6

– Мне очень жаль, Стата, но больше я ничего не знаю, – проговорил Орнстайн. – Он позвонил мне, сказал, что уезжает на неопределенный срок, и предложил пожить у него.

Орнстайн был смущен и даже встревожен. Кармел Мардер заявилась на порог и стала допытываться, что он делает в квартире отца, куда тот уехал и с какой целью, и если на первый вопрос Орнстайн мог ответить без труда, то относительно всего остального пребывал в полном неведении. Может быть, стоило по-дружески поинтересоваться, с какой стати Мардер пошел на такой шаг и не поставил в известность, как теперь выяснилось, никого из близких. Кроме того, Орнстайн побаивался Статы Мардер. Он был невысок и застенчив, и хотя в нем жила решимость бороться с мировым капитализмом до последней капли крови, иметь дело с рослой рассерженной девушкой, грозно нависавшей над его персоной, ему приходилось впервые. А еще он хотел (как же нелегко сохранить в себе самоотверженность, которая отличает всякого истинного коммуниста!), он очень хотел остаться в этой замечательной квартире.

Стата бросила на него свирепый взгляд, всплеснула руками и сказала:

– Ладно, поняла… не возражаете, если я тут осмотрюсь?

– О, будьте моей гостьей, – ответил он, – хотя, если учитывать, что на самом деле это я – гость…

Стата вышла из общей комнаты, оставив недопитым чай, заваренный Орнстайном. Она сразу же направилась в помещение, которое ее родители использовали как кабинет и которое казалось ей в детстве настоящей пещерой Аладдина, и приступила к осмотру отцовского стола и картотеки. Постепенно ее дурные предчувствия крепли. Тут не было ничего, кроме обычных канцелярских принадлежностей и кое-каких бесполезных документов – квитанций, каталогов, разрозненных записей и семейных архивов, которые ничего не проясняли.

Она включила компьютер и выругалась, увидев запрос пароля. Это была идея Питера: ей вспомнилось, как тот прочел отцу нотацию об уязвимости его машины, очистил ее от накопившихся вредоносных программ и установил пароль. А поскольку это был Питер, то он выбрал не слово и не фразу, а случайную последовательность цифр. Соответственно, отец должен был где-то ее зафиксировать – на бумажке или в своем древнем «ролодексе». Поискав, она нашла кучу разных паролей, но не основной.

Она достала телефон и позвонила брату в Пасадену.

– Это я, – сказала Стата.

– Что случилось?

– С чего такой вопрос?

– У меня тут шесть пятнадцать, рановато для разговоров ни о чем. Черт, да я был в царстве грез. Может, и это мне тоже снится.

– Не снится. Слушай, Пит, я сейчас в папиной квартире, и… от него были какие-нибудь известия в последние дни?

Повисло молчание, потом брат с холодком произнес:

– А с какой стати? Мы с ним особенно не разговариваем. И тебе это известно.

– Ну да, только дело в том, что он все равно твой отец, нравится тебе это или нет, и теперь он пропал.

– То есть как это пропал?

– А так! Он оставил квартиру Орнстайну и уехал, никому не сказав, когда вернется. Я отследила его сотовый. Последний раз он им пользовался в Миссисипи, а когда я наконец дозвонилась, ответил какой-то мексиканский пацан. То есть телефон либо украли, либо выбросили, и оба варианта меня не радуют. Я очень волнуюсь за него. Слушай, у тебя нет пароля от его компьютера? Хочу там проверить.

– Нет. Чужие пароли я не храню. В отличие от некоторых моих родственников, я не сую нос куда не надо.

– Спасибо большое. Но он наверняка его записал – может, ты видел? Вряд ли он стал бы запоминать пароль из десяти цифр.

– Да, он записал его на обороте водительских прав, – сказал Питер, заставив сестру выругаться – отрывисто, но смачно.

– А ты не знаешь случайно, с чего бы ему вот так исчезать? Питер, тут дело очень странное – он даже документы все вычистил.

Снова пауза.

– А пистолет он взял?

– О господи. Минутку, я проверю.

Она кинулась к оружейному сейфу и набрала комбинацию, которую знала с одиннадцати лет. Отец долго ничего не подозревал, а когда правда открылась, она уже достаточно выросла, чтобы учиться обращению с пистолетом, и смысла в секретности больше не было.

– «Стейра» и обоих пистолетов нет. Остался только «вудсмен».

– Ну что ж, теперь мы точно знаем, что кончать с собой он не собирается. Для этого хватило бы и одного пистолета.

– Боже, Питер! Какие гадости ты говоришь. Ты и в самом деле думаешь, что папа способен на самоубийство?

– Не знаю. Я вообще не знаю, что он за человек. Думал, что знаю, но ошибался.

– Так ты никогда не простишь его за маму?

