Глава 9
Давай договоримся

В августе я пошла в пятый класс все той же начальной школы Дикенсон. Впервые в жизни я не была новенькой. Меня выбрали школьным патрульным по дорожной безопасности, и по настоянию моей учительницы, миссис Трожелло, я подала свою кандидатуру на пост президента школьного совета. Среди прочего мне предстояло обратиться с речью к учащимся в разных классах. Для этого я выпросила рулон фальцованной бумаги у мистера Ирвина. Когда подошел мой черед, я поднялась на кафедру и театрально развернула свиток. Белая бумажная простыня протянулась с пюпитра на сцену и скатилась на пол.

– Дорогой Санта, – начала читать я, – принеси мне, пожалуйста, новый велосипед, с пяток кукол Барби, магнитофон и… ой-ой!

С озабоченным видом я проглядела якобы бесконечный список, и на сцену волнами упало еще метра полтора бумаги.

– Кажется, это не моя речь, если только наш директор не решил надо мной подшутить!

Первоклашки покатились со смеху; я ожидала, что шутку оценят и в классах постарше.

Результаты объявили по громкоговорителю: «Новым президентом школьного совета стала Эшли Родс!»

Узнав об этом, мисс Санднес просияла от гордости, а к вечеру весть разнеслась по всему приюту. Ко мне то и дело подходили работники и поздравляли с победой.

Ни Сабрина, ни Дафна не сказали мне ни слова.

– Явилась, подлиза, – принялся дразнить меня Лерой, высовывая язык.

Хоть его оскорбления и задевали за живое, мнение учителей и одноклассников я ценила куда выше, чем детей из приюта.

Чужое внимание все еще было для меня как бальзам на раны. Как-то раз, сидя на уроке среди своих одаренных одноклассников, я начала икать. За соседними партами стали посмеиваться. Я нарочно задержала дыхание, отчего икоту и вовсе стало слышно на весь класс.

– Выпей воды и возвращайся, когда перестанешь икать, – сказала миссис Трожелло, а затем велела мне остаться после уроков.

– Эшли, я знаю, что ты живешь в приюте. Должно быть, в прошлом тебе пришлось нелегко, – начала учительница. Сейчас мне будут читать нотацию, что тяжелое детство не повод срывать урок, решила я. Однако она рассказала, что сама вышла из неблагополучной семьи и знает, каково бороться без поддержки близких. Напоследок миссис Трожелло протянула мне книгу.

– Ты похожа на Аню из Зеленых Мезонинов.

Начав читать, я поняла, что хотела сказать учительница. Люси Мод Монтгомери как будто про меня писала. Я также вспомнила Сиротку Энни, самую известную сироту из американских комиксов. Тогда я подумала: надо же, какое совпадение – эти девочки, как и я, рыжеволосые, улыбчивые, решительные, да еще и с именами на «А». Хотя, скорее всего, миссис Трожелло хотела сказать, что порой грустные истории – как ее собственная – заканчиваются счастливо.

Два раза в год, а то и чаще, в приюте устраивали пикники для усыновителей, с шумными играми, барбекю и хот-догами. Основная цель была показать товар – детей, которые никому не нужны. Некоторые «покупатели» вели себя сдержанно, другие обращались с нами по-компанейски, порой развязно. Один из таких даже ткнул в меня пальцем! Какая-то толстая тетка, погладив Люка по голове, обратилась к своему мужу:

– Какой пупсик, правда?

Затем, повернувшись к Люку, она пропела:

– Мы бы с радостью тебя усыновили!

– А меня скоро усыновят! – похвалился на обратном пути Люк.

Нас с Люком выбрали для интервью Христианскому телеканалу, который приехал снимать сюжет о приюте. Мы пришли в художественную студию, где уже сидела бойкая ведущая.

– О какой семье ты мечтаешь? – обратилась она ко мне.

– Мне многого не надо, – ответила я, – просто хочу, чтобы к нам хорошо относились, заботились… Просто семью.

Я надеялась, что угадала с ответом, но Люк корчил рожи, нарочито широко зевал и всячески лишал меня моих трех минут славы.

– А ты, Люк?

– Хочу жабу, бейсбольную перчатку и маму.

– Точно в таком порядке? – рассмеялась ведущая. – Эти дети молят о семье, и я молюсь вместе с ними: не оставьте их, если Бог вошел в ваше сердце.

Шли дни, нами никто не интересовался, и я совсем пала духом. Приближался мой день рождения, но и он не обещал ничего особенного: все тот же корпус, торт, подарки для виду, потом встреча с Мерритами в конференц-зале. Всю жизнь мечтала.

– Поздравляю с днем рождения! – сказала Мэри Фернандес, зайдя за мной в корпус.

Я сидела за столом, не отрывая взгляда от гирлянды, которую мастерила ко Дню благодарения.

