Такси, в котором пахло дядиной трубкой и тетиными духами, проехало по улицам Енишехира и свернуло в квартал, застроенный одинаковыми домами. У одного из них Омер сказал шоферу остановиться. Увидев освещенные окна гостиной, он почувствовал, что волнуется. Вчера он уже приезжал сюда, встречался с Назлы. Сегодня же должно было состояться так называемое «сватовство».

Не успели они позвонить в дверь, как им тут же открыли.

— Разрешите представиться, меня зовут Джунейт, а это моя жена Маджиде! — сразу взял быка за рога дядя, но открыл им, как оказалось, не Мухтар-бей, а какой-то незнакомый высокий и худощавый господин.

— А я — Рефет-бей. Да, вас ждут. Они наверху. Я сейчас случайно оказался внизу, вот и открыл дверь. Вы, должно быть, Омер-бей? Очень приятно. Я прихожусь Назлы дядей. Проходите, пожалуйста…

«Глупый и болтливый тип», — было написано на тетином лице, когда она направлялась к лестнице.

Наверху лестницы вдруг показался Мухтар-бей — спустился на несколько ступенек вниз, но потом, видимо, решил не загораживать проход, вернулся назад. Обернулся, как будто кого-то потерял, облегченно вздохнул, увидев Назлы, и заговорил:

— Добро пожаловать, добро пожаловать, прошу!

— Дядя, это Назлы, — сказал Омер. Те уже пожимали друг другу руки. — А это моя тетя Маджиде.

— Ты меня помнишь? — спросила тетя.

— Мне кажется, что помню, Маджиде-ханым, — ответила Назлы.

Дядя и Мухтар-бей тоже пожали друг другу руки. Похоже, они чувствовали себя немного не в своей тарелке. Да и не только они.

— Прошу вас, эфенди, прошу, только после вас… — сказал Мухтар-бей и принялся давать указания горничной, которая принимала у них пальто.

Назлы тоже потянулась к пальто Маджиде-ханым, но та хотела непременно повесить его на вешалку самостоятельно.

Войдя в гостиную, тетя Маджиде спросила:

— Мы не опоздали?

— Нет-нет, не опоздали, — сказал Мухтар-бей. — Да что же вы сели в уголке? Извольте сюда…

— Нет-нет, спасибо, — поспешно ответила тетя. Выбранное ею кресло действительно стояло в углу, но с него было очень удобно наблюдать за Назлы. Омер это заметил, а потом с волнением увидел, что Мухтар-бей садится рядом с ним.

Наступила тишина.

Потом Рефет-бей, словно продолжая начатый внизу разговор, сказал:

— Я вообще здесь случайно оказался. Проезжал мимо, дай, думаю, зайду к Мухтар-бею. Я не знал, что вы приедете. — Вид у него был извиняющийся.

— Что вы, что вы! — сказал дядя. — Не заставили ли мы себя ждать?

— Нет-нет, ни в коем случае, — заверил Мухтар-бей. — Ваша супруга тоже изволила спрашивать. А я сказал Назлы…

Услышав, что про нее говорят, тетя, внимательно изучавшая Назлы, испуганно отвела взгляд.

— А мы боялись, что опаздываем! — сказала она и снова принялась разглядывать Назлы. У той слегка порозовели щеки.

Омер избегал смотреть на Назлы и немного злился на тетю, которая смотрела на нее не отводя взгляда. «Интересно, что она сейчас думает?» — крутилось у него в голове. Он заметил, что ему не дает покоя мысль о том, какое суждение вынесла тетя о его будущей жене.

В гостиную вошла горничная, и Мухтар-бей осведомился, какой кофе будут пить гости: сладкий или не очень? Гости высказали свои пожелания, и вновь наступило молчание.

В гостиной, где они сидели, был низкий потолок; одна стена имела углубление, похожее на эркер. На противоположной стене висел писанный масляными красками вид Венеции. Со своего места Омеру была видна и дощечка с арабской вязью над обеденным столом. Рядом была прибита инкрустированная перламутром полочка. Все вещи, подобно сидящим среди них людям, казалось, чего-то ждали, застыв на своих местах. Громко и уверенно тикали часы. Тетя внимательно рассматривала Назлы. «А я уселся в самом неудобном месте!» — с досадой думал Омер.

