Глава 49
Встретив около своего дома поджидавшего его Пончика, Лапа был не только возмущен его появлением, но и напуган.
Одной из первых его мыслей было: «Привел легавых, где-то подзалетел и на нас хочет теперь выехать».
— Чего приперся? — злобно бросил он Пончику, который подобострастно сообщил:
— Пришел за помощью, помоги, Остап Харитонович. — Пончик заплакал.
— Мы с тобой квиты. В няни я к тебе не нанимался, пошел вон отсюда. — Лапа стал грубо прогонять от себя Пончика.
— Остап Харитонович, кроме вас, моему горю никто не поможет, — продолжал слезливо просить Пончик.
Поняв, что ему никакой опасности нет, Лапа, приободрившись и успокоившись, незаметно изменил свой тон в разговоре с Пончиком. Он стал прислушиваться к тому, что тот говорил, и уже не прогонял.
— Куда от тебя, идиота, денешься? — пробурчал он снисходительно. — Пошли в дом. — Однако не преминул сообщить Пончику: — Если еще раз вот так без разрешения припрешься ко мне, я за твою жизнь никаких гарантий не дам, очутишься в речке с тормозной колодкой на шее.
— Больше этого не повторится, но помоги мне хоть один раз в жизни.
В доме они прошли в зал, где Пончик сел за стол, а Лапа сел на диван.
Беседы как таковой не было. Лапа задавал Пончику вопросы, на которые тот взахлеб отвечал.
— Мы с компаньоном построили прибыльное малое предприятие по заправке баллонов кислородом. Ваши деньги полностью ушли у меня в кислородный цех. Не меньше в строительство вложил и мой компаньон.
Заправляться кислородом к нам приезжают из нескольких близлежащих районов. Бабки к нам текут каждый день, и немалые, представь, больше 30 процентов имеем годовых на вложенный капитал.
Когда начали строить цех, то никто к нам в компаньоны не шел, боялись прогореть, а сейчас, увидев навар, столько у Капреляна оказалось друзей, что он перестал со мной считаться и совместные деньги тратит по своему усмотрению напропалую.
— Ну, а ты чего, как баран, молчишь? — недовольно пробурчал Лапа.
— Я ему и так и эдак говорил, чтобы он остепенился, а он смеется и говорит: «Забирай свои бабки и уматывай отсюда, а то ничего не получишь». Я пошел к нему в компаньоны, потому что сразу унюхал золотую жилу. Потому и пошел на продажу камушков. Сам пойми, зачем мне сейчас деревянные деньги, которыми можно только печку топить, так как на них ничего не купишь, да они и пропасть могут в любое время.
— Что у тебя там случилось, я понял, но не пойму, что ты от меня хочешь?
— Мы с тобой давно знакомые, и именно тебе я доверился, когда решился продать камушки. Я знаю твои возможности, связи, а поэтому хоть на коленях буду умолять тебя, урезонь его.
— Ты сначала расскажи мне о нем поподробнее, а потом скажу тебе свое мнение и решение.
— Капрелян на прокладке колхозам, совхозам асфальтированных дорог нажил себе капитал, обирал свою бригаду, как липу, гнилой и подлый мужик, не буду скрывать, обладает огромными пробивными способностями.
— Был у хозяина?
— Дела на него заводились, но он им до финиша давал раскрутку, в стадии следствия прекращались.
— Молоток! — похвалил Капреляна за изворотливость Лапа. — Ну что же, будем считать, что ты меня уговорил взяться за примирение вас, но я даром такими делами не занимаюсь, тем более не знаю заранее, куда они ведут.
— Штук пять хватит? — просительно поинтересовался Пончик.
— Не знаю, — неопределенно ответил Лапа. — Сколько у него там шестерок?
— Четыре борова! — зло сообщил Пончик.
— Вот видишь, мне тоже надо команду собирать, твои лавэ пойдут ей на оплату, а мне тоже надо на что-то жить. Не буду же я на старости лет с ними драться один, — засмеявшись такому абсурду, пошутил Лапа.
— Конечно, — согласился Пончик.
Лапа, подумав, переспросил:
— Так ты говоришь, что имеете более 30 процентов годовых, что ваш цех — золотая жила?
— Вот почему от нее и не хочется отлучаться, — подтвердил Пончик. — Вы, Остап Харитонович, производственных проблем не знаете. Все предприятия испытывают кислородный голод. Мы пустили цех частично на импортном оборудовании, и он несколько лет будет давать отдачу без всякого вкладывания в него нового капитала. Кислородные баллоны — это не самовары, их водой не заправишь. Они заправляются в специальных условиях. Кислород кончился в баллоне, его опять надо везти к нам, платить деньги, и мы его опять заправляем, то есть без заказов не бываем.
— Наверное, грабите государство, — беззлобно пробурчал Лапа.
— Обижаешь нас, Остап Харитонович, наши ставки выше государственного тарифа всего лишь на 10 процентов.
— Когда у тебя появилась тяга к труду? — пошутил Лапа.
— Когда за него стали хорошо платить, — парировал Пончик.
Лапа, подумав, поинтересовался:
— А если мы его кинем, ты один справишься с этим цехом?
— Ни он, ни я не петрим в технологии производства. У нас, кроме рабочих, работают два инженера, которые всю погоду делают, а поэтому с потерей меня или его производство будет работать. Это одно, а второе, Остап Харитонович, вы чего хотите с ним сделать?
— Посадить! — небрежно бросил Лапа.
— Так он меня за собой может потянуть, — забеспокоился Пончик.
— Он сам себя посадит, не впервой такой финт проводить, а чтобы не лишаться своего компаньона и годовых, ему тебя тянуть за собой будет не резон.
— Как же можно так сделать? — обескураженно спросил Пончик.
— Зачем дурным забивать себе голову? — урезонил его Лапа. — Тем более что я еще и сам до конца операцию не продумал. Так что готовь лавэ, через неделю мы к вам подвалим.
Ровно через неделю на старой, видавшей не одну аварию «Волге» (ГАЗ-24) черного цвета Лапа вместе с четырьмя подручными приехал в поселок Розовый, где находилось малое предприятие Пончика и Капреляна.
Подцепив к пиджаку «жучка», Лапа сказал остающимся в машине:
— Включите передатчик на прием. Как услышите, что меня собираются по натуре бить, валите ко мне на помощь. Если запоздаете, шкуру спущу, но и раньше времени на глаза не появляйтесь.
В машине остались громилы, прошедшие через УО-15/1, среди которых лишь один Мамедов Ибрагим по кличке Ишак вел себя беспокойно, был непоседлив и стремился покинуть машину преждевременно.
Оставшийся за старшего в машине зло процедил ему:
— Ишак, не бузи, пропустим, о чем они там бакланят, пахан нам колганы поотрывает, а ты своего кайфа не получишь.
Такая угроза заставила даже Ишака успокоиться.
Зайдя в контору, Лапа по описанию Пончика сразу узнал Капреляна, небрежно развалившегося в мягком кресле за столом. Однако он, не подавая виду, что знает, с кем беседует, спросил:
— Где мне найти Капреляна?
— Зачем его искать? Я Капрелян, — разведя руки в стороны, благодушно сообщил тот.
— У меня есть к тебе разговор. Можешь ли ты меня послушать, но только с глазу на глаз?
Посмотрев оценивающе на старика и не найдя в нем ничего впечатляющего для себя, Капрелян беспечно произнес:
— Паслушай, дарагой, какие у нас могут быть секреты? Давай, говори скорэй.
Зашедшему в кабинет мужчине кавказской национальности он что-то сказал на родном языке, и тот, ничего не сказав, с любопытством посмотрев на Лапу, вышел.
— Говоры, чего хотел сказать мне, — потребовал он.
— У тебя есть компаньон Игнатий Давыдович, — начал Лапа.
— Есть такой человек, — подтвердил Капрелян, настораживаясь.
— Так он мне пожаловался на тебя, что ты его бабки присваиваешь и нехорошо с ним поступаешь.
— Паслушай, дарагой, кто ты такой, чтобы учить меня, да еще разбираться со мной? — вскакивая с кресла и размахивая руками, закричал он.
На крик Капреляна в кабинет заскочили два его друга, которым Капрелян стал жаловаться на своем родном языке, от волнения вставляя порой в разговор русские слова.
Схватив Лапу за руки, друзья Капреляна попытались вытащить его из кабинета во двор со словами:
— Зачем такого хорошего человека обидел?
С нестариковской ловкостью Лапа, вывернувшись из их рук, возмутился, умышленно накаляя ситуацию:
— Я не пьяный, а вы не легавые, чтобы меня тащить.
— Ага, напугался! — самодовольно констатировал Капрелян, глубоко ошибаясь в своем предположении.
— Еще бы! Вы же бить будете, — серьезно для Капреляна, но с юмором для себя и для своих сообщников ответил Лапа.
— Старый пердун, пришел меня пугать, а сам и укакался, — захохотав, пошутил самодовольно Капрелян, торжествуя свое превосходство. — Гоните этого шелудивого ишака в шею, — приказал он своим подручным.
Такого оскорбления и унижения Лапа не слышал и не получал уже несколько десятилетий, тем более что его сообщники прослушивали беседу и могли сделать для себя неверные выводы в отношении его настоящих способностей.
Когда «шестерки» Капреляна попытались вновь схватить его за руки и вытолкнуть из кабинета, Лапа, рывком освободив правую руку от захвата, ударил ею одного из нападавших в промежность, отчего последний от боли гортанно заревел, согнувшись в три погибели.
Увидев такое развитие событий, второй из нападавших обхватил Лапу руками в охапку, а Капрелян стал беспорядочно наносить ему удары кулаками по телу.