– Нашли с чем поздравлять, – буркнула я.

– Детей стошнило после торта, – поспешила извиниться за мою грубость мисс Санднес.

Но у Мэри Фернандес были новости похуже.

– Мне очень жаль, что у тебя неудачный день и что Мерриты не смогут приехать.

– Очень надо.

– Эшли, – тихо сказала Мэри Фернандес, – Мэтью Меррита сбила машина.

Гирлянда со стуком упала на пол.

– Он жив?

– К счастью, его жизнь вне опасности. Мерриты приглашают тебя отпраздновать день рождения в больничной палате.

Брюс Весловски, наш семейный психолог, отвез меня и Люка в клиническую больницу Тампы.

– С днем рождения! – пропела миссис Меррит.

– Привет! – помахал с кровати Мэтью. – Спасибо, что согласилась отпраздновать у меня.

Мэри Миллер протянула подарки. На этот раз Мерриты подарили мне туалетный набор, в котором среди прочего были расческа и щетка для волос с посеребренной ручкой, а также поворотное зеркальце. Такие изысканные вещи нравились мне куда больше, чем игрушки. И все-таки, помнится, я никак не могла свыкнуться с больничным запахом, которым пропитался праздничный торт.

И с чего я взяла, что этот день рождения будет чем-то отличаться от предыдущих! Даже когда два года назад миссис Чавес затеяла торжество в мою честь, Амелия напялила мою кофточку, подаренную мамой, и праздник был испорчен. Десятый день рождения испоганил Люк, задув мои свечи и обслюнявив торт. Вот и в этом году веселья как не бывало. Хорошо еще, что братец на время от меня отлип, заинтересовавшись Мэтью и его ногой в гипсе. В общем, праздник в очередной раз сдулся.

Вскоре Люка перевели в Лайкс-коттедж – и, как оказалось, поспешили. Хотя Люку было почти девять, он все еще бегал за мной по пятам. Если я не обращала на него внимания, он дергал меня за руку или за волосы. Я любила брата, но его настырность выводила меня из себя, и я всеми способами его избегала.

Чего я избежать не могла, так это безотчетной тоски по маме. Когда я бывала занята, мне удавалось не поддаваться, напоминая себе, что это такая же дурная привычка, как грызть ногти. Но, оставаясь в одиночестве, я погружалась в мысли о том, где сейчас мама и почему она меня оставила. Хуже всего было по ночам, когда не давали уснуть крики Сабрины. Мэри Миллер рассказала, что маму лишили родительских прав, но разве какие-то бумажки могли остановить маму, которая всегда возвращалась ко мне, даже когда органы опеки пытались отменить наши свидания?

Я верила, что она скучает по мне не меньше, чем я – по ней. Временами мне так сильно хотелось прижаться к маме, что я была не в силах этому противиться, и слезы текли рекой. Если меня видели в слезах и принимались расспрашивать, я упорно отмалчивалась, не желая объяснять свои чувства ни мисс Санднес, ни Мэри Фернандес, ни мистеру Брюсу. Все равно слова были не в силах вернуть мне маму.

Во многих отношениях «Дом для детей» был куда лучше любой приемной семьи на моей памяти. Я могла спать спокойно, зная, что отсюда меня никуда не отошлют без предупреждения и что я могу жить здесь сколько захочу. Лучше уж я останусь с мисс Санднес, мистером Тодом, мистером Ирвином и друзьями, а то как бы очередные «благодетели» снова не вышвырнули меня за порог, устав со мной возиться. И вообще: мне была нужна только моя мама, и никто не смог бы занять ее место.

В приюте решили подготовить для потенциальных усыновителей альбомы с профессиональными фотографиями «лишенцев» – это унизительное прозвище носили все, кто был лишен родительской опеки. Для этих целей в приют пригласили фотографа.

Мистер Ирвин очень удивился, увидев меня лежащей на кровати лицом к стене.

– Эй, Эшли-Долгоножка! – Он прозвал меня так потому, что я стремительно вырастала из своей обуви. – Что с тобой?

– Очень мне нужен ваш дурацкий альбом!..

– Эти чудные веснушки обязательно нужно показать твоей будущей семье!

– Я ненавижу веснушки, и никакая семья мне не нужна!

– Надо же, жаль. А я думал, тебе нравятся конкурсы.

Я насторожилась: на днях я как раз выиграла третье место в конкурсе на лучший плакат, и призом была поездка на автогонки.

– Какой конкурс?

– В фотостудии проводят конкурс на лучший рисунок для обложки альбома.

– Ладно, так уж и быть, – сказала я.

– Вот и умница, – широко улыбнулся он.