— Как вам понравилась Анкара? — осведомился Мухтар-бей.

— Мы не очень-то успели ее рассмотреть, — сказала тетя, улыбаясь так, словно это была какая-то приятная неожиданность. — Собственно говоря, мы и приехали-то только вчера, уже ближе к вечеру. Холодно тут у вас…

— Да, у нас в Анкаре холодно, — кивнул Мухтар-бей. — Особенно сейчас. Знаете, мы сегодня с коллегами так замерзли на заседании!

— На каком заседании, позвольте узнать? — спросила тетя и тут же, заметив свою оплошность, воскликнула: — Ах, ну как же, конечно!

— На заседании меджлиса, сударыня, Великого Национального Собрания! — сказал Мухтар-бей, хотя и заметил, что тетя уже все поняла. По всей видимости, минутная забывчивость дальней родственницы не очень его удивила.

Тетя стала пунцово-красной.

— Мы знаем, сударь, как не знать! — сказала она. Потом подумала, что произнесла это так, будто придает положению Мухтар-бея слишком уж большое значение, и, покраснев еще больше, попыталась улыбнуться.

Омер заметил, что будущий тесть тоже улыбнулся. Тетя это тоже заметила, успокоилась и улыбнулась более уверенно. Улыбнулся и дядя — и вот уже все в комнате заулыбались. Горничная принесла кофе. Омер чувствовал, что неопределенное беспокойство, которое делало собравшихся в гостиной людей непохожими на самих себя, начало потихоньку их покидать. Мухтар-бей предложил мужчинам закурить, при этом не стараясь избегать взглядом будущего зятя. Дядя от предложенной сигареты отказываться не стал, чем порадовал Омера, который боялся, что дядя возьмется за свою трубку и в воздухе повеет холодком.

Чувство напряженности ослабевало. Важный разговор мог немного подождать — сначала нужно было создать более теплую и непринужденную обстановку. Воспоминания о дальних родственниках подходили для этого как нельзя лучше.

Первой затронула эту тему тетя Маджиде. Она напомнила, что мать Назлы приходилась ей двоюродной сестрой, но не упомянула, что их отцы были сводными братьями, и обошла вниманием тот факт, что отношения между ними долгие годы были весьма натянутыми из-за вопроса о каком-то наследстве от весьма дальнего родственника. (Поэтому и с Мухтар-беем она познакомилась только спустя какое-то время после его свадьбы.) Потом тетя, старательно обходя острые углы, перечислила всех общих родственников. Близкие родственники, на взгляд Омера, оказались еще более благодарной темой для беседы, чем дальние. Пока пили кофе, всех их вспомнили: кого как звали, кто когда родился и умер, кто чем болел, какие у кого в жизни были удачи и несчастья. «Когда-нибудь и я таким стану, — думал Омер. — Буду пить кофе и рассказывать о родственниках. И это после всех моих метаний! Женитьба меня обуздает… Впрочем, железная дорога уже поубавила мне гонору. Так что я к этому готов». Он все пытался подвигнуть себя на какие-нибудь свершения, но не находил в себе для этого достаточно сил. «Однажды — и не так уж много времени осталось до этого дня — я буду посиживать в тапочках и смотреть, как моя жена вяжет шерсть… Жена?» — он растерянно посмотрел на Назлы. Эта девушка, пытающаяся выглядеть непринужденно под пристальными взглядами будущего мужа и его тети, изо всех сил старающаяся не краснеть и не смущаться… Омер вдруг взял себя в руки: «Ну да, жена, что тут такого?»

