21
Кармел Мардер в громыхающем темном багажнике пыталась удержаться от истерики. Это ей не удалось, и она закричала – точнее, замычала, как животное, потому что рот у нее был заклеен. Обильно текущие слезы и сопли пропитывали грубую ткань мешка, накинутого ей на голову. Не помня себя от ужаса, она бормотала проклятия – проклинала мать за то, что умерла так глупо, отца за то, что свихнулся и приехал в это отвратительное место, проклинала Мексику и саму себя – за гордыню, за беспредельный идиотизм своей жертвы.
Постепенно она устала и погрузилась в такое глубокое отчаяние, что оно казалось спокойствием. «Я и вправду беспомощна, – подумала она, – но вообще-то, была беспомощной и раньше. Может, страсть к контролю, которой я жила, ничего и не значит. Может, то была иллюзия, а это реальность: все мы беспомощны и зависим от других, такова человеческая доля; судьба настигает нас там и тогда, где захочет». Из недр ее памяти выплыл образ отца – такой отчетливый, будто все случилось вчера, а не давным-давно. Только-только умерла ее бабушка, в церкви служили заупокойную мессу с открытым гробом. Кармел было десять лет, и она вместе с отцом стояла перед телом. Люди вокруг плакали, а вот отец – нет, и ей хотелось знать почему. Еще ей хотелось знать, куда же это ушла бабушка, но спрашивать она не стала. Даже в десять вся эта небесная механика казалась ей нелепой. Ее умишко бежал этих тайн; она уже была инженером. То, что сказал тогда отец, теперь так ясно прозвучало в грохочущем мраке, словно он говорил ей прямо в ухо: «Мне грустно, потому что я ее любил и больше не увижу, но я все-таки верю, что она до сих пор существует, и она тоже в это верила. Она сейчас со мной, точно так же, как и ты, только невидимая. Я ее чувствую. Вот почему любовь сильнее смерти».
В том-то и дело: ее отец не боялся смерти, как все люди. И еще ей вспомнилось, как они с ним возвращались на машине с Лонг-Айленда, куда ездили кататься на парусной лодке, и вдруг по радио запустили, как часто бывало в те годы, сигнал оповещения гражданской обороны, и диктор объявил, что это учения, просто учения, и если бы тревога была настоящей, вам бы дали указания, и все такое прочее. И отец сказал: «Вот тебе и смысл жизни». И объяснил ей, как объяснял все на свете. В их семье это стало фирменной шуткой, девизом на случай любых нежданных неприятностей: это учения, просто учения.
Конечно же, отец говорил в том числе и о смерти, хотя тогда она этого не сознавала. А теперь поняла, и вместе с пониманием неизвестно откуда пришло чувство глубокого покоя.
Они привезли Стату в какое-то место, где воняло луком, и там она долго лежала на бетонном полу. Ей разрешили помочиться в ведро, а потом опять швырнули в багажник. Мешка с головы снимать не стали. К тому времени, как ее вытащили снова, тело у нее одеревенело и ее мутило от выхлопных газов. Ковыляя в компании двоих конвоиров, она уловила знакомый звук и учуяла знакомый запах. Позвякивание такелажных креплений на алюминиевых мачтах. Запах моря. Ее вели к какому-то судну. Она немножко воспряла духом. Вода – это хорошо.
Они остановились. Кто-то сказал: «Ну, давайте посмотрим на сучку», и мешок с ее головы сдернули. Они находились на краю причала в гавани Плайя-Диаманте. Вечерело, и фонари вдоль причала уже горели, освещая стоявших мужчин, словно актеров на сцене. Помимо двоих бандитов, которые ее держали, присутствовали еще трое мужчин, но лишь один из них заслуживал внимания. Она взглянула на его лицо и поспешно отвела глаза, как мы делаем, когда средь бела дня происходит что-то чудовищное – скажем, самоубийца разбивается о тротуар. Такого человека Стате еще не доводилось встречать.
