов рублей и ее назвал Душман, то желающих испытывать судьбу и конкурировать с ним среди претендентов не нашлось.
Так Душман стал владельцем прибыльного дела, где только штат официантов был раздут в два раза, тогда как другие категории рабочих ресторана сокращены. Работа официантов, а это были одни смазливые, миловидные женщины, находилась под контролем старшего официанта Ларисы, подруги Лесника, которая пользовалась у Душмана полным доверием и поддержкой.
Быстрое качественное обслуживание клиентов в ресторане под звуки развращенного вниманием посетителей оркестра, а также выборочное удовлетворение эротической прихоти клиентов официантками на стороне, за солидное вознаграждение, под строгой охраной «таксистов», очень скоро дали свои результаты.
О ресторане «Надежда» в столице распространилась молва, к ней, конечно, приложил руку Душман, как о порядочном заведении, где не бывает драк, где посетители — порядочные люди, умеющие пристойно вести себя в обществе, где можно неплохо провести время, отдохнуть.
Для господ, имеющих солидные суммы денег и желающих их потратить, но боявшихся за свою безопасность, ресторан «Надежда» отвечал по всем показателям.
Став бизнесменом, Душман от руководства своей бандой не устранился полностью, но большую часть текущих вопросов перепоручил своей «правой руке» — Арбату.
Ранее принадлежавший им кооператив они прибыльно реализовали, а штат специалистов взяли переводом в свой ресторан. Налаженные с совхозами, колхозами, арендаторами, нужными людьми контакты исключали перебои в снабжении ресторана продуктами.
Строгая, можно сказать, даже жесткая дисциплина, поддерживаемая иногда с помощью физического воздействия в отношении провинившихся, оправданно высокая заработная плата заставляли служащих работать как единый механизм, дорожить своим рабочим местом, где после работы они могли купить себе домой продукты по льготной цене.
Так подробно мне пришлось остановиться на деятельности ресторана «Надежда» для того, чтобы впоследствии больше к этому не возвращаться. Беспечность, благодушие, удовлетворенность собой были написаны невидимым художником на лицах Душмана и Арбата, которые, развалившись в глубоких мягких креслах, наслаждались жизнью.
Отпив из фужера пиво, взяв из сейфа свой фотоаппарат, Арбат стал заряжать его новой пленкой.
Наблюдая его умелые действия и дождавшись, когда он положил фотоаппарат в футляр и закрыл, Душман язвительно заметил:
— И не надоело тебе с ним возиться, фотографировать, проявлять, что, у нас некому такой чепухой заниматься?
— Что поделаешь! Мое хобби, такая работа мне не в тягость, а в удовольствие, — признался Арбат. — Вспомни, сколько раз мои снимки помогали нам в деле.
— Я не против твоего хобби, — сдался Душман, — но предупреждаю, чтобы наших парней не фотографировал.
— Что я, себе враг? — согласился Арбат, вновь бережно положив фотоаппарат в сейф.
Став вором в законе и заняв в преступном мире подобающее ему место, Душман стал очень осторожным. Без глубокого анализа и обдумывания ситуации он практически перестал принимать любые решения. Для работников милиции он стал недосягаем. Не являясь исполнителем криминальных проявлений, тем самым не попадая в милицейские оперативные сводки, не фигурируя ни в каких документах, он по многим преступлениям мог дать исчерпывающую информацию, так как к ряду преступлений был причастен, другие были совершены по его указанию.
Чтобы привлечь Душмана к уголовной ответственности, работникам милиции надо было добиться признания не только исполнителя преступления, но и тех его соучастников, которые передали ему указание Душмана по цепочке сверху вниз.
После осторожного предупредительного стука в дверь в кабинет зашел администратор ресторана, который, обращаясь к Душману, сказал:
— Тарас Харитонович, коллекционер Церлюкевич Семен Филиппович меня капитально забодал, опять просится поговорить с вами.
