Глава 62
ВСЕ ХОРОШО
Фуат-бей вспомнил, в каком году познакомился с Джевдетом, и перешел к последующим событиям. Рассказал о младотурецкой революции, о том, как после нее оживилась деловая жизнь, и о том, как много работал в эти годы Джевдет-бей. Рефик внимательно слушал эти рассказы, которые не раз слышал от Фуат-бея еще при жизни отца, и пытался извлечь урок из услышанного. Он знал, что в последнее время приобрел привычку, свойственную тем, кто испытывает чувство вины: сравнивать свою жизнь с жизнью других людей, стараясь выяснить, где совершил ошибку, и извлечь из чужой жизни уроки, чтобы не совершать ошибок впредь. Причем, как правило, делал он это совершено безотчетно. Когда Фуат-бей сказал, что Джевдет-бей был одним из немногих, кому, не будучи масоном, удалось после революции наладить хорошие отношения с младотурками из общества «Единение и Прогресс», Рефик сначала подумал, что отец по сравнению с ним был гораздо более решительным человеком и всегда знал, что нужно делать, потом понял, что снова пытается извлечь из рассказа нечто поучительное, рассердился на себя и вспомнил о Перихан. Захотелось уйти домой. Однако с места он не встал, потому что Фуат-бей, поняв, что его слушает не столько Ниган-ханым, сколько Рефик, обращался главным образом к нему.
Рассказ Фуат-бея был прерван Атийе-ханым, которая захотела их сфотографировать. Все собрались вокруг Ниган-ханым. После того как было снято несколько кадров, Рефик покинул гостиную и, быстро взобравшись вверх по лестнице, зашел в кабинет. Он ощущал какое-то нетерпеливое ожидание, словно, переезжая в Джихангир, забыл здесь какую-то важную книгу, в которой наконец найдет ответ на мучающие его вопросы. Но стоило переступить порог, как это чувство исчезло, и на смену ему вернулись привычные угрызения совести. «Я до сих пор не принял никакого решения!» — подумал он и понял, что ничего на полках не найдет. Там, где раньше были книги, теперь стояли банки с вареньем и бутылки. На столе лежал школьный учебник арифметики и хрестоматия турецкой литературы. «Нехорошо, что я до сих пор здесь, а Перихан там одна!» Перихан, впрочем, говорила ему, чтобы возвращался домой поздно и веселился, а не думал о ней. «Поеду домой. К чему впустую тратить время?» Испугавшись погрузиться в воспоминания о тех годах, когда он здесь работал, читал и играл покер, Рефик поспешно вышел из кабинета и, провожаемый тиканьем часов, спустился вниз. «Только бы Айше не расстроилась!» — думал он, входя в шумную гостиную. Пытаясь отыскать Айше, столкнулся с кем-то незнакомым, поздоровался, потом увидел Гюлер-ханым и почувствовал раздражение. «Перихан там одна!» — снова пробормотал он себе под нос. Хотелось на что-нибудь разозлиться. Он еще раз краем глаза взглянул в сторону Гюлер и увидел, что та смотрит на него с сочувственным видом. «Все, ухожу. Где же эта Айше?» Тут он заметил, что Саит Недим покинул общество своей сестры и направляется к нему. По его лицу было видно, что ему хочется что-то сказать, так что Рефику пришлось остаться на месте.
Взяв Рефика под руку, Саит-бей сказал:
— Осман говорил, что вы ездили в гости к нашему Растиньяку.
Рефик сначала не понял.
— К кому?
— К Растиньяку! То есть к Омер-бею. Ему это прозвище Атийе дала, когда мы познакомились в поезде.
— А, да, конечно. Он рассказывал.
— Ну, чем он сейчас занимается?
Рефик нерешительно помолчал, потом вдруг сказал:
— Сельским хозяйством.
— Сельским хозяйством? Серьезно? Как интересно! Сельское хозяйство… — Саит-бей еще несколько раз повторил эти слова, как будто наслаждаясь их звучанием. Потом улыбнулся: — Что же, больше заняться было нечем? — И сам ответил на свой вопрос: — Тесен оказался ему этот мир! — Фраза эта Саит-бею явно понравилась, он усмехнулся, но потом сдвинул брови: — Жаль, жаль! Очень пылкий был юноша. Говорил, что честолюбив и амбициозен. Да так оно и было. — Увидев проходящую мимо жену, крикнул ей: — Атийе, послушай, о ком мы говорим! О твоем Растиньяке!
— В самом деле? Чем он сейчас занимается? У нас есть его фотографии. Хотелось бы с ним повидаться! — сказала Атийе-ханым и потрепала по голове подошедшего мальчика: — Что такое, милый? — Мальчик стал ей что-то шептать. — А, хорошо, сейчас. — Атийе-ханым со смущенным видом подошла к Нермин и стала говорить ей что-то на ухо, одновременно грозя мальчику пальцем.