Это был невысокий мужчина, почти одного с ней роста и примерно одного возраста с ее отцом. Она вспомнила не к месту фильмы, где актеры так пыжатся изображать злодеев, и подумала, что разница тут такая же, как между ярким оранжевым шаром в кино и детонацией мощной взрывчатки в реальной жизни, неизмеримо более устрашающей, когда ударная волна несет невидимую смерть и хищно жужжат разлетающиеся осколки. Фотографии арестованных наркобаронов, которые Стата, как и все, видела в прессе, также не имели ничего общего с этим лицом. Разница – как между тигром в зоопарке и тигром в джунглях, который вот-вот прыгнет на вас. Этот человек не знал ограничений, он властвовал над жизнью и смертью. Это был реликт первозданной Мексики – страны, где на вершинах пирамид вырывали еще бьющиеся сердца, где конкистадоры заживо сжигали индейцев. Она уставилась на него и получила в ответ нечеловеческий взгляд, в котором ощущалось легкое любопытство и первобытный, вечно подозрительный ум; это было как смотреть в черные блестящие глаза богомола.
Один из конвоиров протянул Мельчору Куэльо ее «кольт» и пояснил, откуда тот взялся. Куэльо взвесил пистолет в руке, проверил затвор, а затем резко выбросил руку вперед и нацелился пленнице в лоб. Стата заставила себя выдержать его взгляд. Кажется, немая сцена длилась очень долго. В конце концов Куэльо фыркнул, вернул пистолет охраннику и сказал:
– Отдайте его Габриэлю. Может, засунет ей в щель и пальнет пару раз. Он же у нас любит такие приколы, а?
Все присутствующие посмеялись над этой милой мальчишеской шуткой, и после короткого разговора, которого Стата не расслышала, конвоиры подтащили ее к краю причала и столкнули в небольшую стеклопластиковую лодку с увесистым подвесным мотором, затем спрыгнули сами. О мешке никто даже и не вспомнил. Теперь уже не имело значения, что увидит пленница, да и не было рядом никого, кто бы мог ее узнать. Она радовалась возможности дышать и смотреть по сторонам, но в смысле шансов на выживание отсутствие мешка не сулило ничего хорошего. Ее везли прямо в лапы Эль Кочинильо.
Лодка с ревом сорвалась с места и вскоре уже неслась по слегка зыбящимся водам гавани, и при каждом скачке Стата больно ударялась головой о пол. Упершись ногами, она сменила позу и посмотрела за борт. Плайя-Диаманте отдалялся, пока не превратился в белую линию на фоне зеленых гор. Они все дальше забирались в море, и вскоре моторка уже не скользила по зыби, а боролась с настоящими океанскими волнами. Бандиты у руля болтали и покуривали, не обращая на нее никакого внимания. Наконец они вырубили мотор и осторожно подошли к корме огромной белой яхты.
Стата немало времени провела на воде, но такое громадное частное судно видела впервые – это была настоящая глыба из стеклопластика, как минимум сто сорок футов в длину. Поднимаясь по трапу, она прошла мимо юноши в форменных шортах и кителе, драившего палубу. Встретившись с ней глазами, он быстро отвел взгляд.
Стату провели по широкой палубе с навесом, уставленной круглыми столиками и стульями, затем по лестнице вниз и коридору с многочисленными узкими дверями. Потом они забрались в люк, спустились по еще одной лестнице и очутились ниже ватерлинии, в машинном отделении. Там было жарко и душно, слышался шум дизельных двигателей.
Бандиты открыли дверь. Один из типов ухмыльнулся и сорвал со рта пленницы скотч.
– Кричи сколько хочешь, chica. Здесь тебя никто не услышит.
Ущипнув Стату за ягодицу, он втолкнул ее в комнату и закрыл дверь. Раздался щелчок замка.
Похоже, помещение отводилось под кладовую, хотя сейчас пустовало, и стеллажи из стеклопластика сияли чистотой и еле заметно пахли чистящим средством. Под потолком светила единственная лампочка за стальной решеткой. Шевельнулась мысль, что если у человека есть желание кого-нибудь помучить и он может себе это позволить, то яхта в море – прекрасный выбор. Криков никто не услышит, избавиться от тела проще простого. Пытаясь справиться с паникой – чем это еще могло быть, как не пыточной? – она встала на колени, опустила голову на пол и затряслась всем телом. Из карманов выпали блокнот, ручка «Ротринг 600» и крошечный швейцарский нож. Она перевалилась на спину и стала ерзать, пока не нащупала его. Чтобы разрезать коротеньким, но острым лезвием пластиковые стяжки на руках, потребовалась минута. Убрав нож и блокнот обратно в нагрудный карман, Стата сняла с ручки колпачок. Оружие из «Ротринга» так себе, но все же у него был цельный латунный корпус и стальной наконечник. Она села в углу, спрятав руки за спину, и принялась ждать.