Лицо Душмана от ярости стало кумачовым. Он сердито бросил:
— Скажи этому охламону, что если он еще ко мне припрется, то я ему ноги наизнанку выверну. — И, обращаясь к Арбату за сочувствием к себе, сообщил: — По его наводке у меня дома менты сделали шмон, а теперь он набрался наглости, приперся ко мне, хочет, наверное, оправдаться и сказать, какой он хороший. — Потом, вновь повернувшись к администратору, добавил: — Скажи ему, какой я добрый, другой за его подлянку давно пустил бы в распыл.
— Делать нам сейчас нечего, по такой погоде не разгуляешься, может быть, побеседуешь с ним, все время быстрее пролетит, — посоветовал Арбат.
Подумав и успокоившись, Душман, обращаясь к администратору, соизволил:
— Ладно, черт с ним, веди, но скажи ему, что могу не утерпеть и набить ему харю.
В кабинет зашел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, худощавый, с редкой шевелюрой седеющих волос, одетый в серые брюки, рубашку с коротким рукавом и сандалии.
Церлюкевич, поздоровавшись с хозяином и не дождавшись от него ответного пожелания здоровья, стушевался.
— Семен Филиппович, ты меня задолбал своей простотой. Чего ты теперь от меня хочешь, чтобы я тебе морду набил, что ли?
— Тарас Харитонович, вы позволите мне присесть?
— Садись, — небрежно бросил Душман, показав рукой на свободный стул.
— Как вы знаете, у меня из квартиры ворами похищено картин и антиквариата более чем на три миллиона долларов. Это если считать по самым минимальным оценкам…
— Ты знаешь, каким путем до меня дошла твоя новость, — перебив Церлюкевича, напомнил Душман.
— Я, конечно, извиняюсь и сожалею, что в милиции согласился указать на вас как на лицо, на которое у меня пало подозрение в краже картин, и я рад, что мое подозрение не подтвердилось.
— Как я понял, ты пришел извиняться передо мной? — снисходительно улыбнувшись, высказал предположение Душман.
— Не только за этим, но и с деловым предложением, — сообщил Церлюкевич.
— Вот как! — удивился Душман, продолжая выражать к собеседнику пренебрежение. — И чего же ты хочешь мне путевого предложить?
— Нам ваш товарищ в беседе не помешает? — кивнув головой в сторону Арбата, поинтересовался Церлюкевич.
— Не помешает, — заверил его Душман.
— Милиция похищенное у меня уже, наверное, не найдет, а если когда и найдет вора, то он успеет коллекцию разбазарить. Вас может удивить такое начало моего разговора, но я знаю, с кем беседую, знаю ваши возможности, а поэтому предлагаю вам заключить со мной джентльменское соглашение.
— В чем оно заключается?
— Вы беретесь по своим каналам искать воров, и, возможно, ваш поиск будет более успешным, чем милицейский. За что я с вами расплачусь картинами в размере двадцать пять процентов от количества найденного, оформим их, как будто вы у меня купили.
Наконец уяснив смысл предложения и для себя ощутив выгоду, Душман внешне свою заинтересованность Церлюкевичу не показал:
— Ты хочешь, чтобы я занялся ментовской работой и твоего обидчика подвел под закон?
— Я хочу вернуть свою коллекцию полотен, а с вором или ворами вы что хотите, то и делайте.
— Красиво поешь, верни мне мои картины, но не мне тебя учить, что за частный розыск, попрание прав граждан такими шустряками, как я, горит срок. — Душман перекрестил указательный и средний пальцы левой руки с такими же пальцами правой руки. — Неужели я так плохо живу, что пойду на такой глупый и неоправданный риск?
Церлюкевич, идя к Душману со своим предложением, думал, что тот ухватится за него обеими руками, но, услышав возражения Душмана и поразмыслив, он понял абсурдность своего предложения, но автоматически продолжал настаивать на нем:
— Я платил вам дань, о чем в милиции не сказал ни слова. При обыске у вас дома я там видел изделия, которые подарил ранее. Я мог сказать, что они с проклятой кражи. Какие вас ждали последствия, говорить не приходится.
