16

– Мне сейчас хреново, Мардер, но ты выглядишь еще хреновей, – объявил Скелли со своей койки в Центральной больнице Карденаса. – Совсем себя запустил. Сколько лет тебе про это талдычу.

Мардер посмотрел на свои ладони, покрытые царапинами и волдырями.

– Поверю тебе на слово, вот только, по совести говоря, я и чувствую себя хреново. В моем возрасте обеспеченные люди поручают другим возиться с тяжестями. А твои ребята просто чудеса творят, кстати. Двигаются как в старом фильме. Они таскали на себе ящики, которые я и с места сдвинуть не мог. Кто они вообще такие?

– Да так, знакомые хмонги. Крутые парни, помогают мне вести дела с шанами. Они нам пригодятся в ближайшие дни.

– Думаешь, на нас нападут?

– Не знаю, это ведь ты разговаривал с Эль Гордо – сам как считаешь?

– Ну, по телефону трудно было понять. Собственно, обвинять меня в обмане он не стал. Мне кажется, тут сыграло роль твое ранение. Он интересовался, как ты.

– Ты ему сказал, где я?

– Ну да. Он сам спросил, а я подумал, что у меня и так уже шаткая позиция, без вранья. Ведь все легко проверить.

Скелли немного помолчал, лицо его приняло сосредоточенное выражение.

– Без Рейеса он будет раскачиваться дольше, но мне все равно надо линять отсюда.

Он нажал кнопку вызова медсестры, и та появилась намного быстрей, чем ожидал Мардер. Скелли попросил ее позвать доктора Родригеса, и женщина сразу удалилась.

– А у тебя тут все вышколены.

– Личное обаяние или взятки – выбирай, что больше нравится. Ага, а вот и мой личный врач.

В палату вошел моложавый мужчина в белом халате. Казалось, он был рад видеть Скелли, а вот на Мардера взглянул с подозрением, как на заразного.

– Извини, Мардер, – сказал Скелли, – доктору Родригесу не терпится продемонстрировать свое врачебное искусство.

Мардер отправился бродить по коридорам, поглядывая в попадавшиеся палаты. Чуть ли не у каждой койки собралось по Мексиканскому Семейству – и почти во всех случаях пациента или пациентку кормила с ложечки родная мать, поскольку всем известно, что в больницах пичкают всякой дрянью. Мардер сомневался, что Скелли тоже пичкают дрянью – и что за остальными ухаживают так же, как за ним.

В вестибюле он наткнулся на доктора Родригеса и хотел было заговорить с ним, но врач промчался мимо, стараясь не встречаться с ним глазами. Занятой человек, видимо, – он еще не привык к взяткам, и его мучила совесть.

Скелли уже одевался. Как он и предсказывал, пуля повредила боковые мышцы, но брюшная полость не пострадала. Будет еще один благородный шрам.

Они вернулись в casa на том же самом джипе, на котором Мардер покинул дом несколько часов назад. И снова все обрадовались возвращению Мардера, а некоторые и Скелли, в том числе Рафаэль с его ополченцами – и Лурдес. Скелли держал совет со своими людьми во дворе; те доложили ему, что прибыли los chinos и сразу же принялись устанавливать на опорных пунктах новое мощное оружие. И хотя они совсем не говорили по-испански и разве что самую малость по-английски, все выполняли их указания. Мардер собрался уже пойти и поглазеть на эти чудеса, как вдруг из домика прислуги вылетела юная красотка, повисла у Скелли на шее и покрыла его лицо поцелуями.

Скелли, улыбаясь от уха до уха, покрепче стиснул ее соблазнительное тело и, скорчив физиономию сатира, подмигнул Мардеру. Отвернувшись, Мардер угодил в более целомудренные объятия дочери.

– Вернулись наконец, – сказала она, – и почти невредимые, вот диво-то. Когда объявились эти ребята с пушками, мы не знали, что и думать, а они не больно-то общительны. На каком это языке они разговаривают?

– На хмонгском. Они приплыли из Китая в контейнере с оружием, и, когда контейнер вскрыли, вышли и положили всех тамплиеров. И сколько уже это продолжается?