– Никогда.

– Слушай, ну что за чушь! Господи, он же наш отец! Твой отец совершил ошибку. Сожалею, что он не дотягивает до твоих идеалов, но мы все равно семья.

– Ну что же… давай каждый останется при своем мнении. Тебя я по-прежнему люблю, если тебе от этого легче. И я понимаю, что ты беспокоишься о нем. Ты уже звонила Хэлу Дэниелсону? И его бухгалтеру – как его там, Бенни?

– Берни. Нет, не звонила еще. Хорошая мысль.

Стата попрощалась и дала отбой.

Но она не стала звонить ни адвокату, ни бухгалтеру, хотя их фамилии и номера были в списке, который прислал ей друг Кэвэны. Не заметила имена доктора Гергена и Патрика Скелли. Ее интересовало единственное имя, и она сразу набрала нужный номер.

– Buenos dias! – поприветствовал ее автоответчик. – Вы позвонили в «Су Асьенда», это Нина Ибанес. В данный момент я не могу взять трубку, но если вы оставите сообщение после сигнала, то я перезвоню вам при первой возможности.

Сообщения Стата не оставила. Вместо этого она запустила свой ноутбук, зашла на сайт «Су Асьенда» и отыскала электронный адрес Нины Ибанес. Потом позвонила в Кембридж и, когда включилась голосовая почта, сказала:

– Боро, это Стата Мардер. Мне надо срочно с тобой поговорить. У меня вроде как чрезвычайная ситуация.

В ожидании звонка она прошла в свою старую спальню. Стата постоянно ночевала здесь, когда приезжала в Нью-Йорк, так что в комнате имелась одежда и все необходимое. Она сложила в рюкзак вещи, которых должно было хватить на короткую поездку в теплые края.

Зазвонил мобильник. Взглянув на номер, она ответила.

– Боро, спасибо, что перезвонил.

– Что за чепэ, дорогая? – произнес голос с русским акцентом.

Стата хорошо управлялась с компьютерами, но на хакера никак не тянула. А вот Борис Боросовский, напротив, считался украшением факультета компьютерных наук и одним из лучших хакеров в МТИ, а это была элита.

– Мне нужно взломать электронную почту.

– Это незаконно, дорогая Стата. Вешаю трубку.

– Нет, в самом деле нужно. Я бы тебя не стала просить, если б это не был вопрос жизни и смерти.

– Вот как. Так в чем дело?

– Тут запутанная история.

– Отлично. Люблю такие.

– Это касается моего папы. Кажется, он свихнулся и сбежал с одной женщиной.

– Повезло.

– Нет, это очень плохая женщина. Она… она много лет преследовала отца и пыталась наложить лапы на его деньги, квартиру и все прочее. Она стерва и манипулятор, и ее надо остановить. Я что хочу сказать – у папы не все в порядке с головой, и он совершенно беззащитен. Он уехал из города и никого не предупредил, и я почти уверена, что сейчас они вместе. И мне нужно залезть в ее почту, чтобы выяснить, где они скрываются.

– Прямо-таки Шекспир. Или «Как вращается мир».

– Нет, Боро, я серьезно… мне очень это нужно.

– Ну раз так, раздобуду тебе пароль. С тебя тогда сексуальные услуги, договорились? Что-нибудь поотвратнее.

Она невольно рассмеялась.

– Я опробую все свои экзотические умения на твоей волосатой тушке.

– Буду ждать с нетерпением, ты уж не сомневайся. Адресок какой?

Записав адрес, он заверил, что в течение получаса пришлет сообщение с паролем. И не обманул.

После этого ей потребовалось лишь несколько минут, чтобы войти в ящик сеньоры Ибанес и отыскать переписку между «Су Асьенда» и отцом. Насчет охоты Нины за отцовскими деньгами она все выдумала, но вообще-то это могло оказаться и правдой. Собственно, он прикупил для себя и нее дом в Плайя-Диаманте!

Она поняла вдруг, что скрежещет зубами, и заставила себя остановиться. Да как он мог? Папа клялся ей, что с тем романом покончено, что это было не более чем временное наваждение, и вот теперь он покупает дом – «любовное гнездышко», всплыло ее в сознании, – в родном городе ее матери, чтобы там… что? Завести семью еще с одной мексиканкой? И это после того, как мать наложила на себя руки, не сумев пережить его измену с Ниной? Нет, это все чушь, выдумки Питера.