— Как видите, никому не интересны растиньяки наших дней, — усмехнулся Саит-бей и пробормотал: — Завоеватели… Молодежь… Эх, жизнь! — Потом неожиданно положил Рефику руку на плечо. — У вас, кажется, тоже тяжело на душе. Лицо печальное, молчите, не улыбаетесь… Такое впечатление, что все время о чем-то думаете. О чем?
— Не знаю! Разве я так выгляжу?
Саит-бей улыбнулся:
— И из дома уехали.
— Это из-за ребенка.
— Из-за ребенка… — повторил Саит-бей. Кажется, не поверил. Посмотрел на проходящую мимо женщину и сделал движение в ее сторону, словно хотел заговорить. Передумал, однако руку с плеча Рефика убрал. — Веселитесь, Рефик-бей, веселитесь! — проговорил он медленно, будто пытаясь что-то вспомнить. — Веселитесь, радуйтесь, живите! Попытайтесь найти общий язык с теми, кто вокруг вас, поймите, как важен компромисс. Ваш отец часто об этом говорил. Иначе вы будете очень несчастны! Когда постареете, поймете, как напрасна эта неуживчивость, эта раздражительность. Вот скажите, правильно поступил наш Растиньяк?
— Нет, все не так, как вы думаете, — пробормотал Рефик. — К тому же Омер собирается приехать в Стамбул и…
Но Саит-бей как будто не слышал:
— Живите, живите! Вливайтесь в великий поток жизни! Ведь что мы такое по сравнению с необъятной историей, с неудержимой этой рекой? Даже не капля… Так какой смысл переживать?
Испугавшись, что попытается извлечь урок и из слов Саит-бея, Рефик проговорил:
— Это идеи не новые.
— Да, ваш отец тоже их высказывал. Конечно, не новые! Не помню, приводил ли я вам в пример наш особняк, чтобы пояснить одну свою мысль. Старый особняк мы…
— Да-да, вы об этом рассказывали, — раздраженно сказал Рефик.
— Значит, рассказывал… Ваш отец тоже был замечательным примером, иллюстрирующим эту мою мысль. В таком случае, что же нужно делать в жизни? Неуживчивость плодов не принесет. Никакой пользы от нее…
У Рефика мелькнула мысль, не рассказать ли Саит-бею о планах перевести и издать Руссо и Дефо, но он тут же отказался от этой идеи, тем более что наконец увидел Айше. Она вошла в гостиную и села рядом с Ниган-ханым.
— О чем говоришь, Саит? — К ним, оказывается, подошла Гюлер. — Поймал он вас? Наверное, опять рассказывает о нашем отце?
— Да-да, — сказал Рефик и улыбнулся. Потом пробормотал: — А, она там! — и побрел к маме и сестре.
— Сядь, посиди! Где ты все ходишь? — сказала Ниган-ханым и улыбнулась: поняла, наверное, что по привычке произнесла эти слова жалобным тоном.
— Конечно, посиди с нами! — поддержала ее Айше.
— Как только выздоровеет, ждем вас у себя! — сказала Ниган-ханым. — И маленькую Мелек непременно берите с собой! — И она начала рассказывать сидящей рядом Лейле-ханым о своей младшей внучке.