В ожидании своей очереди я нарисовала картинку: слева – трехэтажный особняк и мужчина в строгом костюме под руку с дамой в вечернем платье и сережках, справа – мужчина в шортах и футболке в обнимку с женщиной в блузке и юбке до колена на пороге одноэтажного домика. Внизу картинки было такое стихотворение:

Картинка вышла просто загляденье, но мне так никто и не сообщил, выиграла я конкурс или нет.

На Пасху мы отправились в гости к одному из спонсоров. По всей лужайке у шикарного особняка на берегу залива были спрятаны пасхальные яйца, и мы принялись их собирать. В каждом пластиковом яйце лежали пять долларов! Прошло каких-то десять минут, и наши сбережения за целый год померкли перед теперешним богатством. На обратном пути я высунулась в открытое окно фургона и прокричала: «Налетай! Детей раздают!» Мой оригинальный метод оказался таким же эффективным, как и все остальные.

На некоторые мероприятия приглашались не только нынешние, но и бывшие воспитанники приюта с их новыми семьями. Мы подозревали, что среди взрослой части публики находились и «покупатели». Одним из таких громких событий были летние спортивные соревнования за приз Мерфи. Пока мы выстраивались у флагштока, давали Клятву верности и пели патриотические песни, я то и дело косилась на толпу: не присматривается ли кто-нибудь ко мне? В рядах зрителей раздался смех: это Люк протиснулся вперед и принялся передразнивать хор.

– Какой милашка! – с восторгом обратилась к мужу экспансивная дамочка в узких брюках.

– Ежегодно мы проводим конкурс на лучшее сочинение, – объявил ведущий. – В этом году победителем стала Эшли Родс, гордость Лайкс-коттеджа.

Поднявшись на кафедру, я стала зачитывать свое сочинение в стихах.

И снова раздался неуместный смех – Люк опять кривлялся. Мне хотелось его задушить. Я худо-бедно добралась до конца и сорвала оглушительные аплодисменты. Когда официальная часть осталась позади, воспитатели не могли мной нахвалиться, но «покупатели» бегали стайками за моим растрепанным братцем, что меня окончательно вывело из себя.

Во время первого пикника для усыновителей Люк забрался на дерево и наотрез отказался спускаться. Я притворилась, будто первый раз его вижу, и уехала назад с первым же микроавтобусом. Узнав про июльский пикник, я сказала мисс Санднес, что не пойду.

– Почему, котик? – спросила она.

– Это смахивает на торговлю живым товаром, вот почему! – Мисс Санднес молчала. – Такое ощущение, что, как только мы уедем, начнутся торги!

Утром в день пикника мисс Санднес зашла ко мне в комнату, держа в руках мой любимый наряд.

– Этот цвет тебе очень к лицу, – сказала она.

– Я никуда не поеду, – буркнула я и отвернулась.

Наставница молча протянула мне бирюзовую футболку и белые шорты. Не проронив ни слова, я оделась и, порывшись в шкатулке с украшениями, нацепила все свои бусы и браслеты. Мисс Санднес отвела меня к микроавтобусу.

Над Роулет-парк высоко стояло раскаленное июльское солнце. От жары мне стало дурно, и я направилась в затененную беседку. Навстречу шла девчушка с розовым шариком на веревочке. Он проплыл прямо у меня перед носом, и я раздраженно ударила по нему. Проходившие мимо родители вытаращились на меня, как на дурочку.

– Эй, посмотрите! – закричал Люк. Его мороженое почти растаяло, и тоненькой струйкой, стекавшей на землю, он пытался что-то нарисовать в пыли, но только сам измазался. Наверное, меня никогда не удочерят, потому что ко мне в довесок прилагается Люк.

– Привет, – послышалось из-за спины. – Хочешь попить?

Я оглядела пару, стоявшую рядом: на них были одинаковые шорты цвета хаки и одинаковые рубашки-поло со вздернутым кверху воротником. Джесс и Лес, прочла я на именных карточках, приколотых сбоку. Мы с Джесс оказались в очереди за колой, а через минуту к нам подвели Люка.

Пока Лес ходил за хот-догами, Джесс вытащила влажные салфетки.

– Эшли, перед едой надо вытирать руки.

Ко мне повернулась стоящая впереди женщина. На ее карточке было написано имя – Гэй.

– Красивые бусы, – сказала она.

Из вежливости я изобразила подобие улыбки. Джесс снова завладела моим вниманием и повела меня к столику.

После обеда нас хотели познакомить с кем-то еще, но Люк, воспользовавшись заминкой, дернул к бейсбольной площадке. Кто-то бросился за ним вдогонку. Тем временем подсевшая ко мне дама задавала набившие оскомину вопросы: в каком я классе и какой мой любимый цвет.

– Мы увозим Люка назад в приют, – сказал мне мистер Тодд. – Поедешь с нами?

– Конечно. – Меня уже тошнило от потенциальных родителей, которые подходили поболтать, а потом сбегали в поисках более привлекательных и юных экземпляров.