Но отец и в самом деле приобрел большой дом и землю у своей бывшей – а может, и не бывшей – любовницы, причем в родном городе жены. В этой сделке было что-то странное, от нее так и веяло бредовой причудой мужчины, достигшего чего-то вроде менопаузы; это губительная ошибка, от которой преданным дочерям полагалось спасать чокнувшихся отцов. И где он взял деньги? Финансовые аферы, хищения – все это хорошо согласовывалось с фактом его тайной связи с сеньорой Ибанес. У Статы екнуло сердце от мысли, что ее любимый папочка был вовсе не тем, за кого выдавал себя, а возможно, даже скрытым монстром вроде тех, о которых пишут сенсационные книги.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, она позвонила Карен Лю.

– Ты где?

– Еще в Нью-Йорке. Как дела в лаборатории?

– Безумие какое-то. Шу нас всех собрал и стал говорить, что мы перезапускаем весь проект, ну или транспортирующие узлы, и переделываем все под моксельные поверхности. С пеной на зубах, Стата. Я никогда его таким не видела.

– У рта. С пеной у рта. А чем остальные занимаются?

– Рвут на себе волосы. Мы подготовили эскизный проект моксельного блока и ждем теперь первый прототип. Ты должна быть здесь. По-моему, Шу недоволен тобой.

– Ну да, но у меня семейный кризис, и я не могу просто так все бросить.

– Да, семья – это главное. Я бы тут же уехала, если бы в моей были проблемы.

– Ага. Слушай, ты держи меня в курсе, ладно? Сбрасывай мне на почту эскизы, и если возникнут какие-то трудности, которые я могу решить, то дай мне знать.

Бред, подумала она, дав отбой; нужно сейчас же туда возвращаться. Но оказалось, что в ее случае яблочко упало недалеко от яблони, потому что вечером, доехав до аэропорта имени Кеннеди, она не села на самолет до Бостона, а попросила таксиста довезти ее до терминала «Мексиканы» и купила билет на ближайший рейс до Мехико. С собой у нее был только рюкзак, но из-за пистолета пришлось сдать его в багаж.

Сеньору Монтес Мардер заверил, что будет только рад, если она с детьми останется при нем, все другие тоже могут пожить какое-то время. Она в ответ улыбнулась, разом скинув десяток лет, и сразу стало ясно, что это на редкость привлекательная женщина. Сеньор поинтересовался, может ли она приготовить им поесть. Мексиканка пришла в смущение, потом снова улыбнулась и кивнула, и Мардер почувствовал себя глупо. Естественно, сейчас в доме не нашлось бы ничего подобающего для таких господ. Он достал из кармана толстую пачку тысячепесовых купюр, вручил ей и велел закупить все необходимое продовольствие, а сдачу оставить себе. Она вытаращилась на него, затем на деньги, начала было что-то говорить, но в конце концов ушла.

Остаток утра Мардер и Скелли отцепляли трейлер от «Форда», разбирали вещи и разносили их по комнатам. Потом Мардер приступил к первой трапезе в собственном доме; Ампаро Монтес приготовила все сама, а подавать на стол ей помогали дети. Эпифании, худенькой девочке с горделивой осанкой, исполнилось двенадцать, ее брату Ариэлю – десять. Еда была отменная. Главным блюдом служил posole – суп на основе кукурузы и мяса, для которого требовалась свиная голова и свиные же ножки; кроме того, необходимо было обработать каждое кукурузное зернышко, удалив зародыш, чтобы позже они раскрылись, как попкорн, и придали супу характерную консистенцию. Мардер догадался, что весь этот труд – и выражение благодарности, и обещание. Он не уставал нахваливать еду.

– Это очень древнее блюдо, Скелли. Ацтеки использовали в нем мясо человеческих жертв. Испанцы заставили их перейти на свинину. Кажется, они потом сделали вывод, что вкус один и тот же.

– Один, – зловеще заметил Скелли, – и приготовлено очень даже хорошо, только вот я думал, что пища здесь будет острее. В Нью-Йорке по-настоящему остренького не поешь, ни у тайцев, ни у мексиканцев. Как только видят, что я белый, все самое интересное прячут.

– Острота бывает разной, правда, Ампаро? – сказал Мардер. – Тут у нас, по-моему, перчики guajillo и ancho. Но наверняка у вас на кухне найдется что-нибудь и поострей, раз уж сеньор так желает.

Ампаро улыбнулась и послала Эпифанию на кухню. Девочка вернулась с бутылочкой без этикетки, заполненной маслянистой жидкостью золотистого цвета, и поставила ее перед Скелли. Тот взял столовую ложку, наполнил ее и залпом выпил. Мексиканцы смотрели на него круглыми глазами, потрясенная Ампаро прикрыла рот рукой.

– Вот это я понимаю, – выдавил Скелли; лицо его налилось кирпичной краснотой и покрылось испариной, и все рассмеялись – от изумления и восхищения сразу. Понизив голос, он добавил: – Кстати, о горячих штучках.