— Конечно, дорогой! На другой день тебя из твоего «музея» выносили бы вперед ногами, — предостерегающе и вместе с тем злобно прошипел Душман, до этого не задумывавшийся над такой «шуткой».
— Я никогда такой глупости не совершу, — успокоил его Церлюкевич, — но я живу в зоне твоего влияния, и, как мне говорили бывшие зеки, вы не должны были допустить хозяйничания у себя чужаков. Вы меня не трогали, но, так сказать, мою безопасность не обеспечили, поэтому я сейчас пришел к вам за помощью, и вы не должны мне в ней отказать.
Наступила пауза, Душман задумался, а потом минут через пять, прерывая затянувшееся молчание, бросил:
— В твоем предложении и доводах есть резон заняться твоим вопросом, но он трудный, опасный и, возможно, мы его не сможем решить, а затраты понесем солидные, поэтому, если ты продолжаешь настаивать на своем предложении, то я менее чем на пятьдесят процентов доли в операции не соглашусь.
— Тарас Харитонович, побойся Бога. Это самый настоящий грабеж, — взмолился Церлюкевич.
— У меня в розыске ой как много парней будет задействовано, и всем надо платить, а ты один будешь иметь пятьдесят процентов добычи, — стоял на своем Душман.
— Что за глупость, какая добыча, я хочу всего лишь вернуть себе то, что ранее мне принадлежало.
Понимаешь — свое, а не чужое! — Церлюкевич был от возбуждения в полуобморочном состоянии.
— Если бы не понимал, то и одного процента ты от добычи не получил бы. Секешь! — как ученику, не спеша, вяло пояснил Душман.
— На таких условиях я не согласен, — решительно выпалил Церлюкевич.
— Ну что же, будем считать, что сговор между нами не состоялся. Ты извини меня, подлеца, что я забыл тебя угостить пивом. — Душман дал Церлюкевичу бутылку и чистый фужер.
Церлюкевич с жадностью стал пить пиво. Пока он пил, Душман миролюбиво заметил:
— Ты на досуге дома подумай над нашим предложением. Если милиция найдет твой «клад», ты ничего не потеряешь, если мы его найдем, то потеряешь лишь половину, а если не найдем или не станем искать, то твоему «кладу» хана.
Напившись пива, Церлюкевич поблагодарил за угощение и, простившись, покинул кабинет.
Когда он ушел, то Арбат, в возбуждении подскочив со своего кресла, налил в бокал пива и залпом выпил.
— Зря мы его так отпустили: двадцать пять процентов из трех миллионов для нас тоже солидный куш, — выпалил он с досадой.
— Да, все ты верно говоришь, но только не учел один пустяк. Он сам пришел к нам, видя свою выгоду, ему от нас больше некуда идти, а поэтому, поразмыслив, если только он не дурак, он к нам все равно вернется. Я только не знаю, сколько дней ему понадобится для размышлений.
Действительно, на следующий день Церлюкевич вновь пришел в кабинет к Душману. Его вид говорил, что прошедшие сутки дались ему с большим трудом. Синие круги и мешки под глазами говорили, что в прошедшую ночь он или не ложился спать и голодал, или спал и ел очень мало.
Он был похож на ежа, которого хитрая лисица загнала в лужу. Едва не плача и не воя от жалости к себе, он, как загипнотизированная лягушка, которая сопротивляется, квакает, но лезет в пасть удава, вынужден был согласиться на сделку с Душманом на его условиях. Церлюкевич отдал им одиннадцать фотоснимков, на которых были изображены десять похищенных картин и одна серебряная скульптура восемнадцатого века сидящего Будды.
— Вы понимаете, у меня похищены полотна кисти Айвазовского, Кандинского, Малевича, Шагала, Ге и других не менее великих художников. На обороте снимков я указал, как называется картина и кисти какого художника она принадлежит.
— Где ты взял фотоснимки, если картины у тебя похищены? — разглядывая их, спросил Арбат.
