То, что Москва стоит на семи холмах, все слышали. И, кажется, никого не интересует — из чего состоят эти холмы? А ведь там, у самых корней земли, скрываются наиболее жгучие городские тайны.

Крайне редко случается, чтобы какая-то из них открылась людям. Но — бывает.

В конце шестидесятых учился в университете на физфаке один парень. Как теперь скажут, ботаник из ботаников. Двадцать лет мужику, а он весь в учебе и ни разу еще ни с одной девушкой по вечерней Москве не прогулялся. Не мог познакомиться, стеснялся.

Тогда один его друг предложил:

— Хочешь, со своей двоюродной сестрой познакомлю? Она симпатичная.

Парень согласился.

Для первого знакомства назначили свидание там же, на Воробьевых горах, возле башни физфака, у главного входа.

— А как я ее узнаю, если ни разу в глаза не видел?

— Ноу проблем! Наденешь мой синий галстук в полоску, белую рубашку, черные ботинки. И в руки возьмешь… ну, что, например? Ну, журнал «Знание — сила», скажем. Я тебя сестре опишу подробно, станешь тут, у второй колонны, она сама к тебе подойдет.

В назначенный день и час парень с физфака выкатился на свидание — при галстуке, при рубашке с ботинками. В руках журнал «Знание — сила».

Стоит, колонну спиной подпирает. Пять минут стоит, десять, пятнадцать. На часы посмотрел — раз, другой…

Вдруг подходят к нему двое в строгих темных костюмах:

— Который час? — спрашивают.

— Без двадцати пять, — отвечает ботаник.

— А что у вас за часы, молодой человек? «Полет»? — интересуется один, очень серьезный.

— Нет, у меня «Командирские», дедовы.

Мужики в темных костюмах переглянулись, один другому кивнул, взяли парня под локоток и тихонечко так говорят:

— Здравствуйте, Сергей Иваныч! Рады видеть вас, Не будем время терять — пройдемте.

А парень точно — Сергей Иваныч Данилушкин по паспорту.

Но он, конечно, не привык, чтоб его по имени-отчеству величали. Кто молодого парня станет по имени-отчеству звать? Разве что милиция или, как тогда говорили, органы. КГБ.

Сергей перепугался. Но что делать? Поймали, повели — значит, имеют полное право.

А повели юного Сергея Ивановича почему-то в здание родного факультета. И это еще больше напугало студента: статьи уголовного-кодекса ему представлялись вполне умозрительно, а вот отчисление с факультета… Почему нет?

Вошли в лифт.

Народу много, целая толпа. На двенадцатом последний физик-очкарик покинул кабинку, и остались они втроем. Тотчас один из предполагаемых кагэбэшников нажал кнопку «СТОП». Лифт завис между этажами. Кагэбэшник связался по радиофону с диспетчером. Назвал ему какой-то цифровой код, а после абракадабру — что-то вроде «ВНИИСПЕЦХРАНСЛИПЕР», и лифт сам собой поехал вниз. Сергей затравленным взором по световому табло следил, как меняется отсчет этажей: «10… 9… 8… 7… 5… 4…»

«Что это? Неужто обратно возвращаемся?» Повеселел было. Но тут…

Лифт не остановился на первом… поехал ниже!

Туда, как знали все в МГУ, лифт ехать никак не мог!

А на табло уже «-2… -3… -4… -5…»

У Сергея глаза на лоб полезли — что за нелепица? Спит он, что ли, наяву?! А лифт едет себе спокойно, подрагивает. Доехал до минус семнадцатого этажа.

Двери открылись. Мужики в темных костюмах приглашают:

— Пожалуйста, Сергей Иваныч! Прибыли.

Вроде как с человеком разговаривают. Хорошо бы беседу поддержать, да в горле отчаянно пересохло.