– Смотрите, сколько у меня всего! – похвалилась я сумочкой с подарками.

Люк схватил ее своими ручищами, шов разошелся, и содержимое посыпалось на землю.

– Помочь? – предложил проходивший мимо незнакомец, приветливо поглядев на меня.

– Я столько всего выиграла, что мне одной не унести! – снова похвасталась я.

– Погоди-ка, – и он помог мне переложить мои безделушки в большой пакет из-под раздаточных материалов.

«Фил» – прочла я на его именной карточке. Незнакомец отнес пакет в микроавтобус. Соцработник, решила я и забыла о нем, как только уехала с ярмарки детей.

В моей жизни начались тревожные перемены. Мне наконец-то удалили кисту на спине размером с яйцо, из-за которой Уилл дразнил меня «горбуном». Еще мне предстояло перейти в среднюю школу и обрести статус мелкой шестиклашки. Но это все можно было бы пережить, если бы не подлинная катастрофа: мисс Санднес уезжала на учебу! Что ж, сказала я себе, она мне не родная, так какая разница. И я переключилась на мысли о том, где сейчас мама и как с ней связаться. Мое местонахождение держали в тайне, но она могла быть рядом и ждать меня. Тогда же мне стали сниться кошмары: крики из темноты, женские вопли, злодеи с окровавленными руками. Не в силах уснуть, я наливала себе воды, шла в фойе и усаживалась рядом с охранником, коротая время. Однако в приюте все тайное становилось явным. Любые изменения в нашем поведении заносились в специальный журнал. Однажды я рассказала про кошмары одному из охранников, и на следующий же день Мэри Фернандес принялась меня о них расспрашивать. Пришлось выкручиваться – я опасалась, как бы она не посчитала мою тоску по маме причиной кошмаров, – и на будущее я зареклась откровенничать.

Незадолго до начала учебного года весь приют, включая наставников и психологов, снова поехал в тот же детский лагерь на берегу озера, что и год назад. По озеру можно было кататься на огромных надувных кругах и водных лыжах, ловить рыбу, в лагере был бассейн и множество кружков, даже кружок по стрельбе из лука и пневматики.

Как-то вечером к бассейну подошел мужчина с видеокамерой.

– Эй, оператор, смотрите! – крикнула я и бултыхнулась в воду. Вынырнув, я оглянулась на него: – Засняли?

– Конечно, – ответил человек с видеокамерой, и его лицо показалось мне знакомым.

– А что вы снимаете? – наперебой загалдели дети.

– Фильм про лагерь, – ответил он.

Скоро я забыла о нем: вечером мы играли в «Захват флага», и я не могла дождаться, когда поведу команду вперед. Перед сном мы расселись вокруг костра, распевали песни, жарили маршмеллоу, и я подумала: вот так живут нормальные дети. Пожалуй, на нашу долю выпало больше походов в неотложку – один из мальчиков умудрился засунуть в ухо патрон от пневматического ружья, – но в вековом лесу на берегу зеркального озера мы становились почти нормальными. А лучше всего было то, что у меня не оставалось времени беспокоиться о маме и об отъезде мисс Санднес.

Кисту удалили, когда я вернулась из лагеря. Хирург не рассчитал дозу анестезии, и ее действие закончилось в разгаре операции. Потом мне не вовремя сняли швы, из-за чего края раны разошлись, и шрам оказался еще уродливее, чем киста. Уилл переименовал меня из «горбуна» в «плечо со шрамом». Однако в свете грядущего отъезда мисс Санднес все это казалось ерундой.

На прощание мы подарили мисс Санднес самодельные открытки. Сабрина крепко вцепилась в ее руку, на другой руке повисли Уилл и Сэм. Издали я наблюдала, как мисс Санднес тщетно пытается высвободиться.

– Мне пора. – Обернувшись ко мне, она грустно улыбнулась. – Я вернусь сюда на стажировку, не в Китай же я собралась, в конце концов.

У меня в груди что-то оборвалось, и я часто-часто задышала, будто со мной случился сердечный приступ.

– Не отпустим! – завопил Сэм.

Лерой выбежал на улицу и запрыгнул на капот машины мисс Санднес, а сама она обернулась ко мне, не в силах шагу ступить. Уилл и Сэм бросили ее руку и выбежали за Лероем. Наконец мисс Санднес удалось отцепить от себя Сабрину, и она тоже помчалась к машине.

Мисс Санднес подошла ко мне. В ее глазах стояли слезы.

– Эшли, я буду скучать, – сказала она.

Я не выдержала, бросилась к ней и впервые крепко-прекрепко обняла ее.

– Эшли… – чувствовалось, что у нее ком в горле, – у тебя все будет хорошо. Я точно знаю.

– Все хорошее – это ты.

