Глава 8
Приют для безбашенных
Переезд в «Дом для детей», что в Тампе, стал тринадцатым за истекшие семь лет. Мэри Миллер сказала, что там живет Люк, и пообещала, что до конца третьего класса меня не станут забирать из школы в Бойетт. Немного успокоившись, я все равно не хотела уезжать от Чавесов: кто знает, что меня ждет на новом месте.
Мне назначили нового куратора – Дикси Элмер. Она на все лады расхваливала новый приют, словно то был не детский дом, а волшебная страна, хотя выходило, что приют больше смахивает на Лейк-Магдалин, чем на «Диснейленд». Мне дали тесты, где требовалось дополнить предложения. После «Я боюсь…» я написала: «что больше не увижу маму», а после «моя мама…» добавила: «наркоманка». «Мой отец…» – «я его не знаю», дописала я. И последнее: «Мне нужны родители…» – «когда мне одиноко, грустно и не с кем поговорить».
– А если бы у тебя было три желания? – спросил работник приюта, который проводил собеседование.
Окинув комнату взглядом, я остановилась на игрушечном тигренке.
– Хочу быть с мамой, хочу стать очень-очень умной и хочу много денег, чтобы содержать семью. Если она у меня будет.
Должно быть, собеседование я прошла, потому что в июне меня перевезли в «Дом для детей». Мои самые дорогие вещи покоились в голубой коробке с оттиском «Тиффани» на крышке. Когда-то внутри лежала ваза из этого магазина, которую торжественно преподнесли на Рождество миссис Чавес. Узнав, что я уезжаю, я выпросила эту коробку, и миссис Чавес нехотя отдала ее мне. Мисс Элмер втащила мешки с моей одеждой в приемную. За стойкой какая-то приятная пожилая дама, даже, скорее, бабушка, сняла телефонную трубку и объявила:
– Эшли уже здесь.
Зацокали каблуки. Ко мне подошла внушительного вида женщина в юбке до пят и протянула руку.
– Меня зовут Бет Риз. Я директор службы психологической поддержки. Можешь называть меня мисс Бет.
Кто-то подошел совсем неслышно, и мисс Бет обернулась.
– А это мисс Саннес, твоя наставница.
Мисс Санднес выглядела как студентка колледжа, в кроссовках и толстовке, вывернутой наизнанку. Светлые волосы были стянуты в хвост на макушке.
– Привет, Сандра, – поздоровалась мисс Элмер, ослышавшись.
– Саннес. Вообще-то, пишется «Санднес», но «д» не читается. – Девушка смешно сморщила нос и покосилась на меня. – Сама удивляюсь, почему так… Пойдем, осмотримся. – Она потянулась к моей коробке, и я нехотя разжала пальцы. – Не бойся, мисс Марджи ее никому не отдаст.
Мисс Санднес повела меня по коридору и заглянула в открытую дверь.
– С приездом, Эшли, – помахал мне незнакомый мужчина. На другом конце комнаты трое мальчишек бросали мягкий мяч в подвесную корзину.
– Где она будет жить? – спросил самый высокий из них.
– Там же, где и твои братья, в корпусе Лайкс-коттедж.
– Они долго тут живут? – спросила я, когда мы снова пошли по коридору.
– Года три-четыре.
– А я тут долго пробуду?
– Около года. Наших детей либо усыновляют, либо возвращают родителям.
– А я вернусь к маме?
Мисс Санднес закусила губу, не решаясь ответить.
– Боюсь, что нет. – Она взглянула на часы. – Надо поселить тебя до ужина.
Я побежала в приемную. Мисс Марджи уже запирала конторку.
– Твои вещи никто не трогал, – сказала она, и в ее глазах сверкнула искорка, точь-в-точь как у феи-крестной из «Золушки».
Мы вышли на широкий двор, и мисс Санднес показала мне все шесть корпусов, расположенных вкруговую. В каждом корпусе жили двенадцать детей.
– Вот это – корпус Конн, – сказала она, указав на здание возле площадки для игр. – Там живут детки помладше, и с ними твой брат. А ты будешь жить в корпусе Лайкс-коттедж, где я работаю. Мы позже ложимся, и у нас есть кое-какие поблажки.
