Глава 58

Приезду Душмана к себе в гости Лесник был обрадован не только потому, что они были друзьями и кумовьями. Они к тому же были компаньонами, имели прибыльное предприятие, обсуждение проблем которого и планы на перспективу требовали более частого общения, чем было практически на деле.

С привлечением в свое акционерное общество Корвина Фостера, вложившего часть своего капитала в развитие предприятия, удалось поставить с Запада и внедрить современное оборудование, существенно изменившее роль предприятия в жизни области.

Они заключили договора на поставку кислорода со множеством предприятий, организаций и поручили своему юристу, чтобы он следил за неукоснительным соблюдением сторонами условий договора, и если они нарушались заказчиком, требовали применения штрафных санкций.

Лесник, общаясь с Корвином по коммерческой части, много полезного черпал для себя.

Именно по инициативе Корвина на предприятии была введена штатная единица юриста, в чем Лесник не видел никакой необходимости, но результаты претензионной работы юриста были материально настолько внушительны, что их хватало и на зарплату юриста, и на солидную прибыль предприятию.

Таких неожиданных открытий для Лесника было сделано Корвином так много, что их невозможно было сосчитать, и все они были на пользу предприятию.

Вечером за ужином собралась многочисленная семья Лесника: его жена Альбина с сыновьями Константином, Антоном, Перепелкин Илларион Константинович, отец Альбины по кличке Борода со своей сожительницей Полиной Геннадиевной, Душман.

За ужином женщины, выпив с мужчинами по три рюмки спиртного, под благовидным предлогом удалились, уводя с собой детей. «Кухня» воровского закона им была известна не понаслышке, а поэтому женщины легко предугадали желание мужчин.

Оставшись одни в зале, они продолжили ужин, но не спешили быстро насытиться. За ужином Душман сообщил своим друзьям о сделке с Церлюкевичем и об отсутствии положительных результатов в розыске полотен. Слушая Душмана, Лесник оживленно обсуждал с ним получаемую информацию, тогда как Борода только слушал и не спеша курил ароматную сигару.

Душман, заметив пассивность Бороды, решил его потревожить:

— Чего молчите, Илларион Константинович, я же к вам за помощью приехал?

— Тебе на месте ничего видно не оказалось, чего я могу тебе посоветовать, сидя здесь? — резонно заметил Борода.

— Так что, выходит, я зря ехал к вам за советом? — обескураженно спросил Душман.

— Побеседуем, увидим, — уклончиво ответил Борода.

— Давай будем говорить, — наступательно потребовал Душман.

— Давай поговорим, — с любезностью в голосе согласился Борода. — Как я вижу и понимаю, твои ребята не дураки, но путь к золотой рыбке не видят и вряд ли теперь увидят. Я пока тоже никакого выхода вперед не вижу, и, возможно, мы его и не увидим.

— Что тогда вы прикажете мне делать? — растерянно спросил Душман, понимая значение услышанного и его жестокую реальность.

— Пригласить меня с моими хлопцами к себе в долю. Если мы картины найдем, то гонорар делим пополам, если не найдем, тогда тебе придется искать себе в долю других умников, быть может, они будут удачливее нас.

— Половину того, что мне достанется за работу, ты хочешь получить себе? — переспросил Душман. — Ну, ты хватил, — удивился он. — Это слишком много.

— Тарас Харитонович, ты забываешь, что мы делим шкуру неубитого медведя. Возможно, он никому из нас и не дастся в руки. Вы без нас нужное не нашли, а если мы его найдем, то почему не можем и не должны получить половину причитающейся тебе добычи?

Душман задумался. Он молча налил в три рюмки водки до самого верха и, взяв свою в руку, сообщил:

— А, черт с ним, пускай будет по-вашему, где только мое не пропадало.

Ударившись рюмками, как бы скрепляя договор, они выпили спиртное.

Уезжая в Москву, Борода взял с собой Диспетчера, который уже более года освободился из мест лишения свободы и вел паразитический образ жизни, прогуливая деньги, ранее полученные от Бороды за сговорчивость.

Диспетчера Борода ценил за его изворотливый ум, находчивость, умение налаживать контакты с нужными людьми, что ранее несостоявшийся артист неоднократно доказывал.

Когда Борода приехал к Диспетчеру, тот был в нетрезвом состоянии. Увидев Бороду, Диспетчер, поздоровавшись с ним, ехидно поинтересовался:

— Что, опять тебе понадобился громоотвод? Учти, меня теперь менее чем за миллион хозяину не просватаешь.

— Ты чего, Станислав Генрихович, ищешь ссоры со мной? — сердито набычился Борода.

— Да я так, пошутил, — вынужден был пойти на попятную Диспетчер.

— Не мне тебя учить, с кем можно, а с кем нельзя шутить, — с удивлением для себя в рифму пробурчал Борода.

Диспетчер, заглаживая свою несдержанность, достал из холодильника тарелку с засохшими ломтиками колбасы и сыра, поставил на стол литровую банку с маринованными огурцами.

Когда Диспетчер поставил бутылку водки на стол, то Борода не разрешил ему ее открывать, а усадив за стол, спросил:

— Не желаешь ли ты прокатиться со мной в столицу за мой счет на полном моем иждивении?

— Надолго? — с заблестевшими глазами спросил Диспетчер, которому чертовски надоела однообразная жизнь.

— Возможно, пробудем месяца два. Если моя задумка не получится, то ты получаешь от меня два куска и можешь быть свободным. В случае удачи, если ты выполнишь мое поручение, то получишь не менее четвертака.

— Штук? — вытаращил удивленно глаза Диспетчер, не веря услышанному.

— Конечно, — заверил его Борода.

— Камеру с солнечной стороны не придется заказывать? — цинично спросил Диспетчер, пряча свою тревогу под обворожительной улыбкой.

— Криминала для тебя никакого не будет. Ты всего лишь должен найти иголку в стоге сена, а остальное будет не твоего ума дело.

— Когда едем? Двадцать пять штук — вот это работа, и, главное, мой размах.

— Учти, ты не первый будешь копаться в стоге сена, уже целая кодла в нем рылась и не нашла.

— Бог видит, кому нужны деньги, поэтому они и не нашли. Я верую в Бога, у меня даже наколка на груди:

«Господи, я твой слуга».

В Москве Борода и Диспетчер ознакомились с имеющимся у Душмана материалом, неоднократно встречались с Церлюкевичем, но новой информации к имеющейся не добавилось, а значит, практически Диспетчеру не с чем было работать.

Он был в ударе от порученной ему работы. Он жил в люксовской гостинице на всем готовом без страха за завтрашний день.

Когда Борода, который жил в одном номере с Диспетчером, так как последний каждый день отчитывался перед ним о выполненной работе, спросил у Диспетчера его прогноз на будущее, тот ответил:

— Ты знаешь, у задачи есть решение, но мы его не видим.

Засмеявшись, Борода ехидно бросил ему:

— Ты долго думал над такой истиной? Стоило ли нам для этого сюда ехать?

— Я совсем о другом хотел сказать, — недовольно поморщился Диспетчер. — Семен Филиппович чего-то нам не договаривает, чего и сам не знает, а то давно бы сказал. Мне надо с ним вступить в длительный контакт и близко пообщаться. Может быть, тогда я смогу его постичь.

Борода с предложением Диспетчера согласился и дал «добро», но напомнил:

— Учти, твое топтание мне обходится в копеечку. Я могу плюнуть и махнуть рукой на журавля в небе, который постоянно клюет мои денежки в кармане.

— Илларион Константинович, мы сейчас занимаемся исследованием и творчеством, а поэтому спешить в такой момент не положено. Свой шанс ни вы, ни я не должны упускать.

— Трепаться ты насобачился и красиво говоришь. Вот если бы ты так мог работать, — покидая номер, бросил шпильку Борода.

Целую неделю неотлучно Диспетчер проводил вместе с Церлюкевичем, который давно бы избавился от такого «дружка», если бы пожелал, но такого желания не было, так как Церлюкевич обедал за счет своего сопровождающего, разъезжал на такси за его счет, а поэтому такое общение было для него даже материально выгодным.

Подробно отчитываясь вечером перед Бородой за израсходованные деньги, Диспетчер сетовал:

— Вот жмот, четыре дня мотался с ним по городу, и ни разу он не заплатил за проезд, не угостил ни чаем, ни лимонадом.

— Ты теперь понял, как надо богатеть? — пошутил Борода.

— В гробу я видел таких богачей. Всю жизнь себе отказывать во всем, а какой-то фрукт не хуже нас, бах и обчистит. Стоит ли для такого «торжественного» момента обкрадывать себя?

В воскресенье утром Диспетчер, пробираясь с Церлюкевичем по переполненному Арбату, напичканному до предела картинами, поделками из дерева, другими тысячами мелочей, был остановлен дряхлым сухоньким стариком.

Обрадованно схватив Церлюкевича за локоть, старичок пропел:

— Семен Филиппович, сколько лет, сколько зим я вас не видел. Уже и вы стали таким зрелым мужчиной, — многозначительно констатировал он, оглядывая его фигуру. — Я знаю вас с пупенок.

Церлюкевич, увидев старика, оживился, но видно было, что не очень обрадовался.

— Все течет, все изменяется, Борис Ипполитович, се-ля-ви, как говорят французы.

— Да, Семен Филиппович, такова жизнь, — согласился с ним старик. — Как там поживает ваша матушка, Софья Романовна, не умерла ли?

— Жива, Борис Ипполитович, она и нас с вами переживет, — скорее со злобой, чем с радостью сообщил Церлюкевич.

— Слава Господи, — перекрестившись, пропел старик, — передай ей от меня большой привет. Какая красивая женщина была. — Улыбнувшись святой чистой улыбкой, он заговорщицки сообщил: — Я же за ней в молодости ухаживал, да разве мог я сравняться статью с вашим покойным батюшкой?

Вспомнив молодость, старик расстроился и, простившись, растворился в движущейся массе народа.

— Надо же, Борис Ипполитович еще жив, — удивился Церлюкевич, — а ему, между прочим, за девяносто и притом с большим гаком.

— Чего ты мне не говорил, что твоя матушка еще жива? — возмутился Диспетчер.

— А чего о ней говорить? Не она же у меня картины похитила? — беспечно пояснил Церлюкевич.

— Что-то я у тебя ее дома не видел, — удивился Диспетчер.

— Я ее с трудом устроил в доме для престарелых.

— Давно она у тебя там?

— Пять лет, — недовольно бросил Церлюкевич, которому задаваемые вопросы стали не нравиться и раздражать.

— Когда ты последний раз был у нее?

— Давно, уже не помню даже когда.

— А чего ты на нее сердит?

— С процентами у нее на книжке лежит семьдесят, и она мне их не отдает. Сказала, что получу после ее смерти. Как собака на сене — сама не ест и другим не дает.

— Как я понял, у вас с ней взаимная любовь, — усмехнувшись, пошутил Диспетчер. — Если ты давно ее не посещал, то откуда знаешь, что она еще жива?

Пренебрежительно посмотрев на собеседника, Церлюкевич пояснил:

— Уж тебе, сыщику, должно быть понятно, если мать умерла бы в стардоме, то его администрация обязана меня немедленно уведомить.

— Правильно ты рассуждаешь, — вынужден был признать свою оплошность Диспетчер. — Мы с тобой должны нанести ей визит вежливости и за мой счет окажем ей материальное внимание.

— И так придется ехать на ее похороны, — зло сообщил Церлюкевич о своей поездке как неизбежной повинности. — Я к ней не поеду, пускай прочувствует, как я на нее обиделся.

— Наверное, вы оба прочувствовали, но как два упрямых барана не желаете пойти друг ругу навстречу.

Сделай ты ей навстречу шаг.

— Станислав Генрихович, я вас в свахи не приглашал, — упорствовал на своем Церлюкевич.

— А если я поеду к ней от твоего имени с подарками, ты возражать не будешь?

— Я бы возразил, но если ты считаешь, что тебе поездка необходима по нашему делу, то препятствовать не буду.

— Считай, что мы с тобой договорились. Но ты должен написать ей ласковое письмецо, укажи, что не поехал со мной, так как болеешь.

— Нужны мои оправдания выжившей из ума старухе, как мертвому припарки.

— Я тебя прошу, черкани любезность, чтобы она меня спокойно приняла и не чихала бы все время на тебя, когда я буду у нее находиться. Я же тебя не вкалывать заставляю.

— Везет мне на дураков и чудаков, — привыкнув к обходительности Диспетчера и не очень высоко ценя его как личность, пошутил Церлюкевич.

— Так к кому ты меня, срань, относишь? — потеряв над собой контроль, набычившись и сняв с лица маску доброжелательности, сменив ее на злую и жесткую, процедил Диспетчер.

Происшедшей переменой Церлюкевич был не только удивлен, считая Диспетчера добродушным добряком, но и напуган, так как вспомнил, из какого «круга» тот подкатил к нему и чем грозит нанесенное ему оскорбление.

Чтобы не получить плату за него, Церлюкевич поспешил ответить:

— К добрякам.

— Пойдет! — не считая нужным обострять отношения, успокаиваясь, согласился Диспетчер, потом заметил:

— Ты сейчас общаешься с авторитетами преступного мира, а поэтому в разговоре с ними следи за своими словами. Если бы ты так оскорбил моего пахана, то через мгновение тебе пришлось бы выплевывать свой язык через задницу.