— В моей картотеке. Ее воры не тронули, так как она для них не представляет ценности. Я думаю, со снимками картин вам легче будет их искать.
— А еще такие снимки у кого есть? — поинтересовался Душман у Церлюкевича.
— У меня и на Петровке, — сообщил быстро Церлюкевич.
— Вот видишь, милиции и твои фотографии не помогли, поэтому не надо мне говорить, как легко можно найти картины.
Пригласив к себе в кабинет старшую официантку Ларису, которая когда-то, в начале трудовой карьеры, работала секретарем-машинисткой, он сказал, чтобы она принесла им завтрак с десертным вином. После завтрака он усадил Ларису за пишущую машинку и сказал, чтобы она записала всю информацию, которую будет сообщать ему Церлюкевич.
К обеду уставший от вопросов Церлюкевич взмолился отпустить его для отдыха домой, так как у него разболелась голова и перестала мыслить.
После нескольких таких встреч Душман получил от Церлюкевича ответы на все свои вопросы, записал его домашний телефон и отпустил.
Нельзя сказать, что Душман кражей у Церлюкевича картин не интересовался. Он спрашивал о них у таких же, как он, авторитетов преступного мира, но все ответы были неутешительными.
К моменту заключения сделки с Церлюкевичем он знал, какие трудности ожидали его в будущем, но сумма вознаграждения стимулировала и объясняла, почему он согласился взяться за такую работу. Однако встретившиеся в работе трудности превзошли все ожидания.
Чтобы проверить всю имеющуюся у него информацию, была создана группа боевиков из пяти человек, куда был привлечен квалифицированный вор-домушник, виртуозно пользовавшийся специальной отмычкой, именуемой в преступном мире метелкой.
Вор-домушник согласился участвовать в деле при условии, что за каждую вскрытую им входную дверь в дом или квартиру, независимо от добычи, ему должны были заплатить один кусок.
Душман не нашел нужным посвящать вора в свои планы и втайне завидовал ему, как тот легко зарабатывал на них тысячи.
Его боевиками было проверено шесть квартир, на владельцев которых имелась компрометирующая информация, но результаты проверки оказались неутешительными.
Осталась для проверки одна квартира, Щеблакова Олега Эдуардовича, в которую незаметно проникнуть было невозможно, так как квартира без присмотра владельцами не оставлялась.
Олег Эдуардович постоянно находился дома. Его жена в магазинах делала необходимые покупки.
Проведенной проверкой было установлено, что сын Щеблакова, Николай, вечером вместе с командой Москвы уезжает в Сочи на республиканские соревнования по самбо.
Получив такое сообщение, Душман поручил Арбату с его группой ночью нанести визит супругам Щеблаковым и проверить, не находятся ли у них картины Церлюкевича, тем более что в помощи вора-домушника необходимости не было.
Среди ночи Олег Эдуардович, неожиданно проснувшись, задумался: «Почему я проснулся? Или я проснулся сам по себе, или меня разбудил электрический звонок?»
Посмотрев на спокойно спавшую супругу, он решил: «Звонок мне померещился. Ну что же, встану, компотика попью, а то в горле пересохло, заодно и на двор схожу».
Проходя по коридору на кухню, он за дверью услышал призывное мяуканье котенка.
«Какие дети пошли озорные, издеваются над котенком», — подумал он беззлобно. Открыв холодильник и попив мелкими глотками компот, боясь простудиться, он вышел из кухни в коридор.
«Наверное, этот чертов котенок меня и разбудил, — решил он. — Прогоню-ка я его от двери, а то он, чертяка, мне спать не даст».
Посмотрев в глазок двери, он, кроме стен и двери соседа, ничего не увидел. «Да разве можно было увидеть котенка около двери в глазок», — удивился он своей бездумности.
Открыв входную дверь, Олег Эдуардович попытался выйти в коридор, но неожиданно четверо мужчин в масках, оттеснив его, зашли в коридор. У одного из них в руках находился портативный магнитофон, откуда слышалось мяуканье.