Мимо на велосипедах пролетали дети всех возрастов и цветов кожи.
– У меня тоже был велосипед. Но мне сказали, что тут нельзя будет кататься.
– Конечно, можно! Завтра подыщем тебе велосипед на складе, а потом попросим куратора привезти твой.
– Да они никогда ничего не привозят. Спросите Мэри Миллер, мою представительницу, она подтвердит.
У нашего корпуса группка детей грузилась в белый микроавтобус. Какой-то мужчина подсадил совсем маленького ребенка на подножку. Мисс Санднес заулыбалась.
– Эшли, знакомься, это мистер Тодд, он тоже работает в нашем корпусе.
– Мы с семьями едем в кино. – Вокруг него, как цыплята вокруг наседки, сгрудились еще несколько детей. Мистер Тодд подмигнул нам с мисс Санднес. – Пока, Эшли!
– Он классный? – спросила я у мисс Санднес.
– Еще бы! У нас вообще самый классный корпус.
Мы вошли внутрь. На одной из стен в вестибюле висел плакат мультфильма «Король Лев». В соседней комнате стояли потертые диваны и кресла. Работал телевизор. У одной из стен виднелся пустой аквариум.
– А где рыбки?
– Кто-то вылил в воду сок, и рыбки погибли, – объяснила мисс Санднес.
Мужчина, сидящий в кресле, оторвался от записей и кивнул мне.
– Привет! Меня зовут мистер Ирвин. С приездом!
За столом сидели дети и ужинали.
– Есть хочешь? – спросил мистер Ирвин. – У нас сегодня еда на вынос, так что можешь приходить на ужин, когда захочешь.
Еда на вынос? Наставница? Семьи? На каком языке они говорят?
– Сначала поселимся, потом все остальное, – ответила за меня мисс Санднес.
Мы вошли в мою комнату.
– Волнуешься? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Я – да. Открою секрет: я стала наставницей совсем недавно.
На моей кровати лежал новый комплект постельного белья с картинками из «Покахонтас».
– Что значит «семья» и «наставница»? – спросила я.
Пока мы застилали постель, мисс Санднес объяснила: «наставница» – основной воспитатель. В «семье» у каждой «наставницы» или «наставника» несколько детей. Раз или два в неделю «семья» ходит в кино, в боулинг или еще куда-нибудь.
– Вы здесь живете?
– Нет, я работаю посменно, но обычно я здесь с двух часов и до отбоя.
Я показала ей музыкальную шкатулку, подаренную мамой.
– Ты ею очень дорожишь, да?
Я кивнула.
– Тогда давай поставим ее на самую видную полку.
Мы в два счета разложили мои скудные пожитки.
– Ну что, пойдем ужинать? – спросила мисс Санднес.
«Еда на вынос» – было в этом что-то перебивающее аппетит.
– Я пас.
– А я пойду поем, – сказала она. – Интересно, что там принесли из столовой.
Я потащилась за ней на кухню. Мисс Санднес заглянула в кастрюльки, накрытые фольгой.
– Так… жареная курица, печеные бобы, салат с капустой и персики. Дать тебе тарелку?
– Я не всеядная.
– Я тоже.
– Мне не нравится мясо на косточке.
– Я обрежу.
– И я не люблю, когда еда навалена на тарелке.
– Возьми несколько тарелок.
Она всегда такая или только с новенькими? Мы сели за стол. Еда немного остыла, но было вкусно.
– Примешь душ пораньше? – спросила мисс Санднес. – Это дело небыстрое.
– Почему?
– Есть ряд правил, которые нужно соблюдать; они для твоей же безопасности и спокойствия.
Наставница протянула мне ярко-розовую корзинку, в которой лежали зубная щетка, паста и бутылочка шампуня. Маркером мисс Санднес написала на корзинке мое имя, украсив буквы округлыми засечками. Когда я вышла из душа, моя наставница познакомила меня с соседкой по комнате, Сабриной, которая была на год младше.
