IX

Уже наступает утро, а я все сижу в квартире, усталый, с красными от бессонницы глазами. По радио звучит какой-то безумный джаз. Его, видимо, пустили в эфир специально, чтобы разбудить тех, кто забыл выключить радио перед сном. Музыка тяжелая, какая-то злая, и кажется, что она никогда не закончится – лишь стихает, чтобы потом опять заиграть чересчур громко. Сэм. Мне нужно встретиться с Сэм. Ее голос все еще в моей голове после вчерашнего разговора. А ведь казалось, что я забыл, как грубо и в то же время мягко он звучит.

Я смотрю на телефон.

Кто-то хочет заявить о себе. Я должен выяснить, кто за мной наблюдает.

Психолог, которого я посещаю уже некоторое время, – довольно известная личность. Его часто показывают по телевизору. Не имею понятия, кто направил меня именно к нему и кто оплачивает эти сеансы. Вначале я посещал психолога, специализировавшегося на лечении травм полицейских, но через какое-то время меня перенаправили к другому врачу. У него загорелая кожа, короткая щетина с проседью и острый подбородок. Он много рассказывает о будущих проектах: участие в телесериале о психическом здоровье, лекции в старших классах, книга о своем детстве, которую он хочет написать.

– Как дела? – неожиданно спрашивает он.

– Хорошо. Мне так кажется.

– Лето скоро закончится. Наступит осень.

– Думаю, да, – говорю я и смотрю на мобильный. Нахожу в телефоне фотографию застывшего лица Ребекки Саломонссон, потом переключаюсь на сообщения, пришедшие со скрытого номера.

– Вы чего-то ждете?

– Чего?

Врач бросает взгляд на мой мобильный.

– Вы можете его отложить? – спрашивает он.

– Нет, – отвечаю я.

Психолог улыбается, слегка опирается руками на стол и откидывается назад. Он меня не торопит. По его словам, именно так и нужно работать. Правда в том, что я не сказал ничего важного за месяц с лишним. Вначале психолог мною заинтересовался – возможно, потому, что знал о моем прошлом, – но весь интерес быстро остыл. Во время наших встреч я курю и пью воду. Я лгу, когда он спрашивает о причинах моего нахождения здесь и моих проблемах. Порой я кричу на него, иногда плачу, но чаще всего просто молчу. Целый час может пройти в тишине. Изредка я сижу в течение всего приема, но могу встать и просто выйти из комнаты, не проронив ни слова.

В этот раз я покидаю кабинет психолога через сорок пять минут.

Что-то не так с этим городом. Есть нечто неправильное в том, как улыбается бармен в кафе только тем, кто хорошо одет, и никому больше, в том, как люди толкаются локтями в метро. И в том, что мы стараемся не встречаться взглядами, словно вообще не видим друг друга. Все ждут, что бог придумает что-то новое, такое, что будет проще вынести.

В основном Стокгольм – старинный город. Но все можно использовать заново, всего лишь обновив. Глубинный смысл отсутствует. Там, где раньше были квартиры, теперь магазины, и наоборот. Ресторан неподалеку от полицейского участка на Кунгсхольмсгатан раньше был парикмахерской. Магазин с аксессуарами для готов на Рингвеген стал стрипклубом. А в стрипклубе на улице Ярла Биргера раньше торговали антиквариатом.

Я в районе Сёдермальм. Смотрю, как обеденный час пик замедляет, а потом и вовсе парализует движение на Етгатан. Толпы пешеходов ждут на тротуаре у каждого светофора. На мне солнечные очки, в которых я всегда захожу и выхожу от психолога. Сворачиваю на маленькие улочки к востоку от Етгатан, принимаю таблетку «Собрила» и вижу вывеску ТАТУИРОВКИ С. Студия Сэм находится в помещении старой аптеки, которая была тут с пятидесятых годов.

Новая, покрашенная в черный цвет дверь с ударопрочным стеклом, защищенным вдобавок толстой решеткой, закрыта, но не заперта. На стуле, наклонившись вперед, сидит раздетый по пояс молодой парень с волосами тошнотворно зеленого цвета и пирсингом на лице. Его глаза закрыты, кажется, что он спит. Сэм нигде не видно.

Но вот она появляется из глубины студии, неся в руке красно-черную бутылку. Я неосознанно делаю глубокий вдох и поднимаю руку, чтобы постучать в дверь.

Одна рука на ручке открытой двери, другая на дверном косяке – передо мной стоит Сэм. Ее взгляд быстро темнеет, а челюсти сжимаются.

Позади нее парень с зеленой шевелюрой поднимает голову и с интересом смотрит на нас.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

– Ты в них так и будешь ходить?

– Что? – Но тут я понимаю, что она имеет в виду, и снимаю солнечные очки. – Нет. Я был у своего психолога.

– Понятно, – произносит Сэм.

Она выглядит смущенной, опускает глаза на узкую полоску бетонного пола, разделяющего нас. Отпустив дверь, Сэм говорит, что у нее клиент и мне нужно подождать.

