Айше открыла дверь и зашла на кухню. «Милая Эмине-ханым и милый Йылмаз, как всегда, чем-то заняты. А я гляжу на них и улыбаюсь!»

— Айше-ханым, вам сегодня на кухню нельзя! — сказала Эмине-ханым.

— Почему? Что такого, если я вам немного помогу? Может, мне почистить апельсины для кадаифа?

— Нет, сегодня даже не думай! Ах, если бы у меня была помолвка!.. Платье запачкаете. Оно так вам идет! Йылмаз, да посмотри же ты!

Йылмаз бросил взгляд на Айше и тут же отвернулся.

«Да смотри же, сегодня можно!» — захотелось сказать Айше, но она только улыбнулась. «Они меня любят, меня все любят! Работают на кухне, готовят гостям вкусную еду На кухне жарко… В окно виден сад. Наш садик! Ну ладно, пойду, пожалуй».

Айше поднялась по лестнице и вошла в гостиную. «Сколько людей, какое веселье, суматоха, как замечательно все! Куда бы пойти? Все равно куда: со всеми можно о чем-нибудь поговорить, посмеяться… О, Атийе-ханым фотографирует. Ну-ка, я тоже…»

— Подождите, подождите, Айше идет! — закричала Гюлер-ханым и подвинулась, чтобы Айше могла сесть рядом.

«Сфотографируемся. На скамье мы втроем с Лейлой-ханым и Гюлер-ханым, а сзади Осман, Фуат-бей и дядя Саит. Через многие годы я посмотрю на эту фотографию и вспомню…»

Сверкнула вспышка.

— Давайте-ка еще раз, — сказала Атийе-ханым. — Ремзи-бей, присоединяйтесь!

«Да, сегодня он не Ремзи, а Ремзи-бей, — подумала Айше. — Ему очень идет!»

Вспышка сверкнула еще раз, и Айше встала на ноги. У двери в перламутровую комнату беседовали Фуат-бей и его близкий друг Семих-бей. Айше прошла мимо и посмотрела на них, говоря взглядом: «Если вы хотите что-нибудь мне сказать — например, какую-нибудь шутку, — то давайте, говорите!» Но те только улыбнулись, показывая, что заметили ее и, заметив, обрадовались. «Они мне улыбнулись! Мой будущий свекор Фуат-бей и торговец мылом Семих-бей!»

— Подошло колечко? — спросила тетя Шюкран. Она сидела на стуле у фортепиано.

— Подошло, тетушка!

— Миленькая моя! Какая лапочка, правда? — тетя Шюкран с улыбкой обернулась к жене Семих-бея.

«Ага, значит, они уже знакомы. Все друг друга знают! Все улыбаются. Все вместе! Я тоже стану, как они, и буду жить!»

— Ты еще играешь на фортепиано?

— Иногда, если хочется.

— Пожалуйста, не бросай после замужества! Ремзи любит музыку?

Вместо ответа Айше улыбнулась, присела к фортепиано, открыла крышку, пробежалась пальцами по клавишам, но играть не стала. «Милое фортепиано! Милая перламутровая комната!» Снова улыбнулась, встала и посмотрела на заполняющие комнату вещи. «Перламутровый гарнитур… Кресла… В детстве я не могла сидеть на этих креслах — золотая тесьма впивалась в ноги. И все равно я их люблю».

Заметив, что дамы принялись разговаривать о чем-то своем, Айше вышла из перламутровой комнаты. «Милая гостиная! Наша люстра… Высокий потолок… Ангелы, которых я в детстве боялась… Бархатные кресла… Вот папино любимое. Торшер… В буфете за стеклом милые фарфоровые сервизы моей милой мамы… Какой, интересно, она достала сегодня? Тот, что с голубыми розами? Но там много чашек уже разбилось, на всех не хватит…» Улыбнувшись Атийе-ханым, а затем и адвокату Дженапу Сорару, Айше подошла к буфету. «А, конечно, она достала красный сервиз!» Потом направилась к маме, сидевшей на своем обычном месте.

