Глава 55

Поздно вечером в комнату к Одиссею постучались. Он открыл дверь и увидел перед собой женщину в простонародной одежде с морщинистым лицом и натруженными крестьянскими руками.

– Извиняйте, вы Луков? – сквозь тяжелую одышку с надеждой осведомилась она. Одиссей подтвердил:

– Да это я. Что вам угодно?

Но прежде чем ответить женщина совсем по-простому умилилась вслух:

– Ой, совсем молоденький ты! И такой же худенький. Всего-то наверно годков на пять постарше моего Серёженьки, а уже начальник! Мой тоже шустрый. И очень хороший. При любой оказии – если какой эроплан из его команды в Москву летел, он обязательно для меня с ним деньги или какой гостинец присылал.

Когда женщина говорила о сыне, лицо её было озарено нежной любовью, но стоило её замолчать, как морщинистый лик её потемнел, словно тучи закрыли солнце. Она тяжело вздохнула. В её сухих глазах давно не осталось слёз. Одиссей прочёл в них такую материнскую тоску, что у него сжалось сердце от сочувствия.

– Да вы проходите.

Женщина вошла и сразу взволнованно стала рассказывать, что ищет пропавшего в этих краях сына. Для этого она проделала полный разных опасностей и невзгод путь из далёкой рязанской губернии сюда в Туркестан. Чтобы достать деньги на проезд простая крестьянка продала дом в родном селе и козу.

– Последнее письмецо от Серёженьки было почти год назад. Чует моё сердце: беда с ним. Может, сильно покалечило его на войне или в плену у басурман томиться, забытый друзьями и начальством. Кому он кроме матери теперь нужон.

– Значит, вы точно не знаете, что с вашим сыном?

– Так никто не знает, мил человек, что с моим Серёженькой сталось. Эроплан их разбился. Лётчика через пару месяцев нашли. Правда не его самого, а особую бляху, которую он носил, ну, вроде как орден или знак какой военный, я не поняла толком. Но по бляхе этой товарищи опознали его косточки. А Серёжа мой без следа сгинул. Меня один Сережин друг пожалел и по секрету надоумил, чтобы я к вам обратилась. Вроде как они на разведку для вас летали. Только не говорите никому, а то доброму человеку большая неприятность по службе может выйти. Дело то секретное.

– Хорошо, не скажу, не волнуйтесь.

Одиссей всею душой жалел несчастную женщину с опухшими от хождения по начальству ногами. Она выглядела измождённой и постоянно держалась за сердце. «На какие деньги она живёт в этом городе? Вряд ли она потратила на себя хоть копейку из тех денег, что выручила за дом, ведь они могли ещё понадобиться для выкупа сына из плена».

Молодой человек усадил женщину за стол, стал выкладывать всё, что было из продуктов, затем сбегал за кипятком для чая. Но женщина, ни к чему не притрагиваясь, не сводила с Лукова молящих глаз.

– Один он у меня остался. Мужа в шестнадцатом годе в Галиции германец убил, остальных детишек болезни в малом возрасте сгубили. Помоги отыскать сыночка, добрый человек! А я тебе все деньги отдам, что у меня остались.

Женщина достала из-за пазухи свёрток, торопливо развернула, и протянула Лукову худенькую пачку керенок вперемешку с советскими рублями. Одиссей замахал руками.

– Нет, нет, что вы, не надо! Я даю вам слово, что сделаю всё, что в моих силах.

Женщина немного успокоилась, и даже стеснительно откусила кусочек хлеба, запив чаем. Потом достала ещё один свёрточек поменьше. В нём находился рисунок маленького образка с ликом угодника, который был на шее у пропавшего авиатора.

– По этой иконке опознаешь его. Если не живого, то хоть косточки привези, чтобы было что в родной земле похоронить, и где мне рядом упокоиться.

На прощание Одиссей заставил несчастную мать принять от него деньги, из той пачки, что он получил от краснолицего связника заговорщиков.

– Раз вы решили оставаться в городе до моего возвращения, надо же вам что-то есть всё это время. Берите! Иначе совесть моя не будет знать покоя, ведь из-за какой-нибудь задержки в пути, я обреку вас на голодную смерть.