В кабинет ворвалась четверка подручных Лапы, которые со знанием дела уложили противников на пол. В горячке досталось и армянину, корчившемуся у двери в момент драки.
Ишак, приставив лезвие ножа к горлу Капреляна, таким подъемником поднял его огромную тушу на ноги и с нескрываемым презрением стал возмущаться:
— Ты, ишак, ты знаешь, на кого руку поднял? На самого пахана! Да я за это сейчас кишки из тебя выпушу!
Не пришедший в себя от быстрой смены декораций Капрелян затравленно молчал, а Ишак, обращаясь к Лапе, просительно произнес:
— Пахан, позволь мне, я ему хочу калым из бурдюка выпустить.
В его голосе было столько мольбы, что у присутствовавших не зародилось никакого сомнения в искренности его просьбы.
Утреннее внутривенное вливание морфия пробудило в нем желание действовать, ломать и рушить, но он себя сдерживал и подчинялся требованиям товарищей, действовавших по указанию Лапы, который был для него живым богом. Ишак понимал подспудно, что если будет слушаться и угождать Лапе, пока он ему нужен, дозы «кайфа» будут пробуждать в нем интерес к жизни.
— Остепенись! — потребовал Лапа. — Пока ты с ним травил, один хрен куда-то убежал.
Убежавшим был тот, кто лежал у порога, первым получив отпор от Лапы.
— Догнать? — услужливо предложил Ишак.
— Зачем? Он побежал за подмогой. Они сейчас сами явятся, — убежденно сообщил Лапа.
В кабинет с арматурными прутьями и ножами вместе с беглецом ворвались три кавказца, но, увидев в руках Лапы пистолет, они опустили руки.
— Кладите свои железки у порога и идите к своему хозяину, — жестко, не терпя возражений, произнес Лапа, выстрелив для устрашения два раза им под ноги.
— Вай, вай! — заголосили они, подпрыгивая и подчиняясь его требованию.
Подойдя к Капреляну, Лапа, погладив его по огромному носу, поучительно пошутил:
— Я же тебе, индюк сраный, говорил, что желаю с тобой поговорить один на один, а теперь придется вам немного помять бока, чтобы не только знали хозяина, но и уважали.
Не дожидаясь команды, кореши стали обрабатывать свои жертвы, испытывая удовольствие от их крика и унижений.
Убедившись, что урок воспитания прошел успешно, Лапа бросил:
— Хватит! Достаточно!
Прохаживаясь среди поверженных противников, Лапа поучающе информировал их:
— Почему мои парни «подрались» с вами, — он умышленно заменил слово «побили», — да потому, что твоя милость, — толкнув ногой в бок Капреляна, напомнил Лапа, — со своими дружками стала бить пожилого человека. Кто потерпит такое безобразие? — И сам себе ответил: — Никто. Ты со мной гостеприимно обошелся или нет?
— Виноват, кацо, не разглядел я большого и хорошего человека, — постанывая и поглаживая рукой ушибленные места, произнес тот.
Лапа разрешил ему вновь сесть в кресло, а его «шестеркам» подняться с пола.
— Ты теперь согласен со мной поговорить один на один?
— Конечна, дарагой! — с надеждой, что кончился кошмар, воскликнул Капрелян.
— Все выйдите и помиритесь между собой. Выпивон и закусон возьмите в машине. Мы же приехали с дружескими намерениями, — пояснил он Капреляну, — но, как видишь, не получилось, сам виноват.
Имея такого учителя, Капрелян, чтобы вновь не пробуждать в Лапе зверя, дипломатично помолчал, так как вертевшийся на кончике языка ответ мог не понравиться собеседнику.
Оставшись вдвоем в кабинете, Лапа сел напротив Капреляна и продолжил так неудачно начавшуюся беседу:
— Скажи мне честно, чем тебя не устраивает Игнатий Давыдович, чем он перед тобой провинился, что ты так неуважительно с ним поступаешь? К слову сказать, где он сейчас?
— Поехал в Ростов очень нужную и дорогую запчасть доставать, — ответил Капрелян.
— Вот видишь, какой он деловой, а ты его обижаешь и грабишь.
— Я его не обижаю, — попытался возразить Капрелян.
— Ты не темни, зачем кусаешь от его пирога? Своего мало? Зачем ты держишь этих четырех дармоедов?
— Они у нас работают снабженцами, — неудачно брякнул Капрелян.
— Ничего себе снабженцы! Сидят у себя дома, наедают будки, а нами с тобой уважаемый Игнатий Давыдович бегает, как молодой олень, достает запчасти.
Капреляну такой довод нечем было опровергнуть, и он надолго задумался.
Между тем Лапа продолжал развивать свою мысль:
— Если ты себе позволяешь такую роскошь и содержишь за счет предприятия нахлебников, то оформляй и моих парней на работу, кем хочешь, лишь бы они не работали, но получали такую же зарплату, как и твои боровы. Как выгонишь с работы своих, так и мои вас сразу покинут.
— Зачем мне твои парни? Чтобы я все время помнил, как они нас побили?
— Они будут охранять Игнатия Давыдовича от твоих быков.
— Я от своих родичей постараюсь избавиться, — пообещал Капрелян, — но только мне надо с месяц времени, а то сразу увольнять как-то нехорошо.
— А моих драчунов ты можешь уволить с работы сразу, как уволишь своих, и они тебе еще скажут спасибо, так как находиться им долго на одном месте для здоровья плохо.
— Ой, какой ты настырный, — сдаваясь, согласился Капрелян.
— Ты мне об Игнатии Давыдовиче так ничего и не сказал, — напомнил Капреляну Лапа.
— А чего о нем говорить, мужик хороший, сговорчивый, не такой, как ты, — болезненно улыбнувшись, ответил Капрелян.
— Вот и живите мирно. В том, что произошло сегодня, твоя вина полностью, а поэтому на своего компаньона не обижайся. Ты слышал, что меня мои головорезы называли паханом. Если вздумаешь переплясать то, о чем мы сейчас договорились, я привезу сюда десять, двадцать, сто им подобных, то есть сколько потребуется, но тогда у меня к тебе снисхождения не будет. Теперь понял, какой я старик?
— Я слышал о паханах, мне говорили об их силе и власти, но встречаться не приходилось, — подавленно признался Капрелян, поняв, что сегодняшнее соглашение ему уже не переплясать.
Когда они вышли во двор и прошли к столовой, которая находилась в пассажирском вагоне, то увидели там идиллическую картину.
Бывшие противники, весело переговариваясь, дружно расправлялись со спиртным и закуской. Один Ишак не разделял общего веселья и с угрюмым видом сидел в стороне.
Остающиеся на предприятии новые рабочие вышли проводить Лапу к автомобилю. Каждому из них в отдельности он дал указание и напутствие. Лютого он оставил за старшего, потребовав от остальных беспрекословного ему подчинения.
С Лютым он дольше говорил, дав ему соответственно и больше ценных указаний. Когда подошла очередь поговорить с Ишаком, то Лапа, пригласив его к себе в автомобиль, достал из бардачка три ампулы морфия и отдал их ему со словами:
— Не вздумай сразу всю партию принять, коньки откинешь.
— Чё я, маленький и не хочу продлить кайф, — согласился с ним Ишак, — но мне их хватит на пару дней, а потом как? — забеспокоился он.
— Обращайся к тому борову, — показывая на Капреляна, предложил Лапа. — У него связи большие, достанет. Только культурно проси, с ножом к горлу, как сегодня, не приставай.
Обрадованный таким «ценным» подарком, Ишак вновь ожил, повеселел и, ободренный предложением Лапы, пробурчал:
— Я знаю, как с таким ишаком говорить. — В его голосе чувствовалась беспечность и расслабленность.
За частое употребление в речи слова «ишак» он и получил такую кличку.
Говоря Ишаку о воздержании и неприменении силы в отношении Капреляна, Лапа улыбался, смиряясь с тем, что Ишак его не послушается и поступит по-своему.
Весь задуманный план настоящей операции Лапа построил именно на непослушании Ишака.
«Наркоманами на расстоянии управлять практически не только нельзя, но и невозможно, — убежденно думал Лапа, — вот это как раз и сыграет нужную роль».
Где-то в конце второй недели «работы» Ишака на предприятии он уговорил Капреляна достать ему морфий.
Капрелян долго не соглашался, но бесконечные его приставания, да и любопытство, с другой стороны, посмотреть, как себя будет вести после принятия укола морфия наркоман, побудили его поехать в больницу, где у знакомой медсестры за два четвертака купил две ампулы наркотика.
Получив от Капреляна желаемое, Ишак стал целовать ему руки и униженно благодарить, отчего Капреляну стало неприятно и противно, как будто он коснулся слизняка.
Капрелян с Коростылевым построил отношения сугубо официально, но ущемлять материально, как прежде, и обижать уже не решался.
В душе он был согласен с мнением Лапы, что держать четырех, а теперь восьмерых нахлебников на шее небольшого предприятия нерентабельно и так долго продолжаться не должно.
Об условии, поставленном ему Лапой, он сообщил друзьям, которые доводились ему родственниками с четвертого на пятое колено.
После бурного обсуждения они были вынуждены согласиться с тем, что пришла пора им расстаться.
Их примеру последовала и «бригада» Лапы. Однако Лютый не повез ее домой, а, переехав в райцентр, поселил на частной квартире, куда Лапа пригнал свою старую «Волгу», и они периодически выезжали в поселок проведать Ишака, который с ними ехать домой отказался.
Жизнь Капреляна от приставаний Ишака с одной просьбой достать ему морфий стала невыносимой.
Ишак преследовал его со своей единственной просьбой везде и всюду.
Если первоначально Ишак просил его достать ему наркотики, то теперь он стал требовать, чтобы он познакомил его с тем человеком, через которого тот ему достал их.