Я отпрянула и вылетела на улицу. Сэм, Уилл и Сабрина лежали под колесами машины. Лерой вцепился в капот. Расставив руки, я заслонила собой дверь водителя и зарыдала:

– Не уезжай!

В конце концов нас отлепили от машины, мисс Санднес села за руль, убедилась, что путь свободен, и уехала, даже не помахав на прощанье.

Она знала то, чего не знала я: мне нашли семью.

Во время ужина ко мне подошел мистер Тодд и попросил выйти в коридор.

– Я ничего такого не сделала, – поспешила сказать я в ответ на его строгий взгляд.

– Не переживай, – успокоил он, – мисс Бет хочет спросить тебя кое о чем.

Он провел меня в ее кабинет, однако уходить не стал, а прислонился к двери.

– Эшли, – осторожно начала разговор мисс Бет, – как ты смотришь на то, если вас с Люком усыновят разные семьи, которые живут по соседству?

– Вам виднее. – Я сглотнула ком в горле. – У м-меня будет семья?

– Мы хотели узнать твое мнение и, если что, рассмотреть другие варианты.

По выражению ее лица я догадалась, что речь шла о чем-то вполне конкретном, но постеснялась расспрашивать дальше.

В столовой мистер Ирвин протянул мне тарелку. Я отмахнулась.

– Не будешь? – переспросил он.

– Что-то не хочется, – ответила я, борясь с подступившей тошнотой.

– Понятно, – сказал мистер Ирвин и подмигнул мне: то ли он что-то такое знает, то ли всего лишь имел в виду, что пропустить ужин – не преступление.

Наутро мне сообщили, что сегодня меня поведут к зубному врачу. В комнату вошла мисс Шарон Уильямс, моя новая наставница.

– Пойдем? – спросила она.

– Только зубы почищу.

– Зачем?

– Мы же идем к зубному.

– Сначала надо зайти к мисс Бет, – заметно смутившись, сказала мисс Шарон.

– Привет, Эшли, – поздоровалась мисс Бет и протянула мне книгу в синей обложке с позолоченным обрезом.

– Открывай, не бойся, – ободрила меня мисс Шарон, не меньше меня сгорая от любопытства.

На обложке золотыми буквами было выведено: «Альбом». Форзац занимала фотография двухэтажного дома. «Семейные фотографии Кортеров», – прочла я на следующей странице.

– Ты видела их на последнем пикнике для усыновителей? – спросила мисс Шарон.

– Нет.

– А они тебя видели. И еще снимали кино про летний лагерь.

Так это оператор собирается меня удочерить? Интересно, когда он решил удочерить меня, до или после встречи у бассейна… А может… Я уставилась на общую фотографию. Старший сын был в мантии и квадратной шапочке с кисточкой; младший сын и отец семейства – в галстуках, а женщина – в полосатом костюме и широкополой шляпе. Они держались так, словно палку проглотили, и делано улыбались в камеру. Их чужие лица расплылись у меня перед глазами.

– Можно взять альбом с собой? – спросила я, сморгнув.

– Разумеется, Эшли. Он твой, – улыбнулась мисс Бет.

Мы с мисс Шарон пересекли двор, напрочь забыв про визит к врачу. Войдя в общую комнату, где остальные смотрели телевизор, я объявила:

– Мне нашли семью, – и швырнула альбом на стол.

Уилл тут же схватил его.

– Ух ты! – выдохнул он. – Улетный катер! А пристань!

– Зацени елку! Почти под потолок! – присоединился к нему Сэм.

– К чему здесь фотография стола с едой? – поморщилась Сабрина.

Я сгребла альбом и пролистала его от корки до корки. В конце лежало адресованное мне письмо: «Мы семья Кортеров. Фил и Гэй познакомились в 1968 году в Нью-Йорке, когда вместе снимали фильмы для детей. Мы влюбились друг в друга практически с первого взгляда. В том же году мы поженились и с тех пор не расставались. У нас очень счастливая семья. Мы все еще снимаем кино и семейные фильмы о детях. Когда мы ездим в командировки, то чаще всего берем детей с собой…»

В комнату один за другим вошли еще несколько человек.

– Эшли удочеряют! – прокричал Уилл.

– Меня тоже! – вбегая, завопил Люк, размахивая альбомом.

Я пролистала альбом Хадсонов. Они были младше Кортеров и больше соответствовали моим ожиданиям. Кроме того, у Хадсонов жили собаки, а это, на мой взгляд, куда лучше, чем коты – у Кортеров их было пять. Зато с первого взгляда меня покорил дом Кортеров. Правда, каменные львы не охраняли главный вход, но в целом дом был точь-в-точь как замок из моих фантазий.