Он показал на Скелли, который удалялся в компании своих подручных, и не отлипавшую от него Лурдес.

– Бедный папочка – patrón последним узнает, чем заняты его крестьяне.

– Он с ней спит?

– Мне всегда нравился этот эвфемизм. У нас со Скелли соседние комнаты, и могу тебя заверить, сном в их случае даже и не пахнет.

– Вот скотина!

– Не понимаю, что тебя возмущает. Если она будет девушкой Скелли, то другие мужики перестанут за нее драться. Никто не полезет к большому боссу.

– Господи, Кармел, ей всего шестнадцать!

– В следующем месяце будет семнадцать. Если не ошибаюсь, столько же было и моей матери, когда ты увез ее отсюда.

– Но мне-то было двадцать четыре. А ему за шестьдесят.

– Зато сексуальности не занимать. Извини, но не вижу тут особой проблемы. Девушки постоянно клюют на зрелых мужчин. Это всем выгодно. Девушки получают опору, в финансовом и карьерном смысле, а старички дорываются до юной плоти. Ну и Скелли не станет уродовать ей лицо или ноги об нее вытирать.

Мардер тоже понимал, что здесь нет особой проблемы, – умом, по крайней мере, – но при мысли об этих двоих ему хотелось убить своего друга. Безумие, безумие, но желудок его горел огнем, как будто он зачерпнул целую ложку хабанеро.

– Если, конечно, ты не ревнуешь… – начала дочь.

– Ну что еще за глупости! Я не испытываю никакого сексуального интереса к этой девочке.

Стата смерила его внимательным взглядом, затем проговорила:

– Я тебе верю. Кажется, истинный объект твоего влечения сидит сейчас в твоем кабинете.

– Что?

– Пару часов назад нагрянула Ла Эспиноса. Хочет сделать про нас репортаж. Я разрешила ей воспользоваться твоим кабинетом. Ее очень заботит твоя судьба – пожалуй, тут нечто большее, чем журналистский интерес.

– Почему ты все время приписываешь мне какие-то сексуальные интриги? Сначала Лурдес, теперь вот Пепа. Некрасиво.

Стата поднесла палец к носу и хитро улыбнулась.

– Пап, я называю вещи своими именами. А теперь мне пора, прости – Скелли просил проверить, хорошо ли обложили мешками дизельный резервуар, и глянуть, как там у los chinos дела с пулеметными гнездами.

– А ты что, разбираешься в таких вещах?

– Ну, курс полевой фортификации я прогуляла, но мы, инженеры МТИ, гибкие специалисты.

Она помахала ему и потрусила прочь, насвистывая песенку. Мардер узнал «Аделиту», знаменитую corrido времен революции 1910-х. Как и он, Стата слышала ее от Чоле, впитала с молоком матери – подобно всем прочим мексиканским corrido, это была баллада о любви и смерти.

В доме многое изменилось. В гостиной всю мебель сдвинули к стенам и составили в несколько ярусов, повсюду суетились мужчины из colonia, возводя перед окнами баррикады из мешков с песком. Свет со стороны моря уже не проходил, и комната теперь напоминала пещеру или огромный бункер. В столовой рядами разложили матрасы, стол накрыли тканью; в застекленных шкафчиках вместо посуды разместились всевозможные медицинские принадлежности. Их раскладывала какая-то женщина в розовой хирургической блузе и брюках, которую Мардер видел впервые. Она улыбнулась ему, но представляться не стала. Проследовав в каморку Ампаро в надежде получить объяснения этим метаморфозам, Мардер застал вместо нее юную Эпифанию. На столе перед девочкой не было ничего, кроме пары десятков мобильников, распределенных по группам и снабженных аккуратными ярлычками из малярного скотча. На ухе у Эпифании красовалась Bluetooth-гарнитура, и когда Мардер вошел, девочка вела беседу с пустым местом:

– Вас поняла, альфа два-пять. Фелис-один, конец связ-и.

– Что ты делаешь, Эпифания?

Вздрогнув, она повернулась на стуле.