— Наслышан я о силе и власти ваших паханов, поверил и пришел за помощью, а где результат? Мои полотна, если бы только знал, каких знаменитых мастеров кисти, уже, наверное, уплыли на Запад и осели в коллекции какого-нибудь толстосума. Да и вообще, Станислав Генрихович, надоел ты мне своими приставаниями, лезешь в душу, а она не туалет, каждого туда не пустишь. Так и быть, напишу письмо матери, чтобы сдержать данное тебе обещание и больше по городу болтаться с тобой, как дурак, не желаю.

— Насильно мил не будешь, пускай будет по-твоему. Твои выкрутасы мне тоже в печенки въелись, — признался ему Диспетчер.

Глава 59

В связи с тем, что дом-интернат для престарелых, где находилась Церлюкевич Софья Романовна, располагался в Подмосковье и туда Диспетчеру было трудно добраться, Душман дал автомобиль с водителем.

На другой день в десять часов Диспетчер был в спальне у Софьи Романовны, куда его привела дежурная по административному зданию. Поднимаясь на второй этаж, дежурная, средних лет непривлекательная женщина, поучающе сообщила посетителю:

— Вы знаете, как наш контингент обворован вниманием своих родственников? Поэтому каждое такое посещение, которое вы делаете, престарелому человеку является праздником.

Без стука открыв дверь в спальню и увидев там интересующее лицо, дежурная улыбаясь сообщила:

— Софья Романовна, к вам гость! — после чего пропустила Диспетчера в спальню, а сама ушла.

Диспетчер увидел перед собой пожилую седую женщину с гладко зачесанными назад волосами, ее худобу не мог скрыть цветной байковый халат. Она, облокотившись грудью на подоконник, смотрела в сад.

Услышав к себе обращение дежурной, она вяло повернула голову в сторону говорившей, лицо ее оставалось неподвижным. Потом на нем появилось осмысленное выражение в виде удивления, что выдали ее глаза чистой голубизны. Оттолкнувшись руками от подоконника, приняв вертикальное положение, она всем корпусом повернулась к Диспетчеру.

Поздоровавшись с ней, Диспетчер сообщил:

— Софья Романовна, я с письмом и подарками к вам от сына.

— Почему его с вами нет? — обеспокоенно поинтересовалась она.

— Вы все узнаете из письма, — вручая его ей, спокойно поведал Диспетчер.

Софья Романовна, взяв очки и сев на стул, углубилась в его чтение. В это время Диспетчер по-хозяйски, не спеша стал выкладывать из сумки на тумбочку подарки.

Прочитав письмо, Софья Романовна, окинув взглядом подарки, грустно улыбнувшись, заметила:

— О, что я вижу?! Кофе, лимоны, апельсины и даже конфеты в коробке, печенье…

Перебив ее, Диспетчер подчеркнул:

— Сразу видно, что подарки куплены близким человеком от сердца.

— Да, в этот раз сын постарался, как никогда, но было бы лучше, если он ко мне явился сам, с букетом цветов, без подарков.

— Болезнь — дело серьезное, — заступился за ее сына Диспетчер.

Окинув взглядом лежащие на тумбочке деликатесы, оживившись, поинтересовалась:

— Вы не спешите?

— Да вроде бы нет, — успокоил он ее.

— Давайте вдвоем чайком побалуемся, угостимся вареньем с малиной, поговорим. Так скучно в этой людьми забытой богадельне, — просительно предложила она.

Диспетчер специально ехал к ней для основательного разговора, а поэтому ее предложение принял с удовольствием, но вслух свое согласие выразил своеобразно:

— Ну если вы настаиваете, то придется согласиться.

Услышав его согласие, Софья Романовна благодарно улыбнулась, включила электрический чайник и стала сервировать стол, постоянно проявляя к Диспетчеру внимание. Видно было, что она была довольна его визитом.

Заглядывающим порой в ее комнату подружкам она с удовольствием, счастливо улыбаясь, сообщала, что она занята и гулять с ними пока пойти не может.

Не спеша попивая из блюдечка чай, смакуя его с вареньем, Софья Романовна выведала у Диспетчера все новости о сыне, а потом поинтересовалась:

— С чего вдруг мой Семочка заболел? Он на здоровье вроде никогда не жаловался.

Наконец-то они подошли к той теме разговора, из-за которой Диспетчер отправился к ней на свидание.

— Была на то, Софья Романовна, веская причина. У него из квартиры украли полотна знаменитых художников и другие ценности.

Сообщение Диспетчера Софья Романовна, к его удивлению, приняла совершенно спокойно. Поставив блюдечко на стол, она злорадно констатировала:

— Вот видите, как Бог наказывает детей за их грехи перед родителями. Сразу прислал вас ко мне с подарками, но все равно не унял своей гордыни, не сообщил мне о постигшем горе.

— Он мне поручил вам устно все передать. Разве в письме все напишешь.

— Да, это так, но все равно он ко мне не по-сыновьи относится, — задумавшись на миг, констатировала она.

— И на какую сумму у него украли картин?

— Если в долларах, то более чем на три миллиона будет.

— Ну и как, поймали вора?

— Пока еще нет, — с сожалением сообщил Диспетчер.

— Если после кражи картин прошло более двух месяцев, как вы сказали, то теперь милиция вряд ли их найдет.

— Понимая такую утрату, Семен Филиппович и слег.

— Скажите ему, пускай не валяется чурбаком, а оставшуюся коллекцию или продаст, или сдаст в какоенибудь государственное учреждение на ответственное хранение.

Пренебрежительно махнув рукой, она сообщила:

— А лучше всего, я ему все изложу в письме.

Слушая Софью Романовну, Диспетчер подумал: «Бабуля еще из ума не выжила, толково рассуждает и дает дельный совет». Вслух же заметил:

— Семен Филиппович не маленький, не любит, когда его учат, а потому сам сможет распорядиться по уму.

— Куда ему до моего опыта, моих знаний. Я дворянка в пятом поколении. Вы хоть знаете, что это такое и с чем это едят? — победоносно, уверенная в незнании ответа собеседником, задала она ему каверзный вопрос.

— Не знаю, — признался Диспетчер, удивленный таким вопросом.

— То-то же, я потомственная баронесса, и моими друзьями детства были потомственные дворяне, у которых было чему поучиться не только работникам культуры, но и нашей теперешней власти.

В старое время слово дворянина приравнивалось к векселю, а сейчас в высших эшелонах власти, вы видите, какая неразбериха и чехарда, что делается в промышленности, в сельском хозяйстве. И вся кутерьма происходит, я так считаю, из-за того, что современный руководитель стал не хозяином своего слова: обещает, а исполнять за него будут другие, такие же неисполнительные люди. Вы видите, к какой черте пришла наша страна…

«Вот это бабуля, ничего себе разошлась», — удивленно подумал Диспетчер.

— …Мой папа имел классный чин коллежского советника, а ему в семнадцатом году еще не было и тридцати лет. Вы представляете, какая у него была перспектива роста по службе? У нас в роду все были генералами, и только он успел дослужиться до полковника. Вот благодаря кому у моего сына была и есть такая богатая коллекция старины.

Он у меня рос среди пролетариев, и воспитание улицы так повлияло на него, что он не стал понимать свою родную мать. Его пещерные рассуждения последние годы я уже не могла слушать. Для меня такое было пыткой, вот почему я предпочла поменять муки с ним на одиночество в этой обители. Слава Богу, что он не преступник и не сидит в тюрьме. Скажу по секрету — он ждет от меня наследства, но я его уже отписала внуку Сереже. Он артиллерист и уже дослужился до капитана.

Когда она заговорила о внуке, в ней произошло преображение, как с верующим, говорящим о христианской святыне.

— …Он, моя ласточка, в каждый свой отпуск приезжает ко мне с женой и правнуком. Я могу умереть спокойно, зная, что на моем оболтусе сыне не завянет наше дворянское древо Церлюкевичей.

Открыв деревянную шкатулку, она, показывая ее содержимое, сообщила:

— Вот, видите, сколько от Сержа у меня писем, а от сына сегодня получила первое. — Задумавшись, она рассеянно произнесла: — И в кого он у нас такой уродился эгоист?..

Прерывая ее излияние, Диспетчер спросил:

— Софья Романовна, вы меня еще чаем не угостите? — Он показал ей свою пустую чашку.

— Сейчас, дорогой, только я чай подогрею, а то он уже, наверное, остыл.

— Не надо подогревать, и остывший пойдет.

Пока Софья Романовна не спеша исполняла просьбу Диспетчера, он взял один конверт, лежащий сверху в шкатулке, и спрятал в карман.

Исполнив его просьбу, она, опустившись на стул, поинтересовалась:

— О чем мы с тобой говорили?

— О жизни сына, внука и вашей.

— Старая кочерыжка, совсем забывчивая стала, — пожурила она себя беззлобно. — Какая у меня теперь жизнь, жду смерти, никому не нужная, а Бог смерти не дает. От скуки сошлась здесь с одним, тоже из дворян. Так хорошо мне с ним жилось, столько у нас с ним было общего, но пожили мы с ним мало. Бог призвал его к себе к ответу. Очень порядочный был человек, а теперь искать ухажера уже нечего, чувствую, как силы покидают меня.

— Может, перед смертью вернетесь домой, к Семену Филипповичу, чтобы смерть дома принять?

— Думала и я о такой возможности, даже ключ от квартиры берегла, а сейчас решила окончательно зубастенькую здесь дождаться. Если бы меня позвал жить к себе внучок, я бы с доброй душой согласилась, но у него цыганская жизнь. Его переводят из части в часть, то в одном военном городке живет, то в другом. Мне за ним уже не угнаться.

Дождавшись, когда Софья Романовна закончит свое излияние, Диспетчер осторожно поинтересовался:

— У вас ключ от квартиры где хранится?

— Он у меня пропал из тумбочки в день похорон Юрия Викторовича.

— А кто его тогда хоронил?

— Как кто? — гордо произнесла Софья Романовна. — Конечно я и его сын Виктор.

— Вы, случайно, не знаете, где живет его сын?

— Точно не знаю, где-то в Москве.

— У вас его адреса нет?

— Был когда-то, а теперь я его затеряла, да он мне и не нужен.

— Где и кем работает Виктор? — продолжал настойчиво допытываться Диспетчер у ничего не подозревавшей Софьи Романовны.

— Каким-то небольшим начальником на железной дороге. Там он дослужился до трех маленьких звездочек на кителе, только они у него расположены как у коллежского регистратора.

— Что-то я таких званий не знаю, — улыбнувшись, признался Диспетчер.

— Такие звания до революции были у гражданских служащих, а если его приравнивать к воинскому, то, — задумавшись на минуту, она закончила: — Оно будет соответствовать старшему прапорщику.

«Ну, бабуля, с тобой не соскучишься», — испытывая удовольствие от беседы, подумал Диспетчер.

— Вы помните его фамилию?

— Интересный вы молодой человек, я с Юрием Викторовичем прожила больше года, как я могу не знать его фамилию, или вы думаете, что я уже выжила из ума? — обиделась она.

— Да нет, что вы, я просто так спросил, — стал оправдываться Диспетчер.

Она задумалась, у нее от удивления расширились зрачки глаз, потом она обрадованно выпалила:

— Заславский Юрий Викторович, — добавив с удивлением: — А ведь я едва не забыла его фамилию!

Больше Софья Романовна ничего важного, что могло заинтересовать Диспетчера, не сообщила. Когда он заметил, что она стала повторяться, только тогда он решил с ней распрощаться.

Расставаясь с Диспетчером, Софья Романовна, не скрывая к нему симпатии, призналась:

— За все время нахождения здесь вы первый, кто выслушал меня, не перебивая и не мешая. Если захотите еще со мной поговорить, приходите, можно даже и без гостинцев, буду очень рада, — сделав удивленное лицо, она воскликнула: — А мы с вами так и не познакомились. Я даже не знаю, как вас звать!

— Софья Романовна, мне нравится, что вы меня называете молодым человеком. В следующий раз как вам скажут, что к вам пришел молодой человек, так знайте, что я пришел вас навестить. Вы хорошая мать и хороший собеседник.

Без всякой фальши и наигранности он уважительно поцеловал ей морщинистую сухонькую ручку и, простившись, ушел.

Как он и предполагал, личного дела умершего Заславского Юрия Викторовича у администрации дома престарелых не сохранилось, но это его не обескуражило.

Теперь у него в голове стали роиться мысли, появляться версии, над проверкой которых придется поработать.

О результатах беседы с Софьей Романовной Диспетчер доложил Бороде и Душману, предложил проверить несколько возникших у него в голове версий. По одной из них Душман послал к месту службы Церлюкевича Сергея Семеновича своего человека, который, вернувшись назад, сообщил, что проверяемое им лицо находится в загранкомандировке уже четыре месяца и домой должно вернуться лишь через два месяца. Тем самым у Церлюкевича Сергея Семеновича имеется полное алиби непричастности к краже картин у отца, а поэтому в дальнейшей его проверке необходимость отпала.

С большими трудностями, пользуясь информацией как справочной службы города, так и Московской железной дороги, Диспетчер установил, что Заславский Виктор Юрьевич работает в метрополитене сменным мастером, был женат, имеет взрослого сына, Сергея, с женой разведен и не живет более двух лет. Никто не смог сказать о причине распада его семьи, поэтому Диспетчер решил нанести визит его соседям.

Когда Заславский был на работе, Диспетчер, поднявшись на третий этаж, для вида позвонил несколько раз в квартиру Заславского, а потом позвонил в квартиру соседа по лестничной площадке.

На звонок дверь ему открыла пожилая женщина. Поздоровавшись с ней, Диспетчер представился:

— Я ваш новый участковый инспектор, пришел познакомиться с жильцами своего участка. Сейчас звонил вашему соседу Заславскому, но он, наверное, крепко спит.