— Где это мы? — еле выговорил, и то по-глупому. Не дело же арестованного вопросы задавать! Однако темная парочка — будто бы так и надо — отвечает:

— Это, Сергей Иваныч, то самое место, где вы неделю назад согласились работать в качестве добровольца. Наш исследовательский центр. Пойдемте, мы вам небольшую экскурсию устроим.

Сергей уже и без того был вполне ошарашен, но, услыхав такое, почувствовал, что извилины в его мозгу резко поднялись на дыбы… Как это: «согласился работать»?! Каким таким «добровольцем»?! Когда?

А упоминание «исследовательского центра» и вовсе напугало — ходили в Москве кое-какие слухи о всесилии чудовищной кагэбэшной науки.

Что, с одной стороны, пробудило в студенте нехороший интерес — любопытство зачесалось, будто ковырнул подсохшую корочку прыща. А с другой — забулькали в Сереге некие позывы к бегству, что-то вроде рези в животе.

Удивляло студента странное обращение с ним обоих темно-костюмников: они вели себя так, будто бы не впервые в жизни его видели. Будто и впрямь существовала какая-то договоренность между ними и лично Сергеем Ивановичем Данилушкиным. Какой-то крепкий и нерасторжимый союз, скрепленный договором и подписанный. И даже, возможно, кровью…

От таких мыслей Сергей Иванович и напрягался. Все чувства в нем обострились… Зато мозги, напротив, пребывали в каком-то сомнамбулическом состоянии, не в силах породить ничего такого, что помогло бы разрешить загадку.

Половину того, что показывали и немногословно поясняли темные костюмы, ведя его по каким-то длинным коридорам с сияющими лампами дневного света, студент Данилушкин совершенно не понимал. Бывает такое: слышишь слово и знаешь, что оно тебе знакомо вполне. Но смысл отчего-то уловить не можешь, как ни старайся!

— Криогенная зона имеет протяженность не менее 27 километров в длину и 15 в ширину, практически весь подземный слой под высотным зданием занят ею. Холодильные установки основаны на принципе химических реакций, но для поддержания их работы используются два специальных электрических генератора — автономных от городских электросетей. Здесь, собственно, все работает автономно. В том числе, разумеется, и связь. Есть и отдельная ветка метро. Специальная, только для наших работников, — улыбаясь, объяснял один темный костюм — тот, что повыше.

Ярко освещенный коридор, по которому они двигались, казалось, уходил куда-то в бесконечность. Студенту Данилушкину не удавалось определить даже примерное число нескончаемых дверей и ответвлений этого коридора, уходящих вправо и влево от основной магистрали.

— Метро — самый быстрый транспорт в Москве. Мы не могли не воспользоваться перспективной идеей! Представьте, Сергей Иваныч, входит человек, скажем, где-нибудь в ЦУМе в подъезд, открывает неприметную дверцу где-то в темном уголочке и попадает в лифт. А уже лифт доставляет его на специальную платформу внизу, к поезду. Поезд ходит по расписанию и, что немаловажно, быстро доставляет всех наших сотрудников к рабочему месту. Удобно ведь, правда же? — приветливо улыбался Сергею Иванычу другой темнокостюмник, с пронзительными голубыми глазами.

Час от часу не легче. Сергей Иваныч нерешительно отвечал на улыбки, стараясь не подымать взгляда. Зачем же они все это ему рассказывают?!

Он уже мысленно считал, на сколько его могут посадить, когда выяснится, что государственные секреты были доверены совершенно не тому лицу, для которого предназначались. Ведь не может же быть, что именно он, студент Данилушкин, заслужил такую честь ни с того ни с сего?!

В нем зрели отчаяние и протест.

Но раскрыть рот было страшно. Что же делать-то?

— Вы, конечно, понимаете, Сергей Иваныч, что такие богатые возможности в плане криогенной среды… А тем более возможности — в любом случае необходимые к поддержанию, потому что — куда деваться? Деваться абсолютно некуда! Как говорится, полез в кузов — не говори, что не груздь, — хихикнул тот, что повыше. Сергей Иваныч слабо хихикнул тоже, ничего не поняв из сказанного.