Айше проводила Рефика до двери. Рефик поцеловал сестру, растрогался, вышел на улицу и вдохнул в себя тишину. Звякнул колокольчик. Над Нишанташи распростерлось чистое лазоревое небо. Ветер раздувал полы пальто. «Небо прямо как летом», — подумал Рефик. На деревянном заборе вокруг стройплощадки сбоку от дома были наклеены объявления. На стене дома напротив висел указатель в бомбоубежище. Время подходило к семи часам. «Перихан удивится, когда меня увидит. Обрадуется ли?» На углу было немноголюдно. Рефик дошел до трамвайной остановки. Несмотря на воскресный вечер, двери недавно открывшейся на первом этаже нового многоэтажного дома закусочной были распахнуты. «Может быть, купить что-нибудь для Перихан? Но захочется ли ей сейчас есть? Тогда, может, для дочки? — подумал Рефик и прошел мимо двери закусочной. — Дочка… А будет и второй ребенок! Что мне делать? Нет, я обязательно должен осуществить свой замысел… Чуть было не стал рассказывать об этом Саит-бею. Отвратительный тип! И эта Гюлер…» На остановке больше никого не было. Рефик стал нетерпеливо ходить из стороны в сторону. «Нужно держаться подальше от этого грязного района! Здесь прошли мои детство и юность… И все-таки я люблю эти деревья, этот ветер…» Мимо проезжало пустое такси, Рефик махнул водителю рукой и сел. «Что я буду делать, когда приеду домой? Приготовлю суп для Перихан. Покормлю чем-нибудь дочку. Потом сяду за письменный стол… И что? Да, что мне нужно делать?» Он почувствовал, что начинает сердиться сам на себя. «Ничего придумать не могу! Было бы у меня мышление хоть на одну десятую таким же ясным, как у Шопенгауэра… Да ведь я же и мыслю! Культурное развитие… Переводы… Я люблю жизнь! Интересно, о чем думает этот таксист? Мне нужно сделать нечто такое, что повлияет — пусть в малой степени, но все же повлияет — на жизнь этого человека. Да, я признаю, что проект развития деревни был утопичен. Маркс! И у него я не нашел того, чего искал. Он мне тоже понравился ясностью мышления, но ответа на вопрос, что нужно делать, я у него, увы, не нашел. Когда читал, винил его за это и в то же время думал, что виноватым следовало бы считать меня самого… Да, я должен избавиться от доли в компании и навеки покинуть контору! Займусь издательским делом. Нужны самые хорошие переводы. Книги, которые всем нужно прочесть… Интересно, что сейчас делает Омер? А Мухтар-бей?» Он вдруг зевнул. «Как же там было шумно… Как я мог столько лет жить в этом шумном доме? Кто знает, может быть, Омер прав. Природа, безмолвие гор — лучше всего. Чистый воздух… Вот что мне нужно. Что надо делать, чтобы дышать свежим воздухом? Ходить на футбол. Но Перихан…» Шофер уточнил, куда ехать, Рефик объяснил. Потом, как всегда, приближаясь к дому стал вспоминать, что сделал за день и чем собирается заняться теперь. «Утром немного почитал. Потом на помолвку… Вот и Айше женится, обзаведется детьми… У меня появится второй ребенок… Мне хочется, чтобы это был мальчик. И пусть он будет не таким, как я, а как все. Имя ему дадим тоже самое обычное: Ахмет. Интересно, каким он будет человеком?» Такси уже подъезжало к дому. «Апрель кончился… Э, да я ведь не поздравил Ремзи и даже не попрощался с ним, когда уходил! Впрочем, неважно…»
Рефик расплатился с таксистом и вышел из машины. Поднимаясь по лестнице (лифта в доме не было), прислушивался к ударам своего сердца. «Да, я уже не молод…» Проходя мимо закрытых дверей, он, по обыкновению, пытался представить себе, какая жизнь идет за ними, но никакой зацепки найти не мог — обитатели большинства квартир говорили между собой по-гречески.
Открыв дверь своим ключом, Рефик сразу услышал голос жены:
— Что, уже пришел?
— Пришел, пришел. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо! Я выздоровела! — голос у Перихан и вправду был совсем здоровым.
Рефик торопливо стащил с себя пальто и, не снимая ботинок, прошел к Перихан и присел на край постели.
— В самом деле выздоровела?
— Сама не понимаю. Но температура, кажется, упала.
Рефик поцеловал жену и протянул ей градусник.
— Ну-ка, давай померяем!
— Как прошла помолвка? — спросила Перихан, засовывая градусник под мышку.
— Как? Хорошо! — пробормотал Рефик. — Мы правильно сделали, что сюда переехали. Что делает Мелек?
— Только что играла сама с собой. Кто был?
— Все. Твоя Гюлер-ханым тоже была.
— Почему «моя»?
Рефик легонько похлопал ладонью по спрятанному под одеялом животу Перихан:
— Если будет мальчик, назовем Ахметом! Знаешь, о чем я подумал?..
— Сначала расскажи о помолвке. В чем была Айше?
— В платье! — улыбнулся Рефик и испугался, что сейчас его радость будет испорчена. — Кажется, в зеленом…
— Ой, что же ты вошел в грязных ботинках? Иди надень тапочки!
Рефик вышел из спальни, бормоча про себя: «Тапочки, тапочки!..» Вспомнил, что говорил о тапочках Омер, но останавливаться на этой мысли не стал. «Раньше я не носил тапочек, потому что жил в Нишанташи. В том доме они были не нужны». Надев тапочки, сразу пошел в кабинет. На столе лежал раскрытый дневник. Рефик перечитал последние записи, и ему стало за них стыдно; потом просмотрел письмо к герру Рудольфу и снова почувствовал тоску «Сейчас же примусь за дело. Начну переводить!» — сказал он сам себе, убрал письмо в ящик, закрыл дневник и сел за стол.
— Температура у меня хорошая, совсем хорошая! — крикнула из спальни Перихан. — Все хорошо, все как обычно, все замечательно! — Наверное, смеялась про себя.