Старушка, улыбнувшись, заметила:

— Никто из его квартиры вам откликнуться не мог, Виктор Юрьевич сейчас на работе.

— Кто к нам пришел? — раздался из глубины комнаты мужской голос.

— Наш новый инспектор пришел с нами познакомиться, — ответила старушка спрашивающему.

— Что за привычка вести разговор в дверях, приглашай его в комнату.

Когда Диспетчер, разувшись, прошел в зал, то увидел пожилого мужчину, который надевал на себя халат. Без пояснения было понятно, что он супруг старушки.

Мужчина, поздоровавшись и узнав, с кем имеет дело, представился:

— Егор Федорович.

— А меня Иван Поликарпович, — назвал себя Диспетчер.

— Старуху мою звать Евдокией Васильевной, — сказал старик наблюдая, как его жена с удовольствием пожимает руку «начальнику».

— Я к вам, Егор Федорович, зашел, чтобы познакомиться. Меня назначили к вам участковым. Вот мое служебное удостоверение. — Диспетчер положил на стол красную книжечку.

Старики к его документу не проявили интереса, довольные возможностью поговорить с новым человеком.

— Правильно сделали, Иван Поликарпович, что зашли нас проведать. Мы своего участкового только во дворе иногда видели, а к нам он ни разу не удосужился зайти, — недовольно пробурчала старуха.

— Нужна ты ему, как телеге пятое колесо, — пошутил старик, — он лучше Верке под хвост заглянет.

— Не говори глупости, кобель старый, что наш новый участковый о тебе может подумать.

Ее реплику Диспетчер пропустил мимо ушей, а обращаясь к старику, поинтересовался:

— Кто такая, где живет?

— Живет под нами, — пояснил старик.

Разряжая обстановку и как бы защищая товарища по работе, Диспетчер обронил:

— Дело молодое, с возрастом остепенится.

— Вот он своей работой не занимается, а таким, как Иван Поликарпович, приходится за них отдуваться, — подыграла старушка Диспетчеру.

Старику не понравился ее явный подхалимаж, он оборвал жену:

— Хватит болтать, лучше пошла бы да угостила гостя чаем с вареньем.

Евдокия Васильевна выжидательно посмотрела на Диспетчера, ожидая его мнения на предложение старика.

— Не откажусь, — расслабясь, согласился Диспетчер, — но учти, Евдокия Васильевна, долго задерживаться не могу, служба, — пояснил он.

— Понимаем, не маленькие, — пропела старушка, обрадованно удаляясь на кухню, довольная, что гость не отказался от ее угощения.

Оставшись с хозяином квартиры в зале, Диспетчер произнес:

— Мне бы хотелось от вас услышать мнение о Заславском Викторе Юрьевиче, чем он дышит, что из себя представляет?

— В каком смысле? — не понял старик его интереса.

— Не пьет, не хулиганит, не бандит ли?

Улыбнувшись и показав полный комплект пластмассовых зубов, Егор Федорович сообщил:

— Виктор Юрьевич — серьезный человек, не курит, не пьет, работает каким-то начальником на железной дороге в метрополитене, воровать, я думаю, в ближайшие годы не собирается.

— Ты его совсем захвалил, — вступила в разговор незаметно вернувшаяся Евдокия Васильевна. — От хорошего мужика баба вот так просто не уходит, — резонно заметила она.

— Мы не знаем, кто из них прав, а кто виноват, так чего ты вздумала его в разводе винить?

— С его Олей я немало за чаем поговорила и скажу: она очень обходительная женщина, к тому же красивая.

Он ей в подметки не годится, а туда же, как наш участковый, к бабам под юбки заглядывает.

Егор Федорович, демонстративно сделав несколько глубоких вдохов, как бы принюхиваясь к чему-то, бросил:

— Наверное, что-то на кухне горит.

Евдокия Васильевна вновь ушла. Старик спокойно сообщил:

— Заславские жили тихо, мусор из избы не выносили, они даже тихо, без ругани разошлись, а кто виноват, что так получилось — один Бог знает.

Вернувшись с подносом, Евдокия Васильевна, ставя его на стол, толкнув мужа локтем в бок, шутливо пробурчала:

— Пойди на кухню, посмотри на дверь, что-то плохо стала закрываться.

— Старо, старуха, придумай что-нибудь поновее, — беззлобно парировал он.

Выпив две чашки чая, Диспетчер узнал от стариков, что Заславский теперь живет один, приводит к себе женщин с ночевкой, но очень редко, в молодости увлекался коллекционированием марок, сейчас вроде прекратил. Старики сообщили ему, что его квартира находится на электронной сигнализации и он задружил с большим начальством.

Когда Диспетчер у Евдокии Васильевны спросил, почему она сделала такой вывод, то она уверенно обосновала свои выводы:

— Как-то вечером я подметала в подъезде, смотрю, идет Виктор Юрьевич с солидным мужчиной, одетым в жару в костюм, при галстуке и шляпе. Я поздоровалась с ними. Виктор Юрьевич поздоровался со мной, а другой даже не повернул в мою сторону головы.

— Глупышка, то не начальник с ним шел, а невоспитанный оболтус, — обиженный на «начальника» за невнимание к супруге, пояснил старик.

Наговорившись вдоволь, Диспетчер, применив всю свою дипломатическую изобретательность, примерно через час после начала беседы смог вырваться от гостеприимных хозяев.

Глава 60

Ни Душман, ни Диспетчер не информировали Семена Филипповича, какие мероприятия проводились и проводятся ими с целью розыска похищенных у него картин и скульптуры Будды.

Поэтому Семен Филиппович, не видя результатов работы группы Душмана, считал, что реальность поимки вора или воров, черт знает, сколько их было у него в квартире, фактически с каждым днем уменьшается.

Вот так за один день лишиться огромного состояния Семен Филиппович не мог, а поэтому во вторник в девять часов он пришел в отдел борьбы с организованной преступностью, расположенный на Петровке, 38, в кабинет полковника Туянова, которому было поручено руководить группой розыска пропавших картин.

Поздоровавшись с Туяновым и присев на предложенный ему хозяином кабинета стул, Церлюкевич спросил:

— Аристарх Георгиевич, я пришел узнать о результате розыска моих полотен.

Не отвечая на поставленный ему Церлюкевичем вопрос, Туянов, доброжелательно улыбнувшись, сказал:

— Семен Филиппович, вы, наверное, умеете читать мысли на расстоянии. Я думал вас пригласить к себе для беседы, а вы сами пожаловали ко мне.

— Что-нибудь прояснилось насчет моих картин? — вновь повторил свой наболевший вопрос Церлюкевич.

— Увы! — разведя руки в стороны, огорчил его и разочаровал Туянов. — Пока что ничем обрадовать вас не могу.

— Тогда зачем вы хотели меня видеть? — разочарованно бросил Церлюкевич.

— Видите ли, в городе объявилась воинственная банда, которая врывается в дома коллекционеров, производит там незаконный, самый настоящий варварский обыск, что-то разыскивает. Сами понимаете, может возникнуть конфликтная ситуация, одной из сторон она может стоить головы. Последний налет был на квартиру Щеблакова Олега Эдуардовича. Вы его знаете?

— А как же, кто его не знает из истинных коллекционеров, — с уважением подтвердил Церлюкевич.

— Так они у него в квартире все перевернули. У него было, что им взять, но они не взяли. Щеблаков удивился такой выходке бандитов и, порасспросив некоторых своих знакомых, узнал, что аналогичные визиты бандитов были и к ним. И также у них бандиты ничего не взяли. Я подумал, а не вы ли подключили этих молодцов к такому оригинальному методу розыска похищенного?

Туянов выжидательно посмотрел на Церлюкевича.

Слушая Туянова, Церлюкевич обрадованно подумал, что его сделка с Душманом оказалась не только на словах, но уже претворяется в жизнь. Если Душман так активно будет вести розыск его полотен, то, не исключено, он быстрее работников милиции выйдет на нужный след.

Прямой вопрос Туянова все же застал Церлюкевича врасплох. Он не знал, как на него ответить, но через мгновение нашелся:

— Дело было не совсем так, Аристарх Георгиевич, — не спеша возразил Церлюкевич, полностью не опровергая предположения Туянова.

— А как? Я жду объяснения! — подогнал его полковник.

— Где-то месяц тому назад ко мне домой пришел парень лет тридцати, загримированный под старика с бородой. Никаких его особых примет я не запомнил, — предугадывая возможные вопросы Туянова, сообщил Церлюкевич. — Все у него было на месте. Он мне сказал, что состоял в банде Сулейманова по кличке Руслан.

— Его хозяин сейчас сидит, — проинформировал его Туянов.

— Он мне то же самое сказал, — подтвердил Церлюкевич, оживляясь. — Этот «старик», будем так его называть, так как он мне не представился, предложил мне оказать содействие в розыске и возврате похищенных картин, за что я обязан буду заплатить ему двести тысяч рублей.

— И вы согласились? — удивленно спросил Туянов.

— А вы на моем месте разве не согласились бы? — задал встречный вопрос Туянову Церлюкевич.

— Я бы не согласился, — убежденно сообщил тот.

— Потому что у вас никогда не было трех миллионов долларов, — зло бросил Церлюкевич. — А я не хочу их терять и принял его предложение. Мне же деваться некуда. Если у нас милиция такая беззубая. Вы думаете, мне не жалко расставаться с двумястами тысячами рублей? Вы только что меня «обрадовали», что по розыску картин у вас пока нет никаких сдвигов. Я не могу в таком случае сидеть сложа руки.

— Но нельзя из-за каких-то картин совершать попрание закона, врываться в чужие квартиры, делать обыски.

Ведь хозяева квартир имеют право на защиту своей неприкосновенности.

— Пускай защищаются, ищите этого «старика» с его людьми, если он в чем-то нарушил закон, привлекайте к уголовной ответственности. Я повторяюсь, но он сам нашел меня и предложил свои услуги, и, если вернет пропавшие полотна, я выплачу ему вознаграждение. Откажись я от сделки с ним, он, найдя мои полотна, вообще может забрать их себе, а если продаст, то получит несколько миллионов за них.

— Вы хотите получить свои полотна любым, даже недозволенным способом. Я в вас разочарован, — недовольно произнес Туянов.

— Вы извините меня, Аристарх Георгиевич, нам в настоящее время на каждом шагу приходится разочаровываться и возмущаться. Мы сейчас отказываемся от того, что десятилетиями считали святым. Я не знаю даже, при каком строе мы сейчас живем, господа мы или товарищи. Может быть, вы скажете? На ответе на мой вопрос я не настаиваю, так как сами верхи на него не ответят.

Слушая Церлюкевича, Туянов, являясь должностным лицом, по выработанной привычке не соглашался с его доводами и находил убедительные аргументы, чтобы обосновать другую точку зрения по данному вопросу, но говорил он уже без вдохновения и пыла, которые были его кредо несколько лет тому назад.

Между тем Церлюкевич продолжал философствовать:

— Мои картины есть достояние народа, и если бы государство ими дорожило, то оно могло выкупить их у меня за несколько десятков миллионов деревянных рублей. Эти полотна кисти признанных художников мира могли занять почетное место в любом, самом престижном музее страны. У музеев нет денег на приобретение полотен, я не такой богатый, чтобы их бесплатно дарить, что в таком случае приходится делать? Поймите меня правильно, я простой человек со всеми его слабостями и интересами. Жить на мизерную подачку, которую почему-то называют заработной платой, не желаю и не буду. Все, что можно будет продать, продам, иначе, не исключено, что меня еще кто-нибудь оберет, и вырученные деньги вложу на срочный вклад в банк, буду жить на проценты. Когда я решу, что пришло мое время, вложу деньги в прибыльное дело.

— Да, Семен Филиппович, с вашей философией мне вас не переубедить, — расставаясь с Церлюкевичем, обронил Туянов.

— Правильно делаете, Аристарх Георгиевич, мы давно вышли из детского возраста и на все имеем свои взгляды. Мы сейчас с вами как люди, попавшие в море после кораблекрушения. Каждый старается забраться в лодку, чтобы добраться на ней до берега.

— Красиво вы говорите, барон, — не стерпев, съязвил Туянов, — но применимы ли ваши слова к действительности?

— Ближайшие если не месяцы, то годы покажут, — неопределенно бросил Церлюкевич, направляясь к выходу из кабинета.

Взявшись за ручку двери, он, обернувшись к Туянову, заметил:

— Едва не упустил. Я не посвящен в деятельность своих наемников, а поэтому не знаю, где работа их группы, а где работа других. Между прочим, они ваши помощники, и я бы на вашем месте их не трогал и не мешал работать. Они делают то, что закон запрещает делать вам. Очень прошу вас, закройте глаза на них. Если полотна уплывут за рубеж, на Запад, а еще хуже, в Штаты, то это будет худшее зло, чем то, которое они сейчас делают.

— Подумаем! — ответил неопределенно Туянов.

Глава 61

В пятницу вечером у себя дома Заславский Виктор Юрьевич, ознакомившись с телепрограммой, с досадой бросил ее на стол. «Опять по многочисленным заявкам телезрителей показывают старый фильм», — с бешенством подумал он, не зная, куда девать свободное время.

Посмотрев на наручные часы, которые показывали восемнадцать часов сорок семь минут, он задумался.

«Читать не хочу — надоело, слушать музыку тоже не хочется, спать ложиться еще рано. Пойду прошвырнусь по городу. Может быть, загляну в ресторан, давненько я там не был, смотришь, и продуктивно пролетит время», — наконец решил он.