«Вот, старый дурак, сам впустил к себе в квартиру грабителей», — испуганно и обреченно подумал хозяин.
Подошедший к нему высокий грабитель, а это был Арбат, сказал:
— Олег Эдуардович, мы не грабители и ничего вашего из квартиры не возьмем, но мне сказали, что похищенные у меня картины могут находиться у вас. Если вы или ваш сын к краже непричастны, то за свое имущество и свою коллекцию картин можете не переживать.
Выслушав грабителей, несколько успокоившись, Олег Эдуардович сказал:
— Что я могу противопоставить сейчас вашей силе? Ничего. Вы моему требованию немедленно покинуть квартиру все равно не подчинитесь?
— Конечно! — утвердительно кивнул головой грабитель.
— Поэтому я вынужден принять ваши условия. Разрешите мне сообщить жене о вашем визите. У нее слабое сердце и, когда она увидит вас в зловещем одеянии, боюсь, что ее сердце может не выдержать. Пока вы будете делать у меня в квартире обыск, она побудет в кухне, чтобы на вас не смотреть.
— Только ты без фокусов, батя! — предупредил Арбат.
— Что я, такой обормот, как вы? — зло пробурчал старик.
Арбат был доволен, что смог мирно договориться с Щеблаковым.
Дождавшись, когда супруга старика, одевшись в спальне, прошла на кухню, он со своими подручными в присутствии старика приступил к осмотру его коллекции.
У Олега Эдуардовича в коллекции были марки, ордена, медали, фарфор. В молодости он как бы примеривался, какому увлечению отдать предпочтение. Больше всего у него оказалось картин.
Просматривая картины, Щеблаков, забыв, с кем имеет дело, стал давать пояснения Арбату. Он стал говорить, чьей кисти принадлежит картина, что автор хотел в ней выразить.
Арбат слушал его невнимательно, так как старался не упустить в их общей массе те, которые он разыскивал, но у Щеблакова полотен Церлюкевича не оказалось ни одного. В поисках тайника были простуканы все стены, но результат оказался таким же плачевным.
Арбат уже собирался уходить со своей группой из квартиры, когда по рации получил сообщение, что сын старика, Николай, вошел в подъезд.
Арбат, обращаясь к старику, сказал:
— Мы знаем, что ваш сын спортсмен и, увидев нас, захочет драться. Если он начнет выступать, то мне придется применить оружие, и тогда нам с вами мирно не расстаться. — Он показал ему за поясом свой пистолет.
— Я вас понял, — взволнованно произнес старик, — я скажу сыну, чтобы он отнесся к вам миролюбиво.
Честно сказать, намять бока вам не только надо, но и полезно.
— Вы, наверное, забыли о слабом сердце вашей супруги? — напомнил ему Арбат.
— Вот как раз это делает меня таким сговорчивым с вами.
Дверь Николаю открыл отец. О чем они шептались, Арбат не слышал. Он расслышал лишь последние требования старика:
— Делай, что я тебе сказал, и никаких глупостей.
Сразу потеряв агрессивность, Николай, прижавшись спиной к стене коридора, сказал:
— Ладно, уходите и постарайтесь мне на пути не попадаться, тогда меня некому будет сдерживать.
— Телефон мы вам обрежем, и постарайтесь минут двадцать из дома не выходить, Олег Эдуардович. Вы наши условия принимаете? Если нет, то мы будем вынуждены всех вас связать.
— Принимаю, — выдавил из себя старик.
Быстро спустившись во двор и выйдя на улицу, они сели в ждавшую их машину и уехали.
Душман понимал, что круг подозреваемых проверен полностью. «Нахрапом здесь не возьмешь. Надо действовать тонко и умно. У меня это не получилось», — вынужден был признать Душман.
Частью предполагаемой добычи ему не хотелось делиться ни с кем, но тупиковая ситуация в который раз напоминала, что у него есть друзья. Если они не смогут решить его задачи, то она никому не окажется по зубам.