— Ну что, доченька, как ты? Довольна? — спросила Ниган-ханым.

— Да!

— Мы все счастливы! — сказал Осман. Он сидел в кресле Джевдет-бея и курил сигарету.

— Жаль только, что Перихан не пришла, — вздохнула Ниган-ханым.

— Мама, вы же знаете, она очень больна, — сказал Рефик. — После полудня температура была тридцать восемь градусов! — Он повернулся к Айше: — Не знаю, нужно ли говорить, как она хотела прийти?

— Конечно, конечно! К тому же она сейчас… — Айше улыбнулась. «У нее будет ребенок, — подумала она и встала. — И у меня будут дети… Куда бы теперь пойти? К моему жениху! И у меня будут дети, перламутровый гарнитур, вещи…»

Ремзи разговаривал с одним своим приятелем. У того была длинная худая шея, да вообще он был весьма высок ростом, поэтому Ремзи, разговаривая с ним, каждый раз задирал голову, а приятель, наоборот, горбился. «Да, он немного полноват, но вообще такой же, как все!» Ремзи рассказывал о недавно купленном граммофоне и пластинках к нему. Теперь, говоря о какой-нибудь вещи, они обсуждали не только ее саму, но и ее цену. Ремзи уже начал ходить вместе с Фуат-беем в контору, а его приятель стажировался в адвокатуре. Он, кажется, тоже в ближайшее время собирался устроить помолвку «А потом мы будем ходить друг к другу в гости, обедать, смеяться!»

Постояв немного рядом с Ремзи, Айше отошла в сторонку. «Они разговаривают, не буду мешать». Сзади раздался смешок. «Куда теперь? А, вот бухгалтер Садык-бей и его семья. Что это они забились в уголок?» Она посмотрела на них и улыбнулась, желая показать, как их любит, потом увидела незнакомого маленького мальчика и все с той улыбкой на губах подошла к нему и нагнулась, чтобы поцеловать. Рядом послышался шорох платья.

— А, Кадрийе-ханым, это ваш?

— Да, вырос, не правда ли?

— Но ему, наверное, здесь скучно?

— Нет, милая, не скучно. Просто шума испугался. Я тебе кое-что хочу сказать. Ты с каждым днем становишься все больше похожей на свою маму!

— Правда?

— Конечно! Мне раньше казалось, что ты будешь похожа на отца, но… Вот и прищуриваешься ты точно так же! Сколько тебе сейчас?

— Девятнадцать, — сказала Айше, сделала вид, что ей нужно куда-то спешить, и отошла от Кадрийе-ханым, чувствуя, как та смотрит ей вслед.

«Кадрийе — ханым… Жена знаменитого женского врача Агах-бея». Айше была знакома с их старшими сыновьями. Подумав об этой семье, сказала себе: «И мы будем такими же, как они! К тому же у нас будет гораздо больше возможностей для хорошей жизни». Осман однажды сказал, что этот брак — большое благо для двух компаний. «Наш дом!» Она попыталась представить свою будущую квартиру, и, как обычно, перед глазами у нее стали проплывать комнаты, которые она видела в других счастливых домах. Потом подошла к Саит-бею и Нермин. Там же была и Атийе-ханым. Саит-бей рассказывал о своей собаке. При виде Айше они на мгновение замолчали, потом Атийе-ханым сказала, что на ней очень красивое платье, и разговор о собаке возобновился. «А будет ли в моем доме собака?» — спросила себя Айше, но решила, что ей эта идея не нравится. Да и Ремзи не такой человек, чтобы терпеть своевольно разгуливающее по дому животное. «А какой он человек? Хороший, щедрый, добрый, джентльмен…» Можно было, наверное, подобрать еще какие-нибудь слова, но сейчас они не приходили в голову Услышав, что Саит-бей начал говорить о войне, Айше отошла и от них.