Побрившись в ванной, он критически стал рассматривать себя в зеркало, часто меняя мимику лица, как бы готовясь выйти на артистическую сцену.

Из зеркала на него смотрел мужчина лет сорока. Все в нем было среднее. Он был среднего роста, худощав, с неброской внешностью, с короткой стрижкой русых волос.

На таких людях взгляды прохожих редко останавливаются, а если и остановятся, то только для того, чтобы через мгновение забыть навсегда.

«В Ромео ты, конечно, дорогой, не годишься, — критически оценил он себя. — Но если честно признаться, есть еще много таких, которые по сравнению со мной будут выглядеть уродами», — успокоил он себя таким заключением, вернув хорошее настроение.

«Конечно, если бы жена не ушла к матери, то о похождениях не было нужды задумываться. Видишь ли, у меня тяжелый характер и со мной невозможно спокойно говорить, не то что жить», — вспомнил он высказывание жены.

«Ничего, поживет на две сотни плюс мои алименты с двумя детьми, помучается, да и вернется, никуда не денется», — убежденно решил он, одеваясь и выходя на улицу.

На такси он подъехал к ресторану «Россия», где околачивались валютные «бабочки», но связываться с ними не стал, а сразу поднялся в зал, пересек его, сел за столик подальше от эстрады у окна.

Он не любил слушать музыку и эстраду, передаваемую через усилитель. Звуковой эффект давил на ушные перепонки и действовал на него раздражающе.

Сделав официанту заказ, он, как опытный охотник, закурив не спеша, стал рассматривать посетителей заведения, останавливаясь на слабой половине.

В зале было несколько свободных столиков, чему он вначале удивился, однако, вспомнив о приватизации, многократном и неоднократном повышении цен на все виды товаров и услуг, вынужден был признать:

«Действительно, ресторанные цены кусаются. Разве до перестройки здесь когда-либо было, чтобы пустовали столики?»

Вдруг он обратил внимание на зашедшую в зал «фирменную» девушку, которая, окинув взглядом зал,

«проплыла» через него и опустилась в кресло за два столика от него. Достав пачку сигарет, она, закурив, положила на столик пачку сигарет с зажигалкой, подошедшему к ней официанту она сделала заказ.

Разглядывая ее, Виктор определил: «Ей не более тридцати лет». Плоский живот, длинные ноги прятались под платьем вместе с такими же прекрасными бедрами, светло-русые волосы, как фата невесты, укрывали ее обнаженные плечи, в канавке высокой груди прятался медальон, удерживаемый от дальнейшего падения толстой золотой цепочкой.

Пока он без стеснения в упор рассматривал соседку, официант принес ей заказанное и стал сервировать стол.

Посмотрев по сторонам, Виктор заметил, что, кроме него, алчными глазами на белокурую бестию посматривают и другие ловеласы.

Боясь упустить свой шанс «соседа», Виктор, дождавшись того момента, когда музыканты и певица после перерыва поднялись на эстраду, поспешил к своей «соседке». У него давно так учащенно не билось сердце, чему он был удивлен и обрадован.

«Мы еще не совсем атрофировались», — успел он подумать по дороге к своей цели.

Поздоровавшись с девушкой, он пригласил ее на танец. Она, показав ему в улыбке жемчужины зерен красивых зубов, заметила:

— По-моему, еще даже музыки нет.

— По-моему, тоже, — вынужден был согласиться с ней Виктор.

— Ну что же, присаживайтесь за мой столик, вместе ее подождем, — после непродолжительного размышления соизволила она.

Пока они ждали музыку, познакомились, девушку, оказалось, зовут редким именем Жанна.

Дождавшись музыки, они пошли танцевать. В процессе танца Виктор узнал, что Жанна пришла в ресторан отдыхать одна, никого не ждет и встречи ни с кем не ищет.

Чувствуя под рукой ее теплую бархатную кожу, Виктор констатировал, что окунуться в ее любовные ласки сейчас есть его единственное желание.

— Может быть, мы скооперируемся, и вы пересядете за мой столик? — осторожно намекнул Виктор, сомневаясь в успехе своего предложения.

— Витя, неужели я похожа на порхающую бабочку? — с обворожительной улыбкой язвительно спросила она.

— А мне можно припорхать к вашему столику? — решительно форсировал события Виктор, понимая, что после танца с Жанной у него вряд ли появится шанс вновь пригласить ее на танец в толпе предполагаемых ее поклонников.

— Извините меня, Виктор, я пришла сюда отдохнуть, а вы мне предлагаете знакомство со всеми вытекающими последствиями. Мы взрослые люди и понимаем, к чему может привести ваше «порхание», — подкупающе нежно проворковала она.

— Чего здесь плохого: вы одна, я один — а вместе мы пара, которая может приятно провести время.

— По вашему виду, милый Витечка, я никогда бы не подумала, что вы такой ловелас.

— Боязнь конкуренции сидящих в зале охотников толкнула меня на такой подвиг, а вообще я тихий и хороший, — признался он, упиваясь свалившимся на него приятным знакомством.

— Ну что же, вы меня почти уговорили, но есть одно но…

Танец уже кончился, и Виктор, проводив Жанну до ее столика, тоже присел за него.

— Какое может быть но, — пробурчал он недовольно.

Загадочно посмотрев на Виктора, Жанна предложила:

— Ты посмотри на меня внимательно и реши: хватит ли у тебя бабок или зелененьких, чтобы рассчитаться со мной за мою любовь.

От такого предложения Виктор опешил и не знал, что сказать. Исполнение его желания упрощалось, но так неожиданно кончилась его сказка, и он окунулся в циничную атмосферу, что его немного покоробило.

— Теперь, Витечка, попорхаешь, наверное, за свой столик? — вернула его к действительности Жанна.

Подозвав официанта, он попросил все заказанное со своего столика перенести за столик Жанны…

После ресторана гулянку с Жанной Виктор продолжил у себя дома…

Утром, проснувшись, глядя на спавшую, разметавшуюся в постели Жанну, которая лишь по бедра была укрыта простыней, Виктор, мысленно вспоминая прошедшую ночь, блаженствовал.

«Как мне повезло, что удалось провести ночь с такой «жаркой» и понимающей в любви толк женщиной».

Разглядывая ее налитую грудь и правильные черты лица, которое во сне было доброе и открытое, он с гордостью отметил ее нахождение у себя дома как исполнение большого желания.

Не сдержавшись, он поцеловал Жанну в грудь. Своей лаской он разбудил ее. Потянувшись, как ухоженная и избалованная кошечка, она, медленно приоткрыв свои огромные, как омут, глаза, в которых Виктор окончательно утонул, и, повалив Виктора в постель, легла на него, нежно воркуя: — Ты зачем, маленький шалунишка, разбудил меня?

Виктор, счастливо улыбаясь, не считая нужным оправдываться перед ней, понимая ее шутку, решил вновь овладеть Жанной, которая с удовольствием пошла навстречу его желанию.

Утомленные и обессиленные, они несколько минут предавались грезам. Отдохнув, Жанна поднялась с постели, нисколько не стесняясь своей наготы, прошла к столу, на котором лежала ее одежда, и не спеша стала одеваться.

Заметив, что Виктор за ней наблюдает, она, как решенное, сообщила:

— Будем собираться и разбегаться.

— Может, еще побудем вместе? — задумчиво предложил Виктор.

— Уже одиннадцатый час, и я боюсь, мама будет дома волноваться, — объяснила она причину своего решения.

Увидев, что на лице Виктора появилась гримаса недовольства, она, подойдя к нему, шаловливо взлохматив ему волосы на голове, заметила:

— Если я тебе не надоела и если у тебя есть желание продолжить встречи со мной на тех условиях, что я тебе вчера говорила в ресторане, то все будет зависеть от твоего решения.

Она сходила в ванную комнату, привела себя в порядок и, посвежевшая, вновь предстала перед Виктором, который в халате сидел в кресле, поджидая ее.

— Ты очень спешишь? — натянуто поинтересовался он.

— Не очень, но спешу, — ответила она деловито.

— Может быть, семейно позавтракаем?

— Можно и позавтракать, а особенно хочется попить кофе, если он, конечно, у тебя есть, — заметила она.

— Никаких проблем, — оживился Виктор, поднявшись с кресла и удаляясь на кухню.

Когда они на кухне позавтракали, то между прочим Виктор, улыбнувшись, спросил:

— С тобой как рассчитываться — красненькими или зелененькими?

Отодвинув от себя пустую чашечку, Жанна убежденно бросила:

— Конечно зелененькими.

Виктор ушел из кухни в спальню, откуда она услышала звук работающего ригеля замка сейфа, который она там ночью сама обнаружила. Потом звук работы ригеля замка повторился.

Появившийся Виктор отдал Жанне пятьдесят долларов, заявив:

— В переводе с валюты на наши деньги по официальному курсу ты заработала более тысячи рублей.

— Не хвались, я в период застоя больше зарабатывала, чем ты сейчас мне дал, и не считала, что много.

Сейчас люди стали слишком грамотными и жмотами, поэтому я не думала, что ты дашь больше.

— Мы с тобой как в мясной лавке на базаре торгуемся. Ты смотришь, как бы не продешевить, а я боюсь, как бы не переплатить. Если бы ты со мной в ресторане не устроила торг, то не исключено, что моя благодарность за приятно проведенную ночь была бы выше настоящей.

— Ты со мной еще хочешь увидеться?

— Почему нет, конечно да, — не считая нужным скрывать свое увлечение ею, ответил он, — но сегодня вечером и завтра целый день я буду сильно занят и не смогу тебя принять. — Подумав некоторое время, он продолжил: — Если у тебя будет время, то приходи ко мне в девятнадцать часов во вторник.

— Считай, что договорились, — беспечно бросила она.

Поцеловав его в щеку, Жанна выпорхнула из его квартиры, на целый день оставив в ней после себя нежный и приятный запах неизвестных Виктору духов.

Раздевшись и упав в постель, Виктор задумался: «Старый дурак, втюрился, как пацан, зарабатываешь всего лишь четыреста целковых в месяц, а идешь на трату таких капиталов за вечер».

Его самобичевание продолжалось недолго. Когда он вспомнил ласки Жанны, от которых едва не сошел с ума, то на этом его самобичевание и кончилось.

«Жаль, что я был вчера в ненадлежащей форме после попойки и быстро уснул. Ничего, зато я утром свой промах восполнил», — успокоил он себя.

Глава 62

Предупрежденный по телефону Жанной, что сегодня она придет проведать его, Виктор нисколько не удивился, когда ровно в девятнадцать часов у двери раздался электрический звонок.

Посмотрев в дверной глазок, он на площадке увидел крупным планом Жанну.

События последних дней в корне изменили его планы на будущее, амурные связи стали слишком лишними и опасными, а поэтому приходом Жанны он был больше недоволен, чем обрадован. Он еще не успел полностью освободиться от ее чар. Если бы встреча между ними была назначена через неделю, то тогда, возможно, он нашел бы в себе силы отказаться от нее.

«Наверное, некстати завел я с ней роман», — подумал он запоздало, открывая дверь и впуская ее в квартиру.

Неожиданно для него, потеснив, в комнату за Жанной протиснулось четверо мужчин в масках.

— Позвольте! Позвольте! Куда вы прете? — зло прорычал он на непрошеных гостей.

Получив сильный удар кулаком в лицо, от которого он упал, Виктор услышал от грабителя, ударившего его, сердитое бормотание.

— Закрой поддувало, не люблю сквозняков, — цинично начал тот. — В пятницу совратил мою жену и еще пружинишь хвост. Короче, не пыли и сиди тихо, если я не найду у тебя похищенный женой мой золотой перстень, то мы уйдем и даже можем эту потаскуху оставить тебе.

— Не нужна она мне. Я ее вижу впервые, — солгал Виктор.

— Тем хуже для тебя, впредь не будешь иметь привычки впускать незнакомых баб к себе домой.

— Я обознался, — продолжал лгать Виктор.

— Лапшу на уши ты ментам можешь вешать, а меня не проведешь, — деловито пробасил грабитель.

Подойдя к Виктору, он быстро надел ему на руки наручники и насильно усадил его в кресло.

Ударивший его и говоривший с ним грабитель, как Виктор понял, главарь налетчиков, обращаясь к своим товарищам, сердито произнес:

— Ребята, не тяните резину и приступайте к работе, — а сам быстро и профессионально обыскал Виктора.

Оставшись недовольным произведенным обыском, он спросил:

— Где ключ от сейфа?

Только теперь до Заславского окончательно дошло, что Жанна была подсадная утка, на которую он так доверчиво и глупо клюнул. «Грабители пришли не искать перстень, а грабить меня. Ну нет, я вам так просто не дамся», — решительно подумал он, а потом злорадно ответил:

— Вчера где-то потерял ключ, и теперь не могу найти.

Лишь один из грабителей не занимался обыском в квартире, он подошел к сейфу и стал визуально изучать.

Это был Лесник.

Сложившаяся ситуация для Лесника была простая, и он мог давно ее разрешить, но ему хотелось заставить немного поволноваться своих соучастников и возвысить свой авторитет.

Когда Лесник увидел в действиях грабителей повторение и растерянность, он, обращаясь к Арбату, находящемуся около Заславского, небрежно предложил:

— Вряд ли вы найдете без помощи хозяина ключ от сейфа, а он, как я вижу, давать его тебе не намерен, придется мне заняться сейфом и открыть своим ключом.

Жанна, прекратив поиск ключа, удивленно посмотрела на Лесника, не понимая, откуда у него взялся ключ от сейфа.