– Ничего, – отвечаю я. – Думаю, я не сильно тороплюсь.

Внутри помещения сильно пахнет обеззараживающей жидкостью и красками. Я сажусь на большой, протертый кожаный диван темно-коричневого цвета. Кресло стоит в углу студии, рядом с проемом в стене, где хранится запас красок, игл, повязок, антибактериального мыла, бухгалтерская отчетность и многое другое. На стенах висят изображения разных частей тела: работы Сэм на спинах, плечах, шеях, лицах, руках, животах, груди, бедрах.

На ней темные джинсы и белая рубашка. На предплечье заметен змеиный хвост, который скрывается под тканью и обвивается вокруг ее руки. Она надевает пару новых перчаток и продолжает доделывать на спине парня татуировку – существо из подземного мира с головой быка и крыльями дракона черного, красного и желтого цветов. Татуировочная машинка по внешнему виду сильно смахивает на бормашину, особенно когда Сэм контролирует ее скорость нажатием ноги на педаль.

Лицо ее клиента становится бледным, затем красным и снова бледным. Он вцепился в стул так сильно, как будто боится, что взлетит в воздух.

– Думаю, нам придется встретиться еще раз, – говорит Сэм. – Мне осталось доделать только одно крыло.

– Ммм, – бледнеет парень, чьи глаза неестественно широко раскрыты, а губы пересохли. – Хорошо, – произносит он в ответ, смущаясь.

Когда клиент покидает салон, Сэм все еще стоит спиной ко мне. Кажется, она провожает парня глазами, но я не уверен. Сэм делает глубокий вдох, поворачивается и проходит мимо меня на свой склад. Оттуда она возвращается с двумя банками лимонада. На диван садится так далеко от меня, насколько это возможно. Открывает банку и делает глоток. Глядя на нее, я понимаю, что она выглядит еще красивее, чем год назад.

– Мне нужна твоя помощь, – говорю я.

– Я так и поняла. – Она смотрит на настенные часы. – У меня есть десять минут.

Я достаю мобильный и нахожу в нем фотографию убитой.

– Ты знакома с ней?

Сэм переводит глаза с экрана телефона на меня.

– Ты совсем обалдел? Как ты можешь совать мне под нос фото мертвой женщины без предупреждения?!

– Прости. – Я делаю глубокий вдох. – Я… прости меня. Ты не узнала ее?

Сэм протягивает руку. Когда я передаю ей телефон, наши пальцы соприкасаются.

– Ты покраснела, – сказал я.

– Мне просто жарко. И настроение пропало после того, что ты мне показал.

Сэм пристально смотрит на фотографию, ее губы плотно сжаты, она медленно моргает и затем хмурит брови. Смотреть на мертвое тело – не самое приятное занятие. Она отдает мне телефон, как будто не в силах вынести такую картину. Наши пальцы вновь сталкиваются.

– Ребекка, – говорит она. – Да?

Я пересаживаюсь поближе к ней. На лице Сэм я замечаю следы прошлого: я помню, как она выглядит, когда смеется. Когда плачет. Когда спит. Я помню, что во сне ее лицо становится спокойным и безмятежным, словно у ребенка.

– Откуда ты знаешь, как ее зовут?

– Мы встречались с нею несколько месяцев назад, на тусовке. Она была там и пыталась продавать наркотики. Я не знала, как ее зовут, до вчерашнего дня.

– Кто тебе сказал ее имя?

– Ты же знаешь, что я не могу тебе ответить. Одно то, что ты просто тут сидишь, уже риск для меня.

Угрозы от некоторых клиентов салона стали звучать, когда стало известно, что Сэм Фальк встречается с полицейским. Однако это привело к тому, что сюда стали заходить те, кто раньше посещал другие салоны. Когда все успокоилось, доходы Сэм практически вернулись на старый уровень. Затем мы расстались, и я не имею понятия, что тут происходило. Знаю только, что иногда ей все еще приходится выслушивать неприятные вещи.

– Она умерла в моем доме, Сэм, – говорю я, глядя на нее.

– Я знаю.

– Она встречалась с Мирославом Джукичем. Тебе это имя не знакомо?

Сэм удивленно приподнимает брови.

– Они были вместе? Я думала, что он умер.

– Умер. Но ты знаешь, чем он занимался при жизни?

– Не очень. Отброс общества из Ношборга.

– Феликс полагает, что Ребекка, может быть, жила у кого-то из его друзей.

– Я с такими людьми больше не общаюсь.

Я согласно киваю, хотя это вранье.

– Можешь еще что-нибудь рассказать о Ребекке? Что угодно?

Сэм закусывает нижнюю губу. Раньше, когда она так делала, я смотрел на нее, не отрываясь. Замечая мою реакцию, она резко перестает.

– Ты знаешь, где она жила? – спрашиваю я.

– Нет. Только то, что она не жила в «Чапмансгордене».

– Откуда ты знаешь?