О том, чтобы познакомить Ишака с медсестрой, Капрелян и мысли не допускал, так как считал, что Ишак съел бы ее в первый день знакомства вместе с добычей, а он был бы еще и соучастником убийства.
— Послушай, будь другом, избавь меня от Ишака. Совсем от него покоя не стало.
— Чего вдруг он к тебе привязался? — как бы ничего не понимая, спросил Пончик.
— Да вот видишь, я его несколько раз пожалел и достал ему наркотики, а теперь от него покоя нет.
— А чего ты раньше со мной не посоветовался, давать ему наркотик или нет?
— Я на тебя был тогда сердит, — признался Капрелян. — Я его, идиота, бил и завозил в другой район, а он, скотина, все равно возвращается, что с ним делать — не придумаю.
— Одним словом, не человек, а ишак, — поддержал его Пончик. — Ты сам видел, что я несколько раз прогонял его с предприятия.
— Видел, — согласился Капрелян.
— Может быть, тебе на время куда-нибудь уехать, — предложил Пончик. — Он покрутится без тебя здесь и тоже умотнет.
Подумав, Капрелян возмутился:
— Ой, какой ты хитрый, хочешь меня с кресла спихнуть.
— Разве мы с тобой так раньше не делали? — возразил ему Пончик убедительно. — А теперь ты начинаешь кругом видеть подлость.
— То было раньше, а то сейчас, — только и смог ему возразить Капрелян.
— Ты извини меня, Петр Васильевич, разве я тебя когда-либо обманывал?
— Нет, Игнатий Давыдович, но теперь можешь.
— Судишь по себе? — язвительно задал вопрос Пончик.
— Ах, кацо, кацо, как дружно мы с тобой раньше жили, — мечтательно произнес Капрелян.
— Так давай и дальше будем так жить, — в душе обрадованный откровениями Капреляна, предложил Пончик.
— Если бы! — мечтательно протянул Капрелян. — Но один твой друг мешается под ногами.
— Извини, дорогой Петр Васильевич, то друг твой, ты ему делал услуги, а не я. У меня с ним никаких дел не было, и он меня не ищет.
— И где он взялся на мою голову? — с детской наивностью причитая, пробурчал Капрелян, уходя от Пончика.
После работы Капрелян на своей машине уехал в город, где допоздна веселился в ресторане с друзьями и знакомыми.
Примерно в первом часу ночи, приехав домой, он увидел сидящего на лавочке Ишака.
Выйдя из машины, чтобы открыть ворота во двор, Капрелян был вынужден вновь встретиться с намозолившим ему глаза Ишаком.
— Ты мне привез обещанное? — встретил его своим вопросом Ишак.
— Пошел ты… (Капрелян высказал столько нецензурных слов в адрес Ишака, что другой под их тяжестью упал бы и свалился замертво).
— Ты иди сам туда, — парировал наркоман, умышленно воздерживаясь от оскорблений своего благодетеля.
Капрелян, будучи в нетрезвом состоянии, потерял над собой контроль.
— Ты, животное, еще смеешь меня оскорблять? — завопил он.
Схватив руками за горло изможденного, высохшего от наркотиков противника, Капрелян с наслаждением и яростью стал его душить, почти не чувствуя сопротивления.
Обмякшего в его руках Ишака Капрелян брезгливо бросил от себя на землю, не сознавая, что он его удушил.
Когда он это понял, то был не так напуган, как удивлен. У него не было намерения лишать Ишака жизни. Другое дело дать ему трепку, прогнать, но к убийству он не был готов.
Выключив на уличном столбе электрический свет и в машине подфарники, он открыл багажник, легко поднял с земли и положил туда труп Ишака.
Он еще не решил, но знал, что надо куда-то отвезти труп и закопать.
Он сходил к себе во двор, взял там лопату и бросил ее в салон автомобиля.
Капрелян считал, что действует без свидетелей, но глубоко ошибался. Вся сцена проходила на глазах одного из «корешей» Ишака, который по рации информировал о происходящем своих друзей, сидевших примерно в 300
— 400 метрах от места драмы.
Капрелян сел в машину, чтобы, как преступники говорят, спрятать концы в воду.
Неожиданно он увидел, как из-за угла вышла машина с дальним светом в фарах, движущаяся в его направлении.
«Пропущу ее, а потом поеду», — решил он благоразумно.
Однако движущийся автомобиль, перекрыв путь движения его автомобилю, остановился.
Из «Волги» вышли двое бывших его «рабочих». Третий, информировавший их о происходящем, свое присутствие решил не проявлять.
Лютый, подойдя к Капреляну, сказал:
— Хозяин Ишака сказал, что он к тебе пошел. Ты его не видел?
Весь лепет Капреляна нет необходимости воспроизводить, так как Лютый в разговоре обратил внимание на лежащую в салоне автомобиля лопату, а потом потребовал открыть багажник автомобиля.
Капрелян бросился убегать, но не сделал и десятка шагов, как был сбит Лютым на землю.
С помощью напарника Лютый его связал и, подведя к машине, открыл багажник. Увидев труп Ишака, он возмутился и, чтобы свое возмущение выразить более убедительно, несколько раз ударил Капреляна по ягодице.
Тот побои переносил как должное, молча. Он уже теперь думал не о настоящем, а о будущем, которое ему казалось кошмаром и адом.
— Вот так, дорогой, сейчас поедем в милицию и там расскажешь, как ты убил нашего товарища, расскажешь как на духу, — потребовал Лютый, став теперь со своим дружком главным свидетелем тяжкого преступления.
Посадив Капреляна на заднее сиденье его автомобиля, Лютый сел сам за его управление. Они на двух машинах уехали с места преступления.
По дороге в милицию Капрелян сначала просил Лютого за большие бабки отпустить.
— Отпусти, любые бабки дам, — умолял Капрелян.
— Ты меня оскорбляешь, хочешь, чтобы я тебе за пятьдесят косых продал товарища. Обижаешь, кацо, мы друзей не продаем, — наслаждаясь своим благородством, возразил ему Лютый.
— Я же не хотел его убивать, но он ишак. Ты понимаешь, что он ишак.
— Он не ишак, а человек, и надо было с ним обращаться как с человеком, — нравоучительно пояснил Лютый, заранее зная, что его слова не найдут поддержки у Капреляна.
Так оно и получилось.
— Ваш Ишак своими просьбами меня доконал. То дай ему уколоться, то найди анаши покурить.
— Вот ты и дал ему покурить, — язвительно пошутил Лютый.
— Хоть теперь оставит меня в покое, — подавленно, но вместе с тем с облегчением выдавил из себя Капрелян.
Располагая его к признанию в милиции, Лютый сказал:
— Ишак — нам товарищ, но в милиции я не буду отрицать, что он наркоман и у всех навязчиво просил наркотики. Особенно у тех, кто их ему доставал. Что поделаешь, его уже не вернешь, тебя не хочется гробить до конца, — посочувствовал наконец он Капреляну.
— Ой, дорогой, будь другом, не забудь это сказать. Всю жизнь буду делиться с тобой хлебом, денег дам, сколько скажешь.
— Ну зачем же давать деньги, если я всего лишь скажу правду? За нее вроде бы неудобно брать деньги.
— Ничего, бери, — настойчиво посоветовал Капрелян.
— Нас двое, — напомнил Лютый Капреляну.
— И ему дам, — пообещал Капрелян.
— Ну если ты настаиваешь, то мы согласны. Но только чтобы бабки были до суда, знаю я вас.
— По паре тысяч на нос хватит? — поинтересовался Капрелян.
— Пойдет! — согласился Лютый.
«То, что мы скажем в отношении Ишака, и без нас всем известно, а лишние бабки не помешают», — блаженно думал Лютый, ведя автомобиль с несчастным Капреляном.
Глава 50
Выполнив «заявку» Пончика, Лапа один приехал к нему за платой.
— Ну как, доволен нашей работой? — вместо приветствия спросил он Пончика.
Поздоровавшись с Лапой за руку, Пончик недовольно пробурчал:
— Я же не хотел его сажать.
— Я его тоже не заставлял убивать Ишака, — резонно напомнил ему Лапа. — Зато ты теперь единоличный руководитель и вон видишь, как хорошо смотришься в кресле руководителя.
— Мне оно не нужно. Зачем мне такая ответственность на одного?
— Ты теперь можешь раскрутиться, как хочешь.
— Я тебе говорил, что производство так налажено, как я лучше все равно не придумаю. От Капреляна я получил письменное согласие на превращение нашего предприятия в акционерное товарищество. Мы на миллион продадим акций, половину выкуплю я, половину Капреляна реализую нашим рабочим и желающим.
Вырученные деньги от продажи акций Капреляна я положу на его счет в банк.
— Какую прибыль вы думаете получать в год?
— Ты меня проверяешь или забыл, будем получать не менее 30 процентов годовых.
— Имей в виду, я на два стольника акций покупаю, — предупредил Лапа. — А теперь давай поговорим о плате нам за работу. Ты нам должен двадцать косых.
— Остап Харитонович, это слишком много, — возразил испуганно Пончик.
— Ты забыл, как меня уговаривал заступиться за себя, а теперь, когда опасность миновала, ты вздумал со мной торговаться? Нехорошо! Если ты со мной торгуешься, то я предлагаю тебе компромисс. С ребятами я рассчитаюсь за работу своими бабками, а ты в счет погашения долга пустишь в распыл одного типа. Он чертовски мне надоел, — страдальчески скривив лицо, пробурчал Лапа.
— Что ты говоришь, Остап Харитонович! — воскликнул Пончик. — Я мокрыми делами не занимаюсь.