– Жаль, что ты не смогла поехать с нами на «Каспера», – сочувственно сказала Сабрина.
Подлизывается, подумала я; впрочем, в ее широко распахнутых глазах читалось неподдельное сожаление.
Утром, когда я вышла из корпуса, донесся знакомый голос. Ко мне подбежал Люк и бросился меня обнимать.
– Мистер Том! – закричал он своему наставнику из корпуса Конн-коттедж. – Мистер Том, это моя сестричка!
– Ай! – Я безуспешно попыталась расцепить его руки. – Задушишь!
– Эй, Люк! – крикнул ему мистер Том. – Лови!
И кинул Люку теннисный мячик, который братец ловко поймал.
– Умеешь играть в теннис? – спросил Люка мистер Том.
– Не-а, – помотал головой Люк.
– Пойдем, разложим твои вещи и поиграем, – предложил мистер Том.
Люк подбросил мячик к небу и вприпрыжку поскакал за своим наставником.
Обрадовавшись, что Люк в хороших руках, я догнала Сабрину и Дафну. Дафна была старше меня на год и казалась не такой наивной, как Сабрина. Мы дошли до административного корпуса, и Сабрина ушла на консультацию к психологу.
– Психологи – полный отстой, – заявила Дафна.
– А я и не думаю к ним ходить, – поддакнула я.
– Куда ты денешься, – фыркнула Дафна. – Пойдешь как миленькая.
Моего психолога звали Мэри Фернандес. Ее попытки меня разговорить действовали мне на нервы. Зайдя в кабинет, я плюхнулась в кресло, скрестила руки на груди, уставилась на подходящую трещину в стене и приготовилась к допросу.
– Как дела? – приветливо спросила она.
– Нормально.
– Тебе нравится твой корпус?
– Нравится.
– Когда ты виделась с мамой в последний раз? – спросила она, желая завязать разговор.
– Не помню.
– По-моему, это тебя огорчает. – Я прикусила губу. – Ты сердишься? Может, ты чувствуешь что-то другое? – И она указала на таблицу с условным изображением разных эмоций.
– Я вообще ничего не чувствую.
– Почему?
– Я все равно ничего не могу изменить. – Мой голос предательски задрожал.
– Это нормально – скучать по маме.
– А я, может, ненормальная.
Я тут же пожалела о сказанном: выходит, я проболталась, что у меня действительно не все в порядке.
– Что еще, по-твоему, в тебе не так, Эшли?
Остаток консультации прошел в тягостном молчании.
На консультациях мы играли в карточную игру о чувствах. Если моя фишка останавливалась на голубом поле, которое означало «грусть», я брала голубую карточку и читала вопрос: «Когда тебе бывает грустно?»
Дурацкая игра! Если фишка переходит на красное поле, это разве значит, что я злюсь? А если на желтое – что я счастлива? С кем-то попроще это, может, и прокатило бы, но только не со мной. Да и как я могу говорить о своих чувствах к маме, когда нам с ней даже не дали попрощаться?
Помимо занудных консультаций у мисс Фернандес, мне приходилось посещать сессии семейной психотерапии у Брюса Весловски. Люк ходил вместе со мной и с азартом, хоть и не по правилам, играл во все психологические игры. Чем больше он валял дурака, тем быстрее я закипала.
Когда Мерриты узнали, что нас помещают в «Дом для детей», они решили, что будут принимать участие в нашей дальнейшей судьбе на правах «дяди» и «тети». Мистер Брюс пригласил их на день рождения Люка в конце июля.
Посреди праздника мистер Брюс заметил, что я дуюсь, и подошел ко мне.
– Когда у тебя день рождения?
– Двадцать второго ноября.
– Мы обязательно его отпразднуем, не беспокойся, – заверил он.
– Мне это обещали уже тысячу раз, – уныло вздохнула я.