– У меня была клиентка пару месяцев назад, которая иногда проводила там ночи, если ее парень вел себя агрессивно. Она рассказывала, что в этом приюте никто не может жить – не та атмосфера. Можно переночевать, поесть, получить еду, но только не назвать это место домом.

Я чешу щеку. Обычно я так делаю, когда думаю. Ну, по крайней мере, Сэм однажды это сказала.

– Тут что-то не сходится, только я никак не могу понять, что именно.

Я рассказываю все, что знаю о Ребекке Саломонссон: о том, как нелогична ее смерть и насколько профессионально действовал преступник.

– Если верить Феликсу, – произносит Сэм, когда я замолкаю, – никто не желал ей смерти?

– По крайней мере, он так сказал. Конечно, он выгораживал себя – мол, что он не может знать всего.

– А ты не думал о… – Сэм обрывает себя.

Она снова закусывает губу. Я стараюсь не смотреть на нее.

– О чем?

– Не уверена, что это как-то с нею связано.

– О чем ты говоришь?

– Тут скорее дело не в человеке, а в месте.

– Ты имеешь в виду «Чапмансгорден»?

– В этом городе так много вариантов ночлега, как на улице, так и под крышей… Переулки, парки, наркопритоны, подвалы. Люди типа Ребекки обычно приходят именно в такие места. Если мы говорим сейчас о ней, то почему бы убийце не расправиться с нею в одном из них? Почему именно «Чапмансгорден», приют, где риск быть пойманным намного выше?

– Преступник, наверное, спешил, – говорю я. – Ее, скорее всего, выслеживали.

– И человек, зная это, просто приходит и ложится спать?

Я отрицательно мотаю головой.

– Конечно, нет, особенно если речь идет о таком открытом месте, как «Чапмансгорден». Куда может зайти кто угодно.

Вопрос, наверное, не в том, почему она умерла. Вопрос в том, почему она умерла в «Чапмансгордене»? Или, вообще, почему кто-то умер именно в этом приюте. Что-то зашевелилось в темных уголках моего сознания. Я знаю это чувство: проблема еще не решена, вопрос не получил ответа, но дело сдвинулось с мертвой точки. Это то, над чем нужно поразмыслить, направление, в котором необходимо работать. Работать – вот слово, о котором я думаю. Эти мысли приятны.

Дверь в тату-салон открывается, и входит женщина средних лет.

– Я получила подарок на сорокалетие, – говорит она, слегка неуверенно.

– Китайский дракон, если я правильно помню, – произносит Сэм.

– Ну да.

– Может, начнем с чего-нибудь поменьше?

Женщина благодарно улыбается.

– Одну секунду, пожалуйста, – говорит Сэм и оборачивается ко мне. – Ничего нового о Готланде?

– В смысле?

– Я просто спросила.

– Где-то в середине июля я перестал пытаться выяснить, что случилось. Никто не знает, почему в ящиках оказались игрушки. Непонятно, что вообще там случилось. Пропавший джип… Все очень запутанно. Насколько я знаю, конечно. Они действительно не имели намерения посадить меня.

Сэм удивленно приподнимает брови.

– А зачем им это было нужно?

– Без понятия.

– Звучит не очень правдоподобно.

– Я знаю.

– А ты сам? – спрашивает она.

– Что я сам?

– Как у тебя самого дела?

– Меня восстанавливают в должности после годичного перерыва.

– Это не быстрый процесс.

– Да.

Кажется, что она сочувствует, но в ее взгляде присутствует еще что-то немного грустное.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет, – отвечаю я. – Но я бы мог, если б захотел.

Я пытаюсь не ранить ее чувства, но, когда вижу на ее лице угрызения совести, мне кажется, что мои слова справедливы.

– Я понимаю, – говорит она.

– Ты счастлива? – задаю я вопрос. – С ним?

– Да, счастлива. – Сэм встает с дивана. – Уходи отсюда. Мне нужно работать.

Мне трудно понять, о чем она думает. И тут кто-то звонит мне с неопределенного номера. Я вспоминаю о загадочных сообщениях, и, предполагая, что это тот самый незнакомец, нажимаю клавишу вызова.

– Лео.

– Ты срочно нужен мне в Доме.

Бирк. Черт. Сэм с вопросом в глазах поворачивается лицом к настенным часам. Она скрестила руки под грудью, заставив футболку натянуться.

– Я же в отпуске.

– Ты отстранен. Но появились новые обстоятельства, и нам нужно снова тебя допросить.

– Какие обстоятельства?

– Ты же знаешь, как мы работаем, Лео. Мы все обсудим на месте.

Я смотрю на часы.

– Могу прийти через полчаса.

– Очень на это надеюсь, – заявляет Бирк, а его саркастические интонации все еще звенят в голове, даже после окончания разговора.

– Позвони мне, – обращаюсь я к Сэм. – Если ты еще что-то узнаешь, – прибавляю я, заметив ее смущение.

Она кивает в ответ и немного краснеет.