— Тогда выбирай: или принимай мой заказ, или гони бабки на кон за работу. Вот так всегда: каждый думает только о себе. А мне надо еще матери убитого что-то подкинуть и на жизнь, и на похороны, — объяснил он причину завышения платы.
— У меня сейчас таких наличных денег нет, — попытался освободиться от захвата Пончик.
— Ты не темни. У тебя за прошлый год дивиденды составили полторы сотни косых.
Пораскинув мозгами, Пончик был вынужден полностью удовлетворить требования Лапы.
Перед расставанием Пончик поинтересовался у Лапы:
— Ты мне на три стольника еще не найдешь желающих?
— Поинтересуюсь в одном месте, — пообещал тот.
С предложением стать акционером прибыльного предприятия Лапа решил обратиться к Бороде и Сарафану-
Леснику.
Когда он приехал к ним домой и в дружеской беседе предложил им стать компаньонами, объяснив выгоды такого участия, то Борода, подумав, сказал:
— Наш капитал, ты знаешь, в кубышке, и по такому времени лучшего места его хранения не сыскать.
— Илларион Константинович, кому ты пудришь мозги? Ты хвостом не виляй, а скажи прямо, что тебя пугает в данном мероприятии?
— Честно?
— Честно! — потребовал Лапа.
— Тогда слушай. Мне не нравится, что бывшие зеки из одного лагеря вдруг стали владельцами одного предприятия.
Полученную информацию Лапа стал переваривать. Затянувшееся молчание прервал Виктор:
— Пахан, а, может быть, мы зря осторожничаем и теряем прибыльное дело?
— Ты сам подумай, есть ли нам необходимость в таком риске, пройдет пять лет перестройки, тогда и развиднение, может быть, начнется. Тебе, Остап Харитонович, тоже подумать не мешает, есть резон рисковать или нет.
— Пончик вон какие бабки вложил, при своей трусости, а не побоялся, так чего нам штаны со страха снимать?
— Поступай, как знаешь, а мы погодим, — сказал свое окончательное решение Борода.
На этом деловой разговор между ними был закончен.
Пораскинув мозгами, Лапа решил больше ни к кому с аналогичным предложением не обращаться. Как выяснилось позже, такое решение оказалось верным, но сам все же купил акции на двести тысяч рублей.
На триста тысяч рублей акций купили рабочие и служащие предприятия, чему были несказанно обрадованы, так как знали, какие дивиденды их ожидали в будущем.
Получив свои деньги, переведенные ему Пончиком в сбербанк, Капрелян начал сведение счетов со своими обидчиками.
Он написал в Прокуратуру СССР пространное письмо, в котором рассказал о Пончике все, что знал и о чем догадывался.
Капрелян сообщил, что Пончик сидел в местах лишения свободы двенадцать лет за преступление, что Коростылев утаил от государства ценностей на 500 тысяч рублей, которые полностью вложил в строительство кислородного цеха.
Такая информация, безусловно, не могла не заинтересовать Прокуратуру СССР. А ее работникам не составило особой сложности запросить на Коростылева Игнатия Давыдовича сведения о судимости, копии приговора суда.
Полученная информация не только раскрыла личность Пончика, но и дала ответ, откуда у него появилось такое богатство.
Безусловно, на имевшийся у него капитал Коростылев не смог представить декларации, а поэтому все его акции и капитал были конфискованы в доход государства, что пошло в счет возмещения причиненного ему когдато ущерба.
На сто тысяч рублей Лапа тоже не смог представить декларации, тогда как на другую половину у него в сбербанке были и поступали вклады, когда он находился в местах лишения свободы. Преступного происхождения вкладов не было доказано, а поэтому они у него и не были изъяты уже в виде ценных бумаг.
Такой удар Пончик перенести не смог и повесился в своем кабинете, унеся с собой ответы на многие жизненно важные вопросы, интересующие как дознание, так и следствие, чему покупатели бриллиантов были рады.
Как все интересно получается в жизни и непредсказуемо. Смерть Пончика принесла в его семью горе, несчастье, слезы, тогда как Лапа, Борода, Лесник, Душман такое известие получили с облегчением.
Постигший его удар страшной силы Лапа перенес мужественно, но он вывел его из равновесия на несколько дней.
Уединившись у себя дома, он ни с кем не желал встречаться, а сочувствие принимал болезненно и сердито.
От Пончика Лапа знал, где отбывал наказание Капрелян. Взяв с собою Лютого, он поехал к Капреляну в гости, уже имея конкретный план мести. Связавшись с паханом зоны, Лапа в подробной записке сообщил ему о себе и постигшей его и Пончика неприятности, попросил поговорить его с Капреляном, чтобы он добровольно написал жене письмо, поручив ей отдать ему двести косых.
За такую услугу Лапа обещался передать в зону пахану пятьдесят косых.
Трудное поручение пахан зоны взялся исполнять, так как огромный куш за такую работу служил допинговым средством.
Его разговор с Капреляном оказался затянувшимся на целую неделю и, возможно, так и закончился бы безрезультатно, но опытные «колуны» и «переводчики» сломили волю Капреляна.
Когда Капрелян понял, что деньги он может сохранить и отстоять только ценой своей жизни, он, по-звериному воя и плача, как ребенок, проклиная себя за подлость, злополучное письмо в Прокуратуру СССР, сдался и подчинился требованиям своих мучителей.
Смело задуманная и тонко проведенная операция была завершена в два месяца. Сюда ушло время на свидание Капреляна с женой, на их «мирный» разговор и увещевание, написание доверенности, получение денег женой и другие так же необходимые формальности и процедуры.
Лапа исполнил свое обещание и передал в лагерный общак пятьдесят косых, которые пробудили в зоне дремавшие и непозволительные возможности.
За четыре месяца с момента постигшей его неприятности и до того, как Лапа, возместив понесенные убытки, успокоился, он сильно не только похудел, но и состарился, в чем наглядно убедился сам, вечерами разглядывая свое изображение в зеркале.
Как бы ни был занят Лапа своей проблемой, но решение Бороды стать его компаньоном в малом предприятии его сильно удивило.
— Не люблю допускать ошибки, лучше учиться на ошибках других, — пошутил Борода.
Наученный горьким опытом своих друзей, Борода поехал в Москву и там попросил Душмана, чтобы тот познакомил его с денежным человеком, заработавшим их честным путем.
Душман познакомил его с популярным эстрадным певцом, покровительство которому он оказывал.
Уединившись в кабинете ресторана Центрального дома туристов, они втроем завели разговор.
Борода вкратце сообщил артисту, для чего ему нужны деньги в сумме пятисот тысяч рублей. Он сказал:
— Деньги у меня есть, но в декларации я не смогу указать настоящий их источник приобретения. Поэтому прошу тебя снять такую же сумму со своего счета в банке в Москве и внести их на свой счет, скажем, в Ленинграде.
Мы оформим с тобой договор займа через нотариальную контору, а в другой такой же конторе состряпаем документ, что я долг тебе вернул.
— А если дяди в красных фуражках спросят, с какой стати я занял вам столько денег?
— Резонный вопрос, — согласился с ним Борода. — Ответ на него может быть двоякий. Ты от суммы займа будешь получать от меня 50 процентов годовой выручки, а если я не верну тебе деньги в срок, то ты автоматически вместо меня можешь стать акционером прибыльного дела.
— Мне ваши деньги все равно не придется считать. Если не секрет, то каковы ваши дивиденды, что вы решились на такую рискованную затею?
— Тридцать процентов годовых от суммы вклада, — сообщил Борода.
— Выходит 150 тысяч в год, — удивился певец.
— Выходит так, — подтвердил Борода.
— А мне нельзя войти к тебе в долю? — поинтересовался Душман.
— Пока можешь рассчитывать только на стольник, а там видно будет, — предложил Борода. — Устраивает?
— Считай, что договорились, — согласился Душман.
— Только крышу на свои бабки ищи другую, — улыбнувшись, посоветовал Борода.
— На стольник финансиста найти не проблема, — небрежно ответил Душман.
— Как мне взять такую уйму денег в сбербанке? — поинтересовался певец, сообщая собеседникам о возникшей перед ним проблеме.
— А зачем тебе их оттуда брать? — удивленно спросил его Борода, давно имевший ответ на такой вопрос. — Пускай они тебе выпишут аккредитив, чтобы был расход с твоего счета. А разве аккредитивы в банке уже не выписывают и не принимают? — улыбнувшись, пошутил Борода.
— Ну, дед, ты и поешь! Не каждый профессиональный певец сможет тебя заглушить, — восхищенно похвалил Бороду за изобретательность артист.
Пропустив похвалу миму ушей, Борода продолжал развивать свою мысль:
— Я понимаю, что наша возня сейчас для тебя до лампочки, поэтому сколько возьмешь с меня за оказанную услугу?
Артист, посмотрев на Душмана, задумался, а потом, улыбнувшись, сказал:
— Чтобы мои яблоки не замерзли на снегу, как у некоторых. — Он намекнул на своего коллегу, которого неизвестные накрыли более чем на триста тысяч рублей и побили к тому же. — Мой покровитель — ваш товарищ, поэтому не будем размениваться на какие-то тысячи. Мне с вас ничего не надо, правда, хлопоты определенные создадут мне некоторые неудобства. Не так я говорю? — спросил вдруг он Душмана.
— Если бы ты не был мне другом, то разве мы рискнули говорить о таких дорогих секретах? — успокоил его Душман.
— Чуть не забыл, черт старый, — хлопнув ладонью себя по лбу, произнес Борода. — Ту песню, что я сейчас пел, чур нигде не пересказывать.
— Не маленькие, — слегка обидевшись, заметил артист.