* * *
На первый взгляд «Дом для детей» напоминал уютный детский сад, где в хорошеньких домиках с превосходными площадками для игр живут милые детишки. Но у каждого из нас были свои ужасы, затаившиеся, словно чудовища, в мрачных глубинах тихой заводи. Некоторые из детей подверглись сексуальному насилию со стороны родственников. Других – брата и сестру – приклеили к стене их собственные родители, намазав им руки клеем «Момент» и бросив на произвол судьбы. Один мальчик рассказал, что его брата заморили голодом, заперев в шкафу. До поры до времени наши чудища лежали тихо, однако волнение на воде не давало нам покоя. Изредка над поверхностью показывался плавник, хвост или щупальце, как будто чудовище переворачивалось в толще воды.
Среди ночи Сабрина кричала: «Не трогай меня!»
Иногда я просыпалась вся в слезах, бормоча, что застрелили человека и повсюду лужи крови.
Другие боролись со своими чудовищами иначе. Сэм мог взорваться и ударить обидчика не разбирая куда. Лерой расцарапывал себе все лицо и тело. А Кери была настоящий ящик Пандоры. Милая улыбчивая девочка вдруг превращалась в одержимого монстра. Она затыкала сливные отверстия в раковинах и открывала краны на полную, затопив одновременно три туалета. Забиралась на шкафы и выкручивала лампочки, тыкала вешалками в электрические розетки, пока не сыпались искры. Временами она забиралась на стул и оплевывала всех, кто проходил мимо. Кери выглядела намного младше своего возраста, зато была сильной и отчаянной. Убегая от мистера Ирвина, она легко запрыгнула на стол для пинг-понга, а когда наставник попытался ее схватить, она, выставив руки вперед, бросилась на пол, но не рассчитала и рассекла подбородок о край стола. Через пару дней она сорвала бинты и повыдергивала швы из раны. Кровь хлестала рекой, а она с истошным смехом бегала за остальными детьми, стараясь как можно больше их запачкать. Ее жуткий смех звучал как предостережение. Затем у нее начинала подергиваться голова, а в глазах появлялся блеск, как у дикого зверя. Удержать ее было невозможно. Однажды она вывернулась из крепкой хватки мисс Санднес и прокусила ей руку, да так глубоко, что моей наставнице пришлось пить антибиотики.
Когда стало известно, что к нам придут волонтеры и устроят детский маникюрный салон, я чуть не запрыгала от радости. Я знала всю процедуру от и до – ведь я видела, как работает миссис Чавес. Когда маникюрша стала раскладывать инструменты, я стала рядом и с важным видом принялась комментировать.
– Это для размягчения кутикулы, – указала я на тюбик с дозатором. – А это – для удаления птеригия.
– Все верно, – кивнула она. – Садись, будешь первой в очереди.
– Почему это Эшли всегда первая? – визгливо выкрикнула Кери.
Кери схватила бутылочку с чем-то прозрачным, и не успели мы опомниться, как она открутила колпачок и плеснула жидкость мне в лицо.
– Боже мой, это ведь ацетон! – в ужасе закричала маникюрша.
В глаза мне как будто насыпали горячих углей.
– Помогите! – заверещала я.
Мисс Лайза отвела меня в санузел и обильно промыла мне глаза.
– Уже не печет? – озабоченно спросила она.
– Вроде нет, – ответила я, усиленно моргая. – Разве что совсем чуть-чуть.
У мисс Лайзы дрожали руки.
– Ты могла ослепнуть.
После этого случая я решила: чтобы выжить здесь, лучше не высовываться.
Сидя рядом с Сабриной, я доедала завтрак, как вдруг она пихнула меня локтем вбок, скосив глаза на столик для персонала.
– Знаешь, кто это?
За столиком в компании Мэри Фернандес и наставников из корпуса Лопес-коттедж сидели незнакомые мужчина и женщина.
– Новые сотрудники? – попыталась угадать я.
– Покупатели! – пробубнила Сабрина.
– А что они надумали тут покупать?
– Нас. – Сабрина закатила глаза. – Подыскивают себе ребенка. Притворяются, будто смотрят в другую сторону, но попробуй угадать, за кем они наблюдают.
– За Надин?
Сабрина кивнула.
– А ты замечала, чтобы к тебе присматривались?