Слушая Лесника, Заславский подумал: «Пришел меня взять на понт, пускай пугает, без резака мой сейф им не открыть».

— Действительно, нечего тратить время, — согласился с Лесником Арбат.

В это время из захламленной темной комнаты двое грабителей, вынесшие из нее и сложившие весь хлам в коридоре и в зале на полу, принесли скрученные в рулоны шесть полотен и положили на стол со словами:

— Кажется, нашли.

У Заславского едва не остановилось от удивления сердце, когда он увидел на столе картины, похищенные им у Церлюкевича.

«Вот, оказывается, какой «перстень» они у меня искали», — подавленно подумал он.

Арбат, сняв с рук Заславского наручники, дал ему одну картину в руки и на ее фоне попытался его сфотографировать, но Заславский отбросил ее от себя.

Нисколько не обидевшись на выходку Заславского, Арбат, обращаясь к грабителям, сказал:

— Ребята, помогите ему научиться вежливости и бережному обращению с такими шедеврами.

— А может быть, милицию позвать? — предложила Жанна. — Он совершил кражу и за свое преступление должен понести заслуженное наказание. Мы нашли картины и вора, пускай теперь менты его раскручивают, а нам нечего с ним возиться, — нежным голосом «пропела» она свою роль в спектакле.

— Червонец с хвостиком ты уже заработал для пахоты у хозяина к своим молодым годам, — глядя на избитого и лежащего на полу Заславского, ворковал Арбат. — Ну как, будем позировать или продолжим изучение культурного обращения?

Поднявшись, Заславский молча взял картину в руки. Отобрав ее у него, Арбат, обращаясь к Жанне, потребовал:

— Умой своего партнера, а то с разбитой харей друзья не узнают его на фотографии.

Жанна, взяв полотенце, смочила его в ванной под краном и стала вытирать с лица Заславского кровь, наклоняясь над ним.

Сделав шесть снимков, Арбат оставил Заславского в покое и разрешил ему вновь присесть в кресло, надев ему на руки наручники.

— Ребята, ищите еще картины, не хватает четырех, — потребовал он, вдохновленный удачей.

— Искать больше негде, мы все перерыли, картин в квартире нет, — убежденно сообщил ему один из грабителей.

— Так ты думаешь отдать нам ключ от сейфа? — вновь переключившись на Заславского, сердито спросил Арбат.

— Нет его у меня! — истерично закричал Заславский, решив не отступать до конца и не менять принятое решение.

— Ты не кричи, не на стадионе. Еще так гаркнешь, я твои лопухи выверну наизнанку.

— Хватит с ним канителиться, я пойду поработаю с сейфом, — небрежно бросил Лесник.

Сейф был односекционный, окрашенный под темное дерево, и внешне смахивал на тумбочку. Он был сделан из толстого листового металла и весил не менее двухсот килограммов, между двойными стенками его имелось противопожарное защитное вещество. Его недостаток был в том, что замок сейфа оказался дореволюционной конструкции, с секретом которой Лесник был знаком.

Отключив сигнализацию, секретку которой ему показала Жанна, которая в пятницу, дав Заславскому снотворное, досконально все изучила в спальне, Лесник без особого труда отмычкой вскрыл сейф.

В сейфе лежало пять пачек долларов, в каждой из которых находились купюры достоинством по тысяче долларов.

Позвав Арбата, Лесник вместе с ним пересчитал добычу.

В сейфе оказалось пятьсот семь тысяч триста пятьдесят долларов, сберегательная книжка на имя Заславского с вкладом в пятнадцать тысяч рублей и семьсот восемьдесят рублей в советских деньгах.

Складывая доллары в сумку, в которой у Лесника был инструмент, он спросил Арбата:

— Книжку и рубли, может быть, оставим ему?

— Книжка пускай останется у него, а рубли отдадим помощникам как плату за их усердие.

— Позови хозяина сюда, попытаемся с ним поговорить по душам, — попросил Арбата Лесник, незаметно взявший руководство операцией в свои руки.

Зайдя в спальню, Заславский опешил, увидев открытую дверку сейфа, которая была толщиной в двенадцать сантиметров.

Как бы читая его мысли, Лесник сказал:

— Мы оставим тебе сберегательную книжку и можем даже немного валюты подкинуть, если ты отдашь нам недостающие четыре картины Церлюкевича и серебряного Будду.

— Этих картин у меня уже нет. В воскресенье я их продал за пятьсот тысяч долларов одному американцу, а Будда находится у моего дружка.

— Который помогал тебе воровать картины, — предположил Арбат.

— Да! — отрешенно подтвердил Заславский.

— Почему ты так долго тянул с продажей картин? — продолжил допрос Лесник. — Разве у тебя мало было времени на раскачку?

— Стоящего покупателя на такие картины не так легко найти, а мой еще оказался и осторожным. Боясь обмана с моей стороны, он привез из Америки своего эксперта по картинам, с помощью которого не только убедился в их подлинности, но и потребовал от эксперта письменного заключения на каждую.

Покупая картины, американец не только торговался со мной, но и угрожал, шантажировал, уговаривал, что меня заставило продать ему их за бесценок.

Я не хуже любого эксперта разбираюсь в них и знаю, что у себя дома на аукционе он за такие шедевры получит не менее двух миллионов долларов.

— А за те полотна, что мы нашли у тебя, сколько там за бугром дадут? — полюбопытствовал Арбат.

— Картины хорошие, но более чем на миллион долларов они не потянут, — убежденно сообщил Заславский.

— Ты знаешь фамилию американца? — спросил Лесник, не теряя нити допроса.

— А как же, он боялся обмана с моей стороны, я боялся быть обманутым, а поэтому страховался тоже, чтобы не остаться в дураках. Полотна у меня купил Петер Стивенсон, остановился он в гостинице «Пульман», в люксовском номере.

Лесник записал в блокнот интересующую его информацию.

— Вы хотите его тоже обчистить, как меня? — поинтересовался у него Заславский.

— Не твоя забота, — одернул его Лесник. — Так где сейчас находится Будда, говори, кто твой сообщник и где он живет?

— Степаненко Борис Иванович… — выстраданно сообщил Заславский.

Лесник и эту информацию записал в свой блокнот, который, посчитав, что он ему больше не понадобится, положил в карман пиджака.

— Почему ты именно его взял себе в напарники?

— Он от своего кооператива дома у Церлюкевича ставил охранную сигнализацию, — признался Заславский, решивший уже ничего не скрывать от своих мучителей.

— Молоток! Сообразительный! — похвалил Лесник. — Мы тебя не будем сдавать ментам, но ты должен быть послушным и копытами в нашу сторону не выбрыкивать.

Из квартиры ты не должен никуда уходить, звонить тоже запрещаем до особого нашего разрешения. Для страховки мы оставим у тебя своего человека. О том, что сегодня у тебя произошло, не в твоих интересах бакланить. Нарушишь наш запрет, отправим в деревянный бушлат. Усек?

— Усек! — подтвердил Заславский. — Только я хотел вот что сказать: семь тысяч триста пятьдесят долларов я выручил от продажи иностранцам своих полотен, верните мне эти деньги, — взмолился перед ними Заславский, окончательно утратив былую спесь.

— Занимаясь торговлей с иностранцами за валюту, ты тем самым совершил новое преступление.

Удивительно, что до настоящего времени менты не сели тебе на хвост. Если и впредь ты будешь заниматься незаконными операциями, то не будешь нести материальные убытки и, чтобы ты лучше запомнил нашу науку и не сел в тюрьму из-за долларов, мы оставим их себе, — издевательски сообщил Лесник.

Обхватив голову руками, Заславский завыл. В его вое слышалась скорбь по утраченным деньгам, и бессилие, и обреченность слабого перед сильными.

— Не скули, ты же не в лесу, — одернул его Арбат.

Перестав скулить, Заславский задумался и, как бы что-то вспомнив, выдавил из себя:

— Если вы и Петера Стивенсона вот так распотрошите, то он тогда не слезет с меня.

— Не бойся, мы его трогать не будем, — успокоил его Лесник.

— И вы позволите ему увезти такие полотна в Штаты?

— Как ты и хотел, — напомнил ему Лесник.

На этом он допрос Заславского прекратил. Арбат вновь надел ему на руки наручники, приказав одному из грабителей остаться дома у Заславского до особого распоряжения.

Когда участники нападения, сняв маски, покинули квартиру Заславского и за ними закрылась дверь, идущий последним Арбат из дверного глазка соседей вытащил пластилиновую пробку, убедившись, что за время их нахождения в квартире Заславского соседи своим звонком не пользовались.

Оставшийся в квартире Заславского грабитель разрешил ему навести в доме порядок, неотступно сопровождая его и присматривая за ним.

Увидев на кухне сервированный закуской стол, о котором в хлопотах грабитель забыл, он предложил Заславскому поужинать с ним.

Видя, как бандит с аппетитом расправляется с деликатесами, приготовленными им для Жанны, Заславский, чтобы не остаться в дураках, тоже стал ужинать, не отказавшись от предложенной стопки водки.

Когда он попросил еще спиртного, то его сторож, улыбнувшись, сообщил:

— Мне не жалко твоей водки, и я с удовольствием бы ею тебя угостил, но мне Жанна сказала, что ты пьяный буйный, а я таких не люблю…

Глава 63

После ограбления Заславского Душман и Лесник собрались на совет в номере у Бороды.

Втроем они решали навалившиеся на них проблемы в свете получения от Заславского информации.

Душман стал информировать своих друзей о тех мероприятиях, которые выполняют его люди в городе:

— Я поручил Арбату с ребятами распотрошить Степаненко и забрать у него Будду. К утру, а может быть, и раньше, узнаем результат. Послал Жанну в гостиницу «Пульман», к счастью, у нее там работает подруга администратором, чтобы она разведала и разнюхала все о мистере Стивенсоне. — Потом, обращаясь к Бороде, поинтересовался: — Может быть, попытаться его распотрошить?

— Твое предложение соблазнительное и перспективное только в том случае, если картины у него будут в номере. Ты учти, сейчас этих янки в столице больше, чем воров, вдруг Стивенсон хранит картины у кого-нибудь из своих друзей? Круг его знакомых выявить сейчас быстро практически невозможно. Своим визитом в его номер мы только хуже сделаем себе, Стивенсон тогда не даст нам сесть ему на хвост.

— Выходит, мы должны дать ему возможность часть нашей добычи умыкнуть домой? — удивился Душман.

— Я так не говорил, — улыбнувшись в бороду, возразил Перепелкин. — Американский толстосум нам не сват и не брат, а поэтому на него воровской закон не распространяется. Мы можем встать в позу и возмутиться, что всякие янки растаскивают наше национальное богатство. Он обворовывает нас или нет? — сделав сердитое лицо, спросил он у своих собеседников.

— Конечно! — в два голоса выразили свое мнение Душман и Лесник.

— Значит, мы его должны задавить как беспредела, который вздумал взять верх и наказать вора в законе. Вы поняли меня?

— Как козел волка, — пошутил Душман, не уяснив, к чему и куда клонит Борода.

— Батя, не тяни резину, сейчас не время, а говори по существу, — попросил Лесник Бороду.

— Мое предложение такое: картины, взятые нами у Заславского, надо немедленно вернуть Церлюкевичу, одновременно необходимо сообщить ему, где и у кого находятся недостающие. Он, безусловно, обратится за помощью в МУР. Когда Стивенсон будет уезжать, то на таможне при целенаправленном досмотре, по наводке Церлюкевича, картины у него будут изъяты и возвращены хозяину.

— По цепочке через американца менты и иже с ними выйдут на Заславского, а через него потом и на нас.

Стимул, чтобы нас препроводить к хозяину, солидный, — скептически заметил Душман.

— К счастью, настоящий бизнесмен так думать не может, — успокоил его Борода.

— Откуда, Илларион Константинович, ты знаешь, как он должен думать и поступать? — спросил Душман.

— Ты должен сам догадаться, но если ты не подумал над такой задачей, то отвечу я: мистер Стивенсон отлично знает, что купил ворованные картины, запрещенные к вывозу, а поэтому он будет пытаться вывезти их из Союза только нелегально, что является уже криминалом.

Валюту, которую он отдал за картины Заславскому, если менты с его помощью вышли бы на продавца, ему не видать как своих ушей. Незаконная валютная операция американцем — второй криминал, сидеть ему по двум статьям, конечно, не хочется, а поэтому подписываться на контакт с «красными шапочками» ему не резон.

— А вдруг он такой истины не поймет и брякнет? — высказал последний свой довод Душман.

— Если Стивенсон дурнее нас, в чем я сомневаюсь, то его адвокат, перед тем как клиент начнет давать показания следователю, подробно и вразумительно объяснит, что почем.

— Ну ты, Илларион Константинович, прямо стратег, — довольный ответом, восхищенно пробасил Душман.

— Послушай, пахан, — подал голос Лесник. — Я думаю, наш мистер Стивенсон так легко и просто от своих бабок не откажется и может попытаться распотрошить или расколоть Заславского.

— Я согласен с тобой, но если тот имеет недырявый чердак и будет от всего отказываться, то мистеру американцу у него ловить нечего.

Если же Заславский окажется жидким на расправу, то он не жилец на этом свете и пусть нюхает корешки ромашек из-под земли, так как мистер Стивенсон за свои кровные его угрохает. Я, Виктор, уже задумывался над такой проблемой и вот к какому выводу пришел.

Связующим звеном между Заславским и нами является Жанна. Проблему можно решить двояко: или ее ликвидировать, как лишнее звено в цепи, или убрать из города на неопределенный срок, скажем, до лучших времен.