Кошмар пустой комнаты, и никаких часов, чтобы отмерять проходящие минуты… время растворилось, и текущий момент, которым нас призывают жить мудрецы, обратился в квинтэссенцию ужаса. Однако, пережив несколько мгновений жуткой безысходности, Стата вызвала в памяти то чувство покоя, что испытала чуть раньше, когда ее везли в багажнике. Она подумала, что представляет собой дисциплинированный разум в дисциплинированном теле, что у нее есть козыри, о которых ее похитители даже и не подозревают, и с этими мыслями стала следить за своим дыханием, как всегда поступала, чтобы снять напряжение во время важных состязаний, а вслед за тем пришел и соревновательный азарт. Хотя Стата не особо стремилась дорасти до олимпийских стандартов, в душе она была чемпионом; ей нравилось побеждать, и ее осенило вдруг, что это ведь тоже состязание, только наградой, вместо медали, – жизнь, и ее сердце исполнилось неистовой радости.
И вдруг в ее памяти вспыхнула необычайно яркая сцена. Ей тогда было лет четырнадцать, они с отцом жили в Беркширах, в коттедже у озера, который сняли на лето. Они только что сплавали до другого берега и вконец выдохлись, но хохотали как заведенные. Стата вот уже несколько лет обходила его на дальних дистанциях, как произошло и на этот раз, и отец жаловался, какой он теперь старичок; ей отчетливо вспомнился миг, когда она стала пристально разглядывать шрамы у него на спине, как будто видела их впервые – бледную отметину над левым бедром и еще одну, похожую на перевернутый вопросительный знак, у правой лопатки. Она спросила, откуда они у него, и он ответил, как обычно, что получил их на войне; травма, мол, от печатной машинки – традиционная шутка; но Стата как раз вошла в возраст, когда у детей просыпается страстный интерес к истине и все прежние увертки взрослых перестают работать. Нет, ну в самом деле?
Он всегда уверял, что служил в ВВС на какой-то штабной должности, однако теперь Стата взялась за него всерьез. Разведка? Может, он был шпионом, выполнял секретные задания и вот тогда-то получил эти шрамы? И после нескольких уклончивых ответов, которые она с негодованием отвергла, отец все-таки выложил свою историю, набросав ее самыми широкими мазками. Ты убивал людей? Да, убивал; он убил мальчишку, который был почти одного возраста с ней. Что ты чувствовал при этом, спросила она, и отец явно боролся с искушением ответить ложью, удобной и легкой, а потом сказал: я чувствовал восторг. В бою есть нечто радостное – отчасти потому, что враг твой уже умер, а ты нет, и отчасти потому, что мы свирепые существа, мы люди. Тогда она не знала ни про побег из деревни, ни про ангельские голоса.
А если б узнала, изменилось бы что-то в ее жизни? Сейчас-то было уже неважно, но ей вспомнилось, о чем они говорили вместо этого – о войне и Скелли, о том, какой он редкий человек, прирожденный солдат, как в нем уживаются восторг и ужас. Стата задумалась, почему этот эпизод так живо вспыхнул в ее памяти, и пришла к выводу, что он как-то соотносится с ее нынешним положением и с тем, как она собиралась использовать свое жалкое оружие. Это все гормоны, осенило ее; состязание и сражение, жажда жить и побеждать, спорт и война – по сути, это все одно и то же. И она припомнила еще кое-что из сказанного отцом в тот день. Кармел спросила, а бывают ли и у женщин такие чувства. Отец ответил: о да, только у них они намного сильнее. Вот, скажем, твоя мать гораздо, гораздо свирепей, чем я. И ты тоже. Вот истинная причина, почему женщинам не дают воевать. Они бы захватили весь мир.