Еще не успев подумать, гуда пойти теперь, она увидела Рефика и погрустнела. «Почему он стал таким? Почему мой брат теперь такой тихий, задумчивый, печальный? — думала Айше, направляясь к Рефику. — Раньше он был другим. Раньше я все время грустила и хмурилась, а он был веселым. Пытался меня развеселить, в шутку дергал за косички, посмеивался надо мной — но не обидно». Подойдя к брату, Айше села рядом.

— Как чувствует себя Перихан?

— У нее жар. Совсем обессилела. Грипп…

— Хоть бы девочку с собой взял! — сказала Ниган-ханым.

— Побоялись, что замерзнет.

— Да ничего бы не случилось! — Ниган-ханым обвела взглядом всех своих детей: — Я вас с полугода выносила на улицу в любой холод!

— О, вся семья в сборе? — сказал, подходя к ним, Саит-бей. Видимо, уже высказал все свои соображения по поводу войны.

— Ах, Джевдет-бей! — прошептала Ниган-ханым и покачала головой, глядя на фотографию на стене. — Присаживайтесь к нам, Саит-бей. Вы хорошо знали моего покойного мужа. В вашем особняке, в особняке Недим-паши мы…

— Лучше всех Джевдет-бея знал Фуат-бей. Пусть он расскажет! — Саит-бей подошел к Фуат-бею, по-прежнему беседующему с Семих-беем, и что-то ему сказал. Тот улыбнулся, медленно приблизился к Ниган-ханым и сел рядом с ней.

Ниган-ханым попросила Фуат-бея рассказать что-нибудь о покойном муже. По дому, по всем его комнатам волнами растекался неумолчный гул голосов. Фуат-бей рассказал о том, как познакомился с Джевдет-беем, когда приехал из Салоник в Стамбул, чтобы открыть здесь лавку, потом стал что-то хрипло бормотать себе под нос, пытаясь вспомнить, в каком году это было.

Айше тихо встала, подошла к Ремзи, который все еще говорил со своим приятелем, и неожиданно спросила:

— Ну-ка, скажите, о чем вы разговариваете?

Молодые люди улыбнулись. Приятель Ремзи что-то сказал, Айше рассмеялась и направилась к буфету. «Фарфор… Тетушки, старый особняк… Сегодня я была помолвлена. А сейчас прохаживаюсь по нашей большой гостиной. Мне девятнадцать лет. Прислушиваюсь к разговорам, смотрю, как все веселятся. Слушаю, как растекается по дому гул голосов. Как славно! Куда теперь пойти? На кухню! Там мои милые Эмине-ханым и Йылмаз… Ой, как здесь тихо!»

— Смотри-ка, снова к нам заглянула! — удивилась Эмине-ханым.

— Дай, думаю, посмотрю, чем вы тут занимаетесь.

— Только что поставили кадаиф в духовку, — сказал Йылмаз.

«Надо же, заговорил!» — подумала Айше. Вспомнила повара Нури, потом отца, потом Джезми. Чтобы не стоять просто так, открыла холодильник и выпила воды. Пока пила, читала лежавшую на холодильнике газету. Допив, поставила стакан рядом с кувшином. Вышла из кухни, но не пошла на лестницу, а заглянула в узкий темный коридор. Здесь ее терпеливо поджидали, чтобы напомнить о детстве, запахи из прачечной, комнаты горничной и уборной. Вдохнув их, Айше прошептала: «Зернышко!.. Ладушки-ладушки… Путешествия, поездки в Европу, развлечения…» Вернулась на лестницу и пошла наверх. «Дом, вещи, комнаты, дети, годы, фотографии, ковры, шторы, гул голосов… Как хорошо! Здесь все то же: суматоха, разговоры, веселье! Жизнь! Куда бы теперь пойти?»