*

На следующее утро экспедиция во главе с новым начальником покидала Ташкент. Собственно часть группы – солдаты и рабочие с лошадьми и тяжёлым снаряжением покинули город ещё несколько дней назад. Так что Одиссей выезжал со своим «штабом» налегке. С ним были: подполковник Ягелло, пара чумологов Каракозовых, индийский юноша Аджит, которого они все стали звать Георгием, и который сразу трогательно привязался к Лукову. А ещё грузноватый, но бодрящийся археолог-любитель Кенингсон, который поставил условием своего участия в экспедиции нахождение при нём слуги и отдельного багажа. Так же в качестве штабной охраны с ними следовали несколько красноармейцев и инстранцев-коминтерневцев.

Им предстояло двигаться в направлении Ош-Хорог – вначале поездом до станции, название которой можно было перевести, как «Чёрный колодец». Там должна была состояться встреча с ушедшей ранее партией и отрядом ЧОНа. А дальше уже действовать по обстоятельствам. Дело в том, что поезда по Среднеазиатской и Ташкентской железным дорогам ходили крайне нерегулярно. Многие участки пути были разрушены; катастрофически не хватало исправных паровозов. Так что нечего было и думать о том, чтобы доехать по «чугунке» до Самарканда или Ферганы.

Однако сюрпризы начались ещё до посадки в поезд. Неожиданно на перроне появился сам Начальник секретно-оперативной части ТурЧК Ираклий Шестопалов. С ним были чем-то встревоженный начальник вокзала и человек, представившийся сотрудником Разведывательного управления Туркфронта. Одиссей видел, как при их появлении напрягся лишь накануне выпущенный из ЧКа Ягелло.

Ничего не объясняя, эти трое буквально потащили экспедиционеров за собой – куда-то на запасные пути. Пока они шли где-то не очень далеко загрохотало.

– Слышите? Похоже на грозу – усмехнулся Кенингсон. И хотя небо было безоблачным, никто не стал с ним спорить и говорить, что грохот этот больше напоминает артиллерийскую канонаду.

*

Навстречу им из-за ремонтного депо выползал бронепоезд! Вид грохочущей, изрыгающей облака дыма и пара, ощетинившейся пулемётными стволами и орудийными жерлами бронированной громадины произвёл на Лукова огромное психологическое впечатление. Ещё больше Одиссей был впечатлён узнав, что они поедут внутри этой крепости на колёсах.

На прощание чекист Шестопалов отвёл Лукова в сторонку, и как-то особенно заглядывая ему в глаза, произнёс:

– Я желаю вам успеха.

Чекист подмигнул Одиссею.

– Ещё я вам желаю, чтобы вас доставили туда, куда вам нужно. А то признаться на этих бронепоездах служат настоящие анархисты, от которых никогда нельзя заранее знать, чего ожидать.

– Благодарю, – немного растерявшись от такого напутствия, всё же пожал протянутую ему руку Луков. Шестопалов задержал его ладонь в своей лапе и, понизив голос до шёпота, добавил:

Одного я вам не желаю, – чтобы мы с вами встретились снова, ибо тогда мне придется познакомить вас с лучшими экземплярами моей коллекции….

В клёпаном борту бронепоезда открылась маленькая дверца – вершка в четыре толщиной. Своей овальной формой она напоминала корабельный люк с подножкой-трапом. Даже стройному Одиссею предстояло с трудом протискиваться в узкий «лаз». Что уж было говорить о Кенингсоне с его солидной комплекцией! Адольф Карлович смущённо застыл перед «норой», не решаясь лезть в неё. В ещё большем смятении находились трое солдат-таджиков. Они всего несколько месяцев назад спустились с горных вершин за солью. В Фергане их выловил патруль и доставил к военному комиссару, который объявил горцам, что они зачислены в Красную армию добровольцами. В городе они впервые увидели электричество и автомобиль. Парни хоть и успели пройти курс политграмотности, но на многое продолжали смотреть с изумлением дикарей. Зрелище огромного стального чудовища повергло их в трепет и ужас. Они не могли понять, как металлические дома-вагоны движутся без всякой посторонней помощи. Одиссей стал объяснять им, что нечистая сила тут не при чём, а вагоны толкает пар. Но дикари смотрели на Лукова с большим недоверием и категорически отказывались лезть в чрево «шайтановой машины».