Я ушла в комнату, чтобы спокойно дочитать письмо. У Кортеров было двое сыновей: старшему, Блейку, исполнилось двадцать три года, и он закончил колледж; Джошу, пока еще студенту, было двадцать. Гэй писала книги – и сейчас заканчивала восьмую, – а Филипп снимал кино. И Гэй, и Фил были летчиками-любителями. Я терялась в догадках, что они за люди и почему захотели меня удочерить.

Далее шел подробный рассказ об их котах (один был без ноги). Клички у них были – чуднее не придумаешь.

«Наш дом стоит на берегу реки Кристал-ривер. Зимой сюда приплывают ламантины, а порой к самой пристани подплывают дельфины. Вокруг живет много птиц, в реке водится рыба, а пару раз мы встречали целое семейство бобров. Ночью, если снимать со вспышкой, можно сфотографировать аллигаторов. Также по соседству бродят еноты, опоссумы и броненосцы, иногда можно повстречать даже кабана! Мы уже не говорим про разных лягушек, жаб и жуков!» Все это невероятно понравилось бы Люку. Он обожал кошек, а аллигаторы привели бы его в телячий восторг. Но мне до них не было никакого дела.

Я снова принялась листать фотографии. Внимательно рассмотрела покрывало с «индийскими огурцами», декоративную плитку у бассейна, прихотливо изогнутый диван в гостиной, внушительных размеров катер, цветочные горшки над кухонной мойкой. Я представила, как буду ходить по комнатам, спокойно спать в огромной постели, гулять по молу, высматривая ламантинов… Интересно, разрешат ли мне приглашать друзей на вечеринку у бассейна или на ночь.

Письмо заканчивалось так: «У нас очень счастливая и дружная семья. Мы всегда помогаем друг другу и заботимся, чтобы всем было хорошо. Фил и Гэй занимаются домашним хозяйством по очереди, а если предстоит что-то трудное, мы принимаемся за дело сообща, чтобы поскорее с ним покончить и отдохнуть. Нашей нерастраченной любви хватит еще на нескольких детей. Мы верим, что счастье возможно, если заботишься о близких».

Все это звучало не очень искренне, надуманно, потому что по их фотографиям не скажешь, что они безоглядно счастливы и беззаботны. Я в жизни не встречала ни летчиков-любителей, ни писателей и не знала, какие они вообще бывают, однако прикинула, что с ними у меня будет больше перспектив. Но кто же они: добродушные чудаки, как в комедийных сериалах, или приятные в общении психопаты, у которых за закрытыми дверями может и крышу сорвать? Так или иначе, глупо упускать такую возможность. С Люком или без Люка, а предложение было выгодным: меня окружат вниманием и разными новыми вещицами, а хуже, чем раньше, там просто не может быть. Кроме того, я в любой момент смогу вернуться в «Дом». Другие же возвращались – даже после усыновления.

– Приехали! Приехали! – закричал Люк. Он сидел на посту у окна с рассвета.

Обе семьи поочередно вышли из микроавтобуса. Все четверо были в футболках, шортах и сандалиях. Представившись, Хадсоны увели Люка за дальний столик для пикника, поближе к парковке. Сотрудники устроились чуть поодаль, чтобы не привлекать к себе внимания.

Гэй и Фил молча уселись на скамью по обе стороны от меня. Я съежилась в комок, чтобы их не касаться, и рассматривала сдутый воздушный шарик, запутавшийся в ветках.

Наконец Фил нарушил долгое молчание:

– Может, ты хочешь о чем-нибудь нас спросить?

– Где вы купили эти бусы? – спросила я у Гэй, не глядя на нее.

– В штате Мэн. Это ручная работа, – сказала Гэй, снимая бусы через голову и протягивая их мне. Стеклянные пустотелые бусины переливались на солнце.

– В котором часу мне нужно будет ложиться спать? – спросила я, перебирая в руках матовые стеклянные листья, нанизанные вперемешку с фигурками птиц и рыб.

– Смотря когда вставать в школу.

– Сколько у меня будет денег на карманные расходы?

– Когда наши дети учились в школе, мы выдавали им по пять долларов в неделю, – ответил Фил.

– Поесть не хотите? – сменила тему Гэй.

Фил принес сумку-холодильник, битком набитый бутылками с колой и соком, нарезанным сыром и соленым печеньем, сверху лежала банка с арахисовым маслом и еще одна – с мармеладом.

Я надела бусы себе на шею.

– Откуда вы узнали, что я люблю сыр?

– Мышка рассказала, – ответила Гэй.

Острить пытается, подумала я. За столиком неподалеку сидела мисс Санднес. Она приехала на один день поддержать меня.

– То есть мисс Санднес?

– Вообще-то, твоя представительница, – сказала Гэй.

Печенье оказалось безвкусным, а сок – слишком сладким.

– Хотите, я вам комнату свою покажу? – Я повела их к корпусу.