– О, здравствуйте, дон Рикардо. Выполняю проверку связи. Дон Эскелли велел проверять четыре раза в день. У нас тут центр связи. Как возвращаюсь из школы, до самой ночи у меня дежурство. – Улыбнувшись, она порылась в ящике стола и достала еще один мобильник. – Это вам. Номера всех командных пунктов и некоторых нолей уже занесены в память.

Мардер взял телефон. Это была «Нокла» китайского производства. На задней панели маркером вывели его имя.

– Нолей, – повторил он.

– Да, то есть командиров. Дон Эскелли нам все объяснил. Например, если вы хотите поговорить с командиром группы или если звонит он сам…

– Милая, я знаю, что в этом контексте означает «ноль», просто давно не слышал, чтоб так говорили. Вижу, у нас теперь есть медсестра.

– Да, Ильда Салинас. Из клиники в Эль-Сьело. Она двоюродная сестра Чикиты Феррар и вызвалась добровольцем. Из Эль-Сьело многие хотят приехать, но на всех места не хватит. И некоторые еще боятся los otros.

«А вот ты не боишься», – подумал Мардер, оставив ее. Ему вспомнилась до смерти перепуганная девчушка, встретившая его однажды в Каса-Фелис. На кухню он заглянул лишь мельком. Туда набилось до смешного много дородных женщин, они все что-то крошили и без умолку болтали, а вокруг исходили паром кастрюли с рисом и бобами – очевидно, тут готовили на всю общину сразу. Мардер помахал им рукой и, сопровождаемый улыбками, направился к себе в кабинет.

Пепа Эспиноса за его столом увлеченно стучала по клавишам ноутбука и даже не подняла глаз, когда он вошел и сел на диван. В комнате становилось все темнее – снаружи рабочие возводили баррикады из мешков. Мардер встал, включил верхний свет и сел обратно. Журналистка закончила свои дела, закрыла ноутбук и наконец посмотрела на него.

– Ну что, Мардер, – сказала она, – готовы к съемкам?

Она достала из-под стола цифровую видеокамеру Sony HDR и включила ее.

– Хотите взять у меня интервью?

– Уже беру. Первый вопрос: чего вы хотите добиться, превратив свой дом и усадьбу в крепость?

– Не понимаю. Я думал, вы приедете со съемочной группой. И мы с вами усядемся на диванчик, как на телевидении. Мне всегда было интересно, каким образом держится логотип канала в углу.

Она положила камеру на стол и нахмурилась.

– Я без группы, потому что продюсер мне отказал. Считает, тут нет ничего интересного.

– Эх, какое разочарование. А я-то надеялся на пятнадцать минут славы. А вообще, вы меня удивили. Взгляд изнутри на новейшую главу в наркотических войнах: «Campesinos отбивают атаку Ла Фамилиа: отставной американский спецназовец показал народной дружине, как дать отпор los malosos». Да это же лучший сюжет года, если не десятилетия. Он пояснил свой отказ?

– О, тут классический случай – ему прислали конверт, а внутри фотография его жены и детей возле школы, и лица у всех перечеркнуты черными крестами. Не могу его винить. У меня же нет ни детей, ни близких, за чью жизнь я бы переживала. Так что я здесь как фрилансер, веду запись для «Ютьюба» и будущих поколений. И вы правы: шумиха будет колоссальная.

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалилась кучка чумазых рабочих.

– Ой, простите, сеньор, – сказал бригадир. – Я думал, здесь никого нет; нам надо продолбить отверстия.

Он обвел рукой стены.

– Давайте освободим комнату, – предложил Мардер Пепе. – Поднимемся на крышу.

Эспиноса убрала ноутбук и камеру в большую красную холщовую сумку и вышла вслед за хозяином.

– А для чего отверстия? – спросила она на лестнице.

– Ну, в кино, когда обороняют здания, всегда стреляют из окон, но в реальной жизни окна баррикадируют и ведут огонь из бойниц.

– Так вы все это предвидели? Знали, что narcos нападут на вас?

