Глава 3
СЕСТРА
В дверь позвонили. Ахмет взглянул на часы: половина четвертого. Подумав, что это Илькнур, бросился к двери, но, еще не добравшись до нее, понял, что ошибся: звонок выдал еще несколько шутливых трелей. Едва он открыл дверь, из полумрака лестничной клетки в прихожую словно влетело огромное пушечное ядро. Ахмет не успел еще даже понять, что это его сестра Мелек, как она поцеловала его в щеку. Ахмет подставил другую.
— Что нового? — спросила Мелек. — Как поживаешь? Какой-то ты невеселый! — Она уже была в комнате: за какие-то несколько секунд успела обойти ее и осмотреть.
— Да нет же, всё в порядке.
— В самом деле? О, какая на тебе красивая рубашка! Где ты ее купил?
— Старая рубашка, я ее всегда…
— Как тебе мои сапожки?
— Новые?
— Да! Муж привез.
— Из-за границы?
— Какой ты, Ахметик, забывчивый! — сказала Мелек, повернувшись к брату спиной и разглядывая картины. — Он мог бы тебе красок привезти, да ты не попросил.
— Как он быстро съездил!
— Это тебе так кажется, потому что ты все время тут сидишь… Ой, как красиво!
Ахмет стало интересно, что привлекло внимание сестры. Оказалась, что она смотрит на картину, которая ему самому казалась настолько неинтересной, что он собирался счистить с холста краску и нарисовать на нем что-нибудь другое. «Что она здесь нашла?» — подумал Ахмет. Впрочем, он давно к такому привык и не очень удивлялся.
— Как хорошо ты подобрал цвета! Тебе стоило бы нарисовать что-нибудь в этаком, знаешь, странном стиле… Забыла, как называется: когда вместо рисунка пятна и линии…
— Абстракционизм.
— Да, точно. Нарисовал бы ты что-нибудь абстрактное! Муж говорит, сейчас в Европе все стали абстракционистами. Чем еще занимаешься? Сейчас работаешь над этой картиной, да?
— Да.
Мелек, никогда не стеснявшаяся трогать чужие вещи, сняла холст с мольберта, поднесла его с самым глазам, потом, как обычно, понюхала, покрутила в руках и, наконец, повернула к свету. Ахмет иногда думал, что сестра, более чем кто бы то ни было еще, инстинктивно понимает вещественную сущность живописи.
— Ну, — сказала Мелек, — я не вполне поняла смысл этой картины. Это не абстракция, но я все равно не понимаю. Что ты хотел этим сказать?
— Она же еще не закончена.
— Вот я и не понимаю, что это такое будет в законченном виде! — хитро улыбнулась Мелек, словно балованный ребенок, разгадывающий с отцом кроссворд. Потом указала на другую картину: — Ладно, вот эта вполне закончена. Что ты здесь хотел сказать? Хорошо одетый мужчина в галстуке, рядом женщина в очках… Какой у этой картины смысл? Что ты хотел выразить?
— Живопись должна говорить сама за себя.
— Вот и все время ты так. Уходишь от ответа! — сказала Мелек и еще раз огляделась, словно хотела обновить впечатления и вынести какое-нибудь новое суждение. Потом нахмурилась. — Бабушка, похоже, совсем плоха…
— Да.
— Я очень переживаю, если честно.
— Почему?
— Не знаю. Жалко мне ее. Вчера весь день… — Мелек уселась на табуретку, но тут же испуганно дернулась.
— Сиди, сиди, там чисто, не запачкаешься!
— Ох, а я испугалась. У тебя такой беспорядок!
— Ну, знаешь ли, ты меня обижаешь. Я здесь через день прибираюсь!
— В самом деле? А кто пол моет? Эмине-ханым?
— Нет, раз в две недели приходит Фатма.
— Это кто, горничная Джемиля? Анаша, представляешь, сбежала. Почему, отчего, я так и не поняла. Три дня назад… — Мелек вдруг замолчала, грустно посмотрела на Ахмета и вздохнула: — Очень жалко бабушку!
— Да.
— Я тебя отвлекаю? Сейчас выкурю сигаретку и уйду. А если хочешь, и курить не буду. Я тебя все время ставлю мужу в пример: решил парень четыре года назад бросить курить и с тех пор ни-ни! — Мелек достала из сумочки спичечный коробок и пачку сигарет. — А он знаешь, что отвечает? Он же, говорит, художник! — Чиркнула спичкой. — А художники ведь все много курят и пьют, разве не так? Кстати, тебе следовало бы отпустить бороду.
— Смотри, пальцы обожжешь!
— Ой, правда! Какая я болтливая!
Сестра закурила. Ахмет сел на стул.
— Да, жалко бабушку… — еще раз проговорила Мелек.
— Ты к ней заходила?
— Конечно. Оставила там пальто и пакеты.
— Поговорили?