Тогда желая показать им пример, вперёд вышла единственная дама в их мужской компании – Кира Антоновна Каракозова. Её муж замешкался и Луков поспешил подать девушке руку, чтобы помочь ей подняться по крутой подножке. Но его опередил один из бронепоездников – двухметровый детина. Он был весь в коже – кожаная куртка, кожаные штаны и даже картуз на голове тоже из чёрной кожи. Бронепоездник не сомневался, что в своём обмундировании, которое действительно придавало ему тяжеловесную внушительность, он неотразим. С кривой улыбкой на грубом лице этот наглец протянул свою левую лапищу уже шагнувшей на подножку девушке, а правой попытался немного подсадить её. Но у него получился довольно нахальный хлопок по мягкому месту Киры.

Одиссей поспешил встать на защиту женской чести.

– Не распускайте руки, любезный! – сердито сказал он нахалу, пытаясь оттеснить от девушки. Но мужик в коже был едва ли не на голову выше его и килограммов на тридцать тяжелей. Бронепоездник грубо толкнул Лукова в грудь, да так, что Одиссей отлетел на несколько метров.

Следующим в разгорающийся конфликт втянулся Кенингсон. Причём Адольф Карлович первым делом смерил Лукова ревнивым взглядом, и уж потом обратил свой гнев на обидчика своей знакомой.

– Если вы не извинитесь перед дамой, я буду драться с вами! – запальчиво объявил археолог, решительно засучивая рукава.

Муж пострадавшей тоже присоединился к защитникам жены, но как было заметно без особой охоты, ведь им предстояло выяснять отношения уже не с одним здоровяком. На помощь ему из недр бронепоезда уже спешили товарищи по чёрной сотне – крепкие как на подбор, с такими же грубыми лицами заядлых драчунов и пудовыми мозолистыми кулачищами. У некоторых в руках были тяжёлые инструменты.

Но Кира сумела предотвратить побоище, которое чуть не разгорелось из-за неё. В последний момент она отважно встала между сходящимися группами мужчин. Когда же один из бронепоездников, уже закусивший перед рукопашной ленточки своей матросской бескозырки, попытался отодвинуть дамочку в сторону, чтобы не мешалась, Кира обратилась к нему с неожиданным вопросом:

– Как тебя зовут, товарищ?

Стройная, высокая, с забранными в большой пучок на затылке волосами, в сером костюме английского покроя и светлой блузке с галстуком, повязанном по-мужски, с массивным кожаным футляром фотографического аппарата на боку она напоминала корреспондентку американского иллюстрированного журнала. Выражение её лица было строгое и уверенное, в глазах заостренное внимание к собеседнику.

Немного опешивший здоровяк ответил:

– Вася.

– Из матросов?

– Да.

– Где прежде служили?

– Балтфлот, линейный крейсер «Полтава».

– А на «Гарибальдийце» давно?

– С прошлого ноября.

– Что же вы, товарищ, позорите свой новый сухопутный корабль! Вы же гордость Красной армии, её элита. Посмотрите!

Кира указала взглядом Васе и его товарищам по команде бронепоезда на проходящую мимо группу красноармейцев. На лицах пехотинцев действительно читалось восхищение бронепоездом и его экипажем.

– Смотрите, вы одним своим видом вселяете уверенность и волю к победе в этих солдат и нагоняете страх на вражеских! Так подтянитесь, не ведите себя как пьяная матросня при увольнительной на берег!

Тут из люка выглянула голова в пенсне и в кожаном шлеме. Голова строго осведомилась гундосым голосом:

– В чём дело?! Что тут происходит?

Кира звонко ответила за всех:

– Всё в порядке, капитан! От имени членов нашей экспедиции хочу выразить благодарность всему экипажу вашего славного бронепоезда за гостеприимное отношение. Ваши люди вышли помочь нам погрузиться. А вот этот товарищ – Кира указала на настороженно глядящего на неё Васю, – даже вызвался провести небольшую экскурсию для нашей группы.

– Не до экскурсий сейчас! – сердито прогундосила голова. – Поднимайтесь скорей на борт!

Все торопливо один за другим полезли в лаз.