— На ее ликвидацию я не согласен. Так мы быстро лишимся всех своих лучших помощников, — твердо выразил свое мнение Душман.

Подумав, Борода произнес:

— Пускай будет по-твоему, тогда мы должны дать ей не менее стольника кусков, чтобы она не скучала в отдалении от столицы и могла безбедно жить. Если все же менты выйдут на нее, и ты будешь не уверен, что она будет молчать, а она твой человек, тогда твои люди должны будут пустить ее в расход, — заметил Борода.

— Пускай будет так, — согласился Душман. — Я с ней постараюсь вразумительно поговорить насчет конспирации и маленького язычка.

— Теперь давайте вернемся опять к картинам, которые находятся у американца, — вновь взял на себя инициативу развития плана совместных действий Борода. — Таможня обязана вернуть их хозяину. Мистер Стивенсон завладел полотнами, которые проверены экспертом. Они лучшие в коллекции у Церлюкевича. Мы имеем право эти картины у Церлюкевича забрать в виде платы за работу…

— Конечно! — поддержал его Душман.

— …Но они такие дорогие и принадлежат кисти художников с мировым именем, что фактическое владение ими все равно, что их у нас не будет. Поэтому я предлагаю нашу сделку с Церлюкевичем оформить надлежащим образом через нотариуса, сделать на них купчую, уплатим госпошлину. Тогда мы спокойно на них сможем сделать бизнес, заработав раза в два больше, чем на них заработал Заславский.

Кому какая достанется картина, будем тянуть жребий, покупаем на свои имена. У нас теперь есть несколько стольников косых отмытых бабок и отстегнуть их на такое благое дело не грех.

— Мы же Церлюкевичу ничего не будем давать наличными? — спросил Лесник.

— Конечно нет, платим только пошлину.

— Приятно слышать такое предложение, — довольно ухмыльнулся Душман. — Ну, а теперь давайте поделим зелененькие, — предложил он.

— Как договаривались, пополам? — спросил его Борода.

— Конечно, — оживляясь, ответил Душман, предвкушая получение солидного куша.

Душман, положив свою долю в карман пиджака, удивленно констатировал:

— Более четверти миллиона долларов в кармане, а по размеру, — он пощупал рукой пачки, — как будто получил месячную зарплату.

— Если веса не хватает, положи к ним гирю, — пошутил Лесник, потом попросил: — Ты, Тарас Харитонович, теперь должен крутиться за нас всех и, не откладывая дела в долгий ящик, приступай с Церлюкевичем к оговоренным нами действиям, как бы не опоздать.

— Ты узнай у Жанны, как дышит американец, когда думает уматывать, соответственно будем знать, когда подключать Церлюкевича в игру, — в свою очередь, посоветовал ему Борода.

— Теперь можно и покрутиться, когда есть вокруг чего, — вдохновенно констатировал Душман, после некоторой паузы он добавил: — Честно признаться, я уже начал думать, что картин мы не найдем.

— Поволноваться и покрутиться нам пришлось немало, — согласился с ним Борода.

— Может быть, стоит обмыть удачное начало? — размышляя вслух, произнес Лесник.

— Сейчас не время прохлаждаться, но если по пять капель чисто символически и на коня, то можно дерябнуть, — махнув рукой, согласился Борода.

В конечном итоге предложение Лесника было поддержано собравшимися единогласно.

Покинув Бороду, Душман поехал в гостиницу «Пульман», где застал Жанну, весело щебетавшую с двумя смазливыми девушками, служащими гостиницы.

Увидев Душмана, она, простившись с девушками, поспешила из гостиницы за ним на улицу.

Подойдя к его машине и сев на заднее сиденье, она сообщила:

— Петер Стивенсон еще в гостинице. Его люксовский номер им оплачен до завтра, но не исключено, что клиент гостиницы может ее покинуть, когда ему вздумается.

— Это я знаю и без тебя, — задумчиво заметил Душман.

— Ты узнала, куплен им билет на отлет домой или нет?

— Девочки не знают и по этому вопросу мне ничего вразумительного не сказали, но сообщили, что он в гостинице оплатил стоимость услуг не только за свой номер, но и за номер, в котором проживает Алан Шток.

— Приятная новость, — обрадованно признался Душман.

Включив в салоне автомобиля свет, Душман записал в свой блокнот фамилии и имена американцев и информацию, касающуюся того, в каких люксовских номерах они проживают.

— Что еще путевого можешь о них сказать? — который раз в течение настоящей беседы задал свой вопрос Душман.

Жанна, с удивлением посмотрев на него, фыркнула:

— Ничего!

— Ты хорошо, хорошо поработала и тебе, Жанна, сейчас надо на некоторое время уйти на дно, чтобы твоей ноги на улицах города и одного шага не было.

— Тарас Харитонович, вы же знаете, что я люблю общество и ресторан, и не могу без них жить.

— Ты действительно не будешь жить, если не выполнишь мое требование…

Душман объяснил ей, насколько она опасный для них свидетель и что ему предлагали с ней сделать, чтобы отвести от себя возможную опасность.

— …За свою работу ты у меня получишь столько бабок, что их сполна хватит на покупку хорошей тачки, но все будет потом, когда наша операция будет завершена.

Слушая Душмана, Жанна, нервно поглаживая свои щеки ладонями, прошептала испуганно:

— Неужели ты позволил бы пустить меня в расход, ведь у нас с тобой когда-то была любовь?

— Потому-то и было в отношении тебя принято другое решение, — успокоил ее Душман. — Но я тебя проинформировал не для угрозы, помилуй Бог, если ты так подумаешь, а для того, чтобы ты знала, в какой игре участвуешь и чем рискуешь.

— Ты знаешь, что мы с матерью живем вдвоем. Теперь жить мне в своей квартире, как я поняла, нельзя, а если и буду, то матери на свою пенсию меня не прокормить. Ума не приложу, куда мне теперь деваться?

— Нашла о чем думать, — успокоил ее Душман. — Станешь на время хозяйкой нашей хазы, но помни: ты не чернильница и не позволяй моим парням макать в нее свои «перья».

— Бережешь для себя, — повеселев, съехидничала Жанна, вновь обретя уверенность в себе.

— Не исключено! — обнадеживающе, небрежно бросил он ей.

Заехав к себе в ресторан, Душман оттуда позвонил по телефону домой Арбату, который сообщил, что дома у Степаненко его группой была обнаружена и изъята скульптура Будды.

— Как прошла операция? — спросил Душман.

— В общем, ничтяк, если не считать небольшой заминки.

— Что произошло? — забеспокоился Душман.

— Ты знаешь, какая современная молодежь, с гонором. Так и Степаненко встретил нас агрессивно, между прочим, неплохо умеет своими клешнями ставить штампы под глазами, сильно зашиб Клопа. Ребята обиделись и от души его обработали, сделали со зла «голубым». Короче, укротили и утихомирили, дали понять, что имеет дело не с дилетантами и не с ментами и ловить ему у нас нечего. Сам выдал нам Будду. Между прочим, могли ее и не найти, в дымоходе хранил, гад.

— Утром привезешь ко мне, — потребовал Душман. — Что еще скажешь?

— Степаненко сказал нам, что у него на Будду наклюнулся клиент из Японии, который согласен за нее отвалить зелененькими семьдесят пять косых, но Степаненко устраивал только стольник.

— Выходит, не сошлись в цене? — удовлетворенно заметил Душман.

— Да! — весело подтвердил Арбат.

— Тем лучше для нас, меньше хлопот, — пояснил Душман.

— Что теперь будем делать? — поинтересовался Арбат.

— Трубку не клади, я сейчас подумаю, — ответил ему Душман. После минутного раздумья он сообщил: — Вот что, Игорек, не будем ждать утра, я сейчас беру картины, заезжаю к тебе, беру Будду и весь этот антиквариат отвожу домой к Церлюкевичу.

— Зачем так спешить? — удивился Арбат.

— Когда я заеду к тебе, то объясню, — заканчивая телефонный разговор, сказал Душман.

Выслушав Душмана, Арбат, довольно потерев ладони рук, мечтательно произнес:

— Если бы все так разыгрывалось, было бы ничтяк.

— Конечно! — согласился Душман, поспешно с ним прощаясь.

По телефону-автомату Душман связался с Церлюкевичем, до которого едва дозвонился.

— Кто звонит, какого черта надо? — наконец услышал долгожданный голос Церлюкевича Душман.

Душман сообщил ему о наличии у себя части его коллекции и о своем желании встретиться с ним и отдать ее ему.

Разговор происходил в начале четвертого часа утра. Душману, как и Церлюкевичу, тоже хотелось спать, но при решении задания ему было не до такой мелочи.

Когда Душман привез домой Церлюкевичу часть его картин и Будду, то оханьям и аханьям последнего не было конца.

Церлюкевичем было столько сказано хвалебных од, прославляющих способности частного детектива Тараса Харитоновича, что их хватило бы на несколько страниц настоящего романа.

Во время этих оханий Душман поинтересовался у Церлюкевича:

— Я тебе хоть половину похищенного вернул?

— Конечно! — возбужденно пропел Церлюкевич, опешив после сказанных слов, так как после ответа понял, почему и с какой целью был задан такой каверзный вопрос. Подходило время рассчитываться за порученную работу.

Душман заметил смятение Церлюкевича, но не подал вида, так как не пришло время подводить итог.

— Другая половина твоих полотен сейчас находится у американцев Петера Стивенсона и Алана Штока, проживающих в гостинице «Пульман», которые не нынче, так завтра мотанут с твоими картинами домой.

— Теперь они их не увезут, — вдохновенно выпалил Церлюкевич. — Я пойду в милицию и потребую в номерах американцев произвести обыск и изъять мои картины.

— Только у своих сограждан милиция может позволить себе такую вольность, а для обыска иностранцев нужны доказательства, которых у нас нет.

— А что тогда делать? — вновь увядая, растерянно спросил Церлюкевич.

Душман предложил ему свой вариант, потребовав от Церлюкевича приступить к немедленному претворению его в жизнь.

— Возьми свой паспорт и шуруй в МУР. Я тебя туда даже подвезу, ну а там ты уж сам постарайся решить свою проблему.

Выслушав наставления Душмана, Церлюкевич, одевшись, поспешил из дома вместе с Душманом.

По дороге в МУР Церлюкевич спросил у Душмана:

— Так мне в МУРе говорить, что в получении информации и картин я обязан дяде с бородой?

— Только так, — поддержал его Душман.

— После ментовки ты позвонишь мне, а может быть, приедешь и сообщишь о результатах своего визита в это заведение. — Кивнув головой на учреждение, Душман пояснил: — Возможно, мы тоже сможем тебе в чем-то помочь. Ты теперь убедился, что незаконный сыск тоже кое-что умеет.

Глава 64

Вызванный дежурным МУРа на работу по настоятельной просьбе Церлюкевича, полковник Туянов сразу оценил важность визита Церлюкевича, к которому в связи с возвращением «наемниками» части ценностей имелось множество вопросов, но среди них первыми были те, которые нельзя было откладывать на потом.

Туянов у себя в кабинете в присутствии Церлюкевича стал звонить в разные инстанции для получения интересующей его информации. Прислушиваясь к телефонному разговору, Церлюкевич понял, что интересующие его лица еще находятся в гостинице, но сегодня оба вылетают из международного аэропорта «Шереметьево-2» на Вашингтон бизнес-классом.

Посмотрев на часы, Церлюкевич с замиранием сердца констатировал, что до отправления самолета осталось несколько часов.

— Вы поняли, до чего я договорился? — обращаясь к Церлюкевичу, не скрывая волнения, спросил Туянов.

— Конечно! — поднимаясь со стула и подходя к столу, сказал Церлюкевич.

— Мне надо срочно выехать на аэродром, подготовиться к проводам господ.

— Меня возьмите с собой, — настоятельно попросил его Церлюкевич.

— А мешать не будете?

— Я не уличная девка, понимаю щекотливость операции, а поэтому своим вмешательством вредить тебе не собираюсь.

— Убедил и считай, что мы с тобой договорились.

Вместе с ними в аэропорт поехал один сотрудник из шестого управления КГБ, за которым они туда заехали на машине Туянова.

Им оказался симпатичный высокий блондин с тонкими ухоженными усиками. Ему было лет тридцать пять.

Знакомясь с Церлюкевичем, он назвался Виталием Ивановичем. Когда они приехали в аэропорт, то Туянов, усадив Церлюкевича в зале, сказал, чтобы он их подождал, и удалился вместе с Виталием Ивановичем.

Церлюкевич заметил, что, отойдя от него, Туянов остановился с Виталием Ивановичем, они о чем-то оживленно стали разговаривать, а потом разошлись в разные стороны.

В таможне аэропорта Туянов сообщил начальнику имеющиеся у него оперативные данные на Петера Стивенсона и Алана Штока.

Вызвав в свой кабинет таможенника, который будет проверять пассажиров, отправляющихся рейсом Москва — Вашингтон, начальник таможни и Туянов его проинструктировали и отпустили, потребовав, чтобы к интересующим их лицам он отнесся с вниманием, сообщили, что он должен у них искать.

Потом Туянов спустился в зал, где вместе с Виталием Ивановичем ему пришлось еще прождать минут пятнадцать, прежде чем началась долгожданная посадка пассажиров интересующего их рейса.

При тщательном досмотре вещей Алана Штока в служебном помещении работником таможни в его присутствии и в присутствии представителей двух учреждений у американца в багаже полотен Церлюкевича не оказалось.