— Да, со мной она всегда разговаривает. Сразу узнала меня, обрадовалась. Потом спросила, сколько мне лет. Когда я ответила, что мне тридцать три года, сказала, что Аллах послал меня ей в утешение через неделю после смерти Джевдет-бея и что всегда любила меня больше других внуков. Спросила, как поживает мой муж. Сознание ясное, всё понимает.
— Как же так? Когда я у нее был…
— Сиделка тоже удивилась. Бабушка очень радуется, когда я захожу. Но сиделка велела не утомлять больную. Пришлось уйти. Очень грустно.
— Да…
Наступила тишина. «Скоро ей станет неудобно, и она уйдет», — думал Ахмет, однако смутить Мелек было не так-то просто. Она снова встала и принялась рассматривать картины. Как всегда, глядя на могучую фигуру сестры, на ее мощные бедра и длинные ноги, Ахмет размышлял, что за человек ее муж, о чем они говорят за ужином… Муж Мелек был известным адвокатом.
— Ну, а еще что ты делаешь? — улыбнувшись, повернулась к брату Мелек. — С кем видишься, где бываешь?
«К чему, интересно, она клонит?» — подумал Ахмет и промолчал.
— Муж видел тебя с девушкой на углу у полицейского участка!
— В самом деле?
— Она ему очень понравилась. Вы прошли буквально в двух шагах от него, он ее хорошо рассмотрел. Расскажи, кто она? Чем занимается? Что ты, Ахмет, в самом деле, ничего нам не рассказываешь? Муж говорит, сразу видно, что девушка умная, серьезная. Кто она, а? — Поняв, что Ахмет не собирается отвечать, Мелек надулась: — Ну и скрытный же ты! Настоящий дикарь! Жениться тебе нужно, жениться!
— С чего это ты взяла?
Мелек уселась.
— Муж говорит, что если ты женишься, многого сможешь достичь. Эта девушка — а по ней, говорит, сразу видно, что она очень умная — приведет твою жизнь в порядок.
— Ну-ну, — пробурчал Ахмет.
— Ты же знаешь, как мой муж тебя любит! Он мне однажды сказал, что в юности был таким же, как ты, ничего ему не нравилось, ничто не устраивало, но когда познакомился со мной, поумнел и понял, что к чему в жизни!
— Я уже не юноша, мне тридцать лет.
— Вот-вот! А мужу, когда он со мной познакомился, было двадцать восемь. Он говорит, что был таким же, как ты, но это не помешало ему стать успешным адвокатом. Кто эта девушка, а?
— Давай закроем эту дурацкую тему!
— Ну ладно. Ни о чем с тобой не поговоришь. Да я уже и уходить собиралась.
Поняв, что сестра обиделась, Ахмет сказал:
— Нет, посиди еще немножко, — и, снова подумав, что впустую теряет время, прибавил: — Ты еще даже не докурила.
— А как докурю, могу, значит, уходить? Этот твой страх потерять время, ты уж меня извини, довольно глуп. Отдохни немного, прогуляйся, съезди куда-нибудь! Что, у тебя нет друзей-художников? Или они все такие же, как ты? Не думаю. Отдыхать все-таки нужно. Вот мой муж знает цену отпуску. Он говорит, что столько дел, сколько он делает за одиннадцать месяцев, за двенадцать ни за что бы не смог сделать. Понятно? Эх, знал бы ты, как славно бывает отдохнуть, развлечься! Кстати, мы недавно в одном ресторане встречались с твоим одноклассником по Галатасарайскому лицею, Тунджером.
— И что поделывает этот чурбан?
— Ну зачем ты так? Он адвокат. И жена у него очень милая. Муж говорит, что его ждет замечательное будущее.
— А мне-то что с того?
— Дорогой мой, мы же просто разговариваем! — Мелек погрустнела. — Что с тобой, Ахмет? Ты такой нервный! Не нравится мне, как ты выглядишь. Тебе надо бы немного отдохнуть. Приходи как-нибудь к нам, поужинаем вместе! Мужу очень хотелось бы тебя повидать. А хочешь, сходим в ресторан. Если, конечно, ты не считаешь нас компрадорами.
— Я такими модными словечками не мыслю.
— Браво, браво! — с легкой иронией сказала Мелек и мелодично рассмеялась. — Какой умный у меня брат! Горжусь! Ни у кого такого умного нет!
«Ушла бы она наконец! Я бы хоть поработал…» — расстроенно подумал Ахмет.
— Ну ладно. Только дай слово, что пойдешь с нами в ресторан. Куда бы тебе хотелось сходить?
— К Абдуллаху!
Два года назад сестра и ее муж водили Ахмета в ресторан «У Абдуллаха», и там, через два столика от них, сидел Джеляль Баяр. Ахмет так на него засмотрелся, что не доел свою порцию.
— Вижу, тебе там понравилось!
— Ну, знаешь ли, не каждый день увидишь, как через два столика от тебя скрипит вставной челюстью бывший президент. Как он лопал! С таким аппетитом и не сто, а двести лет проживешь!
