— Пожалуйста, Осман, миленький, не гони так! — сказала Ниган-ханым.

— Как же мне ехать, мама, скорость и так меньше пятидесяти!

— Да не на меня смотри, не на меня, на дорогу!

— Я и смотрю, а вы, мама, меня… — пробурчал Осман и сделал вид, что не договорил фразу, потому что сердит, но на самом деле вовсе не злился. «После обеда поеду к Кериман!» — думал он, чтобы успокоиться. По воскресеньям во второй половине дня они с Кериман встречались в квартире, которую он для нее снимал.

— Ох, хватит играть в эту игру! Посмотрели бы в окно! — сказала Ниган-ханым внукам.

Джемиль и Лале, как всегда во время автомобильных прогулок, играли в негляделку. Осману правила этой игры были неведомы, он знал только, что дети во время нее закрывают глаза и не смотрят в окно.

— Ну-ка, бросайте свою игру! — велела Нермин. — Вы расстраиваете бабушку. Мы ради вас поехали на прогулку, а вы глаза закрываете!

— А мы уже все видели, когда туда ехали, — сказал Джемиль.

Ниган-ханым усмехнулась. Улыбнулась и Нермин. Они возвращались с воскресной автомобильной прогулки. Было начало сентября, но жара не спадала. В этом году с Хейбелиады вернулись рано. Едва началась война, Ниган-ханым принялась говорить, что хочет вернуться, потому что беспокоится за дом. Когда ей отвечали, что Турция не вступит в войну, а если и вступит, на островах будет гораздо безопаснее, чем в Стамбуле, она только морщилась и прибавляла, что нужно ведь еще готовиться к помолвке Айше. До помолвки оставалось по меньшей мере три месяца, война грохотала за тридевять земель, но выносить угрюмый вид Ниган-ханым не было никакой возможности, так что пришлось переезжать в Нишанташи. «Ну вот, начинается новый год в Стамбуле, — думал Осман. — Снова будем по воскресеньям ездить на Босфор, снова будем покупать рыбу…» Внезапно он вспомнил о том, что война осложнит торговые отношения с Германией, и в который раз за последнее время ему стало тревожно.

— Боюсь, как бы рыба не протухла там от жары! — сказала Ниган-ханым.

— Она совсем свежая! — возразила Нермин.

— И все-таки, Айше, девочка моя, положи, пожалуйста, этот пакет себе на колени. Мы ее пожарим, рыбу эту, так ведь? Хоть бы Рефик с Перихан не опоздали на обед!

— Не опоздают, — сказал Осман.

Наступило молчание. Три дня назад за обедом Рефик заявил, что они с Перихан хотят жить отдельно. Ниган-ханым сначала гневалась, потом плакала и в конце концов, так и не получив от сына внятного ответа на вопрос, почему именно он хочет переехать, объяснила это очередное несчастье, как и все предыдущие, утратой Джевдет-бея. Однако, по всей видимости, не оставляла надежды отыскать и другие причины.

— Почему они хотят от нас уехать? Скажи, Осман, почему?

— Мама, пожалуйста, давайте не будем сейчас говорить на эту тему! Он же сам сказал. Комната стала им мала… Девочка растет…

— Да неужели мы не выделим комнату для девочки? — сказала Ниган-ханым и повернулась к Айше. — А что говорит Перихан? Вы с ней такие хорошие подруги! Она наверняка тебе что-нибудь сказала.

— Говорит, комната маленькая… А больше ничего.

— Зачем, зачем? Ты же женишься, уедешь, комната освободится!

— Вот тогда-то мы, как все, построим многоквартирный дом! — не сдержался Осман.