Он вообще уже не знал, что думать, и решился не думать совсем ни о чем, кроме как о возможности удрать.

В этот момент тот деятель, что повыше, деликатно притормозил студента, взяв за рукав.

— Мы пришли. Криогенный зал номер 25,— сказал темнокостюмник и нажал какую-то кнопку перед тяжелой металлической дверью.

Дверь пощелкала чем-то и приоткрылась. Двое мучителей втащили Сергея Ивановича внутрь, крепко схватив его под локти.

Поначалу студент ничего не увидел, кроме клубов пара, какие бывают обычно в банной парилке.

«Но не в подземную же баню вели меня эти двое?!» — удивился Сергей, и тут ощутил, что пар был… холодный! Дышать стало как будто труднее — в легких покалывало, словно на сильном морозе в зимний день.

— Не волнуйтесь, Сергей Иваныч. Мы сейчас наденем спец-костюмы.

Слева открылись металлические шкафчики. Предполагаемые кагэбэшники вытащили из шкафчиков три костюма, похожие на костюмы химзащиты (на военной кафедре были такие), облачились сами и помогли одеться своей жертве.

Затем они открыли еще одну металлическую дверь, за ней другую, стеклянную, и оказались в огромном, бесконечном зале, столь тускло освещенном, что Сергей даже не сразу смог разобрать, что же он видит перед собой. А когда разобрал — зажмурил глаза от ужаса!

Весь зал был битком забит синими голыми людьми.

Заиндевевшие мертвые тела громоздились на металлических полках, составленных стеллажами, одна над другой. И стеллажи эти простирались в темноту вверх и вдаль, теряясь где-то в бесконечности.

Холод в зале ощущался слабо — видимо, спецкостюм чем-то отличался по конструкции от костюма химзащиты. Однако Сергея Данилушкина от увиденного затрясло так, что, казалось, зубы сейчас раскрошатся. «Если это морг, то что-то великоват, — мелькнула в голове отвлеченная мысль. — Но для тебя-то тут точно местечко найдется!» — догнала ее другая, более конкретная.

А за спиной кто-то из тех двоих произнес:

— Что ж вы, Сергей Иваныч?! Нам уже немного осталось…

Они потащили его за собой. Свернули налево и каким-то узким коридорчиком вышли в другое помещение, отгороженное от грандиозного морга массивной деревянной дверью.

За дверью была… лаборатория, решил студент. Здесь высились шкафы, громоздились столы с какими-то приборами. Кое-что из оборудования Сергей узнавал: осциллографы и рентгеновские установки, например. Но другие приборы казались ему чем-то фантастическим или вопиюще нелепым. Бросился в глаза большой телевизор, встроенный в шкаф с магнитофонными бобинами на дверцах. Какой идиот мог соорудить подобное?!

Но даже это не удивило его так, как совершенно невообразимые, странные стеклянные камеры, наполненные электрическим светом. В просторном помещении камер было около пятнадцати, и в десяти из них лежали голые люди.

В этот раз они были не синие, а нормального человеческого цвета. Зато с ног до головы опутаны проводами и датчиками. Люди лежали с закрытыми глазами, не шевелясь, и Сергей не мог понять: спят они или мертвы. Вокруг камер ходили люди в спецкостюмах, что-то наблюдая, записывая показания приборов или настраивая их.

Когда Сергей с сопровождающими вошел в лабораторию, все, как по команде, повернули головы навстречу вошедшим. Сергей ощутил, как из-под масок на лицах в него буквально впились несколько десятков пар пытливых глаз.

— Здравствуйте, товарищи! — громко сказал в пространство тот из кагэбэшников, что повыше. Люди в спецкостюмах молча кивнули и продолжили прерванные занятия.

Второй кагэбэшник, с синими глазами, сказал Сергею:

— Вот мы и на месте. Это ПРОЕКТСЛИПЕР!