Реплика относилась к Лурдес, племяннице Ампаро, – девушке такой красоты, что когда она вошла в столовую в обрезанных шортах и фиолетовом топике, которые особо не скрывали прелестей ее неземного юного тела, и Мардер, и Скелли застыли с ложками у рта и чуть ли не отвисшими челюстями. Она без всяких церемоний плюхнула миску перед Мардером и удалилась величавой походкой, как будто все здесь принадлежало ей.

– У нас проблемы, – проронил Скелли.

– Она еще ребенок, Скелли, – предостерег Мардер. Когда девушка нагнулась над столом, ему пришлось уткнуться взглядом в миску, чтобы не видеть девичьей плоти, выставленной на обозрение в нескольких дюймах от его лица. – Какой любопытный образец керамики, не находишь?

– Отменный. И кажется, по старинному мексиканскому обычаю, ее полагается распробовать самому, прежде чем выдать за какого-нибудь молодого счастливца.

– А еда-то какая вкуснющая, – с нажимом произнес Мардер, меняя тему, после чего прочел краткую лекцию о замечательной мексиканской кухне, которая имеет не больше общего с мексиканскими ресторанами в Штатах, чем меню китайских забегаловок с тем, что вкушали императоры в Запретном городе. Это был практически единственный пережиток доколумбовой эпохи в Мезоамерике, сохранившийся благодаря женщинам, которые на протяжении тридцати поколений после падения Теночтитлана подавали дочерям пример и наставляли советом. Надо думать, у Ампаро на кухне припасено несколько десятков глиняных горшков, причем каждый предназначен для наилучшего приготовления одного-единственного блюда, ну а количество ингредиентов – некоторые можно было раздобыть только здесь – не поддавалось исчислению.

И да, ужин удался на славу: за crema fría de aguacate последовали tamales de harina и настоящая atole negro с настоящими обжаренными кожурками какао-бобов и какой-то незнакомой рыбой на пару́, обсыпанной дробленым австралийским орехом. Дети обслуживали Мардера молча и застенчиво улыбались, если встречались с ним взглядами. В пору супружества Мардер ел такую пищу постоянно, и теперь еда не только насыщала его желудок, но и находила отклик в сердце, хотя воспринималось все иначе – отныне он был hacendado, которого ублажают слуги. Он чувствовал себя дураком и самозванцем, но в то же время, парадоксальным образом, ощущал себя на своем месте.

Вообще-то Скелли был не из гурманов, но такая кормежка, как он заявил, его вполне устраивала, и они завели ленивую беседу о деликатесах, которые им приходилось – или не приходилось – пробовать в разных уголках мира. Разговор прерывался лишь тогда, когда в комнате появлялась Лурдес, – как затихают все речи, когда раздается взрыв или начинается дождь из лягушек.

– А вот папаши ее что-то не видать, – заметил Скелли после очередного ее визита. – Тут вообще с мужским полом не очень. Интересно, с чего бы это.

– Многие наверняка подались на El Norte. Другие участвуют в бандитских разборках или уже полегли. Но большинство, скорее всего, прячется.

– От кого?

– От нас. Ампаро никто не сказал, что дом продали какому-то гринго. Сначала она подумала, что я один из los otros, то есть бандитов. А это означает, что бандиты сюда наведываются регулярно. Мне кажется, нам стоит пройтись по окрестностям и поулыбаться местному населению.

Они вышли через главный вход и направились на север, миновав по пути жилье для слуг – длинную одноэтажную постройку из шлакоблоков, соединенную с основным зданием крытым переходом. Предыдущий владелец намеревался организовать тут небольшой курорт и начал строительство десяти одноэтажных домиков с черепичной крышей, образующих неровную линию в центре острова и разделенных густыми декоративными насаждениями. Некоторые представляли собой законченные здания, иные – стены без крыши, а последние – голые фундаменты, и все вместе напоминали музейный макет, демонстрирующий стадии возведения дешевого курортного жилья. Скваттеры с обычной для этих мест изобретательностью взялись за дело, пустив в ход строительные материалы, которые беспорядочными кучами валялись по всей территории. Одни возвели полноценные стены из блоков и цемента. Другие залатали дыры при помощи фанеры и гвоздей, а то и плавника, прибившегося к берегу. Крыши являли собой мешанину из черепицы, гофрированной жести, толя, глинобитного кирпича и полиэтиленового брезента – все это было придавлено камнями.

– Такое называют бриколажем, – заметил Мардер, вышагивая по декоративной дорожке, которая естественным образом превратилась в деревенскую улицу. – Использование материалов в целях, для которых они не предназначены. Взять хотя бы этот теннисный корт.

На площадке размером в четыре корта, приспособленной под скотный двор, еще проступали слабые следы разметки. Теперь здесь располагались навесы для коз, свиней и кур.

– Вообще говоря, – продолжил он, – как по мне, это лучше тенниса. Или ты со мной не согласен?