– Скелли предвидел. Как уже было сказано, я приехал сюда поваляться на солнышке, но пока что-то не складывается. Поскольку покоя нам с самого начала не давали, Скелли решил, что рано или поздно произойдет открытое столкновение, и раздобыл кое-какое тяжелое оружие, чтоб мы могли постоять за себя.

– А поскольку вы его украли у тамплиеров, то столкновения теперь не избежать. Как изящно.

– А вы неплохо осведомлены, как я погляжу.

– Это мое ремесло. Только я не совсем понимаю, с чего вы решили, что можете так вот просто задирать narcos. У Эль Гордо четыреста вооруженных бойцов, все профессиональные убийцы, совершенно отмороженные. Для них не составит труда справиться с сотней campesinos.

– Странно слышать такое от мексиканской патриотки. Сапата и Вилья кое-чего добились как раз с такими людьми.

– И проиграли.

– Да, но мы, может, и не проиграем.

– У них есть танки, вы в курсе? Здоровенные бронированные грузовики с пулеметами.

– Бог ты мой! Ну тогда, видно, придется сдаться. С другой стороны, вы-то здесь. Значит, не так уж беспокоитесь за свою безопасность. За вашу голову назначена награда. Не думаете, что кто-то из этих ваших отморозков может ее затребовать?

– Не исключено. Но тут мне остается пожать плечами, как фаталистке и порядочной мексиканке, и сказать: «Все когда-нибудь умирают».

– Но до этого может и не дойти, – возразил Мардер. Он обвел рукой людей, сооружавших гнезда для двух увесистых советских пулеметов «ДШК» калибра 12,7 мм – один смотрел на дорогу, другой на берег. – Увидев, как хорошо у нас с обороной, они поищут более легкую добычу. Кстати, по той же причине люди и собак заводят. Вот скажем, подросток разнюхивает, в какой бы дом залезть и поживиться. С собакой ему связываться неохота, так что он лезет в соседний, где все тихо.

– Но Эль Гордо не сопливый хулиган, а если вам все сойдет с рук, то он как раз выставит себя сопляком, и ему крышка. Его свои же пришлепнут.

– Ну так и пускай, – сказал Мардер.

– И вас не волнует, что вы ставите под угрозу жизни всех этих людей?

– Очень даже волнует. А как, по-вашему, я должен поступить? Уехать, а они все пусть возвращаются в свои трущобы, на эти убогие ranchos? А бандиты пусть грызутся за право понастроить на моей земле казино? Мы никого тут не держим, не заставляем драться. По правде сказать, некоторые уехали, но вместо них приехали другие. Есть все-таки люди, которые рады, что кто-то тут борется с наркобаронами.

– И как долго вы продержитесь в осаде? Как будете кормить этих людей, как вывозить товары – эти ваши ремесленные поделки? Надо же было придумать такую ахинею…

– Почему ахинею?

– Ремесла! Люди десятилетиями пытаются выжать что-то из мексиканских ремесел, но чуть только появляется рынок, его тут же сметает массовое производство. На городском рынке можно купить вышитые huipiles, сделанные на китайских фабриках. А шляпы… раньше в каждой деревне были умелицы, которые плели из соломы сомбреро, причем везде по-своему, каждая шляпа – уникальна. Мужчина покупал шляпу и передавал по наследству сыну – вот какие они были прочные. Только стоили очень дорого – шляпа за курицу, как говорили тогда, – и постепенно люди начали покупать шляпы из всякого дерьма, сделанные в подпольных мастерских, потому что бедняку нужно не произведение искусства, а защита от солнца. В результате все ткачихи превратились в побирушек и стали голодать.

– Ну что ж, если вы правы, то насчет прибыли можно не беспокоиться: нас всех перестреляют, прежде чем мы начнем голодать. Кстати, о стрельбе…

С дальнего конца colonia послышался оружейный треск.

Рабочие, трудившиеся над огневыми позициями, подняли головы. В одном из них Мардер узнал Ньянга, гостя из контейнера. Прислушавшись, азиат улыбнулся. Он нарисовал в воздухе круг и несколько раз проткнул его пальцем, затем вернулся к работе.

– Так это просто учебные стрельбы, практикуются с новыми автоматами, – сказал Мардер. – Может, сходим, посмотрим? Вам интересно будет это заснять.