Дядя стал рассказывать о своей жизни и о том, как занимался торговлей; потом с несколько вызывающим видом заявил, что бросил торговлю, потому что ею стало очень сложно заниматься: нет той свободы, что была раньше. Тут Мурат-бей также почувствовал необходимость вкратце рассказать о своей жизни. Был он простым чиновником, был каймакамом, занимал и губернаторскую должность. Вот уже восемь лет занимается политикой. Трудности в торговле, а точнее, в сфере импорта и экспорта, он полагает явлением вполне естественным: во имя экономического развития страны, возможно, придется пройти и через более суровые испытания. Впрочем, положение уже значительно улучшилось по сравнению с тем, что было лет шесть-семь назад. Все это он говорил таким располагающим и добродушным тоном, что дядя, и без того не так уж уверенный в своей правоте, полностью с ним согласился. От этого атмосфера в комнате, согретой теплом изразцовой печки, стала еще более теплой. Тетя заговорила с Назлы: улыбаясь, стала расспрашивать, в каком лицее она училась, какие иностранные языки знает, где сшила это чудное платье, которое так ей идет.

Но через некоторое время в гостиной повисла напряженная тишина. Эта тишина, наступления которой, похоже, все ждали, долго пряталась за учтивыми и веселыми фразами — и вот теперь пришло ее время. Слышно было только, как тикают часы. Казалось, все собравшиеся думают об одном: «Теперь нужно говорить о главном. Пусть начнет дядя!»

— Вы, сударь, конечно же, знаете, почему мы сюда пришли, — начал дядя. Вид у него был совсем не самоуверенный — скорее, смиренный. — Наш племянник и ваша дочь друг другу понравились и уже сговорились.

«Снова дядя начинает рубить сплеча», — подумал Омер. В таких жизненных ситуациях, когда следовало бы говорить мягко и взвешенно, дядя любил, напротив, вопреки ожиданиям собеседника, принять суровый вид и начать начистоту высказывать то, о чем хорошо бы думать про себя, но отнюдь не говорить вслух. Однажды он сказал, что это из-за того, что он терпеть не может лицемерить; однако во время каждого очередного своего приступа правдолюбия дядюшка почему-то казался Омеру особенно лицемерным.

— Сами обо всем сговорились, столковались. Оба люди разумные. Что до меня, то я бы сказал, что наше дело тут десятое. Может быть, так оно и есть. Какое право мы имеем за них решать, не правда ли? Раз уж они у нас люди разумные и… и хорошо образованные, то нам остается только признать их решение правильным.

Дядя говорил это с таким задумчивым видом, будто спорил сам с собой. Потом, решив, видимо, что зашел слишком уж далеко в своем правдолюбии, прибавил:

— Так ведь оно должно быть, не правда ли, сударь?

— Простите? А, конечно, конечно, — сказал Мухтар-бей.

— Вот поэтому я и хочу вас спросить: мой племянник хочет взять в жены вашу дочь. Даете ли вы на это свое согласие?

Мухтар-бей пришел в замешательство, словно услышал что-то совершенно неожиданное. Он ерзал в кресле, не знал, куда деть руки, и, словно ища помощи, смотрел на Назлы. Омер чувствовал себя виноватым, ему хотелось извиниться перед этим нервно шевелящим руками человеком за то, что поставил его в такое неловкое положение.

В конце концов Мухтар-бей проговорил:

— Ох, неужели теперь и она покинет меня вслед за своей матерью? — Вид у него был грустный и одинокий.

— До свадьбы, однако, еще очень много времени, — сказал дядя. Потом, решив, видимо, что Мухтар-бея нужно не утешать, а заставить думать о будущем, быстро прибавил: — И тогда пусть уж они будут счастливы, пусть будут счастливы!

Наступило недолгое напряженное молчание. Тетя вздохнула.

Дядя вспомнил, что еще нужно сказать:

— Наш Омер, как вы знаете, работает на строительстве железной дороги. Они с Назлы договорились устроить помолвку в начале весны, до того, как начнется строительный сезон. Вы захотели, чтобы помолвка была в Стамбуле…

— Не я, не я! — убитым голосом сказал Мухтар-бей. — Это моя покойная жена. Она так не любила Анкару… Перед смертью пожелала…

— Как вам будет угодно, сударь, — проговорил дядя с таким видом, будто делает Мухтар-бею одолжение, и, сказав еще несколько слов относительно даты и некоторых других деталей предстоящей помолвки, замолчал.