Скелли не слушал его – с мрачным лицом поглядывал вокруг. Ему это не по душе, понял вдруг Мардер. Таких деревень он боится. В одной такой деревне разбилось его сердце.

Они поздоровались с дородной женщиной, хозяйничавшей на земляном дворе у одного из домов; перед ней на фанерном столе стояла голубая пластмассовая миска с masa. Мексиканка встретила их спокойным взглядом, словно приготовление лепешек для нее было важнее, чем двое незнакомцев. Они представились, и женщина не осталась в долгу:

– Я Росита Моралес. Вы теперь заберете у меня дом?

– Не заберу. Можете оставаться столько, сколько захотите.

– Так мне и сказали, только я не поверила. Предыдущий хозяин собирался устроить тут курорт для богачей и заработать кучу денег. С чего бы вам поступать иначе, сеньор?

– Может быть, деньги меня больше не интересуют.

– Тогда вы либо сумасшедший, либо святой, – сказала женщина и расхохоталась при мысли о человеке, которому не нужны деньги. Зубы у нее были большие и кривые.

Мардер тоже усмехнулся и добавил:

– Сами решите со временем. Хорошего вам дня, сеньора.

Скелли тем временем прошел деревню насквозь и показался на границе застроенной зоны. Оставшуюся часть острова покрывали волнообразные заросли, типичные для засушливых мексиканских тропиков: низенькие колючие кустарники, чапараль и всевозможные виды кактусов; над спутанной зеленой массой возвышались деревья покрупнее. Опушку уродовала незаконченная дорога, в конце которой застыл под углом маленький желтый бульдозер «Комацу».

– А здесь он собирался устроить поле для гольфа, – сообщил Мардер.

– Тогда даже хорошо, что его пристрелили, – отозвался Скелли. – А остров как вообще, большой?

– Чуть меньше трехсот акров, включая пляж. Раньше его называли Исла-де-лос-Пахарос, Птичий остров. Гусман думал назвать свой курорт Исла-Парадисо, но мы, пожалуй, вернемся к изначальному варианту. А вон там буджум. В здешних местах это дерево известно как cotati или cirio. Летом его цветки пахнут медом.

– Да ты сегодня ходячая энциклопедия. По Гуглу вдарил?

– Нет. Когда я был тут в первый раз, Чоле водила меня по округе и рассказывала, как называются всякие животные и растения. Давай-ка пройдемся по лесу.

Они двинулись в сторону бульдозера. По пути Мардер указывал на одно деревце за другим: мексиканская лаванда, мансанита, jicaro, или калабаш, сосна acalote. Местность понемногу поднималась в гору, вскоре заросли поредели до отдельных кустов, и с обрыва друзьям открылся вид на песчаный пляж, обрамлявший северную оконечность острова идеальным овалом.

– Пошли, – сказал Скелли и начал спускаться по осыпи. Мардер последовал за ним без особой охоты, но тропинка оказалась относительно удобной. Перебравшись через каменные завалы, они чуть-чуть прошлепали по воде и наконец вышли на главный пляж острова. Какое-то время друзья созерцали искрящиеся воды Тихого океана и слушали глухой шум прибоя.

– Ничего так пляжик, – заметил Скелли. – И волна хорошая. Надо было доску захватить.

– Да, потрясающий пляж – такого белого песка на много миль вокруг не найдешь. – Мардер нагнулся и пропустил горстку своей собственности через пальцы. – Практически чистый кварцит, потому-то этот пляж и называют Алмазным. Если немного пройти на юг, оттуда, по идее, будет виден мол местной гавани и устье реки.

И он зашагал по влажному песку. Мардер всегда любил море. Любил во все времена года и постоянно вывозил семью на морские каникулы, летом снимая домики на Лонг-Айленде или побережье Джерси, а зимой иногда навещая Доминикану или Антигуа. Их с женой всегда веселило, до чего это походило на клише из объявлений службы знакомств: люблю, мол, долгие прогулки по пляжу. Только они и вправду обожали часами бродить у моря, а Чоле то и дело наклонялась за каким-нибудь предметом, причудливо раскрашенным или высветленным морскими водами, и в конце концов каждая вещь попадала на свою особую полочку у них в кабинете. Кажется, первую они нашли на этом самом берегу – только не на острове, а южнее, на Алмазном пляже. Вдруг Мардера скрутила такая мучительная тоска, что в глазах у него потемнело. Он оступился и упал бы, если б Скелли не подхватил его под руку.

– Друг, ты как?

– Нормально. У меня был провал в прошлое. Флешбэк, если угодно. Я шел по пляжу вместе с Чоле, но происходило это прямо сейчас… в смысле, я был с ней в прошлом, но знал про будущее. Что я… что она умрет. Черт! – Он встрепенулся, как лошадь. – А у тебя бывают флешбэки, Скелли?