Мелек улыбнулась, но потом снова приняла печальный вид:
— Какой ты злобный! Почему ты таким стал? Раньше был другим. В детстве ты был веселым, милым мальчиком, все тебя любили. Как славно мы с тобой играли!
— Ты с мамой встречаешься?
— Три дня назад ходила к ней после обеда. Вечером не хожу, чтобы не встретиться с ее мужем.
— Почему? Он ведь тоже адвокат. Кажется, даже известный. Адвокат Дженап Сорар! Когда я произношу это имя, у меня возникает такое ощущение, будто я читаю газету… Нет, будто листаю гражданский кодекс!
— Я ведь говорила! Он в носу ковыряет. Почему, как ты думаешь, мама бросила отца и ушла к этому типу?
— Мама была права…
— Да, ты всегда был на стороне Перихан, а я — на стороне Рефика. — Сестре нравилось иногда называть родителей по именам — по всей видимости, она находила в этом какое-то странное удовольствие.
— Чем занимается мама, о чем вы с ней говорили?
— Жалуется на ревматизм.
— Как дни проводит?
— Как проводит дни?.. — сестра замолчала, подумала и, улыбнувшись, продолжила: — У нее есть несколько подруг, ходит с ними в кино. А что еще делать? — Мелек вдруг зевнула. — Вот и сигарета закончилась. Всё, я пошла. — Она и в самом деле встала и направилась к двери. — Вечером у нас будут гости. Если, пронеси Аллах, бабушке станет хуже, позвони.
Неожиданно Ахмету кое-что пришло в голову:
— Ты помнишь дядю Зийю, кузена нашего отца?
— Кажется, видела один раз.
— Он вчера заходил, мы с ним поговорили.
— Наверное, тяжело ему было по лестнице подниматься?
— Нет, он еще полон сил. — Ахмету хотелось рассказывать дальше, но он боялся, что голос его будет звучать иронично. — Рассказал очень интересные вещи. Оказывается, его отец Нусрет, то есть папин дядя, был революционером!
— Разве в те времена были революционеры?
«Нет, она не поймет! — подумал Ахмет. — Расскажу лучше Илькнур!»
— О, я смотрю, ты покрасил потолок! Хорошо придумал, славно получилось!
— Он протекал.
— Протекал? Ну, так ведь и должно быть в мастерской настоящего художника! — рассмеялась Мелек, стараясь, впрочем, чтобы смех не прозвучал ехидно, и взялась за ручку двери. Потом еще раз обвела комнату быстрым взглядом. — Смотри не перетруждай себя, ладно? Отдыхай, выходи на улицу, гуляй — и работать тогда будешь плодотворнее. Мой муж говорит, что столько дел, сколько он делает за одиннадцать месяцев…
Ахмет не удержался:
— Военные готовят переворот Левый переворот!
— Переворот, говоришь?
— Это дядя Зийя сказал.
Ахмет внимательно наблюдал за выражением лица Мелек.
— Когда?
— Скоро!
— Тогда на улицу нельзя будет выйти, так ведь? Только бы подождали до завтрашнего вечера, а там уж пусть устраивают свой переворот, когда хотят. Завтра мы с мужем идем в кино, я уже билет купила. — И Мелек рассмеялась. Потом, увидев, как серьезно смотрит на нее брат, прибавила с понимающим видом: — Этого Демиреля, значит, скинут? — Немного подумала. — Уж больно он толстый! — Снова рассмеялась, на этот раз уже не так весело. — В последнее время всё пошло в разлад. Страна в ужасном положении. Вчера, когда я шла к маме, среди белого дня, в Нишанташи ко мне стали приставать! Ни стыда, ни совести! В Нишанташи, среди белого дня!
— Что говорили?
Мелек открыла дверь.
— Так, всякую ерунду: птенчик, леденчик… Коротких юбок я не ношу, и всё же… Муж сказал, чтобы я была осторожнее.
— Кстати, передай мужу, что будет левый переворот! — весело сказал Ахмет. — Что, интересно, он на это скажет? — Ему было очень любопытно, какое лицо будет у мужа Мелек, когда он услышит эту новость. Попытался себе это представить. — Скажи, что новость из надежных источников!
— Муж очень обрадуется, когда узнает, что ты о нас думаешь! — сказала сестра, расцеловала Ахмета и в мгновение ока исчезла.
Устыдившись своего злорадства, Ахмет подумал: «Да ведь он, в конце концов, адвокат. Мелкая буржуазия! Его переворот не затронет». Но вычитанные из книг суждения были не так убедительны, как лицо сестрина мужа, вновь возникшее перед его мысленным взором. Ахмет снова ощутил радостное волнение, рассердился на себя и подумал: «Пустое!» Потом вышел на балкон и стал смотреть на Нишанташи. На площади и в переулках было всё так же многолюдно. Два голубя сидели на карнизе и подозрительно поглядывали на Ахмета. «Сколько времени? Когда же придет Илькнур? — думал он. — Четыре часа! Время уходит!»
И Ахмет поспешил вернуться в комнату, где еще не развеялся запах сестриных духов. Продолжил работать.