Они спустились и побрели через colonia.

– Какая-то непривычная суета, – заметила Пепа.

Люди и в самом деле двигались живее обычного, развозя грузы на тачках, тележках, бывших трехколесных мотоциклах, и повсюду царила то ли напряженная, то ли выжидательная атмосфера, как будто все готовились к фиесте. Мардер получил традиционную порцию улыбок и приветствий, за вычетом единственного семейства, погрузившего весь свой скарб в ручную тележку и явно направлявшегося куда подальше. Однако еще одна семья, почти с такой же тележкой, ждала заселения в свой новый домик; дети застенчиво улыбались, мать выступила вперед, представила своих родных и пояснила, что ее муж уже на el golf, упражняется с новым оружием.

Они зашагали дальше, и Мардер произнес:

– Вы читали когда-нибудь у Оруэлла, какой была жизнь в Барселоне, когда анархисты захватили власть в Гражданскую войну?

– Может, и читала, – ответила журналистка. – А что?

– Как он пишет, больше всего его поразило, что в ресторанах, на улицах – всюду, словом, – пропали всякие следы раболепия. Официанты вели себя как вельможи и отказывались от чаевых. Все классовые приметы исчезли за одну ночь.

– Но ведь в конце концов они потерпели поражение, правда?

– Да, но хотя бы ненадолго у них что-то такое было, и теперь у нас есть то же самое. Я пытался внушить людям, что не надо воспринимать меня как очередного богатого козла, и они наконец перестали. Ну-ка, а это что такое?

Он остановился перед скобяной лавкой, которая принадлежала некоему Энрике Вальдесу. Тот обыкновенно занимался изготовлением фонарей под свечи и религиозных изделий из луженой жести. Теперь же пространство перед лавкой – она служила также домом – было уставлено коробочками изогнутой формы, каждая размером с небольшой портфель. Сверху их ничто не закрывало, снизу у всех имелись припаянные ножки, позволявшие ставить штуковины или вкапывать в мягкий грунт. Мальчик-подросток при помощи болгарки делал насечки на вогнутых боковинах, его младший брат отматывал с катушки толстую колючую проволоку, нарезал на короткие куски и бросал в ведро. Сам Вальдес переливал в одну из коробочек какую-то сероватую массу из большой металлической бочки.

– Знаете, это изумительно – я здесь живу, но понятия не имел обо всех этих приготовлениях.

– Что они делают?

– Это противопехотные мины направленного действия. А он сейчас разливает взрывчатую смесь из удобрений и дизтоплива. Что ж, этих ингредиентов у нас навалом, а Скелли наверняка позаботился о детонаторах. Когда мина срабатывает, получается направленный взрыв – вот для чего этот паренек делает насечки с одной стороны. Врагу в лицо летит заряд шрапнели, в данном случае – колючая проволока. Обратите внимание, он каждый раз меняет рисунок надрезов. Как это ужасно, как восхитительно, как по-мексикански!

Мардер улыбнулся своей спутнице, но та посмотрела на него с каким-то непонятным выражением.

– Вам нравится быть командиром, да?

– Нисколько. Я бы куда охотней жил в мире и торговал бы всякими поделками. Но раз уж все так сложилось, то не отказывайте мне в праве хоть немного позабавиться. Кроме того, ходить с веселым лицом – моя обязанность.

– Ну еще бы вам не веселиться. Когда все полетит к чертям, вы можете махнуть на какой-нибудь другой пляж, а эти campesinos останутся в дерьме.

– Вы глубоко заблуждаетесь. Я намерен умереть здесь. – Он топнул ногой. – Здесь, на моей земле. И еще, если позволите, ваши цинизм и нигилизм видятся мне избыточными даже по стандартам журналистики. Казалось бы, вы должны поддержать горстку людей, которые пытаются противостоять омерзительной социальной язве, унесшей жизни сорока тысяч мексиканцев, однако все, что я слышу, – это брюзжание и грязные домыслы относительно моих мотивов. Это не объективность; тут что-то личное. Либо сказывается ваша неприязнь ко мне, либо вы окончательно пали жертвой философии no importa madrismo. Так или иначе, но я больше не желаю слушать эту дребедень. Не можете без подколок – идите гуляйте.