— Если потом возникнут какие-то изменения по акциям, утрамбуем вопрос с Тарасом Харитоновичем. Будет он опять подкупать акции или нет — обо всем договоримся, чтобы дуть в одну дудку, — закончил поучать Борода.
Распив всего лишь две бутылки шампанского, они покинули ресторан. Доставив артиста к нему домой, они поехали к Душману, где их ждала Лариса, тоже желавшая отметить прилично приезд земляка-гостя.
В машине Душман недовольно пробурчал Бороде:
— Почему у меня дома не предложил мне участвовать в деле?
— Потому что я седой, а ты всего лишь серый, — хлопнув дружески его по плечу, пошутил Борода.
Он рассказал Душману, в какой просак попал Лапа и как умело из него выкрутился, не упустив его предложения ему участвовать в мероприятии.
— Ты представляешь, что было бы, если бы я клюнул на его предложение? Я пролетел бы под фанфары. С кого спрашивать, кто виноват, с кого требовать убытки? С черта лысого!
— Выходит, я сам подписался тебе в компаньоны и сам буду расхлебывать возможные неприятные последствия, — подытожил Душман.
— Точно так же, как и я, — подтвердил миролюбиво Борода.
Так Лапа, Борода и Душман стали владельцами 70 процентов акций своего предприятия.
Лапа, продав свои хоромы в городе, переехал жить в поселок Розовый, где купил себе дом еще большего размера, но по цене почти вполовину дешевле.
От своих компаньонов он получил доверенности на руководство предприятием.
Первой его самостоятельной акцией было увольнение с работы сторожей-пенсионеров, вместо которых принял на работу трех ближайших своих подручных, старшим из которых назначил Лютого.
Сторожам он назначил зарплату по 400 рублей в месяц, тогда как Лютому на 50 рублей назначил больше.
В течение нескольких недель после заступления Лапы на должность руководителя инженеры, которые одновременно были начальниками смен, перестали жаловаться на нарушения трудовой дисциплины со стороны отдельных недисциплинированных рабочих.
Уволив кассира и оставив одного бухгалтера, Лапа сам стал выдавать зарплату.
Ему нравилось работать с деньгами, а поэтому дополнительная нагрузка его не тяготила.
Ночами он часто задумывался над своим настоящим положением.
Как вор в законе, он не должен был работать, но командовать людьми, давать распоряжения, принимать решения, понимая, что в предприятии есть часть его собственности, было таким допингом, лишиться которого он не только не мог, но и не хотел.
Он успокаивал себя мыслью: «Работать на себя нам не запрещается, это все равно как я копался бы у себя на даче».
У Бороды он выкупил 10 акций к тем, что имел ранее, а поэтому хорошие дивиденды да плюс зарплата в 500 рублей изменили его отношение к труду.
Только инженеры получали у него зарплату в 600 рублей. С ними он постоянно советовался и требовал, чтобы они шевелили мозгами, повышали производительность кислородного цеха и думали, как расширить производство с меньшими затратами, давая им понять, что у их руководителя на ввод новых мощностей бабки найдутся.
Соседкой Лапы оказалась веселая нравом, шустрая женщина, которая только год назад вышла на пенсию. Ее взрослые дети разъехались. Она осталась одна.
Иногда она приходила к нему помогать готовить еду, иногда соглашалась переночевать у него, но разговора о том, чтобы она переходила к нему жить, не было. Однако близость отношений между ними зашла так далеко, что оба понимали неизбежность предстоящего супружеского союза.
Лапа уже заранее определился, что с переходом к нему Марии, так звали соседку, ее хату они продавать не будут, а поселят в ней квартирантов, кандидатуры которых нашел в лице своих сторожей.
В его возрасте браки упрощались до минимума и не вызывали таких проблем, какие возникают у молодых.
Он твердо решил брак с Марией не узаконивать, чтобы ее дети не претендовали на его сбережения.
«У меня своих детей нет, кому они достанутся, если не государству? Только не ему, оно меня всю жизнь гнуло в бараний рог, — обиженно думал он. — Уж лучше я оставлю завещание детям Лесника. Так у него и своих бабок куры не клюют… Ну и что? У него двое пацанов, они продолжат и его, и мое дело», — с облегчением разрешил он мучившую его последнее время проблему.
Не говоря Виктору о своем решении, он написал завещание, которое оставил на ответственное хранение в той же нотариальной конторе.
Завещание было написано на всякий неожиданный случай, а если вдруг Лесник перед ним в чем-либо провинится, то завещание недолго переделать…
Глава 51
Став с Бородой главным акционером малого предприятия, Виктор решил уволиться с работы, которая была для него не обременительной, но сковывала его в пространстве и времени, а поэтому препятствовала оперативно выезжать по делам родного предприятия.
Глузман, прочитав заявление об увольнении с работы по собственному желанию, с удивлением спросил:
— Чем тебе не понравилась работа у меня?
— Яков Иосифович, у меня теперь есть свое дело, и на нем работать для меня интереснее, чем бить баклуши здесь.
— Да! Новость для меня интересная, — врастяжку с удивлением произнес Глузман. — И в чем заключается твое интересное дело, если не секрет?
Виктор вкратце объяснил Глузману, чем занимается его предприятие, не забыл упомянуть о приличных дивидендах.
— Я догадывался, что ты хваткий мужик, но чтобы до такой степени, не мог даже представить. Вот удивил так удивил! Я рад за тебя. — После паузы он пошутил: — У тебя в роду не было евреев?
— У нас чердаки работают не хуже ваших, но до последнего времени разворота не давали, — искренне посетовал Виктор.
— Я с тобой согласен, вы умеете и думать глобально, и хорошо работать. — Но дальше Глузман не пожелал развивать свою мысль, так как в политику никогда не желал вмешиваться, тем более говорить другому о ком-то крамольную мысль, а потом сожалеть, что ее высказал. — Виктор Степанович, поработай с недельку, пока я найду тебе замену, а потом возражать не буду, отпущу с Богом, согласен?
— Для меня неделя ничего не значит, а поэтому будем считать, что договорились.
— Честно сказать, мне жаль с тобой расставаться. Мы с тобой неплохо сработались, не так ли я говорю, Виктор Степанович?
— Все правильно, Яков Иосифович, и позвольте мне в знак нашего взаимопонимания преподнести для вашей супруги скромный подарок.
Он подал Глузману в коробочке из-под часов на бархатной подушечке золотой перстень с бриллиантом в полкарата.
С удивлением расширив глаза, Глузман спросил:
— Все это настоящее?
— Неужто я буду вам дарить бижутерию?
— Давно не приобретал и не держал в руках путевых вещей, — блаженно и вместе с тем мечтательно произнес Глузман. — Постой, а с какой стати ты вдруг преподнес мне такой дорогой подарок?
— Мы хотим расширить производство, понадобится стройматериал. Вы же поможете нам за свои деньги купить несколько десятков кубометров леса?
— Я помогу, но он теперь сильно подорожал.
— Я же вам сказал, что деньги у нас есть, и их наличие вас не должно беспокоить, лишь бы задержки в приобретении не было. Сами понимаете, что подарок в цену материала не идет, — пояснил Виктор улыбаясь.
— Я тебя давно уже знаю, будем считать, что договорились, а пока я — твой должник. — Подкинув коробочку в руке, он спросил: — Он не ворован?
— Яков Иосифович! Разве я на такого обормота похож, который ворованные вещи дарит?
— Вроде нет, теперь я спокойно могу отдать его Соне.
— Вы можете ей сказать, что его дал вам я, но другим вы должны говорить иной источник приобретения. К слову сказать, перстень кустарного производства, и вы его первый обладатель.
Внимательно рассматривая перстень, Глузман удивился:
— А я думал, что фабричный. Насчет его мы никому ничего не скажем, да и наши друзья не из любопытных,
— после паузы он продолжил: — Я чувствую, ваша фирма будет процветать, если ее делами взялись заправлять такие хваткие ребята. Может быть, и меня возьмете к себе в компанию? — поинтересовался Глузман.
— Кому вы себя предлагаете? — засмеялся Виктор. — Вы же вслепую ничего не делаете. Когда вы пожелаете стать нашим компаньоном, то приедете на наше производство, ознакомитесь с ним, его плюсами, минусами и лишь тогда, возможно, согласитесь стать акционером нашего товарищества. У нас много чего есть, но отмытых денег мало, — намекнул Виктор.
— Так ты серьезно предлагаешь мне стать вашим компаньоном?
— Я не предлагаю, а всего лишь не исключаю такой возможности, — поправил его Виктор.
— Ты меня заинтриговал своим предприятием. Если не возражаешь, давай поедем туда завтра.
— А дела вашего производства не пострадают? — напомнил Виктор.
— Несколько дней обойдутся и без меня.
— Я на тот случай, если вы захотите вступить к нам в долю.
— Проблем не будет, — беспечно махнул рукой Глузман. — Не все умники уехали в Израиль, поэтому свято место пустым не будет.
Виктору беспечный, играющий под своего парня Глузман нравился, а поэтому он согласился ехать с ним.
— Я согласен смотаться с вами туда на нашем «КамАЗе», только вы не забудьте насчет замены мне.
— Ты меня обижаешь, — улыбнулся Глузман, — объявление на шофера уже сегодня будет в газете.
Съездив в поселок Розовый и облазив его как заправский ревизор, Глузман воочию убедился, что кислородный цех является заводом в миниатюре.
Расширение его без увеличения штата служащих и ИТР, а только за счет штата рабочих увеличит выработку кислорода в два раза с соответствующими выработке дивидендами, которые и сейчас были впечатляющими.
Виктор только показывал Глузману предприятие, знакомил с документами, ничего не хваля и не критикуя, давая своему руководителю возможность самому решать и делать окончательный вывод.