– Усыновите и меня, а? – прокричал Уилл, когда мы проходили мимо общей комнаты.

– Вот здесь я живу, – сказала я, – но мужчинам сюда нельзя.

– Сегодня можно, – вставила мисс Санднес, которая зашла вслед за нами.

– Можете достать? – попросила я, указывая на верхнюю полку, где пылилась коробка из магазина «Тиффани». Фил взял ее с полки и протянул мне. – Эту шкатулку подарила мне мама.

– Очень красивая, – кивнула Гэй. – Должно быть, твоя мама тебя очень любила.

Я с такой силой намотала ее бусы на палец, что нитка готова была разорваться.

Мисс Санднес многозначительно прокашлялась.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал Фил. – Если ты не против, мы приедем в понедельник.

– Приезжайте, – ответила я.

На улице Люк прощался с Хадсонами.

– Пока, мам. Пока, пап, – сказал он, обнимая их по очереди.

Кортеры стояли, точно окаменев. Мы направились к парковке, я шла немного в стороне. Фил открыл двери машины перед Гэй. Она замялась и помахала на прощанье.

– Подождите! – вдруг вспомнила я. – А ваши бусы?

– Не хочешь их поносить? – спросила она.

– А если разобьются?

– Люди важнее вещей.

Когда они вернулись в понедельник, я не могла посмотреть Гэй в глаза.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Я случайно разбила бусы, – выпалила я, затем призналась, что надела их в школу. – Всем хотелось их потрогать, и я решила спрятать их в портфель, а они там раскололись.

– Я сама виновата, – ответила Гэй. – Они все-таки слишком хрупкие.

– Так вы на меня не злитесь?

– Конечно, нет! – заверила она, хотя не очень убедительно.

Мы разрезали пиццу, но я к ней даже не прикоснулась.

– Вы давно меня нашли?

– Полгода назад, – сказал Фил.

– А раньше вы меня видели?

– Частенько, – рассмеялся Фил.

Когда они наперебой принялись рассказывать о своих визитах в «Дом для детей», я чуть рот не раскрыла от удивления. Оказывается, они слышали мою речь на спортивных соревнованиях и месяцами раньше видели меня на сцене. Я помнила, конечно, как Фил снимал на видео мои прыжки в бассейн, но с изумлением узнала, что Гэй аплодировала мне на шоу талантов. Все это время они присматривались ко мне, а я и не подозревала.

Следующим шагом стал визит к Кортерам. Мисс Бет Лорд и мисс Шарон Амброз отвезли нас с Люком в округ Ситрэс. Сначала мы спустились в зеленую долину, где жили Хадсоны, и высадили там Люка с мисс Шарон, а затем мы с мисс Бет проехали еще десять миль до самой Кристал-ривер.

– Привет! – поздоровался Фил, открыв входную дверь со стеклянной вставкой. Я прошла мимо него и прямо по коридору, не обращая внимания на Гэй, туда, где на двери виднелась табличка: «Комната Эшли». Осмотревшись, я вернулась к машине, взяла коробку с моими сокровищами и водрузила ее на полку в своей комнате. Затем втащила в комнату мешок с мягкими игрушками.

– Переселяешься? – спросил Фил, выдавив из себя смешок.

– Просто кладу мои вещи в надежное место.

– Ну… хорошо… – хмыкнула Гэй, переглянувшись с Филом и мисс Бет.

– Есть хочешь? – спросила Гэй. В желудке у меня бурлило, так что в ответ я лишь пожала плечами. – Макароны любишь?

– Угу.

Фил показал, как пройти в кухню.

– Готовила когда-нибудь тесто для макарон? – Я отрицательно покачала головой. – Что сделаем: тоненькие спагетти или феттучини?

«Феттучини» звучало более изысканно, хотя я даже не догадывалась, в чем отличие. Мы с Филом отмерили муки и воды, вбили яйца в чашу кухонного комбайна, затем развесили готовые изделия на вертушке, которую Фил смастерил сам.

Тем временем Гэй нарезала лук и помидоры.

– Я могу приготовить любой соус. Какой ты любишь: белый или красный? – Я не ответила. Гэй продолжала: – А можно и просто так, с маслом…

– Томатная паста у вас есть?

– Сейчас поищу.

Гэй вышла из соседней комнатки, держа в руках баночку.

– Вообще-то это соус для пиццы, – извиняющимся тоном обратилась она к мисс Бет и принялась выкладывать пасту на сковородку.

– Не надо разогревать.

Гэй удивленно приподняла брови, но все же позволила мне полить макароны соусом прямо из банки. Хорошенько размешав, я попробовала феттучини. Они показались мне твердоватыми. Когда Фил заметил, что я почти не притронулась к еде, я стала оправдываться:

– Я ем только то, к чему привыкла.