– Пока нет. Я почувствую, когда это случится.
– Я тоже, – с уверенностью поддакнула я.
С тех пор я стала обращать внимание на «ритуальные танцы» усыновителей. В службе усыновления им рассказывали о ребенке, затем позволяли наблюдать за ним во время обеда, на соревнованиях, шоу талантов и других мероприятиях. Кого из них я бы хотела себе в родители? Идеальная мама была бы похожа на мисс Санднес, а папа – на мистера Тодда или мистера Тома. Цвет кожи не имел значения. Мне нравились женщины в модельных брюках или элегантных шортах, блузках пастельных цветов, туфлях на низком каблуке и с дорогими сережками в ушах, как у Мэри Миллер. Наиболее зажиточными казались мужчины в рубашках-поло с вышитым логотипом в виде всадника на лошади.
Если тебя выбирали потенциальные родители, тебе вручался альбом с фотографиями их дома и членов семьи, а в некоторых случаях – памятные путевые дневники с поездок в «Диснейленд» или Большой Каньон, со студийными фотографиями всей семьи на последней странице. Лично мне нравились альбомы, где были снимки всех комнат. Через день-два тебя знакомили с будущей семьей, и период свиданий начинался официально. Из походов в ресторан или после ночевки в новом доме счастливцы возвращались в приют рука об руку с новыми «мамой» и «папой». В конце концов они уезжали навстречу заходящему солнцу со своими «семьями навек» – по крайней мере, они так думали. Многие потом возвращались. Порой спустя несколько недель после установления постоянной опеки, порой – через много лет после усыновления. Тогда говорили о «срыве», как будто речь шла о временном затруднении.
Помню, как после школы мисс Бет послала за Дафной. Ее брат и сестра, которые жили в другом корпусе, тоже были приглашены. Когда Дафна вернулась, она прижимала к груди заветный альбом. У меня сдавило грудь, и я подумала: «Почему выбрали ее?» Их трое, а нас с Люком – двое. Сестра Дафны тоже была проблемным ребенком, как Люк, зато я не только была младше Дафны, но и училась куда лучше. Это несправедливо!
Затем новые «мама» и «папа» появились и у Джареда, однако его братьев на свидания не приглашали.
– Это ужасно, – сочувственно сказала я Питеру, старшему брату Джареда. Питер нравился мне больше остальных ребят в приюте.
– Лишь бы у Джареда все вышло.
– Может, если он им понравится, они и тебя возьмут, – размышляла я вслух.
– Кому нужны трое подростков?
Вот так и Люка усыновят, а меня – нет, беспокоилась я, полагая, что останусь отвергнутой. Ведь такое уже бывало раньше, когда нас отдавали на воспитание в приемные семьи. Но впервые я осознала, что на этот раз меня могут навсегда разлучить с братом.
В семье мисс Санднес появились двое непутевых мальчишек, Уилл и Лерой, и у нее совсем не оставалось времени для меня.
– Мне нужен ватман для школьного проекта, – однажды попросила я мисс Санднес, как раз когда она выговаривала Лерою.
– Не видишь, я занята! – бросила она через плечо.
Я ушла к себе в комнату и принялась дергать себя за волосы, вконец потеряв самообладание. Наконец ко мне заглянула мисс Санднес.
– Эшли, что тебя тревожит? Давай поговорим. – Она присела рядом и погладила меня по спине.
Как мне сказать ей, что я не хочу ни с кем ее делить?
Мэри Фернандес завела для меня альбом, вклеив туда те немногие фотографии, которые накопились за истекшие девять лет.
– Расскажи мне об этом человеке, – попросила она, указав на снимок дедули, где он кормит кур.
– Я не очень хорошо его помню.
– Что случилось, когда ты видела его в последний раз?
Я принялась осматривать комнату, но в глазах вдруг защипало.
– Я устала, – буркнула я, откинувшись на спинку кресла, и неожиданно для самой себя произнесла: – Его застрелили.
Прежде чем я успела совладать с собой, на глаза набежали слезы.
Во время одной из сессий мистер Брюс показал нам общую фотографию, где мы стоим рядом со Шпицами на пляже.