— Вам не приходится искать клиентов. Они сами бомбят своими заявками.
Услышав его мнение, Лапа, сидевший у телефона, пошутил:
— От их постоянных звонков у телефона так накаляется трубка, что невозможно брать голой рукой.
— Да я вижу и слышу, — согласился с ним Глузман.
— Промышленность, как и люди, не может жить без кислорода, — высокопарно произнес Лапа запомнившееся изречение, произнесенное как-то раз инженером в его присутствии.
Судя по тому взгляду, какой Глузман бросил на него, Остап Харитонович произвел на него впечатление, и его слова дошли до цели.
— Неплохо вы тут развернулись, никто вам не мешает, да и от города недалеко.
Вернувшись домой из незапланированной командировки, Глузман, расставаясь с Виктором, сказал:
— Ваше производство мне понравилось, но сейчас я тебе своего решения насчет компаньонства не скажу.
Мне надо поразмыслить да и решиться, а на это надо время.
— Хозяин барин, давай думай, но только учти, если тебе дорогу перебежит более расторопный другой Глузман или еще кто, ты уж на меня не обижайся. Строительство второй очереди предприятия, ты видел, идет полным ходом, и замораживать его нам не резон.
— Договорились, — согласился Глузман, — но что поделаешь со мной, если я, все хорошо не обдумав, не могу сейчас говорить о своем решении.
Виктор, имея огромную задолженность перед платной зубопротезной поликлиникой, не имел возможности приобретать на свое имя ценности, недвижимость, так как судоисполнитель в любое время имел право наложить арест на такие приобретения в счет возмещения ущерба.
Работая на малом предприятии под управлением Глузмана, Виктор видел, какие мизерные суммы идут из его зарплаты в счет возмещения ущерба, и вряд ли он при таких темпах погашения возместит его до конца своей жизни.
Если бы он думал продолжать совершать преступления, то такая задолженность его не волновала бы, так как жизнь на колесах не дала бы возможности думать о завтрашнем дне, который мог в любое время прерваться отсидкой у хозяина, а смерть снимала зависшую задолженность.
Ощущение зависимости и подконтрольности и невозможность уклониться от нее побудили Виктора в свой последний приезд в Москву продать часть своего золотого запаса через Душмана известному ему барыге.
С учетом многократного подорожания золота он лишился малой его части, но и с ней ему было жалко расставаться. Маячившие перспективы и имеющиеся возможности перетянули чашу весов именно в пользу такого решения.
Приехав домой, он через бухгалтерию предприятия, где на него находился исполнительный лист, перечислил истцу всю задолженность, получив не только удовлетворение, но и огромное моральное облегчение.
Теперь он мог без подставных лиц, лично, стать акционером предприятия и не прятаться за спину Бороды, который против его решения не возражал.
Глава 52
По предложению Бороды и Лапы Виктор должен был поехать в Москву к Малащенко для решения ряда важных производственных вопросов.
Неожиданно для него Альбина взяла отпуск и сказала, что тоже желает прокатиться с ним.
Не надеясь на Аэрофлот, они отправились в гости поездом, закупив полностью купе, тем самым обезопасив себя от случайных, нежелательных соседей.
Когда скорый поезд доставил их в столицу, то, выйдя из вагона, они увидели Тараса, Ларису и Арбата.
Оживленно обмениваясь новостями, они прошли к платной кооперативной стоянке автомобилей, где стояла машина Тараса, на которой они все приехали к нему домой…
В этот вечер ни Альбина, ни Виктор не пожелали идти в ресторан, так как устали с дороги, а Альбине надо было еще сделать прическу. Поэтому выход в люди был отложен на потом. На другой день вечером три супружеские пары — Душмана, Лесника и Арбата на двух машинах приехали в ресторан «Интурист».
Дамы кавалеров были одеты изысканно и со вкусом. Они выглядели как призеры дамского платья, да и в конкурсе красоты им последнее место не угрожало.
Если Альбина и Лариса уступали подруге Арбата в молодости, то упущенное они восполняли зрелой, благоухающей силой здоровых тел, излучающих красоту и тепло.
Официант, подошедший к ним, нагнувшись к Душману, что-то шепнул ему на ухо.
— Знаем, и за нас не беспокойся, — небрежно бросил ему Тарас.
Приняв заказ, официант удалился.
— Что он там тебе шептал? — забеспокоилась Лариса.
— Сказал, что ресторан валютный, и мы за услуги ею должны рассчитываться.
— Ну и что ты ему сказал?
— Ты же слышала.
Его ответ Ларисе вызвал за столом беззаботный смех, к которому, успокоившись, присоединилась и Альбина.
Возвратившийся через непродолжительное время официант галантно и не спеша поставил им на стол заказанное.
Вечер, насыщенный оживленным разговором, музыкой, танцами, удался на славу.
В самый накал веселья, в 22 часа, к столу Душмана подошел улыбающийся мужчина лет пятидесяти, выше среднего роста, худощавый, одетый в клетчатый костюм, белую сорочку и яркий галстук.
Поздоровавшись со всеми на ломаном русском языке, он, обратившись к мужчинам, попросил у них разрешения на танец с Альбиной.
Она выжидательно посмотрела на Виктора, который, небрежно махнув рукой, сказал:
— Как хочешь!
Танцуя с Альбиной, ее партнер назвал себя Корвином Фостером, бизнесменом из США.
Музыканты играли медленное танго, а поэтому мистер Корвин во время танца мог говорить.
Он сказал, что у них в Штатах красивой женщине любой мужчина, даже незнакомый, может сказать комплимент и никто не посчитает такое его поведение неприличным.
— Зачем вы мне такой экскурс устроили? — небрежно спросила Альбина.
— Я с первого взгляда покорен вашей красотой, мадам, — улыбаясь сообщил партнер.
— Может быть, заодно и в любви объяснитесь? — засмеявшись беззаботно, обнажив в улыбке красивые зубы, пошутила Альбина.
— У вас такие кавалеры, что мне о любви лучше не заикаться, — сделав кислую мину, пошутил Корвин.
— Правильно делаете, да оно и бесполезно с вашей стороны.
— Почему? — искренне удивился Корвин.
— Мой кавалер затопчет вас, как курицу, и как мужчине не оставит вам ни одного шанса, — убежденно сообщила она.
— Вы, русские, порой такие прямые, — несколько сконфуженно сообщил он, — не знаешь порой, что и сказать в ответ.
Заметив его смущение, Альбина нежно погладила его по плечу ладонью, заговорщически сообщила ему:
— Не бойтесь, я вас в обиду не дам.
Внимательно приглядевшись к ее колье, Корвин Фостер, отбросив шутливый тон, поинтересовался:
— Это украшение на вас настоящее?
Альбине надо было возмутиться его поведением, сказать, что они танцуют, а не находятся на торгах, ответить грубостью на его бестактность или вообще промолчать, но в ней сработал пьяный задор:
— На мне все натуральное и все настоящее. — Слегка отстранившись от Корвина, она поинтересовалась: — Разве я не стою этих украшений?
— О, миссис Альбина! — разведя в стороны руки, не скрывая своего восхищения ею, вдохновенно произнес Корвин. — Вы действительно бесценная женщина.
После сказанного Фостер замолчал и о чем-то задумался.
Провожая Альбину к ее столику, он, вручая ей свою визитную карточку, сказал:
— Я хотел бы познакомиться с вашим мужем.
— Для чего? — насторожилась Альбина.
Успокаивающе улыбнувшись ей, он пояснил:
— Познакомимся, может быть, пригодимся друг другу.
— Понятно, — облегченно вздохнув, ответила Альбина. — Что за номер телефона вы мне дали? — разглядывая визитную карточку, поинтересовалась она.
— У вас в столице есть представительство нашей совместной фирмы. Это ее номер. Если вы захотите со мной связаться, то меня найдут и позовут.
Поблагодарив сидящих за столом, мистер Корвин поцеловал своей даме ручку и не спеша удалился.
Когда Альбина за столом показала визитную карточку Фостера Корвина, то друзья, накоротке посоветовавшись за столом, решили с ним не связываться, чтобы не влететь в неприятную историю, но Виктор на всякий случай визитную карточку положил себе во внутренний карман пиджака.
«Чем черт не шутит, а вдруг понадобится», — подумал он дальновидно.
На другой день утром Виктор, достав из кармана пиджака визитную карточку Корвина, спросил у Тараса:
— А не поможет ли он нам достать современное импортное оборудование в новый цех?
— С какой стати он будет оказывать такую услугу?
— Не знаю, — искренне признался Виктор, — но от беседы с ним мы убытков не понесем.
Подумав, Тарас затушил сигарету в пепельнице и решительно заявил:
— Если он хочет поговорить с нами, давай сделаем ему такую уступку. Альбину будем брать с собой? — улыбнувшись, поинтересовался он.
— А как же, она наш пароль, — также улыбнувшись, согласился Виктор.
Тарас по телефону позвонил в представительство фирмы. Сотрудника, поднявшего телефонную трубку, он попросил позвать к телефону мистера Корвина Фостера.
Когда Корвин Фостер взял телефонную трубку, Душман напомнил ему о его желании встретиться с ними. По завязавшейся беседе он понял, что американец от своего намерения не отказался и ждет встречи.
Душман подробно объяснил американцу, где и в какое время они встретятся, после чего положил трубку.
— Надо его проверить: может быть, он не бизнесмен, а фуфлыжник или матерый мошенник, — предположил Душман.
— Твое предложение дельное, но как его осуществить? — поинтересовался Виктор.
— Посмотрим паспорт, чековую книжку, съездим в представительство, а потом будем гутарить.
— Если он серьезный бизнесмен, то он пошлет нас подальше с нашими проверками и отвалит.