Пока Одиссей топтался возле подножки в ожидании своей очереди, он продолжал восхищённо оглядывать громадину железнодорожного броненосца. Даже паровоз был одет в доспехи. Это был, по-видимому, очень мощный локомотив, ибо ему приходилось таскать вместе с вагонами ещё массу навешанной на них брони и различного вооружения. Интересно, каково это – ехать внутри столь грозной машины?

Луков залезал предпоследним. Когда он протискивался в дверь, махина бронепоезда с лязгом и грохотом тронулась с места. Перед тем как идущий за Одиссеем матрос закрыл дверцу, Луков бросил последний взгляд наружу – на чистое небо над головой с белыми перистыми облаками в бирюзовой вышине. Через секунду бронированная заслонка захлопнулась с неприятным скрежетом.

Условия внутри стального корпуса были далеки от комфортных – страшная теснота, очень душно, резко пахло машиной. Но местный народ к этому был привычен. Вокруг с весёлой удалью занимались своим тяжёлым боевым ремеслом люди в промасленной одежде. Здесь явно готовились к чему-то серьёзному. Мимо взятых на борт пассажиров таскали ящики со снарядами, слышались отрывистые команды, лязгали пулемётные затворы, скрипели поворотные механизмы пушек.

И всё это время бронепоезд двигался очень странно: то осторожно крался, надолго останавливаясь, словно притаиваясь; то вдруг срывался с места и воинственно катился вперёд, быстро набирая ход, но лишь затем чтобы снова замереть и пристыжено откатиться обратно.

Чтобы посторонние люди не мешались под ногами, их определили в какой-то закуток в задней части вагона с запретом покидать его без особого разрешения, правда, без чьего именно сказать забыли.

Пока продолжались необъяснимые манёвры, наступила полуденная жара. Солнце раскалило стальную обшивку вагона, который был бронирован по «глухому» принципу, то есть в бортах не имелось вентиляционных вытяжек или амбразур для стрельбы из винтовок и револьверов. Хотя в расположенных высоко над головой вращающихся орудийных башенках должны были иметься смотровые щели для управления артиллерийским огнём. Но просачивающегося сквозь них воздуха было недостаточно, чтобы в приемлемой мере разбавить крайне сгущённую атмосферу железного форта. Жадно раскрытыми ртами все ловили остатки воздуха, которого в этой стальной бочке кажется оставалось всё меньше и меньше. Каждый из соратников Одиссея спасался, как мог: кто обмахивался импровизированным веером в виде собственной кепки, кто усиленно пил воду из фляги, не заботясь о будущем. Не стесняясь присутствия женщины, узбеки-красноармейцы разделились до кальсон и нижних рубах.

А тут ещё вдруг разом, как по команде, заработали все расположенные в броневагоне пушки. За считанные минуты температура внутри корпуса подскочила с +30 градусов до +52 градусов (это было видно на термометре). Внутри стало как в раскалённой печи. Металл стен обжигал, не дотронешься!

Это был кромешный ад: люди задыхались от пороховых газов и жары, на глазах Одиссея двое его солдат потеряли сознание. Он и сам был близок к обмороку. Вокруг вой пролетающих над головой снарядов, грохот ответных выстрелов, лязг затворов, звон стрелянных гильз по полу,… резкие крики команд вперемешку с матом. Дикая какофония давила на мозг, терзала нервы. Но хуже всего было от непонимания того, что происходит. Волнами накатывал ужас перед замкнутым пространством, откуда возможно уже не суждено выбраться живым. Только максимальным напряжением воли Одиссей сохранял подобающий командиру вид.

И тут его удивил Георгий. Конечно, юному индийцу было не привыкать к пеклу. Но он удивительно быстро преодолел свой страх перед страшной диковинной машиной и выглядел невозмутимым. Глядя на него, а также на местных вояк, которые с весёлым удальством делали свою тяжёлую работу, Одиссей тоже как будто успокоился. Луков постарался представить себе покойного начальника – генерала Вильмонта. «Как бы он вёл себя здесь? – спросил себя Одиссей, и ответ пришёл сам собой: „Наверняка, генерал нашёл бы способ подбодрить людей“».