– Ненавижу их, ненавижу! – взорвался Люк.
– Как по-твоему, чего они заслуживают?
Все это время Люк бегал по комнате, с силой хлопая по стенам.
– Агату Шпиц на электрический стул! – выкрикнул он, вскочив на кушетку, и прыгал на ней, как на батуте, пока сессия не подошла к концу.
Люк, как и многие дети из приюта, ходил в местную школу Паркхилл, предназначенную для детей с расстройствами поведения и эмоциональной сферы. Другие, как я, ходили в обычные государственные школы. Я училась в начальной школе Дикенсон по программе для одаренных детей. В октябре четвероклассники избрали меня своим представителем в школьном совете. Мисс Санднес пришла в восторг.
– Через год ты сможешь выдвинуть свою кандидатуру на пост президента школы!
– Думаете, через год я все еще буду там учиться? – спросила я. С одной стороны, это хорошо: ведь ни в одной другой школе я не училась целый год. С другой стороны, это значило, что усыновлять меня никто не собирается.
Другие дети из «Дома» тоже ездили в школу на школьном автобусе, но я старалась держаться от них подальше. Однажды, стоя на остановке у школы, я заметила, что на меня глазеют две девочки, обе из пятого класса. У блондинки волосы уложены во французскую косу, а у брюнетки убраны в два коротких хвостика. Они напоминали девочек, которые рекламируют кукол по телевизору, в таких же цветастых платьицах и кружевных носочках с отворотами, ровно ложившимися на лакированные туфельки.
– Ты правда из сиротского приюта? – робко спросила меня блондинка.
– Ага, ну и что?
– Ты красиво причесана и одета не как попало, – ответила ее подружка.
– Как это – жить в приюте? – спросила блондинка.
– Всегда есть с кем поиграть, – ответила я, – а еще у нас большой спортзал, бассейн, и нас часто возят на экскурсии.
На следующий день на площадке меня окружили другие школьники – послушать страшилки про жизнь в приемной семье. У меня в запасе было столько ужасов со времен жизни у Шпицев, что хватило бы на долгие недели. Вскоре и остальные стали делиться своими горестями. Какая-то девочка призналась, что ее мама сбежала из дома с почтальоном. Кто-то другой пожаловался, что отец лупит его ремнем, когда напивается. Некоторые видели, как дрались их родители. Наконец, кто-то сообщил, что его отца арестовали за хранение конопли, а я похвасталась: «Это что, а вот моего дядю упекли за убийство».
Для большего эффекта я приплела к своему рассказу пару «комических» сюжетных поворотов.
– Мама всякий раз появлялась под ручку с новым кавалером. – Я выдержала театральную паузу. – А в последний раз явилась в обнимку с какой-то теткой!
Но когда я принялась рассказывать про дедулю, они даже рты открыли от изумления. Не жалея красок, я расписала, как дед гонял на своем драндулете без окон и дверей и взял на «слабо» какого-то бедолагу, едва его не протаранив.
– Я думала, что мне крышка! – театрально закончила я. – Но отделалась разбитой губой.
Оказавшись в центре внимания, я стала пересказывать сцену, когда застрелили дедулю. Вскричав «паф-паф!», я зашаталась и, будто в замедленной съемке, упала на землю. Благодарные зрители визжали и хлопали изо всех сил.
Перед очередным Хеллоуином я прочла книжку про Древний Египет, и мне до смерти захотелось встречать праздник в костюме Клеопатры. Я составила список реквизита, не забыв про черный парик и золотой браслет в форме змеи. Для других детей мисс Санднес раздобыла подержанные костюмы, однако основную часть денег, выделенных для этих целей, потратила на меня, зная, как я мечтала о костюме Клеопатры. Ходить по домам в обычном жилом квартале нам не разрешалось, поэтому нас отвезли в студенческий городок университета Южной Флориды, где волонтеры украсили двери своих общежитий и приготовили для нас угощение. Как и дети по всей стране, мы бегали от двери к двери, собирая конфеты и другие сладости, хоть и в искусственно созданных условиях. Затем нас отправили назад в приют, где нам пришлось сдать добычу, которую наставники еще долго выдавали по чуть-чуть.