В замке заворочался ключ. Дверь отворилась, и в комнату ввалился Габриэль Куэльо в бордовом банном халате из велюра и парусиновых шлепанцах. В руках у него был пистолет Статы. Прикрыв дверь ногой, он прошел в центр помещения.
– Сучка-гринга, я так и знал, что мы снова встретимся, – сказал он.
Стата для виду попятилась, держа руки сзади. Он придвинулся ближе. Она уселась на корточки и вжалась спиной в угол, образованный двумя перемычками.
Куэльо помахал «кольтом».
– И из этой пукалки ты меня подстрелить хотела?
– Могла бы – подстрелила бы, – отозвалась она.
Ее тон ему не понравился; нахмурившись, он подступил еще на шаг и теперь нависал прямо над ней. Она чувствовала запах его одеколона.
– Знаешь, chiquita, а ты ведь вообще ни хрена не понимаешь, что сейчас с тобой случится. Думаешь, раз ты гринга, тебя спасут – не папаша, так морпехи, да? Только я от тебя хочу уважения, усекла? Будешь делать все, что я скажу, и улыбаться при этом, потому что…
– А я думала, тебе только мертвеньких трахать нравится, – перебила она. – И меня бы это устроило, потому что, честно говоря, я скорее умру, чем буду что-то делать с таким извращенцем и уродом, как ты.
Он с улыбкой кивнул.
– Ой-ой. Ну болтай, болтай, chiquita. Посмотрим, как ты заговоришь, когда я насру тебе в рот. И ты еще меня об этом умолять будешь. Для начала можешь отсосать.
Он сунул пистолет в карман, распахнул халат и подался вперед, правой рукой потянувшись к ее волосам.
Стата резко распрямилась, вложив в рывок всю силу своих натренированных ног, и врезалась макушкой ему в нос. Куэльо отшатнулся, но она метнулась следом, вцепившись левой рукой в ворот его халата. А правой вогнала металлическую ручку ему в горло, чувствуя, как глубоко та проникает в трахею.
Он кое-как высвободился и, выпучив глаза, потянулся к горлу, нащупал ручку, выдернул. Из раны гейзером забила кровь. Куэльо закашлялся; слышно было, как в трахее булькает жидкость – это он пытался дышать, несмотря на кровь, хлынувшую в бронхи. Стата хорошенько прицелилась, собралась и со всей силы пнула его в неприкрытые гениталии. Колени бандита подогнулись, и он сложился вдвое, лицо его стало лиловым. Она отступила и сделала бросок, ударив его в живот и сбив с ног. «Кольт» выпал у него из кармана и заскользил, вращаясь, по полу. Она подняла его. Курок оказался взведенным. Она выстрелила Куэльо в голову, тот повалился и затих.
Она подождала перед дверью с пистолетом в руке. Тишина. Должно быть, остальные подумали, что он ее убил и сейчас предается некрофильским утехам. Стата открыла дверь и посмотрела в обе стороны. Коридор был пуст. Она пробежала тем путем, которым ее вели, – по двум лестницам, а оттуда к двери, ведущей на палубу. Взглянув в окошко, она увидела двоих мужчин – те сидели за одним из столиков спиной к ней, лицами к морю, пили и курили. Она как можно тише отворила дверь, встала в стойку, держа пистолет обеими руками, тщательно прицелилась и выстрелила одному из них в затылок. Второй развернулся и вскочил на ноги. Он потянулся к поясу, и Стата загнала ему в грудь три пули с полыми наконечниками. У мужчины был удивленный вид, он успел вытащить собственный пистолет, потом сел и умер. Тогда, не выпуская из руки дедушкин «кольт», она бросилась через леер в море.
Погрузившись в воду, она проплыла под кормой, вынырнула под свесом вышки для ныряния и схватилась за одну из опор, невидимая с палубы. Яхта медленно дрейфовала в южном направлении. Лодка, на которой ее привезли, волочилась следом на лине. На секунду Стата задумалась, не умыкнуть ли ее, но сразу откинула эту мысль. По скорости моторке не сравниться с яхтой, и на борту наверняка есть оружие, с помощью которого ее можно снять издалека. Так что она тихо плыла вместе с судном, размеренно и глубоко дыша. Послышались крики, шум и гам, топот многочисленных ног. Должно быть, они обнаружили дохлого Поросенка; скорее всего, спорят сейчас, что предпринять и кто теперь за старшего. Спешить к Эль Хабали с новостью, что его сын и наследник мертв, точно никто не станет. С такими вестями без ее головы в коробке лучше не являться.