— Как же тогда с ним поступить? — озадаченно спросил Душман.
— Остерегаться, что он нас вертанет, нечего. Пока не будет товара, не будет ему никакой платы, — предложил Виктор.
— Толково, игра беспроигрышная, — согласился Душман.
В 12 часов они встретились около гостиницы «Метрополь», обменявшись приветствиями.
Альбина, являясь связывающим мостиком двух разных берегов, улыбнувшись Корвину, предложила ему:
— Сейчас в ресторане мало посетителей, зайдем туда, поговорим и заодно пообедаем, не возражаете?
— Я к вашим услугам, — галантно согласился Фостер, переглянувшись с Виктором и Тарасом понимающе.
Как гостеприимный хозяин, Тарас первым пошел в ресторан, а за ним последовали остальные.
Они прошли в конец зала, сели за столик у окна. Подошедшему официанту они сделали заказ, но предупредили, чтобы его он исполнил тогда, когда они ему скажут.
— Как пожелаете, — разведя руками, согласился официант, удаляясь.
Оставшись один, Виктор, начиная беседу с Фостером, поинтересовался:
— Так о чем вы желали с нами поговорить?
— Если вы являетесь бизнесменами, — такое вступление было приятно для слуха его собеседников, — то я желал бы с вами наладить деловой контакт.
— Мы являемся совладельцами небольшого предприятия, — сообщил Виктор.
— Какой капитал вами в него вложен? — Фостер, посмотрев на удивленные лица своих собеседников, понял, что задал очень щекотливый вопрос, и сразу поправился: — Если это секрет, то можете не отвечать.
— Говори! — разрешил Душман Виктору.
— Миллион мы уже в него вложили и думаем еще столько же в него вложить на его расширение.
Пока Виктор говорил, Фостер, посмотрев на Альбину, заметил, что на месте вчерашнего украшения на ее шее красуется массивная золотая цепочка.
— Как я понял, дела вашей фирмы процветают, — резюмировал Фостер.
— По нашим масштабам можно считать, мы находимся в хорошей струе, — пояснил Тарас.
Однако Фостер его ответ не понял, и тогда Тарас более доходчиво пояснил:
— Дела идут хорошо!
— Теперь понятно, — улыбнулся Фостер.
— А вы каким капиталом располагаете? — задал в свою очередь встречный вопрос Тарас.
— У меня на счете девять миллионов долларов и пять миллионов у меня вложено в фирму, представительство которой у нас здесь имеется.
— Вы нам вряд ли составите компанию, потому что своим капиталом нас просто сожрете, — заметил Тарас.
Пропустив замечание Тараса, Фостер спросил:
— Если не секрет, вы не можете сказать, что производит ваша фирма?
— Мы на своем предприятии вырабатываем кислород и заполняем им газовые баллоны клиентов. По своим акциям, так как у нас почти нет конкурентов, мы получаем свыше 30 процентов годовых.
— О, это очень отлично, — похвалил Фостер, — но можно, я думаю, получать и больше.
— Вот мы и хотим ввести новые мощности, чтобы оно работало рентабельнее, — пояснил Виктор.
Сговор сторон становился более предметным.
— Я понимаю ваши опасения насчет того, что контрольный пакет акций вашего предприятия может попасть ко мне, но это будет зависеть только от вашего желания. Ваша фирма для моих планов слишком мала, но я хочу как-то пустить у вас в Союзе свои корни, а потом подключусь к более серьезному делу. Поэтому я предлагаю вам такую сделку, конечно, после того, как я сам проверю, что такое предприятие, о котором вы говорите, есть в действительности. Вы мне продаете столько акций своей фирмы, сколько посчитаете для себя возможным. Тогда я помогу и поставлю на предприятие нужное оборудование.
— Мистер Фостер, позвольте задать вам вопрос? — попросил Виктор.
— Пожалуйста! — разрешил тот.
— Представительство вашей фирмы у нас в столице есть, значит, у вас деловые отношения с нашей страной налажены, зачем вам связываться с начинающими капиталистами?
— Вопрос резонный, и я его ждал. Наша фирма имеет дело с крупным государственным объединением в вашей стране. Перспективы сотрудничества как для нас, так и для вашего государства налицо, но ваши гангстеры в лице белых воротничков, которые от сотрудничества с нами личной выгоды не имеют, тормозят, и сотрудничество наше топчется на одном месте. Наверное, мы так ни к чему полезному не придем, и придется с вами договор расторгать.
У нас таких руководителей хозяин прогнал бы, и тот нигде работу не нашел бы до старости без рекомендации своего прежнего хозяина, а у вас с них спрос как с гуся вода, — пошутил Фостер.
Видно было, что он высказал накипевшее и наболевшее у него на душе.
— Я решил сделать у вас свой бизнес и сделаю, но мне постоянно нужны на мелкие расходы советские деньги, которые я могу получить в союзе с вами.
Слушая Фостера, противоположная сторона с удовлетворением отметила, что разговор идет в нужном им направлении и их интересы совпадают.
Довольный беседой, Тарас, обращаясь ко всем, спросил:
— Может быть, пойти распорядиться, чтобы нам несли обед?
— Как, мистер Фостер, будем обедать или погодим?
— Как пожелаете, — ответил тот.
Минут через пять к столу возвратился Тарас, и почти следом официант принес обед. Молча расставив на столе заказанное, он удалился.
Прервав официальную часть встречи, стороны перешли к ее приятному, неофициальному продолжению. При разнообразии закуски на столе из спиртного была только водка.
Когда выпили по нескольку рюмок водки, Виктор поинтересовался:
— Почему вы вчера в ресторане остановили свой выбор на нас, а не на ком-то другом?
— Видишь ли, мистер Виктор, у себя дома я знакомлюсь с нужными мне людьми в престижных клубах по интересам, на приемах, часто по рекомендациям друзей. У вас же деловых людей приходится искать на нюх.
Он не стал говорить, в чем выразилось его наблюдение, а собеседники не нашли нужным конкретизировать.
Лишь Альбине было понятно, на чем основывалось наблюдение их собеседника.
Виктор, засмеявшись, дружески толкнул его в плечо и, обращаясь к присутствующим, предложил:
— Давайте выпьем за нашего нового компаньона. С его нюхом мы не должны пропасть.
Съездив вместе с Виктором в поселок Розовый, Фостер на месте убедился в правдивости слов своих новых знакомых, даже больше: он не ожидал увидеть того, что увидел практически.
Познакомившись с рабочими, инженерами и самим производством, он результатами знакомства был удовлетворен.
Там же на предприятии он с Лапой, действовавшим от лица своих компаньонов, заключил договор на поставку в строящийся цех оборудования, подробный перечень которого он получил от дотошных инженеров.
По просьбе Лапы Фостер согласился купить и доставить вместе с оборудованием два сейфа с разными видами замков.
Один сейф должен быть с механическим замком, другой с кодом. К ним Лапа просил достать инструкции с разными видами сигнализации.
Лапа хотел у него попросить купить еще ему прибор, который был бы чувствительнее фонендоскопа, но из-за стратегической осторожности воздержался от данной просьбы.
Корвин Фостер задал Лапе вопрос:
— Неужели вам трудно купить себе сейфы на месте?
Лапа резонно ему заметил:
— Вы же в примитивном сейфе свои ценные бумаги не храните, и мы хотим все делать надежно и капитально.
— О, я сторонник такого подхода к решению производственных проблем! — поддержал его Фостер.
Когда Лапа спросил у Фостера: «Не трудно тебе будет исполнить наш заказ?» — то его вопрос не дошел сразу до понимания собеседника, а когда понял смысл сказанного, беспечно засмеялся и через некоторое время серьезно пояснил:
— У нас на Западе и в Штатах есть одна лишь проблема — наличие денег. Если есть деньги, то на них ты можешь купить все, что пожелаешь.
В договоре стороны оговорили, что, независимо от стоимости поставленного на предприятие технологического оборудования Фостером, он имеет право на приобретение акций не более чем на четыреста тысяч рублей. Разницу, если она возникнет, компаньоны ему выплачивают наличными деньгами.
Данная оговорка в договоре была принята Фостером с большим неудовольствием, но компаньоны в этой части стояли на своем и были неуступчивыми.
С договором и с заявками компаньонов Корвин Фостер уехал к себе домой в Штаты.
Вскоре к Виктору пришел Глузман Яков Иосифович и сообщил о своем согласии стать компаньоном в их предприятии. Виктор с внешним сожалением сообщил ему об отказе и сказал, кто стал у них новым компаньоном.
В феврале нового года главный бухгалтер, он же главный экономист и плановик народного предприятия Опихайленко Станислав Наумович на общем собрании акционеров подробно отчитался о результатах работы коллектива за минувший год.
Опихайленко с раскладкой в процентах и рублях подробно сообщил, каков был валовой доход, какая сумма выплат была произведена в бюджет, в централизованные фонды, на заработную плату.
Сумма остатка прибыли была поделена им на среднегодовые основные и оборотные фонды участвовавших в образовании прибыли, на что было отчислено 10 процентов годовых. После чего предложил акционерам произвести выплаты дивидендов по их акциям, формирующим фонд развития предприятия, в размере 31 процента.
Его предложение акционеры приняли единогласно, под одобрительный гул голосов.
Трехпроцентный остаток прибыли был разделен между акционерами в зависимости от размера их доли акций в общем пае.
Слушая Опихайленко, мысленно подсчитывая свои дивиденды, Виктор с удовлетворением думал, что если так работать и получать такой приработок, то его впредь никто и ничто не заставит идти на новое преступление.
«Если меня не посадят за старые, не раскрытые ментами грехи, то я буду заниматься только бизнесом», — думал он.