– Ты расскажешь нам, какая еда тебе по вкусу, а там, глядишь, и попробуешь что-нибудь новенькое. – Он широко улыбнулся. – Суши, например.

– Это что такое?

– Сырая рыба.

Он же пошутил, да? Повисла неловкая пауза. Я принужденно рассмеялась. Они тоже. Во что я ввязалась?

Прошло несколько дней, и мы с Гэй отправились за покупками. В день ее рождения мы собрались в театр на «Призрак оперы», и она хотела подобрать мне вечернее платье.

Гэй приглянулось сиреневое, с кружевным воротничком и рукавами-фонариками.

– Оставьте это для малолеток, – бросила я, направляясь к вешалке с легкими платьями на бретельках. Я выбрала бирюзовое с глубоким вырезом. Гэй неодобрительно покачала головой.

– Но мне идут голубые оттенки, а сиреневый я терпеть не могу.

– Дело не в цвете, – уклончиво сказала Гэй.

Наконец мы выбрали два платья, при виде которых меня не тошнило, а купленные «в нагрузку» короткий комбинезон, полосатые футболки и джинсы с нашивками привели меня в полный восторг.

– Ну вот, теперь давай все это примерим, – предложила Гэй.

Я наотрез отказалась идти в примерочную.

– Как же ты узнаешь, что одежда тебе впору? – удивилась Гэй.

– Раньше мне покупала одежду мисс Санднес. То, что не подошло, она возвращала.

– Эшли, я живу в двух часах езды отсюда. Придется примерить сейчас. – Гэй была явно раздражена. – Не обязательно заходить туда со мной. Просто покажешь, какие вещи тебе подошли.

Я пулей вылетела из магазина, не желая признаваться, что никогда прежде не ходила в примерочную.

– Перекусим? – предложила Гэй, поравнявшись со мной.

Мы съели на двоих большой крендель с корицей, запивая его лимонадом. От сахарной пудры я закашлялась, а лимонад оказался кислятиной.

На следующий раз мне разрешили поехать к Кортерам без сопровождения, однако вечером я должна была вернуться в приют. Мне до последнего момента не верилось, что за мной приедут, но Фил прибыл точно вовремя. Мы катались на катере и купались в бассейне. Фил превосходно готовил горячие бутерброды с сыром.

На стенах висели семейные фотографии. На некоторых снимках Фил сидел за штурвалом спортивного самолета. Возможно, как-нибудь он возьмет меня в полет.

Вечером по дороге в приют Гэй без конца болтала про моих ровесниц, живущих по соседству.

– Вы подружитесь, вот увидишь. Они милые.

Ага, милые, как же, подумала я; ты совсем меня не знаешь. А вслух сказала:

– В приемных семьях, где я жила, не все были такие милые.

Гэй с пониманием кивнула.

– Я говорила тебе, что я тоже представляю интересы детей в суде, как Мэри Миллер? Так что я разного повидала в приемных семьях.

– Не больше моего.

– Расскажешь?

Выслушав мой рассказ о наиболее изощренных наказаниях, бывших в ходу у Шпицев, Гэй, вместо того чтобы громко возмущаться, спокойно сказала:

– Похоже, все это тебя ожесточило.

– Еще как! – И я рассказала ей про угощения острым соусом. За два часа, пока мы добирались до приюта, она узнала обо мне больше, чем Мэри Фернандес за два года.

Наконец мне разрешили впервые переночевать у будущих родителей. Меня отвезла мисс Санднес, которая теперь проходила практику в приютском отделении психотерапии. Мы въехали на подъездную дорожку, ведущую к дому Кортеров, и я спросила:

– Можно я останусь до вечера, а потом уеду с вами обратно?

– Эшли, все будет хорошо, – ласково ответила мисс Санднес. – Вот, возьми.

Она достала лежащую на заднем сиденье футболку с логотипом своего колледжа и протянула мне.

Я вывернула ее наизнанку и так проходила весь день. Наутро мне уже не терпелось вернуться в приют, хотя стоило на полчаса окунуться в шумную суматоху Лайкс-коттеджа, как мне тут же захотелось назад к Кортерам.

На день рождения Гэй я надела черное бархатное платье с белыми полосами по бокам, которое выбрала мисс Санднес. Именинница тоже была в черно-белом наряде. В ресторане, который находился в центре культуры и искусств Тампы, меня начало мутить от витавших в воздухе запахов еды, и я только пожевала немного хлеба.

– Может, хотя бы с маслом? – предложила Гэй.

Я поморщилась.

– А сладкое? – спросил Фил, указывая на витрину с пирожными и десертами.

– Я не сладкоежка.

Из ресторана мы отправились в зал – смотреть представление. Я украдкой взглянула на своих сопровождающих. Неужели этот лысеющий мужчина и эта строгая женщина в самом деле станут моей семьей?