Кто-то включил прожектор и направил на море. А если он додумается заглянуть под вышку? Пора уходить. Она сунула пистолет рукояткой вниз в просторный нагрудный карман и застегнула тот на пуговицу – наружу торчало лишь дуло. Поглубже вдохнув, Стата нырнула и поплыла на восток, в сторону суши. Ей и раньше удавалось продержаться под водой на дистанции в сто с лишним метров, а сейчас она шла на личный рекорд. Море было теплое, температуры тела; плыла она с легкостью – брассом, по-лягушачьи раскидывая ноги, стараясь максимально использовать каждый толчок. Когда она наконец вынырнула и оглянулась, яхта осталась в отдалении, а световое пятно от прожектора шарило метрах в двадцати от Статы. По-собачьи поддерживая себя на воде, она подождала, пока волна приподнимет ее, надеясь разглядеть огни на берегу.
Только никаких огней не было. Она оказалась посреди темной пучины, освещенной полумесяцем и крапинками звезд, над поверхностью воды была только ее голова да стремительно отдаляющееся судно. За время ее заточения яхта не стояла на месте, и Стата понятия не имела, много ли та успела пройти. Если яхта направлялась в открытое море, то сейчас до суши могло быть миль тридцать. Хотя зачем им двигаться в открытое море? Чтобы останки одной расчлененной девушки не выбросило на берег? По крайней мере, она знала, в какую сторону плыть, поскольку воображаемая линия, проведенная через рога месяца, должна была указывать на южный горизонт. Стата поплыла на спине, напрягая глаза. Никак на востоке что-то еле-еле светится? Она убедила себя, что светится, и поплыла. Пистолет тянул ее книзу с каждым замахом, но пускать его на дно она не собиралась.
Перед сном Мардер коротко переговорил с Бартоломео Ортисом. Они устроились за длинным столом под большой картой Скелли тет-а-тет – всех остальных отослали. Мардер взглянул на замызганный листок из блокнота, на котором Ортис школьными каракулями составил опись арсенала своей маленькой армии. Арсенал оказался до обидного скромным, хотя после наступления темноты группа отборных бойцов вскрыла подбитый наркотанк и сняла с изувеченных тел врагов тридцать два автомата «AR-15» и несколько тысяч патронов.
– Ну что вы думаете? Сможем ли мы удержать нынешний периметр с таким вооружением?
Ортис смутился. Его взгляд заблуждал по комнате, огромные руки, изуродованные шрамами, сжимали одна другую, будто старались выдавить решение всех проблем из самих себя.
– Ну так что же? Вы у нас главный командир, Ортис. Вам и решать.
– Дон Рикардо, я умею ковать. Я говорю людям, что делать, и обычно меня слушаются, иначе я использую вот это. – Он продемонстрировал свой внушительный кулак. – И еще я служил в армии, поэтому дон Эскелли и назначил меня командиром. Но я был всего лишь капралом и работал в автопарке. Резал, подгонял и гнул металл. Я не разбивал армий, понимаете?
– Да, понимаю, потому что сам я был книжным редактором. А Идальго – священником, Сапата – крестьянином, Вилья – бандитом, но все они возглавляли армии куда больше нашей. Мы делаем то, что можем и что требуется. Итак, реально ли нам удержать периметр?
Здоровяк опустил было голову, но тут же вскинул ее и посмотрел Мардеру в глаза.
– Нет, сеньор. Даже с учетом нового оружия и боеприпасов у нас в строю всего семьдесят один боец, не считая женщин. Я про тех, что с автоматами. На каждый пулемет осталось по двести с небольшим патронов. И всего триста на три больших пулемета.
– Ну ладно. Отведите пулеметы на вторичные позиции согласно карте Скелли. И еще – могу я внести одно небольшое предложение?
– Конечно, сеньор.