— Когда проводите меня к Джевдет-бею, тогда и стройте свою коробку! — сказала Ниган-ханым и, кажется, приготовилась плакать. — Ох, Джевдет-бей, с тех пор, как…

«Моя Кериман! — думал Осман. — После обеда… Что бы я делал, если бы не она? Кериман… Да, я ведь купил ей шарф!» И он начал думать, как бы вручить любовнице подарок. Потом вдруг вспомнились первые дни после свадьбы с Нермин. «Постарел я! — сказал себе Осман и краем глаза посмотрел на сидящую рядом жену, тоже погруженную в собственные мысли. — Все мы теперь отдалились друг от друга, но моей вины в этом нет! Кто же виноват? Никто, как-то само собой так вышло. Но у компании дела идут хорошо!» Стоило начаться войне, как объем продаж вырос вдвое. «Кроме того, очень хорошо, что Айше выйдет замуж за Ремзи. Теперь не надо бояться, что капитал фирмы будет распылен. Напротив, мы станем только сильнее!» И Осман стал размышлять о расширении компании и о других приятных вещах: «Почему бы не построить фабрику по производству лампочек или электроприборов? Отец писал в завещании… Заключить договор с „Сименсом“…»

— Здесь тоже все разворотили! Как после пожара! — сказала Ниган-ханым.

Они проезжали через Бешикташ. Осман читал в газетах, что для того, чтобы расчистить место вокруг гробницы святого Барбароса, кладбище собираются перенести в другое место, старые дома снести и разбить на этом месте парк.

— Здесь жил один приятель Рефика. Где он сейчас, что-то совсем его не видно? — спросила Ниган-ханым.

— Мухиттин?

— Нахальный такой тип. Может, это он Рефика надоумил?

— Мама, ну не начинайте вы снова!

— Ладно. О чем же нам говорить? Все молчим и молчим!

— Ну, завтра мы с вами собираемся поехать в Бейоглу… — сказала Нермин.

Ниган-ханым засмеялась, к ней присоединилась и Айше. Осман облегченно вздохнул и еще раз спросил, как именно будут готовить рыбу. Потом Айше стала рассказывать, какую рыбу ела в гостях у Фуат-бея. Когда проезжали мимо Мачки, Ниган-ханым вспомнила умершую этим летом Кутсийе-ханым и расстроилась, однако, увидев мечеть Тешвикийе, вспомнила детские годы и принялась весело рассказывать о своей матери. Потом сказала, что собирается на этой неделе навестить сестер, и упрекнула Османа в том, что он никогда не звонит своим тетям. Когда проезжали мимо зеленной лавки Азиза, Ниган-ханым начала ворчать, что сад уже никогда не приведут в порядок, а завидев впереди свой дом и соседний пустырь, на котором уже началось строительство, заявила, что в любом случае больше в сад ходить не намерена. Однако, выйдя из машины, она все-таки решила посмотреть, что происходит на пустыре, и отправилась в сад.

Увидев свое отражение в зеркале, Осман сначала снова вспомнил о Кериман, потом подумал, что постарел, и решил, что нужно меньше курить. Размышляя о том, что это внесет в его упорядоченную жизнь нечто новое, взбежал по лестнице и на последних ступеньках сказал себе, что вовсе и не постарел. Войдя в свою комнату, проверил, на месте ли купленный для Кериман шарф. Шарф был на месте. Обрадовавшись, что жена не нашла его, Осман вышел из комнаты, увидел поднимающуюся по лестнице Нермин и отправился мыть руки. Потом, вспомнив, что принял решение ценить время, спустился вниз и стал читать газеты. Все газеты были переполнены сообщениями о войне: «Французская армия приближается к линии Зигфрида… Германия готовит контрнаступление…» Осман вспомнил фильмы о войне и свою службу в армии, попытался вообразить, что происходит сейчас на фронтах и каково сражающимся там людям, но ощутил лишь чувство приближающейся катастрофы, от которой хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Он представил себе, как падают на Стамбул бомбы, горят склады в Сиркеджи и Каракее, превращаются в пепел бухгалтерские книги, векселя и акции, а сам он сидит там, где спрятался, и хочет лишь одного — уснуть и не просыпаться, пока все это не кончится. Тут он заметил, что зевнул уже второй раз подряд, и решил, что небольшая пешая прогулка по Бебеку пошла ему на пользу. Почувствовав себя на редкость здоровым, он снова начал думать о Кериман, о том, как поедет к ней после обеда, и о других приятных вещах. Потом он вдруг понял, что не может больше сидеть на месте, встал и быстро, словно нетерпеливый ребенок, сбежал по лестнице на кухню.

Йылмаз и Эмине-ханым чистили рыбу.