Глава 53
Заплатив ювелиру за работу две тысячи рублей, Душман посчитал, что он рассчитался сполна, и его услугами решил больше не пользоваться, но, пораскинув мозгами, поступил наоборот.
Однажды утром он без телохранителей, один, чтобы не привлекать к себе внимания, оставив автомобиль на стоянке, целый квартал прошагал к дому ювелира, перекидывая из руки в руку увесистую сетку с провизией.
Ручки сетки резали ему пальцы. Спеша к ювелиру, он не забывал осматриваться по сторонам, чтобы убедиться, что его личность к себе не привлекает чужого внимания.
В период затянувшейся перестройки в столице стало очень трудно с приобретением продуктов, поэтому Душман решил в качестве подарка преподнести ювелиру продуктовый деликатес. Нехватку продуктов в торговой сети почувствовал на себе и Душман, который ранее ее на себе не ощущал, а теперь ему приходилось проявлять весь свой авторитет среди торгашей разного пошиба, чтобы достать желаемое. Что можно говорить тогда о простых смертных, если они с затруднениями доставали для своих семей продукты питания повседневного спроса? Правда, у Душмана о них голова не болела.
К его приходу ювелир отнесся безучастно, с неприятным для Душмана безразличием. Когда Душман, отнеся сетку с продуктами на кухню, увидел пришедшего туда ювелира, оставил сетку на столе, сказал:
— Это вам!
Услышав благодарность за подарок, вышел в зал и заметил, что ювелир подозрительно долго задерживается.
Вернувшийся наконец в зал старик как будто переоделся и сменил маску лица:
— Чем я обязан вашему визиту, Тарас Харитонович?
— Борис Абрамович, о своих камушках я с вами говорить не буду. Они все прошли через ваши руки.
— Что правда, то правда, — мечтательно произнес ювелир, довольный проделанной работой. — Ничто в мире не сможет сравниться с ними по красоте и прочности. В хорошее дело вы вложили свои деньги, Тарас Харитонович.
— Послушай, старина, постарайся забыть мое имя и отчество. Когда меня так называют, я чувствую себя как в ментовке на допросе. Называй меня как-нибудь иначе.
— Как пожелаете, молодой человек, — вновь улыбнувшись, согласился с ним ювелир.
— Борис Абрамович, мне не надо вас убеждать, что я их достал не путем грабежа, а купил.
— Помилуй Бог, — положив морщинистые руки на узкую грудь, поддержал ювелир. — Я тебе больше скажу, молодой человек. Тот, который продал их вам, хранил камушки в земле рядом с плохим местом.
— Неужели? — подыграл старику Душман.
— Именно так! Я их не только осматривал и взвешивал, но и нюхал.
— Теперь вы понимаете, что они у власти нигде не проходили, не описаны и не сфотографированы.
— К чему ты мне все это говоришь, молодой человек? — не вытерпел старик.
— Чтобы вы поняли, что, работая с ними, вы не вступаете в конфликт с законом, однако можете неплохо заработать.
— Ты хочешь сказать, даже твоим камушкам нужна оправа? — догадливо произнес ювелир, предвкушая не только приятную, творчески интересную, но и хорошо оплачиваемую работу. Поднявшись из кресла и подойдя к Душману, ювелир сообщил: — За мою жизнь через мои руки прошло, может быть, на миллион алмазов и бриллиантов, но чтобы в один день такое богатство пропустить через одни руки, из частников похвастаться не может никто не только в Москве, но даже в Союзе.
— А вы, случайно, кроме меня, больше ни с кем не делились своей такой большой удачей? — обеспокоенно спросил Душман.
— Молодой человек, если бы я был из тех, кто не умеет держать язык за зубами, разве бы я дожил до такой старости? — резонно заметил ювелир.
— Извините, Борис Абрамович, что я так плохо о вас подумал, — облегченно вздохнув, сказал Душман.
— Ничего, молодой человек. У нас с тобой произошел просто обмен любезностями. — На миг задумавшись, ювелир поинтересовался: — Ты сегодня пришел просить только за себя или и за своих друзей?
— Пока только за себя, но не исключено, что и они тоже могут воспользоваться твоими услугами.
— Сурьезные мужики, — как бы отвечая на свои размышления вслух, поделился ювелир с Душманом мнением.
— Сурьезные! — поддержав, передразнил старика Душман.
Не заметив насмешки Душмана, а может быть, не придав ей значения, ювелир продолжил: — Тебе повезло встретить их, но постарайся с ними не контачить.
— Почему? — не сдержавшись, удивился Душман.
— Ты думаешь, я такой дурак, что акул не отличу от щук?
— Ты хочешь сказать, что они могут меня съесть?
— И даже не подавятся, — продолжал настаивать на своем старик.
— Кончай фантазировать, дед, — раздраженно бросил Душман, ощутив неприятный холодок на сердце.
— Вот так всегда молодежь благодарит стариков за умные советы, вместо того, чтобы прислушаться и послушаться, она поступает наоборот.
Душману было интересно услышать мнение ювелира о своих друзьях, и его он услышал, но на основании чего старик пришел к такому заключению, он не знал, а поэтому решил порасспросить:
— Борис Абрамович, за предупреждение спасибо, но я хотел от вас узнать, чем вам они не понравились, услышав ваши доводы, возможно, я с ними тоже соглашусь.
— Ну что же, если ты настаиваешь, то слушай. — Ювелир, немного подумав, как бы собираясь с силами, начал: — Брехать не буду, камушки между вами разделены честно. Любой из вас, если бы захотел сподличать, легко мог забрать их все себе. Произношу хвалу вашей порядочности, но тот старик, который с нашей стороны командовал «парадом», очень грубый и жестокий человек. Я его боялся. Он на меня действовал гипнотически.
Его команды я выполнял, как мальчик на побегушках, не думая даже возражать. Он у меня и сейчас стоит перед глазами, как приготовившийся к броску удав. Как он смотрел на меня, как он говорил с продавцом камушков!
— А еще какие есть претензии у вас к моим друзьям?
— Больше нет, но разве сказанного мало?
— Борис Абрамович, а если бы вам поручили провести сделку на миллион, вы согласились бы?
— Боже упаси, — замахал тот руками. — Такое испытание мое слабое сердце не выдержит, — признался ювелир, поняв, что его довод на собеседника не произвел никакого впечатления. — Чего я тебе заговариваю зубы удавами, может быть, тебя угостить кофе, между прочим, бразильский. Мне сегодня один хороший товарищ подарил, — улыбнувшись, сообщил он.
— В другой раз, — возразил Душман. — Давайте лучше перейдем к делу, ради которого я пришел к вам.
— Давай! — охотно согласился ювелир, довольный, что гость отказался от угощения и ему не придется возиться с кофе.
— Я принес вам самый большой из доставшихся мне камушков и три червонца. Сделайте мне путевый перстень, — потребовал он.
— Конечно сделаю! — беспечно согласился ювелир. — Но только предупреждаю, не стоит на пальце для показухи носить целое состояние, так могут какие-нибудь ухари и без башки оставить.
— Борис Абрамович, вы сегодня, наверное, в ударе и задались целью запугать меня, может быть, хватит?
— Как скажешь, но кто вас, дураков, кроме нас, стариков, посмеет учить уму-разуму? — по-стариковски безобидно пробурчал он.
Душман, достав из кармана пиджака три царских червонца по одной монете, положил их в ладонь старика со словами:
— Эти лисы пойдут камушку на оправу.
Возвратив одну из трех монет Душману, ювелир сказал:
— В двух монетах почти шестнадцать граммов, их вполне хватит на перстень. Ты же не хочешь, чтобы он выполнял роль кастета?
— Тебе виднее, — пряча монету в карман пиджака, согласился с ним Душман.
— Ты мою таксу знаешь за работу? — полюбопытствовал ювелир.
— Тройная против официальной, — произнес Душман.
— Правильно, не забыл, — нахально уставившись своими хитрыми глазками на клиента, подтвердил ювелир.
— Устраивает?
— Пойдет! — не стал с ним торговаться из-за такой мелочи Душман.
Проводив Душмана до двери коридора и закрыв ее на несколько замысловатых запоров, Борис Абрамович, положив под микроскоп бриллиант, стал внимательно его рассматривать. Отсутствие на нем механических повреждений говорило, что после обработки он ни в каком изделии еще не использовался.
Довольно потерев ладошки рук, ювелир произнес вслух:
— Нам оказана честь дать тебе путевку в жизнь, но, дорогой красавчик, ты своему хозяину ой как прибавишь хлопот.
Изучая форму бриллианта, ювелир уже сейчас размышлял, какое сделать ему гнездо, чтобы оно было ажурным и красивым, чтобы бриллиант вписывался в общий ансамбль задуманной фигуры. Таких бриллиантов он благословил в жизнь несметное множество.
Как бы Борис Абрамович ни фантазировал над перстнем, старые, знавшие его работы мастера все равно узнали бы его руку и почерк, так как с годами фантазии в его голове осталось мало и он, делая новые ювелирные изделия, применяя в них старые разработки и задумки, часто выдавал их за новые, искренне заблуждаясь и не сомневаясь в своем творчестве.
Устав от работы, он спрятал бриллиант в тайник, вытерев платком слезящиеся глаза, сходил на кухню, где вновь пересмотрел и перещупал подарки, положив каждый в предназначенное ему место: колбасу, консервы — в холодильник, кофе — на полку в шкаф, конфеты — в буфет.
Возвратившись в зал, он присел в кресло, задумался: «Интересно, как его дружки распорядятся своей частью, захотят ли воспользоваться моими услугами или нет? Если поступят, как Тарас, то я один с таким заказом справиться не смогу».
Увлекшись и погрузившись в приятную фантазию, он уснул.