– Отправьте пару надежных людей на северные утесы. И переместите «ДШК» из дота над пляжем вот сюда, за деревню, чтобы он смотрел на тропинку через поле для гольфа.
Мардер отметил требуемое место крестиком на карте. Ортис нахмурил брови и сделал неуверенную мину.
– Но для чего? По тем скалам никому не взобраться, там даже высадиться негде – пляжа нет.
– Маленький бережок все-таки есть, и тропинка через скалы тоже. Если вдруг там объявится противник, то нас застанут врасплох: с северного фланга мы полностью открыты.
– Но откуда им знать? И ведь раньше они нападали со стороны большого пляжа и насыпи.
– Да, и мы их отбили. Через насыпь наверняка полезут снова, а вот с пляжа или гавани им уже не пробиться. Ну а как узнают… достаточно, чтобы один хороший пловец добрался до материка и все им выложил. Как вам известно, мексиканские революции часто предавали. Так что давайте будем начеку. А что там у нас с минами?
– Мы заполнили десять бочек, дизтоплива хватит еще на две. Их уже закапывают там, где вы велели.
– Отлично. Распорядись, чтобы одну принесли в дом.
– В дом?
– Да. Может, мы и проиграем, но дом они не получат. Если понадобится, я обрушу его им на головы.
– Как Самсон в Библии? – с благоговением спросил Ортис.
– Примерно так, – ответил Мардер.
Его разбудила пальба. Мардер вскочил с кровати, оделся и вооружился – взял «кимбер», «стейр», коробку пуль для винтовки и пару запасных обойм. Затем он бегом бросился в штаб-гостиную, чтобы выяснить, что происходит. Ампаро встретила его сияющей улыбкой.
– Это военные. Они пришли и напали на тамплиеров. У тех же машины стояли у дороги – теперь все они взрываются. И отец Сантана здесь. Мы спасены!
На фоне стрельбы действительно то и дело раздавались оглушительные взрывы. Но кое-что в них настораживало.
– Найдите Ортиса! – крикнул он. – Я на крышу, хочу сам посмотреть.
Он взбежал на верхнюю террасу. На западе море было укутано пеленой тумана, на востоке уже проглядывал бледный румянец восходящего солнца. Это был час, когда белую нить толком не отличишь от черной – лучшее время для штурма. Все бойцы «Альфы» собрались у бруствера поглазеть на фейерверк. Красные трассирующие пули разлетались во всех направлениях; было видно, что на базу тамплиеров навалились гораздо более внушительные, чудовищные силы. По-видимому, перед рассветом атакующие тихонько рассредоточились по окрестным холмам и обрушили на плотно составленные машины шквальный огонь. Еще они заблокировали дорогу с обеих сторон, и то на одном конце, то на другом периодически расцветали яркие вспышки, от которых протягивались огненные линии, конечную точку которых отмечал мощный взрыв. Мардер давно не слышал характерного «бух – ш-ш-ш – БАБАХ» «РПГ-7», но эти звуки так просто не забудешь.
Подбежал запыхавшийся Ортис. Мардер схватил его за толстую ручищу и оттащил подальше от остальных.
– Надо отводить людей на вторичные позиции. Наверно, их мы тоже долго не удержим. Еще нужно будет…
– Дон Рикардо, но мы же спасены! Армия пришла!
– Это не армия, друг мой. Это Ла Фамилиа. Они хотят подчистую выкосить конкурентов, а потом захватить colonia.
– Не понимаю. Как вы…
– Они используют «РПГ». И посмотри сам: никакой военной техники, никаких бронемашин. Нет, это Ла Фамилиа – похоже, стянули силы со всего района. Там около тысячи автоматчиков. Я думаю…
Негромко запиликал сотовый.
– Ответьте на звонок, Ортис.
Кузнец вынул из кармана мобильник.
– Альфа ноль, – сказал он, хотя теперь возглавлял уже всю «Касу». Он выслушал звонившего, задал несколько вопросов, отдал короткий приказ и завершил разговор.
В полумраке лица Ортиса было почти не видно, только поблескивали глаза и зубы. Но голос его дрожал.
– Все как вы сказали, сеньор. Они подошли на траулере к скалам и выгружаются. Дионисио говорит, их много, не меньше пятидесяти. Я велел своим отступать к большому пулемету.