– Только кошмары, – ответил тот, но распространяться не стал. Затем указал рукой вперед – туда, где виднелись краешек длинного мола и отмеченный ярко-красным навигационным знаком вход в канал, а еще дальше – зеленовато-бурое пятно в месте впадения Рио-Виридианы.

– Вот и твоя гавань. Как ты и говорил, очень удобное местечко для контрабанды наркотиков. Тихий маленький порт, канал, хорошие дороги на суше. Это, пожалуй, объясняет торс на площади, но не дает ответа на вопрос, с какой стати тебе вздумалось провести золотые годы в самом центре наркотических разборок. Будешь ли так любезен объяснить?

– Не буду, – откликнулся Мардер. – Чуть подальше должна быть лестница.

В конце концов они дошли до лестницы, поднялись по ней и очутились на первой из двух террас, расположенных пониже дома. Тут все было засажено молодыми манговыми деревцами, в одном месте между стволами подвесили гамак. С южной стороны террасы виднелась парочка пирсов (тоже, вероятно, возведенных Гусманом) и крошечная искусственная бухта – миниатюрный причал для яхт. Сами яхты отсутствовали.

– Надо раздобыть лодку, – сказал Скелли. – Тут обалденные места для рыбалки. И еще…

– Что – еще?

– Говоря откровенно, мы с тобой сейчас на острове, и отсюда лишь один путь к отступлению. Мне больше по душе, когда их два или три.

– Ладно, подыщи нам лодку. Мне они тоже нравятся.

– Не парусник, Мардер. Что-нибудь с мотором.

– Да хоть ракетоносец. Лишь бы унять твою паранойю.

Они продолжили прогулку по террасе. На глинобитном валу, устроенном со стороны океана, были установлены столбики, а между ними протянута проволока для кампсиса и бугенвиллей, которые, впрочем, не слишком разрослись. С одного бока проволока оставалась совершенно голой.

Скелли подергал ее, как струну.

– Можно развесить на ней карты и пострелять. Раз уж здесь нет поля для гольфа.

– Да, можно было бы устроить матч-реванш за Лунную Речку.

– У меня как раз с собой карты. Когда я тебя уделаю, ты мне скажешь, какого хрена мы тут забыли?

– Только когда уделаешь, – произнес Мардер.

Скелли ушел и вернулся с колодой карт и корзинкой бельевых прищепок.

– У сеньоры имелось все необходимое, – пояснил он и развесил карты рядком на фоне океана.

– Лишь бы кто-нибудь не объявился на пляже, когда мы приступим, – сказал Мардер.

– Да пошли они. Это частный пляж. И это Мексика. Начнем?

– По-моему, самое время для сиесты. Ты ждал этого сорок лет, потерпи еще немного.

Он развернулся и по широкой каменной лестнице поднялся на верхнюю террасу. Там чистейшим аквамариновым цветом, какой дают только химикаты, поблескивал бассейн.

– Ну вот, обошел свое царство, – проронил Скелли, – и вид довольный.

– А я доволен. Не думал, что все будет настолько круто. Теперь не надо дожидаться следующей жизни, чтобы почувствовать себя феодалом.

– Ага, только если ты не заставишь их перенести туалеты, то получишь холеру средневековых масштабов. Скорее всего, подземные воды тут идут от реки, а сортиры у них выше колодца по течению. Вообще-то, если уж ты разрешаешь всем этим людям остаться, то надо организовать фильтрационное поле.

– Ты что, в этом разбираешься?

– Ну да, в армии меня поднатаскали в полевой инженерии. Одна из прелестей спецназа.

– Что ж, подумаем об этом mañana, как говорят в здешних местах. Сначала вздремнем.

Скелли расхохотался и сказал, что поваляться немножко в постели – и впрямь неплохая идея. После его ухода Мардер предался созерцанию бассейна и раздумьям о дочери. Как она там? Вопрос оказался слишком болезненным, так что он направил мысли в другое русло: кто же это так хорошо ухаживает за бассейном в пустом доме? Тут послышались детские голоса, и на дальний конец террасы выбежали юные Монтесы.

– Эй, ребята! – окликнул их Мардер. – Кто присматривает за бассейном? Его специально обслуживают?

Дети встали как вкопанные, во все глаза глядя на него. Девочка, Эпифания, сказала:

– Нет, сэр. Мы все сами делаем. Вылавливаем листья и добавляем химикаты, а когда машина ломается, Бонифацио ее чинит. Но она ломалась всего два раза.

– Мы в нем не плаваем, – добавил мальчик.

– Даже когда никто не видит?

– Да, – сердито бросил мальчик. – Только в море.

И они скрылись из виду, о чем-то перешептываясь.