Мардер двинулся дальше, не особо интересуясь, идет она следом или нет. Стрельба стала громче, и вскоре он вышел на окраину обитаемой части colonia, к полю, известному в селении как el golf. Скелли распорядился вкопать столбики, между которыми затем развесили на проволоке бумажные мишени в виде силуэтов. Несколько мужчин, выстроившись в ряд, палили по ним то одиночными выстрелами, то очередями по три патрона. Позади стрелков сгрудилась группа побольше – эти покуривали и подбадривали товарищей криками. За начальника стрельбища был Рафаэль, а Скелли меж тем присел на корточки и демонстрировал кучке мексиканцев, как в полевых условиях разобрать и почистить автомат Калашникова.

Это было все равно что смотреть на танцующего Нуреева – наблюдать за человеком, который умеет делать что-то лучше всех на свете. Скелли действительно знал, как наладить оборону с помощью нерегулярных сил, как подготовить и вдохновить людей, как использовать их сильные стороны и компенсировать слабые. На глазах Мардера все без исключения молодые мексиканцы научились выполнять нехитрые манипуляции с оружием, которое, если задуматься, как раз и создавалось для таких вот простоватых, неловких солдат.

– Я впечатлен, – сказал Мардер, когда урок закончился и они со Скелли отошли в сторонку от остальных. – Ты очень многого добился в невероятно сжатые сроки. Как думаешь, у нас есть шансы?

Скелли пожал плечами.

– Ну да, если головорезы у них кончатся раньше, чем у нас пули. – Он взглянул на огневой рубеж; Пепа Эспиноса снимала на камеру стрелков и брала интервью у тех, кто дожидался своей очереди. – Как твоя подружка? Кажется, она в своей стихии.

Репортерша отвлеклась и посмотрела в их сторону. Это был своеобразный взгляд – вызывающий и одновременно обиженный.

– Да, – произнес Мардер. – Это у вас общее. Кстати, о подружках: где сейчас Лурдес?

– Присматривает за малышней. Росита организовала детский садик.

– Нам надо об этом поговорить.

– О детях?

– Нет, о Лурдес. Я хочу, чтоб она уехала. Ее ждет актерская школа в Мехико. Уговор был такой.

– Может, стоит спросить ее, чего она сама хочет?

– Может, это взрослые должны принимать решения за младших? Что ты будешь с ней делать, Скелли? Женишься? Дашь ей работу, дом, детей? Господи, да ты ей в дедушки годишься!

– А может, ты принимаешь отцовскую роль слишком близко к сердцу, шеф? Давай закроем тему, ладно? И вот еще что: если б тебе было с кем перепихнуться, тебя бы меньше волновало, как там дела у других.

– Тут не о сексе речь, – отрезал Мардер. – А о жизни человека. Я высылаю ее в Дефе.

Последовала игра в гляделки. Скелли отвел глаза первым и рассмеялся.

– Слушай, Мардер, тут вот какое дело. Это война, а я ее веду, так что могу брать любую девушку, какую захочу, и на столько, на сколько захочу, а хочу я Лурдес. Ничего сложного. Вот после войны – при условии, что победим, – можно будет потолковать об уговоре. Ну а мне пока что надо обойти периметр.

Он ушел, бросив Мардера наедине с яростью, которую тем труднее было сдержать, что причина ее оставалась непонятной. Уже много лет никто не приводил его в такое бешенство, кроме него самого.

– И что это было?

Обернувшись, он увидел Пепу.

– Ничего. Маленькое недоразумение.

– Нет, тут что-то было, – возразила она. – Видели бы вы свое лицо – вы на него с таким выражением смотрели, будто пристрелить готовы.

Мардер окинул ее хмурым взглядом.

– Вы просто не можете не репортерствовать, да?

– С вами – не могу. Вы как большой мешок с секретами и ложью. И я тешу себя надеждой, что если вас постоянно подзадоривать, то что-нибудь да выглянет наружу.