Сергей почувствовал, что вот тут-то и решится его судьба, и уже стал собираться с силами, чтобы, наконец, что-то возразить, но синеглазый радостно указал на одну из камер-саркофагов и заявил, улыбаясь:

— Ну как, нравится? Выбирайте себе камеру. Хотите, вот эта крайняя будет ваша?

То есть ему предлагалось лечь в саркофаг. Стать одним из этих — голых, не-поймешь-живых-или-мертвых людей.

Такой решительной конкретики студент Данилушкин уже не стерпел. В голове у него окончательно помутилось, замельтешили перед глазами черные мухи, зазвенело в ушах, и он хлопнулся в обморок, представив себе, как до скончания дней своих, вместо того чтобы радоваться жизни, гулять с девушками и защищать, как мечталось, диссертацию, пролежит в стеклянном гробу, ожидая… неизвестно чего.

И что-то темное, огромное, бесконечно страшное, зовущееся Бездной (откуда-то он это знал), ежедневно целует его взасос всеми своими холодными датчиками и электрическими присосками — прямо в сердце, в печень и в мозг…

Очнулся Сергей в темноте, лежа на какой-то твердой поверхности. Его подташнивало. Мучаясь и содрогаясь, он смотрел, как, то и дело качаясь, выползал откуда-то слева неяркий луч света. И что-то там бормотало… Первые мгновения свет и голоса в его сознании сливались в одно целое, неделимое понятие.

— И все-таки: почему не проверили документы?!

— Да мы же объясняем, Антон Терентьевич! Все совпадало тютелька в тютельку!

— Какие тютельки, если он шатен? Шатена от брюнета не отличаете?! — возмущался невидимый Антон Терентьевич, которому Сергей почему-то сразу стал сочувствовать больше, чем его собеседникам. Тем, которые оправдывались в два голоса наперебой.

— Объект стоял у второй колонны слева; в синем полосатом галстуке, белой рубашке, черных лакированных ботинках…

— Журнал «Знание — сила» держал! Все, как было оговорено! В точности!

— …объект трижды посмотрел на часы, строго в соответствии с назначенными временными промежутками: в шестнадцать десять, шестнадцать двадцать пять и шестнадцать сорок пять…

— И отзыв ответил, как положено! Мы ему: «У вас «Полет»?» Он нам: «Нет, «Командирские», дедовы!»

— Кроме того, он тоже Сергей Иваныч! Пошел же за нами, как ягненок, не удивился, не протестовал, не спросил ничего!..

— У вас, батеньки, такая репутация, что и рассчитывать нечего, что вас кто-то о чем-то спросит! — в сердцах заявил невидимый Антон Терентьевич и замолчал.

Пауза затянулась. Сергею молчание это показалось зловещим. Его все еще слегка мутило, но он попытался собрать волю в кулак и понять хотя бы — связан он или нет? Руки, кажется, были свободны, а ног он не чуял вовсе.

— Итак, — вновь заговорили слева голосом сурового Антона Терентьевича, — объект не наш, но вы его обо всем осведомили. А, как вам известно, добровольное участие в эксперименте «Бездна» есть строгое и необходимое условие успешности самого эксперимента. Мы уже много раз наступали на эти грабли: погрузив в анабиотический сон несогласного с экспериментом человека, мы получаем на выходе не информацию из глубин космоса, не ответы на животрепещущие вопросы современности, а банальное бегство в смерть. Объект погружается в бездну и пускается в странствия по собственной прихоти, что абсолютно не согласуется с нашими потребностями.

Мы запрашиваем испытуемого о том, где американцы разместили свои подлодки, а плохо контролируемый спящий выдает какие-то обрывочные сведения о радиогалактике в созвездии Рака! Это вопиющий идиотизм и растрата народных средств.

Вопрос: что делать с объектом? Я вас спрашиваю!

Повисло зловещее молчание.