– После этой поездки нам даже черти уже не страшны будут. Вряд ли в их преисподней условия намного хуже – пошутил Одиссей, втайне с волнением ожидая реакции товарищей. К его удивлению и радости на некоторых лицах появились улыбки. Одобрительный взгляд Ягелло лишь укрепил в молодом начальнике уверенность, что пока он ведёт себя правильно.

– А может мы уже аду? – предположил Ягелло и дал отпить из своей фляги сидящему рядом Кенингсону. Этот несчастный, кажется, и сам был уже не рад, что по доброй воле вызвался в эту экспедицию. Воспитание не позволило Адольфу Карловичу даже снять пиджак в присутствии молодой женщины. Теперь красный как рак, с лицом покрытым бусинками пота, уже немолодой Кенингсон вымученно улыбался, стараясь показать, что он в порядке. «Как бы его не сразил инфаркт в этом аду» – озабоченно думал Одиссей.

Обстановка вокруг действительно очень напоминало адское пекло. Вонь горелого пороха вполне могла сойти за запах серы. И не требовалось сильно напрягать воображение, чтобы принять силуэты здешних обитателей за чертей. Давно скинувшие с себя свою чёртову кожу артиллеристы метались в тесном, наполненным дымом пространстве между орудиями и пулемётами. Их перепачканные маслом бронзовые мускулистые тела блестели от пота. Впрочем, некоторые остались в тельняшках и сыпали по ходу дела морскими терминами вперемешку с отборным матом. От этого создавалось полное ощущение, что находишься на орудийной палубе дредноута. Присутствие здесь моряков в большом количестве не было случайностью, ведь основное ядро команд советских бронепоездов составляли именно они. Объяснялось это технической грамотностью привыкших к обращению со многими судовыми механизмами балтийцев и черноморцев. Обычно на флот призывали людей образованных, чаще всего заводских рабочих, то есть пролетариев. Отсюда гораздо более высокая политическая сознательность матросов, чем мужиков-пехотинцев.

Вскоре среди снующих мимо полуголых людей внимание Одиссея привлёк один – в кожаной кепке с большим козырьком, из-под которого выглядывали только пухлые губы и острый мальчишеский подбородок. На фоне мускулистых, варварского вида атлетов он выделялся птичьей грудью и худенькими руками. Однако великолепная татуировка на его груди заставила Одиссея открыть рот от изумления. Лаптев! В это невозможно было поверить. Как он здесь оказался?!

Причём моряки явно держали нового знакомого за своего. Возможно определённую роль в этом сыграла татуировка с изображением Стеньки Разина, которого в анархисткой по своей природе среде матросов очень почитали. Но кажется дело было не только в ней. Даже теперь – в грохоте и дыму юный комиссар умудрялся развлекать «братву» очередной историей.

Со свойственным ему блатным юмором Гранит рассказывал, как в самом начале революции, когда власть в его родной Одессе ещё принадлежала ставленникам Временного правительства, он с дружками по фартовой компании приглядел оставленный без присмотра бронепоезд «Кубанский казак». Накануне революции его пригнали с фронта на местный ремонтный завод, но вследствие возникшей неразберихи забыли на запасных путях городского железнодорожного вокзала.

– И вот деловые люди во главе с вашим покорным слугой решили найти новое применение полезному военному имуществу, – артистично расшаркался Лаптев.

По его рассказу они с дружками приспособили «Кубанского казака» для загородных пикников и деловых поездок. Внушительный вид нескольких броневагонов с пушками и пулемётами, на котором объявившие себя революционной народной армией бандиты раскатывали по соседним с Одессой волостям, очень облегчал переговоры с прижимистыми сельскими кулаками.

– Бедняков мы не трогали, а мироедов обложили налогом в пользу мировой революции, – сделал важную оговорку Гранит, которому хотелось выглядеть в глазах слушателей благородным разбойником.

Как заметил одессит, знаменитые чикагские бандиты кусали бы себе локти от зависти и плакали, как дети, если б только узнали, как их русские коллеги додумалась использовать для рэкета бронепоезд! Но разгул изобретательных братков продолжался недолго. Вскоре в Одессу пожаловал бронепоезд «Освободитель», на котором было всего два лёгких орудия и несколько пулеметов. Однако на нём прибыл суровый матрос Гзюба, который перед этим успел побыть комендантом славного города Киева, правда, недолго. До вельможного пана гетмана всея Украины бывший крестьянский молотобоец не дотянул и теперь улепетывал от висящих у него на хвосте поляков и немцев.