Когда Мардер подходил к дому, до него донеслись не столь уже безобидные звуки – треск в кустах под стеной, выходившей на нижнюю террасу, и тяжелое мужское дыхание. Сквозь заросли олеандра он увидел Лурдес в объятиях какого-то парня лет двадцати пяти. Тот пытался запустить руку ей в шорты и целовал в шею, а девушка со смехом отбивалась, но явно не всерьез. Мардер сошел по лестнице, нарочито громко топая. Шелест листвы, испуганный шепот – и шаги, удаляющиеся за угол дома. С этим надо будет разобраться, но не сейчас.

Мардер вернулся в дом и по прохладным гулким коридорам прошел в комнату, которую выбрал для себя. Стены в ней были белые, окна выходили на море, и все купалось в свете. Кровать – с латунным каркасом, по виду антикварная – также впечатляла размерами, а вся прочая мебель представляла стиль мексиканской глубинки: светлые тона, резьба, краска, вмятины и червоточины. Это была спальня важного patrón – или того, кто желал таковым стать. Мардера снова охватили двойственные чувства: «Мне здесь не место, и все-таки я здесь, я господин в этом доме и этой деревне». Некая тайная сила орудовала за кулисами его жизни – словно он плыл на корабле, ведомом каким-то незримым капитаном.

Он разобрал свои немногочисленные вещи и спрятал оружие в платяной шкаф, запиравшийся старинным латунным ключом с консервный нож величиной. Закончив с этими делами, Мардер услышал шум автомобиля, подъезжающего по гравийной дорожке. Он покинул комнату, обошел галерею и встал перед окном, смотревшим на двор. У дома остановился белый джип. Когда из него вышли трое, Мардер вернулся в комнату, достал «кимбер» и заткнул сзади за пояс, надел льняной пиджак и спустился на первый этаж.

Он дожидался визитеров в гостиной, небрежно откинувшись на спинку дивана. Мардера крайне интересовало, где сейчас его друг; присутствие Скелли не помешало бы во время предстоящей беседы с незнакомцами из внедорожника. В дверь заколотили, потом она резко распахнулась. В арке возникла троица мужчин, чистеньких, как мормонские миссионеры: рубашки с широким воротом, темные костюмы, коротко остриженные волосы, начищенные туфли. Они двинулись ему навстречу: один впереди, двое других чуть сзади. По пути все трое осматривались с таким видом, будто хотели купить дом, если уже не купили.

Первый встал прямо перед ним – ближе, чем позволяет этикет. Это был смуглый мужчина, на фут ниже Мардера, но грузный. Его лицо усеивали зажившие шрамы, а возле одного из глаз красовалась татуировка – две голубых слезы. Он сложил руки на груди и впился в Мардера взглядом.

Тот проговорил:

– Добро пожаловать в мой дом. Чем могу помочь вам, джентльмены?

– Можешь сказать, – ответил незнакомец, – кто ты такой и какого хера здесь делаешь.

– Меня зовут Мардер, я владелец этого дома. Хочу здесь жить. А вы кто будете?

Визитер покачал головой.

– Нет, мужик, не хочешь ты здесь жить. Тебе тут жить опасно. Акапулько, Пуэрто-Вальярта – вот где ты должен жить, вместе с другими гринго.

– Верно, я гринго, но еще я гражданин Мексики. Моя жена была мексиканкой, и у всех членов нашей семьи двойное гражданство. Так что спасибо за заботу о моей безопасности, но я, пожалуй, останусь.

Визитер улыбнулся и опять покачал головой.

– Нет, pendejo, ты не понимаешь. В здешнем воздухе слишком много свинца. Если останешься, то стопроцентно умрешь. – С этими словами он сунул руку за пояс, вытащил оттуда «глок» и помахал им у Мардера перед носом. – Теперь понимаешь, coño?

– Да, – подтвердил Мардер. – Вы выразились предельно ясно. Вы хотите, чтобы я уехал.

Визитер провел дулом пистолета по щеке Мардера и легонько постучал по ней.

– Отлично, – сказал он. – Ты разумный человек. – Он убрал пистолет на прежнее место. – Чтобы больше я тебя здесь не видел. Если увижу…

Однако Мардер не узнал, что бандит сделал бы тогда, поскольку сверху донесся характерный звук, гарантированно привлекающий внимание, – звук патрона, загоняемого в ствол дробовика.

Все присутствующие подняли глаза. Скелли стоял на галерее, нацелив на посетителей «браунинг BPS» двенадцатого калибра. Он произнес по-испански:

– Присядьте на пол, джентльмены, и сложите руки за головой.