— Где его личное дело? — Антон Терентьевич был явно раздражен. — Объект представляет какую-то ценность в плане народного хозяйства?

— Отличник. Все пятерки. Преподаватели хвалят, — сказал один из оправдывающихся. Голос звучал странно — как будто говоривший стеснялся своих слов. Сергей почувствовал, что, если б он был двоечником, говорившему явно не было бы сейчас так стыдно.

И почти сразу понял — почему. Его окатило волной жара.

В луче света сказали:

— Да? Хм. Не хочется отправлять в первый номер. Усыпим, а вдруг он будущий Капица? Хотя, конечно, самый простой вариант — криокамера и хранение до 2035 года…

Сергей отчетливо вспомнил металлическую дверь грандиозного морга — красной краской там размашисто была нарисована римская цифра I — «первый номер», и за ней — стеллажи синих замерзших людей.

Вот от какой участи уберегли его пятерки в студенческой зачетке!

Но что ждет его взамен?! Прежде чем вздыхать с облегчением, стоит узнать подробности.

И тут голос Антона Терентьевича как раз сообщил ему:

— Ну, что ж… Придется разговаривать. Приведите объект в чувство и ко мне.

Разговор Сергея с суровым Антоном Терентьевичем действительно состоялся. Вот только помнил его студент Данилушкин впоследствии крайне отрывочно.

В памяти сохранились только разрозненные куски.

— Хотите ли вы, Сергей Иванович, узнать все тайны Вселенной? Они скрываются в той самой бездне, которую мы изучаем тут. С помощью криотехнологий мы можем погрузить человека в долгий сон и открыть в его мозгу особые энергетические каналы… Вселенная разумна, мы существуем в информационном поле, где записано все прошлое и все будущее. Душа человека есть информационная волна, которую мы выпускаем, как луч света, освещающий темноту бездны… С помощью наших спящих объектов — мы называем их «слиперами» — можно узнать любой секрет, любую государственную тайну. Мы служим государству… Мы можем уничтожать любых его врагов, воздействуя опосредованно, через информационную матрицу Вселенной. Но вас не зря провели через криозал номер один. Вы видели отработанный материал. И тех, кого мы, возможно, собираемся использовать в будущем. У нас большие запасы. Но это еще и предупреждение… Не хочешь работать или намерен разгласить доверенную тебе тайну — большой холодильник… э-э-э… быстро охлаждает пыл. Большой холодильник — это криогенная площадь, вся подземная территория под высоткой физического факультета. Места много…

Все это Сергей Иванович помнил кое-как.

Еще более смутно запомнилось ему все, что случилось после разговора. Когда он, плохо понимая странные речи, заплакал и попросил его отпустить, убеждая своего мучителя, что не только диссертацию еще не защитил, но даже ни с одной девушкой ни разу не целовался!..

Когда Сергея обнаружили милиционеры — он спал в метро, на скамейке станции «Парк культуры». Он честно пытался вспомнить и объяснить, что же произошло с ним за последние несколько часов. Но так и не смог.

Ему мешало лицо Антона Терентьевича. В сохранившихся кусками воспоминаниях оно оказалось крайне изменчивым: то представало полным и красным, в обрамлении густых черных кудрей, то, текуче преображаясь, вытягивалось, удлиняя череп, нос и суживая губы, то вдруг залезало в туман, и наползали на лицо из клубов тумана седые, щеткой, усы с тонкими комариными ножками…

Непостижимая отвратительная физиономия Антона Терентьевича всякий раз вызывала у Сергея Иваныча Данилушкина рвотный рефлекс.

И это действовало убийственно: при всей научной любознательности думать Данилушкину больше не хотелось. Даже легкие попытки вспомнить приводили к мучительным спазмам. В конце концов Данилушкин сдался. Вся неприглядная правда состояла для него в том, что он, пожалуй, никогда не сумеет разобраться в невероятной, загадочной истории, с ним случившейся.