Работник таможни, извинившись перед американцем за затянувшуюся формальность, разрешил ему идти на посадку в самолет.

Выйдя в зал, Туянов с удивлением констатировал, что посадка пассажиров на рейс Москва — Вашингтон закончена. Поинтересовавшись у работника таможни, который без них проводил досмотр пассажиров в зале, Туянов от него узнал, что Петер Стивенсон досмотр не проходил.

Дождавшись отправки самолета по маршруту, Туянов убедился: Петер Стивенсон не полетел. В кассе аэропорта он узнал, что Петер Стивенсон свой билет не сдавал.

«Неужели он нас обнаружил, пустив Алана Штока приманкой? Боясь быть задержанным у кассы, он не стал даже сдавать билет», — запоздало подумал Туянов.

Обескураженные неудачей, Туянов и Церлюкевич вернулись на Петровку, 38, где из своего кабинета Туянов позвонил в гостиницу «Пульман». Из гостиницы администратор сообщил, что мистер Стивенсон вновь занял свой номер, но его там нет, так как минут пять тому назад он куда-то ушел. Одновременно администратор сообщил, что Стивенсон спешил и у него в руках была большая хозяйственная сумка.

Попросив Церлюкевича выйти из кабинета и подождать в коридоре, Туянов задумался:

«Я сегодня совершил очень много ляпсусов, и во всем виновата спешка. У меня не было фотографии Стивенсона, — начал он свой анализ. — А когда я мог ее получить, если событие все время меня подгоняло, и у меня едва хватило времени на поездку в аэропорт? Почему за американцами я не установил наблюдение от гостиницы — тогда этот Стивенсон от меня так легко не ушел бы, — запоздало думал он, выявляя свои ошибки.

— Короче, дело показалось мне простым, я к нему отнесся несерьезно и теперь поплатился. Удастся ли исправить свою ошибку? — уже без прежней уверенности думал он. — И вообще, кто знал, что мистер Стивенсон возвратится в гостиницу?»

Теперь все надо начинать сначала: допросить Церлюкевича, съездить к нему домой и воочию убедиться, что часть похищенных картин разыскана и ему возвращена. Он подивился про себя «везению» частных сыщиков.

Пригласив к себе в кабинет Церлюкевича, он попытался через него вновь выйти на тайных помощников, но его попытка не нашла со стороны Церлюкевича надлежащей поддержки, тем более неудача в аэропорту не предрасполагала Церлюкевича к душевной беседе.

Туянов понимал, что Церлюкевич сейчас на стороне тех, кто вернул ему часть похищенных картин, и никакие доводы не заставят его изменить своего мнения. Осуждать Церлюкевича за такую принципиальную позицию Туянов не мог, да и не имел морального права.

Перестройка, приватизация в умы людей внесли переоценку многих ценностей и взглядов, которые в период застоя были бы подвергнуты всеобщему осуждению. Сейчас это была реальность, которую со счета не сбросишь.

В таких условиях работу сотрудников отдела можно сравнить с работой пожарников, которые справляются с тушением пожаров, но не имеют времени для профилактики и выяснения причин, вызвавших их.

Нельзя сказать, что в работе службы по борьбе с организованной преступностью нет впечатляющих результатов как в количественном, так и в материальном плане раскрытия преступлений, но чрезмерная загруженность работой каждого сотрудника, безусловно, отрицательно сказывалась на качестве отдельных дел.

Таким отрицательным примером в работе отдела было дело, возбужденное по факту похищения полотен у Церлюкевича.

Вернувшийся в гостиницу неизвестно где отсутствующий Стивенсон был взят под постоянное наблюдение.

В тот же день мистер Стивенсон заказал себе билет на самолет, который первым рейсом должен был лететь в Вашингтон. При проверке его багажа работниками таможни в нем полотен Церлюкевича обнаружено не было.

Не спрашивать же его, почему он не улетел домой раньше. Такой вопрос был бы бестактен, и на него он имел право не отвечать или отделаться шуткой, сославшись на расстройство желудка.

«Что делать, как быть и где теперь искать картины?» — думал Туянов, возвращаясь на автомобиле к себе в управление.

Глава 65

Утром домой Душману позвонил его человек, оставленный дома у Заславского до особого распоряжения. Он сообщил, что задержал на квартире Заславского американца с четырьмя картинами, интересовался, как ему теперь поступать, нуждаясь в дальнейших указаниях.

Похвалив его за расторопность, Душман сказал ему, чтобы тот продолжал ждать приезда Арбата, которого он сейчас к нему направит.

Арбат зашел к Заславскому с неизменным своим фотоаппаратом. В зале, на диване, понуро сидели рядом Заславский и Стивенсон, связанные между собой одной парой наручников.

Услышав топот в коридоре, Стивенсон оживился и попытался сказать что-то с возмущением, но первое его слово застряло в горле, когда он увидел у вошедшего в зал мужчины на лице маску.

Стивенсон понял, что у него искать защиты бесполезно. Арбат, подойдя к нему, принудительно раскрыл ему рот и вставил туда ствол пистолета. Страх парализовал Стивенсона. «Зачем я связался с этими дикарями? Разве с ними сделаешь бизнес?» — запоздало раскаиваясь, подумал Стивенсон.

— Ты знал, что покупаешь у него ворованные картины? — кивнув головой в сторону Заславского, спросил Арбат.

Стивенсон отрицательно помотал головой.

— Знал он об этом или нет? — задал аналогичный вопрос Арбат Заславскому.

— Конечно знал. Он бравировал своей осведомленностью, шантажировал меня, что побудило меня уступить ему картины почти за бесценок, тогда как сначала я просил за них миллион.

После услышанного Стивенсон вынужден был подтвердить его слова.

Арбат записал на магнитофон обстоятельства сделки, состоявшейся между Заславским и Стивенсоном.

Арбат заставил последнего раздеться до трусов и позировать с ворованными картинами, сделав четыре снимка, не стесняясь давать пинков по ягодице ногами или рукой по шее, если «клиент» был нерасторопным или не хотел выполнять его требования, тряс его, как мешок с картошкой. В заключение Арбат прочитал Стивенсону «лекцию» на правовую тему:

— По нашим законам ты совершил несколько преступлений. Ты незаконно провез в нашу страну валюту и скупил ворованные картины, зная, что они ворованные. Это второе преступление. Ты хотел обворовать наше государство. Ты — преступник, и тебя надо сажать в тюрьму лет на десять. Ты понимаешь, что я тебе говорю?

— Понимаю, — подавленно несколько раз кивнул головой Стивенсон.

Вид у него был не как у преуспевающего бизнесмена, а как у человека, освобождаемого из медвытрезвителя.

Читаемой Арбатом лекции Стивенсону мог позавидовать не один из бывших замполитов и парторгов.

— …Мы — гангстеры, — для большего впечатления назвал себя Арбат. — Мы ограбили его, — Арбат показал пальцем на Заславского, — и тебя. Ты на него не должен держать зла, а на нас хоть всю жизнь, но если ты у нас в Союзе поднимешь хипиш насчет картин и денег, то мы тебя или в расход пустим, или посадим, а в твой город, вот видишь, беру твою визитную карточку, чтобы не забыть, ворам пошлем твои фотографии, чтобы они размножили и показали, какой ты в трусах спортсмен. Понял, почему надо было тебе раздеваться?

— О’кей, — подавленно выдавил из себя Стивенсон, убедившись, что назад он не получит своих денег, и к тому же потерял картины.

«Из-за каких-то пятисот тысяч долларов быть на родине шутом? Лучше понести убытки», — решил он про себя.

Сговорчивость Стивенсона была на руку Заславскому, который уже смирился со своими потерями, одновременно он освобождался от мести Стивенсона. Однако полностью беседу грабителя со Стивенсоном до конца дослушать не удалось, так как по указанию Арбата другой грабитель увел его на кухню.

Оставшись со Стивенсоном в зале вдвоем, Арбат спросил у него, показывая на сумку с картинами:

— Какова у вас в Штатах цена этих картин?

— Много долларов, — закатив глаза под лоб, отвечал Стивенсон.

— Ты мне назови, сколько долларов, а то, что много, я и без тебя знаю.

— Может быть, миллиона два, а если их продавать с аукциона, то можно получить много больше.

— О’кей! — передразнил Арбат своего собеседника. — Такая петрушка нас устраивает.

— Что значит «петрушка»? — не понял его Стивенсон.

— Это означает о’кей! — небрежно бросил Арбат. — Ты зачем сюда приперся?

— Что значит «приперся»? — опять же не понял Стивенсон.

— Пришел! — пояснил Арбат.

— Я хотел сегодня улететь домой в Штаты, но в аэропорту при таможенном осмотре таможенники так набросились проверять багаж моего сотрудника, что я посчитал, лучше им в пасть не лезть. Полицейские, выходит, знали — картины или у меня, или у моего человека. При таких обстоятельствах мне картины уже не вывезти домой, а поэтому я решил вернуть их хозяину и взять у него свои деньги.

— Очень ты хорошо решил, — взяв со стола авиабилет и рассматривая его, похвалил Стивенсона Арбат.

На столе лежали изъятые ранее грабителем у Стивенсона кошелек и солидная стопка купюр достоинством в десять, пятьдесят и сто долларов.

Положив половину долларов себе в карман, Арбат поинтересовался у Стивенсона:

— Тебе хватит добраться домой?

— Нехорошо вы поступаете со мной. Я же ваш гость, — отрешенно выдавил из себя Стивенсон.

Возвращая Стивенсону авиабилет, кошелек и часть денег, Арбат беспечно рассмеялся:

— Если бы я знал, что ты нас так одаришь, то принял бы тебя как дорогого гостя, но ты приехал к нам поживиться, купить нас, как дешевую бабу, а поэтому почувствуй себя в нашей шкуре.

На время задумавшись, Арбат посчитал, что ничего не упустил, а поэтому, обращаясь к Стивенсону, сказал:

— Мы сейчас уйдем, но вы можете уйти отсюда только минут через двадцать после нас. Усек?

Стивенсон не понял последнего слова «усек», но смысл предложения дошел до его сознания.

— Я готов купить у вас негатив с моими фотографиями за любую сумму, какую вы назовете.

Предложение было заманчиво, и Арбат едва не начал с ним торговаться, но природная осторожность все же взяла верх, и он отказался.

— Если вы к нам приедете через год и поселитесь в той же гостинице, тогда я вас найду и продам его так тысяч за пятьдесят, а сейчас не имею права делать это с риском для себя и наших картин.

— О’кей! — подумав, согласился с ним Стивенсон. — Я приеду через год. Только вы должны обещать не распространять всего того кошмара, который тут был.

Арбат выразил полное согласие с его предложением, посчитав приемлемым для себя.

Арбат, прихватив с собой сумку Стивенсона с картинами, вместе со своим подручным вышел из квартиры.

Стивенсон, обхватив голову руками и сидя на диване, раскачиваясь всем корпусом, задумался, отрешившись от окружающего.

Заславский, заглянув в зал из спальни и увидев задумавшегося американца, вновь вернулся в спальню, не желая его тревожить.

Он не знал, что теперь говорить в свое оправдание, да и не желал оправдываться, а даже был зол на Стивенсона и на себя, так как из-за картин тоже понес значительные для себя убытки.

Происходящее устраивало Заславского в той части, что Стивенсон не ищет с ним беседы, а поэтому в сложившейся ситуации он не нашел ничего для себя лучшего, как лечь на кровать, положив под подушку на всякий случай кухонный нож.

Он не знал и не мог предвидеть, какова будет сцена расставания с американцем.

Перед уходом из квартиры Стивенсон, зайдя в спальню к Заславскому, зло бросил ему оскорбление:

— Воры проклятые, будьте вы все прокляты! — Сильно хлопнув дверью, он ушел.

Глава 66

Лишь к вечеру Церлюкевич поймал Душмана около ресторана «Надежда», к которому он подъехал на своем автомобиле на несколько минут.

В машине Душмана, как заметил Церлюкевич, осталась красивая женщина с девочкой.

Церлюкевич, остановив Душмана, попросил принять его по неотложному делу…

— Вы извините меня, Семен Филиппович, но я сейчас сильно занят и принять вас, при всем моем уважении к вам, не могу. До двадцати трех часов я занят.

Церлюкевич и сам понимал, что его визит к Душману не ко времени, но и его вопрос тоже требовал разрешения, а поэтому он, не сдержавшись, поделился с Душманом своей новостью:

— Стивенсон улетел домой, моих полотен в его багаже не оказалось.

— Все переговняли, прямо на блюдечке картины вам давались — и не смогли воспользоваться, — сердито пробурчал Душман.

— Когда мы сможем встретиться и поговорить? — продолжал наседать на него Церлюкевич.

— Если вы так настаиваете, то я, освободившись от неотложных дел, могу подъехать к вам домой где-то к двадцати четырем часам.

Подумав о возможных последствиях визита главаря банды к себе домой, взвесив все за и против, Церлюкевич дал свое согласие на встречу.

Пробыв в ресторане минут пять, Душман со своими спутниками уехал.

Душман сдержал свое слово и действительно к полуночи приехал домой к Церлюкевичу.

Церлюкевич предложил Душману поужинать с ним, но тот категорически отказался и потребовал немедленно начать разговор, который его волнует.

Выслушав подробно изложенную беду Церлюкевича, Душман недовольно заметил:

— Вот работяги — я имею в виду работников милиции и таможни — кодлой набросились на приманку, а человек с картинами спокойно улепетнул. Теперь он уехал, захерил свои концы с картинами. Когда шухер уляжется, втихоря вывезет их к себе, оставив нас с рогами. — Он приставил средний и указательный пальцы ко лбу для убедительности.