После недолгих колебаний они повиновались, и Мардер отобрал у них оружие – три одинаковых «глока». Он почувствовал, что вот теперь-то его окончательно вырвали из обыденного существования, и с трудом сдержал истерическое хихиканье. Каким-то образом его затянуло в мир Скелли, и в это было так же трудно поверить, как было бы трудно самому Скелли, если б его усадили в тихую комнатку и вручили текст на редактуру. И вот что самое странное – Мардеру это безумно нравилось! Он оставался хладнокровен и ничуть не боялся. Из сотен прочитанных и просмотренных триллеров ему было в точности известно, как вести себя дальше; одежка, скроенная бесчисленными батальонами писак, села на него как влитая.

Рассовав пистолеты по карманам, он заговорил:

– Джентльмены, кажется, мы не с того начали. Я как-то не уяснил сразу, что вам хочется пострелять из пистолета. Вообще-то говоря, мы с коллегой как раз хотели немного попрактиковаться. Будьте так любезны, пройдите со мной.

И он указал на дверной проем, выводивший из холла на террасу. Скелли спустился с галереи, все так же держа бандитскую троицу на мушке. Все вместе они вышли на солнцепек и проследовали к нижней террасе, обогнув бассейн. Мардер выложил «глоки» на металлический столик под зонтом, затем достал из каждого обойму и выщелкнул патроны. После этого он повернулся к визитерам.

– Я назвал вам свое имя. Разрешите поинтересоваться вашими.

Рябого звали Сантьяго Крусельяс. Сопровождали его Томас Гаско – здоровяк в полутяжелом весе с песочного цвета волосами и свирепой физиономией тольтекского идола – и Анхель д’Арьес, худощавый, похожий на мальчишку мужчина лет сорока с печальным, обреченным выражением на лице. Мардер долго всматривался в его черты: высокие скулы, раскосые карие глаза, кожа светлее, чем у двоих других. Анхель начал нервно переминаться под его взглядом.

Мардер спросил:

– Вы случайно не родственник дона Эстебана де Аро д’Арьеса?

Пауза.

– Это мой отец.

– Человек, известный своей честностью и великодушием, насколько помню.

– Вы его знали? – спросил д’Арьес. В его тусклых глазах загорелся едва заметный огонек.

– Давно и не так хорошо, как хотелось бы, – ответил Мардер, после чего хлопнул в ладоши. – Ну что ж, начнем!

Он вытащил «кимбер». Скелли успел подвесить на проволоке четыре семерки из своей колоды. Упершись ногой в кстати подвернувшуюся трещину, Мардер встал в стойку футах в двадцати от мишени и семью последовательными выстрелами выбил все сердечки на семерке червей. Затем он отложил пистолет и вручил Крусельясу «глок» и обойму. Стоявший позади Скелли поднял «браунинг» повыше.

Крусельяс зарядил пистолет и принялся палить. Несколько раз он промазал вчистую, однако, имея в своем распоряжении пятнадцать пуль, исхитрился-таки разнести в клочья нижнюю часть семерки треф. Два верхних значка остались невредимы. Мардер подошел к ограде и снял простреленные мишени. Осмотрев семерку треф, он покачал головой, затем достал ручку и нацарапал пару строк на семерке червей, после чего сунул обе карты в нагрудный карман Крусельяса.

– Практикуйтесь усерднее, друг мой, иначе сможете убивать только с очень короткой дистанции, – посоветовал Мардер. – Подскажите, кто сейчас в этих местах за главного?

– Сервандо Гомес, – ответил Крусельяс.

– Что ж, можете передать сеньору Гомесу, что наша встреча состоялась. Скажите ему, если вас не затруднит, что застали здесь не очередного тупицу-гринго, которого можно запугать или даже устранить – как, вероятно, устранили беднягу Гусмана. Скажите сеньору Гомесу, что я опасный человек. И еще скажите, что зла я ему не желаю. Я ему не конкурент – и даже могу стать союзником. Скажите, что у меня есть опасные друзья – к примеру, этот вот джентльмен с дробовиком. И еще скажите, что я с радостью навещу его в любое удобное время, чтобы обсудить вопросы, представляющие взаимный интерес. Как говорится, мой номер на визитке. А пистолет ваш я все-таки заберу. Уверен, у вас найдутся и другие.

Крусельяс с выражением бессильной ненависти на лице передал ему пустой «глок». Мардер взял свой «кимбер» и легонько постучал мужчину по щеке, потом жестом погнал визитеров прочь. Чуть помедлив, они развернулись и ушли. Хлопнула парадная дверь, ожил двигатель, и вскоре всякий шум стих.

– Впечатляет, Мардер, – сказал Скелли. – Опасный человек, значит. А я-то думал, ты ни то ни се, редакторишка. Знаешь, а ведь эти ребята вернутся.

– Не сомневаюсь. Хорошо, что у меня есть опасные друзья.

Он улыбнулся Скелли, а затем оба расхохотались.