В ноябре, когда мне исполнилось десять, Мерриты приехали меня поздравить. Миссис Меррит связала для меня безрукавку и сделала подушечку с аппликацией из моей первой вышивки. В конференц-зале, куда принесли праздничный торт, собрались сотрудники приюта, еще были Люк и Мэри Миллер. Люк, не спрашивая, вскрывал мои подарки, слизал глазурь с еще не разрезанного торта и заляпал всех кремом, задувая за меня свечи. Праздник был безнадежно испорчен.
Когда все стали расходиться, ко мне подошла Мэри Миллер.
– У меня для тебя сюрприз.
Мы подошли к ее машине, и она достала из багажника мой велосипед, который я забыла у миссис Чавес. Затем она протянула мне картонную коробку.
Я подняла крышку. Внутри лежала моя «Чудо-печка». Картон отсырел и пах плесенью из сарая Шпицев. Смесь для выпекания покрылась подозрительным белым налетом.
– А куклы и спальный мешок?
– Миссис Шпиц утверждает, что больше у нее ничего нет.
Я поплелась обратно в корпус, проклиная Люка, испоганившего мне праздник, и миссис Шпиц, которая зажала мои вещи и угробила «Чудо-печку». Я вспомнила, сколько всего мне пришлось оставить в других приемных семьях, и с раздражением оглядела мой заржавевший велосипед. Интересно, помнит ли мама, какой сегодня день…
Чуть позже мы праздновали общие дни рождения в нашем корпусе. Мисс Санднес выбрала нам подарки из того, что передали спонсоры. Для меня она заказала отдельный торт, утыканный цветами из сахарной глазури; в центре зеленым кремом было написано мое имя. Все набросились на торт и мороженое. Общий день рождения для всех именинников, родившихся в этот месяц, мы праздновали регулярно, поэтому для меня в нем не было ничего особенного.
Тем временем полным ходом шла подготовка к Рождеству. Еще в октябре нам раздали анкеты и велели перечислить все, чего нам бы хотелось.
– А предел есть? – спросила вслух я.
– Нет, – ответила Сабрина.
– Ты что заказываешь?
– Одежды побольше, радиоприемник, велосипед…
– Так ведь у тебя уже есть велосипед.
– Можно хоть каждый год заказывать новый, – терпеливо, как непонятливому ребенку, объяснила Сабрина. – Списки передают спонсорам – очень богатым людям, даже целым компаниям, – и они нам все это покупают.
Следующую неделю мы сидели у телевизора, держа наготове ручку и блокнот. Как только начинался рекламный блок, мы записывали названия приглянувшихся нам вещиц. Я заказала куклу Барби, детскую косметику, с десяток мягких игрушек, велосипед и ролики. Позже нам выдали немного денег на подарки самым близким людям. Я купила подарки для учителей, Люка и мисс Санднес. Грандиозным событием сезона стала Рождественская кантата – музыкальное представление с участием детей и наставников, за которым последовало шикарное застолье. Мы принарядились и вели себя безукоризненно: ведь на нас смотрели не только наши спонсоры, но и потенциальные родители.
Рождественским утром наступил настоящий ажиотаж. Мы набросились на горы подарков, как ястребы на цыплят. Сабрина оказалась права: каждый получил то, что заказывал – и даже больше. Общества приемных родителей закупили недорогие вещи, в основном необходимые на каждый день, а самые ценные подарки предоставили спонсоры побогаче. Впрочем, считалось, что все это подарил «Санта», и кто что покупал, мы не знали. Дети с треском разрывали картонные коробки, заглядывали внутрь, швыряли их за спину и тут же принимались за следующий подарок. На полу выросли горы бумаги, картона и пенопласта. Когда неразвернутых пакетов уже не осталось, на лицах многих из нас отразилось разочарование – «и это все?». К концу дня добрую половину игрушек уже разобрали на части или сломали. Как я ни пыталась аккуратно отложить свои подарки в сторону, некоторые из них исчезли в море оберточной бумаги.