Острый глаз недавнего опытного наводчика главного калибра линкора «Севастополь» ещё издали заприметил между стоящими на запасных путях теплушками «Кубанского казака». Именно такого «дредноута» с мощными морскими орудиями и толстой бронёй Гзюбе не доставало для реализации своих далеко идущих политических амбиций. Он тут же решил прибрать «броневик» к рукам, чтобы значительно усилить огневую мощь своего бронедивизиона. Ведь в начинающейся гражданской войне именно бронепоезда часто становились последним и решающим доводом в борьбе за власть.

Стрелка с одесскими мальчиками состоялась тут же поблизости – в привокзальном ресторане. Разговор был коротким: прибывшие с Гзюбой крепкие матросы настучали по головам одесским пижонам. После чего подцепили «Казака» к своему бронепоезду и отправились навстречу ничего не подозревающим преследователям, которых вскоре ожидал очень неприятный сюрприз.

Поквитавшись с обидчиками, Гзюба отправился в турнэ по причерноморским городам – пополнять золотую казну. В начале 1918 года он вернулся обратно на Украину, по дороге устанавливая советскую власть на попадающихся станциях и попутно увеличивая свой персональный золотой запас. Свой славный путь «Кубанский казак» закончил где-то под Жмеринкой после долгого боя сразу с двумя поймавшими его в ловушку неприятельскими бронепоездами. Самого уцелевшего в том легендарном бою Гзюбу большевики расстреляли через пять месяцев за массовые грабежи и попытку установить личную власть в советских районах.

– Я единственный из нашей банды, кого Гзюба взял к себе в команду. Но, покатавшись с ним месяцок, вернулся обратно в Одессу. А там вступил в красную гвардию, – закончил свой рассказ Гранит.

– А что так? – с подковыркой поинтересовался у Лаптева один из бронепоездников. – Не понравилась наша работёнка?

– Работёнка то понравилась. Да подруга Гзюбы влюбилась в меня, как кошка. Просто проходу не давала! Розой её звали. Запретить ей меня любить Гзюба не мог, так как у него в команде было установлено революционное равноправие полов. Но ревновал Маруську ко мне страшно.

Одиссей такому сюжетному повороту не удивился, ибо успел неплохо узнать комиссара. Как неврастеник, Лаптев периодически терял контроль над собой. И это выражалось не только в его диких выходках, но и в безудержной страсти к фантазированию. Вот и теперь, похоже в голове взвинченного и импульсивного юнца рождалась очередная история, в чью правдивость он уже и сам начинал верить.

– Однажды стоим мы втроём на тендере паровоза – на балкончике возле распахнутой настежь двери в боевую рубку нашего бронепоезда – обозреваем окрестности. Смотрю, а командир приобнял Розу за талию и пытается к себе прижать. А она его по роже – бац кулаком! Гзюба рассвирепел, сгрёб полюбовницу в охапку и швырнул её через ограждение. Потом оборачивается на меня своей страшной изуверской рожей и говорит бешено: «Уговор: никаких больше баб, и никаких пянок!». После этого он страшно напился с горя. А я этой же ночью обратно в Одессу сбёг, а на прощание бомбу в купе швырнул, где он дрых. Только лимонка неисправная оказалась – не взорвалась…

История эта конечно была придумана «по мотивам» знаменитой легенды про Степана Разина, швырнувшего за борт своей ладьи персидскую княжну. Тем не менее, слушателям байка пришлась по вкусу, ведь главным её героем был матрос с бронепоезда.

Довольные бронепоездники по-приятельски хлопали парня по плечу…

Одиссей подошёл к Лаптеву. Оказалось, что Гранит уже давно заметил Лукова, но не хотел подходить первым, ожидая, когда у «начальника от изумления челюсть отвиснет».

– Как вы тут оказались?! – изумлённо спросил Одиссей.

Луков только самодовольно ощерился беззубым ртом и загадочно ответил, что: «как это и полагается в восточных сказках, из тюремной башни он улетел на ковре-самолёте».