– Я с вами всегда был откровенен.

– Да ну. Тогда скажите честно, о чем сейчас спорили.

– Строго между нами?

– Если хотите.

Он рассказал.

– Что вы намерены предпринять?

На ее лице был написан жадный интерес. Внезапно Мардера осенило.

– Я намерен увезти ее отсюда, а вы мне в этом поможете.

– Нет-нет, сеньор. Один раз я с удовольствием вам помогла, но у меня нет желания ввязываться…

– А вот и есть. Я же вижу, вы из журналисток нового поколения, вам хочется самой участвовать в событиях. Одной объективности Хосефине Эспиносе мало, о нет. Ей не хватает…

– …не хватало еще умыкать девиц из гаремов. И вообще, зачем вам я? Просто усадите ее в машину и…

– Нет, это должны быть вы. Если я стану на нее давить, она сразу побежит к Скелли, и они дуэтом споют corrido про то, какой я злодей. Это же мексиканская история любви – парень не должен знать, что девушка уезжает. Нет, к вам она прислушается: она готова землю целовать под вашими «Джимми Чу». Вы скажете ей, что ей нужно ехать в Чиланголандию, как я велел, и она поедет. Надо только подыскать, на какой машине вам безопасно проехать по городу…

– Вы меня не слушаете. Я этого делать не буду.

– Отлично. Тогда можете покинуть мои владения. Придется связаться с другими журналистами, кому-то наверняка захочется снять репортаж десятилетия. Пожалуй, подыщу-ка лучше мужчину. Ближайшие пару дней тут будет довольно опасно, и я не совсем уверен, что вы справитесь. В общем… приятно было познакомиться, сеньора Эспиноса. Буду искать ваше имя в списках обезглавленных.

Он развернулся и направился через деревню обратно к дому. Послышались пронзительные крики, какие издают тропические птицы и маленькие дети, и действительно, мимо него в сторону утоптанного клочка земли, заменявшего здесь игровую площадку, промчалась толпа ребятишек. На всех были маски скелетов, в грязных кулачках они сжимали сахарные черепа на палочках. Позади этой оравы следовала взрослая девушка, тоже в маске, но с фигурой, которая не вызывала и мысли о скелете и по которой в мгновение ока узнавалась та самая Лурдес, источник всех проблем.

Услышав оклик Мардера, она подняла маску и наградила его улыбкой.

– Лурдес, – произнес он, протягивая ей руку. – Я так рад, что встретил тебя. Мы с Пепой как раз о тебе говорили. У нее для тебя потрясающие новости.

Мардер обернулся, крикнул: «Пепа!» – и призывно помахал рукой. Эспиноса стояла посреди дороги, наклонив голову вперед, некрасиво разинув рот, и напоминала быка, которого вконец загонял хитрый матадор со своим плащом.

Через секунду она уже натянула на лицо улыбку телезвезды, подошла к ним и заключила девицу в объятия, не забыв перед этим прорычать Мардеру на ухо: «Chingaquedito!»

И Мардер оставил их, еще раз дружелюбно помахав напоследок. Да, он и в самом деле chingaquedito – это было мексиканское жаргонное словечко, обозначавшее интригана, манипулятора и вообще коварного сукина сына. Жена познакомила его с этим словом еще в начале отношений – называла его так, если он хоть на шаг отклонялся от абсолютной честности, которую Чоле исповедовала сама и которой требовала от него. «Если б мне был нужен мачо, двуличный лживый пес, – частенько говорила она, – то я вышла бы за мексиканца».

Дети напомнили ему о текущей дате. Октябрь был на исходе, и на горизонте уже маячил День мертвых. Ну конечно, для него-то и готовили угощение – не по случаю военных действий, а к празднику. Они будут есть, пить и танцевать, и на угрюмых лицах мексиканцев заиграют улыбки, и проснется шальной дух озорства, который все они прячут глубоко в душе. Будут драки, любовные дела и пьяные оскорбления. Поскольку Мардер patrón, его начнут поносить больше всех, но он не станет возражать, потому что тоже напьется вдрызг. А потом все примутся плести венки из бархатцев и возводить алтари для своих усопших, выкладывать сахарные черепа и pan de muerto с полосками теста, вылепленными в форме костей и покрытыми белой, словно кости, глазурью. Первый день фиесты посвятят ангелочкам, то есть умершим детям, второй – всем остальным; каждая семья отправится на кладбище и устроит пикник у могил покойных родственников, не забыв и про ofrendas, чтобы мертвецы тоже могли перекусить, когда вернутся на землю по воле Миктекасиуатль, Владычицы Смерти и загробного мира.