– Правильно. Через скалы они могут перевалить только в одном месте, и вы будете сшибать их, как кегли – по одному за раз. Скажи своим, чтобы отперли у ДШК затвор и разбили корпус кувалдой, когда кончатся патроны. Есть у них кувалда?
– Будет.
Оглядевшись, кузнец приметил маленькую фигурку, наблюдавшую за салютом с груды мешков. Когда его окликнули, Ариэль не заставил себя ждать. Ортис велел мальчику бежать в кузницу, найти там кувалду – не большой молот, а инструмент поменьше, со скошенной кромкой, – и отнести Эктору Сосе, он ждет за пулеметом на поле для гольфа. И поживей.
Сверкнула детская улыбка, и мальчишка умчался прочь. Мардер подумал, что со стороны Ортиса было мудро отправить с таким поручением ребенка, а не вооруженного мужчину – это ослабило бы оборону.
Солнце тем временем поднялось над холмами, и дымовую завесу у начала насыпи живописно проредили лучи света, но происходящее было неплохо видно и без них. Там пылали и тлели десятки машин. Тамплиеры метались вокруг них, но и сами сгорали заживо и потому не вели ответного огня по позициям Фамилиа, а оттуда меж тем не прекращался массированный обстрел. Вскоре сопротивление окончательно угасло, и Мардер разглядел в бинокль, как из зарослей хлынули полчища бойцов, чтобы добить врага.
С севера донесся характерный грохот «ДШК», и Мардер кинулся на край террасы. У бруствера выяснилось, что дальнюю оконечность поля для гольфа загораживает кучка низкорослых мексиканских елей. Взобравшись по лесенке на северо-западную башенку, он улегся на крыше и прильнул к прицелу винтовки.
Он сосредоточился на участке, где лесная тропинка выходила на главную улицу colonia. «ДШК» замолк, и через минуту показался фелисист, потом еще один. Укрывшись за стволами деревьев, они стали отстреливаться. Мимо пробежала группа их товарищей – эти неслись как угорелые, некоторые тащили на себе раненых, хотя лиц Мардер рассмотреть не успел. Прикрывающие стреляли, пока не кончились патроны, затем тоже обратились в бегство.
На тропинке показался sicario Фамилиа, и Мардер снял его с первого выстрела, потом еще одного и еще. Новые не появлялись, и он подумал, что теперь они попробуют прорваться через лес другим путем – это все-таки непроходимые джунгли, хотя… но нет, они сделали еще одну попытку, выбежали целой группой. Мардер подстрелил двоих, но остальные попрятались в проходах между домами colonia. Он физически не мог стрелять с такой скоростью – еще одно доказательство того, что пулемет не дураки придумали. Мардер уже хотел слезть со своего насеста, но поймал в прицеле какое-то движение и застыл.
По тропинке шагал Скелли – неторопливо, словно на прогулку вышел. Из оружия при нем был только пистолет. Он поднял глаза, будто знал, что его держат в перекрестии прицела, и не придавал этому значения, а потом проследовал за sicarios и скрылся между домами.
Ну что ж, неудивительно, что Скелли перекинулся к Ла Фамилиа. Куда еще ему было податься? А решающим аргументом в переговорах стали «РПГ» из того самого контейнера, которые он благополучно приберег. Мардер понял, что бессмысленно ненавидеть его за предательство. Пепа права. Скелли не обычный человек, он похож на стихию – такой же смертоносный и чуждый морали, как ураган.
Мардер снова приметил какое-то движение. На плоскую крышу одного из домов забрался человек и встал так, чтобы его не было видно из-за бруствера на крыше. В руках он держал базуку. Мардер успел крикнуть: «Ложись!», потом ракета стартовала, и в следующую секунду башенка с оборудованием разлетелась на куски.
Он подстрелил бандита и сполз на террасу. Очевидно, базука была не одна, поскольку почти сразу только что покинутая им башенка взорвалась столбом пыли, во все стороны брызнули осколки камней и черепицы. Повсюду лежали раненые – стонали и плакали, звали матерей, кто-то совсем затих. Мардер отбросил винтовку и стал помогать переносить раненых в лазарет. Каждые несколько минут дом сотрясал взрыв очередной ракеты или одной из самодельных мин, заложенных силами обороны.