— Когда будет обед? — спросил Осман, затем вспомнил, что для этих двоих время измеряется не минутами, а словами, и чуть ли не пропел: — Время — деньги!

— Рефик-бей и Перихан-ханым уже пришли? — спросила Эмине-ханым.

— А разве нет? Они же собирались вернуться к часу. Начинайте готовить! — сказал Осман, посмотрел в окно и увидел мать.

Ниган-ханым медленно прогуливалась по саду, за ней шли внуки. Время от времени они останавливались и смотрели на стройплощадку за оградой: Ниган-ханым — враждебно, дети — с любопытством.

Осман вышел из кухни. «Раз, два, три, четыре, шесть!» — считал он, как в детстве, ступеньки. Через предпоследнюю перепрыгнул. «Да, как в детстве… Я ведь здесь родился и прожил всю жизнь! Тридцать три года…» Тридцать три года он ходил по этим ступенькам и никогда не уезжал из этого дома, если не считать нескольких коротких деловых поездок и службы в армии.

Войдя в гостиную и увидев сидящих бок о бок Нермин и Айше, Осман тут же весело воскликнул:

— Ну-ка, о чем вы тут говорите? Рассказывайте! — Ему нравилось заставать людей врасплох. Впрочем, он сразу вспомнил, почему ему так весело, смутился, сел в кресло и спрятался за газетой.

— Мы говорили о помолвке Айше, — сказала Нермин.

— О том, что мне надеть, — уточнила Айше.

— Хотя это будет еще очень нескоро, — улыбнулась Нермин.

Осман опустил газету и тоже улыбнулся. Улыбкой своей он хотел сказать: «Я и вас слушаю, и газету читаю, и живу!» Понял, что улыбка получилась именно такой, какой нужно, и обрадовался, но потом взглянул на портрет отца, и радость куда-то исчезла. «У меня есть любовница, это очень дурно! — подумал он. — Но что бы я без нее делал, ради чего жил бы — не представляю». В разделе светской хроники было написано о разводе Джонни Вайсмюллера. Сам Осман о разводе никогда не думал. «Как жена, как хозяйка дома Нермин несравненна! — сказал он себе и раздраженно прибавил: — Но меня она не понимает!» Нермин и Айше продолжали разговор о помолвке. Осман перевернул страницу. «А как жили родители? Для отца мама была единственной женщиной в жизни. Да, но мама-то его понимала! Сейчас она стала нервной и раздражительной, но раньше была другой». Почувствовав, что этого объяснения недостаточно, пробурчал себе под нос: «Они — люди старого времени!» О том, что он под этим подразумевал, думать не хотелось.

— Когда же наконец обед? — спросил Осман, бросил газету на столик и встал. Чтобы успокоиться, стат говорить себе: «У Селяхаттина есть любовница, и у Мустафы… Даже у Фуат-бея раньше была! Жена Мустафы, кстати, знает о любовнице своего мужа — и ничего!»

— О чем ты думаешь? — неожиданно спросила Нермин.

— О том, почему Рефика так долго нет.

— Сейчас придут!

— Дорогая, это неправильно! — сказал Осман и решил, что нужно объяснить, что именно неправильно: — Нехорошо так много думать о себе и не думать о других!

Ни Нермин, ни Айше ему не ответили, продолжили свой разговор. Осман начал бродить между перламутровой комнатой и лестницей.

— К чему так нервничать? Сел бы! — окликнула мужа Нермин. — Что будешь делать после обеда?

— Поеду в клуб, — сказал Осман, сел и снова открыл газету, но читать мешало раздражение. Зачем он сказал, что поедет в клуб? Теперь и в самом деле придется туда ехать. «Долго сидеть не буду. Так, загляну ненадолго, покажусь людям на глаза и уйду А вот и обед несут!»

Но в комнату неспешно вошла Ниган-ханым.

— А где Рефик?

— Они еще не пришли, — сказал Осман.

— А рыба уже почти готова! Что же нам, по отдельности обедать? Только этого еще не хватало!

— Да сейчас придут! — сказал Осман и встал.

— Кто сказал, чтобы начинали готовить?

— Я. Говорю же, сейчас придут!