– Где моя Барби-француженка? – закричала я на весь зал.
– У Сабрины, – сказала Дафна.
– Я тоже заказывала такую! – заявила Сабрина.
– А вот и нет! – выкрикнула я.
Собрав в охапку часть своих подарков, я понесла их к себе, но, когда вернулась, Уилл и Лерой уже играли моим мячом для софтбола, изрядно его замазав. Глядя на них с отвращением, я подумала: ну почему я не живу в нормальной семье, где тихо-мирно празднуют Рождество, как в праздничных выпусках телесериалов?
Жить нормальной жизнью в условиях множества ограничений, действовавших в приюте, было совершенно невозможно. Когда в школе объявили конкурс на сбор пожертвований, я решила во что бы то ни стало выиграть один из призов. Но мисс Санднес нарушила мои планы по сбору пожертвований в нашем предместье.
– Мне очень жаль, это запрещено, – сказала она.
Тем же вечером на консультации у психолога я пожаловалась на дурацкие правила.
– Ты можешь рассказать о кампании работникам приюта, например, – предложила Мэри Фернандес.
Мистер Брюс сделал первый заказ и предложил помочь мне обойти остальных. Когда я вернулась в свой корпус, у меня уже было сто пятьдесят долларов – вполне достаточно для одного из самых ценных призов. Отдав конверт с наличными и чеками на хранение мисс Санднес, я отправилась переодеваться.
Когда я вышла из комнаты, на мисс Санднес лица не было.
– Эшли, ты забрала конверт с собой?
– Нет, положила на ваш стол. – Сердце бешено заколотилось. – Только не говорите, что он пропал!
– Боюсь, что так. А я только на минутку отлучилась.
К окончанию сбора пожертвований мой конверт с деньгами так и не нашелся. Я расстроилась, но не потому, что ничего не выиграла, а потому, что люди, давшие мне денег, ничего не получили взамен. Примерно через неделю кто-то увидел, как Дафна, которая пока еще жила в приюте, расплатилась в магазине двадцатидолларовой бумажкой. В конце концов Дафна призналась, что это она стащила конверт, и извинилась, но не очень-то искренне.
После этого я рвала и метала еще пару дней. Однажды на пути из спортзала Дафна попыталась поставить мне подножку. Я вскипела, и мой кулак сам собой угодил Дафне в левую бровь. Пусть наказывают как хотят, подумала я, плевать. Но, к моему удивлению, об инциденте никто даже не заикнулся.
Моей лучшей подругой стала Изабель – другая рыжеволосая девочка из моего класса. Она то и дело звала меня к себе в гости, но мне не разрешали – даже на день рождения. «Приютские» дети зачастую бывали неуравновешенны, поэтому их никуда одних не отпускали. Однако я прожужжала мисс Санднес все уши про Изабель, и наконец она сдалась.
Мама Изабель заметно нервничала: еще бы, ведь я «оттуда», значит, за мной нужен глаз да глаз. Усевшись вчетвером в гостиной, мы молча глядели друг на друга, пока Изабель не предложила:
– Давайте я покажу мой живой уголок?
В комнате пахло опилками, вдоль стен стояли клетки и емкости с прозрачными стенками. Изабель протянула мне пушистую морскую свинку, которую я гладила, пока не заметила прилипшие к шерсти мелкие, похожие на изюм, какашки. Я спешно отдала животное подруге. Мисс Санднес нужно было возвращаться на дежурство, так что мы уехали, пробыв в гостях всего около часа. Так я в первый – и последний – раз ездила из приюта в гости.
Оказавшись в «Доме для детей», я ожидала, что пробуду там всего пару месяцев, однако прошел год, а нас так никто и не усыновил. Другие дети уезжали в новые семьи, но некоторые возвращались, – видно, новая жизнь не заладилась. Я смирилась с тем, что останусь в приюте до совершеннолетия, – это лучше, чем жить у Шпицев или других нелюдей им под стать. Не стоит забегать вперед, решила я для себя, и постаралась забыть обо всех и вся.