На этот раз Мардер не особенно следил за предпраздничными хлопотами, хотя знал не понаслышке, как готовятся к Día de los Muertos и как сложно раздобыть в Нью-Йорке нужный сорт бархатцев – не то чтобы это была главная проблема, стоявшая перед их семейством в те годы. Нет, проблема заключалась в том, что сеньора не имела возможности навещать могилы предков вместе с родными, поэтому ей приходилось довольствоваться пьянством и придирками к мужу. Поэтому Мардер недолюбливал El Día, и поэтому, видимо, не замечал многочисленных признаков, указывавших на близость праздника, – например, тяжелого запаха бархатцев, доносившегося из открытых дверей, и аромата выпечки. Разумеется, в эти дни pan de muerto можно было купить в магазине, но многие верили, что усопших не проведешь.

Что же до усопшей супруги Мардера, то она пребывала в урне, в его спальне. Размышляя об этом и о причинах, отбивших у него вкус к празднику, он столкнулся с одним из удивительных маленьких совпадений, которые случаются в жизни любого человека. Только ему подумалось, что надо бы поговорить со священником, как тот попался ему на глаза, погруженный в оживленную беседу с двумя детишками в масках, которых он вел под руки. Мардер хотел обстоятельно с ним потолковать, но не здесь, посреди улицы. Пока же он поделился своими опасениями, и отец Сантана, как всегда, нашел выход.

– Вы тревожитесь, как бы вас не похитили по дороге, – подытожил священник. – На мой взгляд, вероятность этого очень мала. Во-первых, мы поедем на моей машине. Все знают мой старый «Фольксваген» и пропускают его повсюду, даже в такие недобрые времена, как сейчас. Хотя они живут в грехе и убивают людей, всем им перед смертью требуется причастие. Ну а кроме того, это будет День мертвых. Закроются все банки, все организации, и бандитские разборки тоже на время прекратятся. Знаете, даже los otros навещают своих мертвых, и никому не хочется гневить Миктекасиуатль.

– Что ж, хорошо. Вы ведь приедете к нам на праздник?

– Вообще-то, нет, и как раз поэтому я сейчас здесь. Я буду у себя в церкви и поучаствую в городских торжествах. Сеньор Куэльо всегда устраивает пышные празднества, а мне положено восседать среди благородных господ и оказывать моральную поддержку.

– Не лучшая компания для священника, не находите?

– Да, все так говорят, но воры, убийцы и палачи – как раз те люди, с которыми должен водиться священник, если желает подражать Христу. А я к этому и стремлюсь. Между прочим, Господь никогда не пренебрегал хорошей трапезой.

– Надо полагать, до распятия вы при всем при том доводить не хотели бы.

Священник рассмеялся.

– О, при необходимости пойду и на это, но да минует меня чаша сия, и все такое прочее. Кстати говоря, Куэльо интересуется вами. При нашей последней встрече он усердно меня расспрашивал.

– Что вы ему сказали?

– Что вы американец с наклонностями филантропа, отошедший от дел.

– И он вам поверил?

– Разумеется, нет. Поначалу он считал вас агентом какого-то другого картеля. Теперь думает, что вы агент El Norte.

– А кем считаете меня вы, святой отец?

Отец Сантана снова рассмеялся.

– Ну что ж, хорошо. Я считаю вас мятущейся душой – как и большинство людей, с которыми имею дело. – Он протянул Мардеру руку. – Послезавтра – скажем, в десять – буду ждать вас перед домом. Наверняка опоздаю, но вы уж не обессудьте, праздник все-таки.