— Что же теперь будем делать? — растерялся Церлюкевич.

— Не знаю. Мы хотели с привлечением ментов операцию завершить наверняка, а получилось наоборот, — обескураженно сетовал Душман.

— А может быть, у Стивенсона и не было моих картин? — осторожно предположил Церлюкевич.

— Может быть! — повышая тон, передразнил его Душман. — Ты только что мне сказал, что Стивенсон первым рейсом не полетел в Вашингтон и даже не сдал билет в кассу, а он стоит немалых бабок. Бизнесмены, если они настоящие, такими деньгами зря не бросаются, — и в том же духе продолжал напоминать, — вернулся в гостиницу и с сумкой куда-то ушел, а вернулся назад уже без сумки. Как ты считаешь, что было в сумке, если не картины?

— Не знаю, — вяло ответил Церлюкевич.

— Зато я знаю! — победоносно заявил Душман. — Вот, посмотри. — Он небрежно бросил на стол четыре фотографии, на которых Стивенсон был изображен с ворованными полотнами, принадлежащими Церлюкевичу.

Тот стал их внимательно рассматривать.

В день отъезда Стивенсона домой у полковника Туянова уже была его фотография, которую он показывал потерпевшему. Поэтому, ознакомившись со снимками, Церлюкевич удивленно проинформировал:

— Действительно, Стивенсон изображен с моими полотнами…

— Я фуфло тебе подсовывать не собираюсь и без тебя знаю, кто и что изображено на снимках.

— …Но как такие снимки попали к тебе? — продолжал удивляться Церлюкевич.

— Заказал у одного фотографа, которому Стивенсон согласился позировать, — пошутил Душман, не считая нужным посвящать Церлюкевича в свою тайну. — Снимки говорят, что я дал тебе правильный след, но вы не смогли воспользоваться своим шансом.

— Ты меня убедил в этом только лишь сейчас, — признался Церлюкевич.

— То-то же, — успокаиваясь и расслабляясь, вымолвил Душман. — Другое дело, как их теперь искать и где, ума не приложу, но если хорошо раскинуть мозгами и поработать, то никуда они от нас не должны деться.

— Вряд ли вам теперь повезет в поиске, как ранее, — с нескрываемым сомнением сообщил Церлюкевич.

— Ты нас обижаешь и недооцениваешь наши возможности, — уверенно возразил Душман.

— Если вы так уверены в своих возможностях, и ты так бахвалишься ими, то пускай они будут вам платой от меня за оказанные услуги, — неожиданно для самого себя появилась у Церлюкевича наглая идея, которую он сразу же выразил в предложении.

Идея Церлюкевича шокировала Душмана, это хозяин квартиры видел по его растерянности и расширенным от удивления глазам.

Подумав, Душман убежденно заявил:

— Ну ты и нахал — продаешь нам сокола в небе.

— При чем тут мое нахальство? — возразил Церлюкевич. — Я просто развил твою мысль. Если вы уверены в успехе розыска, то никакого риска для вас нет, а если твои заверения в своих возможностях есть бравада, то это меняет дело. Между прочим, американец не дурак, выбрав себе именно эти полотна, а не другие из похищенных.

Они были лучшими в моей коллекции. Только возникшее осложнение толкнуло меня на такую сделку. При других обстоятельствах я бы с ними не расстался и нашел, чем с вами рассчитаться за работу.

Задумчиво выслушав его откровение, довольный, что он его на него вывел, Душман, как бы затравленно и вынужденно, сказал:

— Я против твоего предложения не возражаю, но, как ты знаешь, кроме меня, в розыске были задействованы не подчиненные мне люди. Согласятся ли они, как я, с твоим предложением, я не знаю.

— Как же тогда быть? — теряя надежду на удачу, спросил Церлюкевич.

— Завтра утром часов в девять приходи ко мне в ресторан, дорогу туда ты знаешь, там и узнаешь от меня их мнение.

Стороны расстались, каждый думал, что он оказался умнее и хитрее другого. Когда на другое утро Церлюкевич пришел к Душману в ресторан, чтобы услышать результат на свое предложение, то Душман, как бы после тяжелой работы, глубоко вздохнув, выдавил из себя:

— Ты знаешь, мои друзья согласились с твоим предложением, но потребовали нашу сделку оформить через нотариуса, чтобы все было чин по чину.

После сговора они расстались, чтобы вновь встретиться завтра и окончательно его оформить по закону.

Имеющиеся у них картины Душман и Борода с Лесником поделили так, как ранее делили между собой бриллианты.

Душману достались полотна «Невеста» кисти Малевича и «Странник» кисти Кандинского, Бороде и Леснику, в свою очередь, достались полотна «Осенний пейзаж» Айвазовского и «Мальчик-сирота» Ге.

С целью осуществления задуманного они решили привлечь в дело своего компаньона Корвина Фостера.

Он, как доверенное лицо, должен был продать картины с аукциона, получив за работу десять процентов от вырученных за полотна денег, а остальные деньги должен был отдать им.

Таков был план реализации картин в общих чертах. Более подробно никто из них еще не мог его развить, так как практически не было времени на разработку и подготовку, что надеялись они осуществить позже.

Через нотариальную контору они оформили купчие на картины. Чтобы меньше платить госпошлины, полотна были оценены в минимальную цену, каждое в сто тысяч рублей.

Душман и Лесник, уплатив десять процентов госпошлины, стали обладателями и владельцами находящихся у них полотен.

Если бы Церлюкевич знал истинную подоплеку совершаемой сделки, то не был бы так доволен ее результатом.

— Когда найдете картины, вы их мне покажете? — полюбопытствовал Церлюкевич у Душмана.

— Ты на них в свое время вдоволь насмотрелся. Найдем мы полотна или нет, тебя уже не касается, теперь это — наша забота, ни говорить тебе о своей неудаче, ни хвалиться положительным результатом не будем.

Лесник, как обязательный участник сделки, присутствовавший при разговоре Душмана с Церлюкевичем, трагически пробурчал:

— Картины найдем или нет — кто знает, а убытки из-за них несем солидные и черт знает, сколько еще будем нести. Хотя и поздно махать руками после драки, но зря мы подписались под эту авантюру, — обращаясь к Душману, выдавил он.

Почувствовав плохое настроение покупателей, Церлюкевич уже не думал о распитии магарыча, а, попрощавшись со своими «благодетелями» и покидая их, напомнил:

— Будем считать, что у нас друг к другу претензий нет.

Вернувшись из нотариальной конторы в ресторан «Надежда», Душман и Лесник застали там Бороду с Арбатом, поджидавших их.

Только там они позволили себе расслабиться, обменяться мнением об успешно проведенной операции, вдоволь посмеяться.

Вечером в ресторане Душман с Ларисой дали прощальный ужин, на котором, кроме хозяев, присутствовали Лесник, Борода и Диспетчер.

За участие в операции Душман дал Арбату пятьдесят тысяч долларов, щедро были облагодетельствованы члены поисковой группы Арбата. И хотя их вознаграждение в десять раз было меньше, они остались довольны, ибо не знали, какой «улов» был у Лесника, Душмана и Арбата, о котором те и не думали распространяться.

Борода и Лесник пообещали Диспетчеру в качестве вознаграждения сто тысяч рублей, свое обещание они впоследствии выполнили.

У собравшихся за дружеским столом гостей не было оснований печалиться, а поэтому все чувствовали себя свободно и раскованно. Только сидящие за столом жена Душмана и жена Арбата не знали истинной причины торжества, но они от этого не страдали. Им было достаточно того, что они любимы мужьями, которые не обходят их вниманием, проводят за гуляньем с ними свободное время в ресторане.

Чего еще надо женщине, чтобы ее настроение соответствовало настроению сидящих за столом мужчин?

Ничего!

Увидев зашедшего в зал вора в законе по кличке Граф с женщиной, Душман пригласил его за свой стол.

Граф принял это как должное.

Воры в законе, независимо от национальности, вероисповедания, не говоря о цвете кожи, должны относиться друг к другу как братья. Поэтому, прояви Душман невнимание к Графу, тем самым он бы его жестоко обидел и заимел в его лице врага.

Граф, оправдывая свою кличку, важно, с чувством достоинства уселся за стол. Его подруга — дама лет сорока, худенькая брюнетка, одетая в богатую одежду и со вкусом, сидела за столом молча, односложно отвечая на обращенные к ней вопросы.

Вновь прибывшие, видя за столом непринужденную беседу, шутки и смех, после нескольких рюмок спиртного оживились и уже не чувствовали себя лишними, оживленно поддерживая общий разговор.

После закрытия ресторана они остались и продолжили гулянку одни. Благодушно настроенный, находящийся под «инъекцией» алкоголя и обещанного денежного допинга, Диспетчер влюбленными глазами поглядывал на своих старых и новых друзей.

При женщинах мужчины на деловую тему между собой не беседовали и обращались друг к другу по имени.

Диспетчер, обращаясь к Леснику, предложил:

— Если компания не возражает, я бы исполнил пару вещей на гитаре.

Диспетчер понимал, что ему разрешено погулять за одним столом с авторитетами преступного мира в награду за успешно выполненное поручение. Он не знал результатов осуществленной операции, но, услышав о причитающемся ему вознаграждении, понял, что его руководители получили сказочные барыши.

«Теперь им можно кутить, — завистливо подумал он, — да и меня они не обошли своим вниманием», — блаженно улыбнулся он, профессионально умело настраивая гитару и готовясь к исполнению музыкальных номеров.

Он исполнил на гитаре очень сложное музыкальное произведение под названием «Гибель «Титаника».

Лариса, жена Душмана, обращаясь к Диспетчеру как к старому знакомому, попросила:

— Станислав Генрихович, спойте нам Есенина «Отговорила роща золотая».

— Нет проблем, — согласился он.

Когда Диспетчер запел песню под аккомпанемент послушной его пальцам гитары, то все сидящие за столом, кроме Бороды, поддержали его. Только каждый пел песню по-своему. Если женщины пели смело и самоотверженно, то мужчины пели своеобразно.

Душман, Арбат и Лесник пели вполголоса, Граф — едва слыша свой голос.

Борода, наслаждаясь текстом песни, ласково оглядывал сидящих за столом. Красивая и задушевная песня на время изменила души мужчин, которые, кроме холодного расчета, забыли в отношении других, не их круга людей, жалость и снисхождение. Сейчас они были — сама доброта, только желающих попросить у них исполнения своих желаний не нашлось в ресторане.

По просьбе женщин Диспетчер сыграл и спел с ними несколько песен.

Уставшие от пения женщины решили передохнуть и выпить шампанского. Теперь они сидели, оживленно переговариваясь.

Граф, обращаясь к Диспетчеру, попросил:

— Сыграй какую-нибудь нашу, задушевную.

— Я знаю «Три подружки», сто десять куплетов, «Мурку», пятьдесят один куплет, «Гоп со смыком», пять разновидностей… — начал перечислять Диспетчер, но его перебил Граф:

— Не то, я хочу услышать задушевную.

— Нет проблем, — удобнее взяв гитару в руки, согласился Диспетчер. Он театрально объявил: — «Процесс», песня неизвестного автора, но заочно уважаемого мною.

Сделав музыкальное вступление, Диспетчер запел.

Выработанный, приятный голос исполнителя, умелая игра на гитаре, сама песня для людей, прошедших через изоляторы временного содержания, тюрьмы, суды и этапы, не была чужой и безразличной, а поэтому они сопереживали вместе с «героем» песни.

Лесник вспомнил последний свой судебный процесс, когда конвой уводил его из зала суда, а сын Константин плача кричал: «Папа мой…»

Аналогичные или подобные ассоциации возникли в головах и других мужчин, лишь женщины приняли песню как интересную историю.

Когда Диспетчер закончил петь и отложил в сторону гитару, Граф, дружески похлопав его по спине, благодарно сказал:

— Что угодил — то угодил, спасибо, не ожидал.

Видя реакцию слушателей на свою песню, Диспетчер несколько сконфуженно пробормотал:

— Да чего там, — на большее он не нашелся.

Обращаясь к Леснику, Граф удивленно и вместе с тем недовольно сообщил:

— Честно сказать, завидую ему. — Он кивнул головой в сторону Диспетчера. — Столько раз, будучи у хозяина, пытался научиться игре на гитаре, получался голый васер.

— Может, еще что исполнишь? — попросил Диспетчера Арбат.

За Диспетчера заступилась подруга Графа:

— Дайте человеку передохнуть. Вы его совсем замучили. — Махнув Диспетчеру рукой, она предложила ему:

— Подсаживайся к нам.

Диспетчер, посмотрев на Бороду и увидев кивок его головы в знак согласия, шумно и с удовольствием подсел к женщинам, подумав: «Когда еще подвернется мне случай напиться от пуза шампанского, нажраться деликатесами от пуза и все на дурняк».

Наконец время взяло свое, и большинство гулявших склонилось к целесообразности прекращения пьянки и расставания.

Выход своих хозяев заждавшиеся водители автомобилей встретили быстрым исполнением своих обязанностей. Им так же хотелось, исполнив работу, быстрее пойти отдыхать. Для своих руководителей они были в механизме четко налаженных организаций нужными болтиками и винтиками, надобность в которых патроны ощущали лишь тогда, когда в них возникала необходимость. Необходимость в них у патронов возникала ежедневно, так как, помимо вождения автомобилей, им иногда приходилось исполнять функции телохранителей.

Назад: Глава 54

Дальше: Глава 67