Наступила тишина. Все углубились в свои собственные мысли. «Каждый размышляет о своей жизни, о своих собственных планах, — думал Омер. — Наслаждаются этой так редко выпадающей возможностью подумать о себе — за наш счет». Он чувствовал, что все собравшиеся в комнате люди, глядя на них с Назлы, вспоминают какие-то события своей жизни или обдумывают разные мелкие планы на будущее, и это казалось ему невыносимым. «Так замечтались, что никому и в голову не приходит, что это странное молчание чересчур затянулось!»

— Как вы, сударь, расчувствовались! Чуть ли даже не расстроились, — раздался голос тети Маджиде. Она внимательно и, похоже, несколько обиженно смотрела на Мухтар-бея.

Мухтар-бею, возможно, это внимание понравилось.

— Что сказать? — вздохнул он. — Я к этому готовился и все равно чувствую себя как-то странно. Что сказать? Может быть, я не ожидал, что все будет именно так. — Он взглянул на Омера: — Этот молодой человек мне сразу пришелся по сердцу… Но все равно я сейчас несколько растерян.

— В наше время все именно так и происходит! — Дядя, похоже, был горд, что осведомлен о подобных вещах. — Страна меняется. Сами знакомятся, сами договариваются. Так оно ведь и лучше, не правда ли?

Мухтар-бей повернул голову и стал смотреть на Омера. «Ну вот, теперь они начнут размышлять обо мне». Случайно оказавшийся здесь Рефет-бей тоже с интересом смотрел на него. «Что они, интересно, сейчас обо мне думают?» Омеру вдруг захотелось встать и выйти за дверь.

— Да, вы правы, нужно идти в ногу со временем, — проговорил Мухтар-бей, отведя взгляд от Омера. Потом вдруг повеселел, словно вспомнил о чем-то приятном: — Я-то покойную свою супругу нашел с помощью свахи. — По его лицу снова пробежала тень. — Но растерян я не поэтому. Я ведь всегда был сторонником прогресса. — Он взволнованно повернулся к Рефет-бею: — Мы с Рефет-беем в меджлисе немало метали молний в ретроградов. Мы с ним на переднем крае борьбы! — И, забыв про свою печаль, Мухтар-бей начал увлеченно рассказывать о том, как в бытность губернатором Манисы проводил в жизнь закон об одежде, борясь с сопротивлением святош.

Такая неожиданная смена настроения (при том, что недавняя печаль Мухтар-бея была сама по себе неожиданна), похоже, сбила с толку дядю и тетю. Было видно, что, слушая рассказ депутата, они больше обращают внимание не на то, что он говорит, а на мимику, оживленные жесты и веселый тон.

«Должно быть, они решили, что он слегка с приветом», — подумал Омер, но потом с удивлением понял, что в его глазах будущий тесть выглядит примерно так же. «Милый, хороший человек!» — пробормотал он себе под нос.

Потом Омер взглянул на Назлы. Она с интересом слушала рассказ отца. Рефет-бей тоже слушал раскрыв рот. «Мне нужно перестать думать о себе и попытаться быть хоть немного похожим на них, разделить их веселье!» — сказал себе Омер. Ему хотелось раствориться в счастливой атмосфере, покориться теплу изразцовой печки и забыть о своих стремлениях, амбициях и гордости. В какой-то момент он поверил, что это ему удастся, но, обводя взглядом гостиную, вдруг заметил, что в щелку двери на него внимательно смотрит горничная, и тут же вспомнил, что он — кандидат в зятья. Мухтар-бей продолжал что-то рассказывать о временах своего губернаторства. «Так все и должно было случиться!» — подумал Омер.

— Вам когда-нибудь доводилось бывать в Европе? — спросил дядя задушевно.

— Увы, нет, не было возможности, — погрустнел Мухтар-бей. — Но когда-нибудь обязательно нужно будет съездить, посмотреть… И Назлы очень бы хотелось с собой взять. — Тут, испугавшись, должно быть, что его слова могут быть неправильно поняты, он махнул рукой в сторону горничной, вошедшей в гостиную с подносом в руках: — Я думаю, пора уже потихоньку начинать садиться за стол.

И они начали потихоньку садиться за стол.