— Разве так можно? Ведь мы только за обеденным столом все вместе и встречаемся! Если еще и тут будем врозь…

— Мама, милая, я же говорю: придут они, придут, сейчас придут! — Заметив, что рука потянулась к пачке сигарет. Осман разозлился. «Если не курить и не интересоваться женщинами — что останется делать?» Почувствовав себя несправедливо обиженным, немного успокоился.

— Я посмотрела, что у нас за оградой делается. Плакать хочется!

Осман покачал головой и снова уселся в кресло.

— Испортили Нишанташи! — вздохнула Ниган-ханым. Немного помолчала. — Как жарко!

— Да, жарко сегодня, — сказала Нермин.

— Где дети?

— Они же ходили с вами в сад.

— Ходили, но…

— Да вот они, идут.

— И обед готов! — возбужденно воскликнул Осман. Заметив, что все недоуменно посмотрели на него, прибавил: — Я голоден как волк! И пахнет так аппетитно! Это, наверное, из-за лаврового листа? — Эмине-ханым в ответ улыбнулась, и Осман поспешил усесться за стол.

Однако Ниган-ханым со своего места не встала. Из-за этого остались на местах и Айше с Нермин. Осман принялся их уговаривать: уверял, что Рефик и Перихан скоро придут, шутил, но Ниган-ханым села за стол только после того, как к уговорам присоединилась Нермин, да и то не сразу. Едва Ниган-ханым села за стол и завела речь о том, что все беды из-за того, что нет больше Джевдет-бея, как с улицы донесся звук колокольчика.

— Ну вот, пришли! — сказал Осман.

— Прийти-то пришли, но мы уже сели! — вздохнула Ниган-ханым.

Немного погодя в гостиную, все еще о чем-то разговаривая, вошли Рефик и Перихан. Увидев сидящих за обеденным столом, Перихан улыбнулась.

— Хорошо сделали, что не стали нас ждать, — сказал Рефик.

— Нет, не хорошо, совсем не хорошо! — пробормотала Ниган-ханым.

— Мы смотрели дом.

— Потому что сбежать от нас хотите, да?

Рефик положил свою руку на руку матери:

— Удивляюсь, как ты можешь так думать.

И Рефик вместе с Перихан поднялись к себе, чтобы переодеться и вымыть руки.

— Почему он таким стал? Что с ним? — спросила Ниган-ханым.

— Мама, да все с нами в порядке, хвала Аллаху! — сказал Осман, заметил, что нервно дергает ногой, и разозлился. — Все хорошо, все здоровы, компания процветает, на что ты жалуешься? — Потом, чтобы не молчать, начал рассказывать об одном смешном случае в конторе, но тут же вспомнил, что уже рассказывал о нем, остановился и сказал, что рыба очень вкусная.

— Когда в этом году Рамазан? — спросила Ниган-ханым.

— Начинается пятнадцатого октября.

— Закончится, стало быть, пятнадцатого ноября… Айше, твоя помолвка, выходит, между двумя праздниками? Да, если будут апельсины, надо сказать Йылмазу, чтобы сделал апельсиновый кадаиф. Интересно, можно ли его сделать из мандаринов? Ну, где же вы так долго пропадали? Рыба остыла!

— Наша красавица плакала, — сказала Перихан. На руках у нее сидела Мелек. — Давай-ка мы сядем! — И она посадила девочку на высокий детский стул, а сама села рядом.

— Мы нашли в Джихангире замечательный дом! — сказал Рефик. — Решили, что в начале октября купим там квартиру.

— В этом районе живут одни выскочки! — заявила Ниган-ханым.

— Мама, оттуда море видно! И есть центральное отопление. Новая, чистая квартира с видом на море. Окна большие, много света. Стены белые…

— Все, рыбу я доел, — сказал Осман. — Что на десерт?

— Вот еще один ребенок. Дитя да и только! — рассмеялась Ниган-ханым.

— А что? Ну да, я очень проголодался, — сказал Осман и тоже усмехнулся. «Как славно мы живем! — думал он. — Как я люблю воскресенья! Уже двадцать минут второго… А мне еще нужно показаться в клубе!»

— Вы ведь часто будете к нам приходить? — говорила Ниган-ханым. — Мне хочется видеть маленькую Мелек. Она — утешение, посланное мне через неделю после кончины Джевдет-бея!