Во время последнего рейса в лазарет воздух прорезал жуткий крик, точно вопила банши, – это Ампаро стояла на коленях над почерневшим окровавленным телом своего сыночка, и безутешное горе обезобразило ее приятное умное лицо. Она трясла труп, била по обмякшим щекам и испускала вопль за воплем, пока другие женщины ее не увели.
Мардер отыскал взглядом отца Сантану и подождал, пока тот закончит помазание умирающего – человека по фамилии Энрикес, который делал из стекла маленьких блестящих зверюшек. Когда священник поднял глаза, Мардер сказал:
– Идемте со мной. Я хочу кое о чем вас попросить.
Они отошли в угол. Мардер вгляделся в лицо отца Сантаны. Кожу и черные как смоль волосы священника припорошила пыль от штукатурки. На его воротнике-колоратке виднелись пятна крови. У него был вид испуганного человека, который отчаянно храбрится. Мардер подумал, что мексиканец напоминает Скелли в пылу сражения, и это еще больше убедило его в том, что священнику можно доверять.
– Рад видеть вас здесь, святой отец. Как вы пробрались к нам?
– Я приехал еще до нового штурма. Тамплиеры обрадовались мне. У них много умирающих, и они не возражали, чтобы я помог и вам.
– Что ж, хорошо, что вы здесь. Послушайте, святой отец, так больше нельзя. Вторичные позиции подавляют одну за другой, у людей кончаются пули. С таким количеством боеприпасов мы сможем удерживать дом лишь несколько часов, не дольше. Прошу вас выйти к ним и договориться о перемирии.
– О чем вы? Если они и так победят, то что вы можете им предложить?
– Себя. Куэльо я нужен живым. Ему захочется помучить меня, выставить мое тело у всех на виду с назидательной надписью – как предупреждение всем, кто вздумает ему перечить. Если он не согласится, скажите, что мы будем стоять насмерть. Ему придется вычищать дом комната за комнатой. У нас еще предостаточно АСДТ. Он потеряет сотни людей и так ослабнет, что его сможет прижать какой-нибудь другой картель или jefe. Кроме того, скажите ему, что я готов официально передать ему права на всю мою собственность.
– В самом деле? А я слышал, вы учредили ejido.
– Верно, только jefe про это не знает. Я могу подписать любой документ, но по мексиканским законам он не будет иметь силы. Так мы выиграем время, отец. Когда Пепа опубликует свой репортаж, общество станет требовать вмешательства военных. Все люди Куэльо сейчас на острове. Их возьмут одним махом.
– Но вас убьют. Вас будут пытать.
– Возможно. Но как говорят у нас, фелисистов, победа или смерть. И да, они могут ведь и вас застрелить. Ну так что, возьметесь?
Священник звучно сглотнул, кадык его дернулся. Затем он широко улыбнулся.
– Может, оба станем святыми. Сан Мигель и Сан Рикардо Мичоаканские – навеки вместе, как Перпетуя и Фелицитата. Знаете, я вот давно гадаю – не предрасполагает ли сама фамилия «Мардер» к мученичеству? Не кроется ли в ней некий потайной смысл?
– Нет, никакого отношения к мученичеству моя фамилия не имеет. По-немецки «мардер» означает «куница» – это такой крупный хорек. Проныра. Если задуматься, мне это больше подходит.
Отец Сантана рассмеялся, но каким-то визгливым смехом. Затем он выдохнул, словно изгоняя из легких ядовитый газ.
– Господь Всемогущий! А ведь это даже интересно. Я так долго, долго жил в ужасе перед ними – а теперь ужаса нет. Бояться смерти – сущий идиотизм, особенно с моим родом занятий, а теперь я и вспомнить-то не могу, каково это было – бояться. Наверное, это как научиться плавать… нет, говорить – и потом ты уже не помнишь времени, когда не умел этого. Что ж, дон Рикардо, жалею лишь о том, что мы с вами столь мало и редко беседовали на эти возвышенные темы.
– Мы еще живы, святой отец, – произнес Мардер. – Вам надо где-нибудь раздобыть белый флаг.
