Книга: Темная сторона Петербурга
Назад: ТЕМНЫЙ ГОСТЬ
Дальше: СКОРОСТЬ

ЗЕРКАЛО

Станция метро и железнодорожная платформа «Удельная»

 

— Ну как? Сегодня с уловом, флибустьер? — спросил, смахивая крошки с усов, дед Костя. Он жевал пирожок с капустой и зорко оглядывал ряды Уделки, словно боялся пропустить какое-то важное дипломатическое лицо, которое ему поручили встречать тут, в гуще фланирующей публики.
Пашка Ветлугин коротко глянул на дедовы усы и отвернулся. Барахолка близилась к концу, а день, похоже, выдался пустым, и это не добавляло «флибустьеру» веселья.
Из улова попался было Пашке старинный альбом в бархатном переплете, с фотографиями. Пожелтелые, хрустящие снимки и солидные дагерротипии на картоне, выцветшие, полуслепые. На черно-белых изображениях люди чопорные, как манекены в дорогих магазинах. Пашка долго рассматривал застывшие лица — а вдруг кто-то известный попадется, писатель или поэт? Да пусть хотя бы похожий на кого-то…
Но тетка-владелица заломила такую цену, что Пашка в альбоме немедленно разочаровался.
Весь день Ветлугин бродил по рядам, разглядывая товар, выложенный без стеснения на импровизированных прилавках — газетках, картонках, покрывалах, ящиках и раскладушках.
Всматривался, разглядывая в подробностях какой-нибудь странный пустяк вроде клоуна в колпаке — яркую игрушку из папье-маше, раритет сталинской эпохи. Или мельхиоровый веничек начала века для сбивания пунша в рюмке. Или замысловатый медный ключ от потерянного давным-давно замка неизвестной конструкции.
Иной человек, завидев такое, удивился бы: на что ж могут подобные штуки сгодиться? Разве какой-нибудь Вечный странник-Старьевщик, языческий Бог удачного случая, сеятель хлама и покровитель барахольщиков всего мира, мог бы ответить на этот вопрос. Вот только бескорыстно с этой тайной он не расстался бы…
Пашка Ветлугин рассматривал Уделку — блошку, маргинальный рынок, клуб по интересам или что вам угодно — как собственный охотничий промысел в городских джунглях или даже как пещеру Али-Бабы, еще не откупоренную загадочным словом «сезам» и таящую все свои заповедные сокровища в нетронутом виде.
Комкая в кулаке так и не пригодившуюся пустую авоську, Пашка засобирался домой и уже кивнул на прощание деду Косте… как вдруг ветер донес до него слова:
— Зеркало французское… самого императора.
Обрывок этой фразы разволновал Ветлугина. Он повернул голову, навострил уши и двинулся на сигнал.
Спины, плечи и головы впереди идущих заслоняли ему обзор. Пробираясь в толпе, Пашка чуть не проскочил мимо. Но натренированный за годы фарцовки нюх не позволил ошибиться.
Девчонка в черной куртке и пестрой вязаной шапочке с яркими помпонами чуть в стороне от основного ряда заинтересованно вертела в руках старинное зеркало в резной деревянной оправе.
На первый взгляд зеркало казалось просто очень пыльным. Отражение, проступающее в нем как бы сквозь туман, показало Пашке озадаченное лицо с водянисто-голубыми навыкате глазами и нос-пуговку. Эта девица покупать не станет, решил Ветлугин и подошел, приглядываясь к продавцу.
Тот был с виду типичный «синяк». Нос, напоминающий сливу, уныло нависал над разляпистыми губами и острым, небритым подбородком.
— От прадеда осталось. Прадед мой старовером был, — застенчиво сказал «синяк», шмыгая носом. — Французское, императора.
— Сколько? — спросила девица в вязаной шапке.
— Девяносто.
Девица присвистнула.
— Ну, шийсят давай!
— Ага. Да зеркало-то почти слепое. В него смотреться все равно что в стену!
Девица фыркнула, и помпоны скрылись в толпе.
Пашка перевел дух.
— Слышь, мужик, — окликнул он продавца. — Давай за сороковник, идет?
«Синяк» оглянулся.
— Зеркало французского императора. Наполеона! — строго повторил он.
— Да ладно заливать!
— Заливать?! Во, смотри сюда. — Разобиженный «синяк» ткнул пальцем в какую-то выпуклую деталь на резьбе, украшающей раму. — Видишь? Буква Н и цифра I, римская. Смекаешь?
— Где ты тут «Н» увидал? Я две палки вижу какие-то… Не пойми что.
— Так… потрескалось дерево-то! — возмутился «синяк». Нижняя губа его затряслась. — Старинная вещь.
— Ага! — Ветлугин растянул на лице обидную ухмылку. Достал из кармана деньги и пошуршал мятыми десятками перед носом продавца. — Вот, тридцатку даю. Бери, пока дают. А то догонят и еще дадут.
«Синяк» глянул на деньги, посмотрел по сторонам — людей вокруг бродило много, но все они равнодушно проходили мимо: испитой продавец с невзрачным «зеркалом императора» был для них не более чем пустое место. «Синяк» глотнул, шевельнув сизым кадыком, и протянул руку:
— Ладно, давай!
— Не украл хоть? — спросил Пашка Ветлугин, выпуская из рук десятки. — Нет?
— Хотел бы красть — украл бы покраше, — проворчал мужик. Выхватил деньги и стремительно ретировался.
Пашка хохотнул, глядя в его удаляющуюся спину.
Итак, день прожит не зря: покупка удалась. Впереди — грандиозная сделка. Сколько получится с нее слупить?
— Свет мой, зеркальце, скажи… За сколько мы тебя Эльдару сдадим?
Торжествуя, Пашка нагнулся, взял в руки свое приобретение — зеркало оказалось тяжелее, чем можно было подумать, глядя со стороны, — и заглянул в мерцающую серебристую глубину. Чешуйки осыпавшейся амальгамы темными крапинками испещряли стекло. Веселое Пашкино лицо в отражении казалось изрытым оспой. Пока Ветлугин разглядывал себя, внутри зеркала что-то шевельнулось.
* * *
— Алло? Эльдар Зиновьевич? Алло! Это Павел. У меня для вас интересный предмет…
— Что именно?
— Зеркало. Кабинетный формат. Франция, конец восемна…
— Да, понял. Очень хорошо. У меня через час самолет в Новосибирск…
«Уезжает? Вот невезуха-то!» Пашка чуть не швырнул трубку об стену.
— На нем вензель Наполеона!
— Я бы с радостью посмотрел, но…
— Ладно, Эльдар Зиновьич! Ради вас придержу.
— Да нет, так уж специально не надо. Но если что…
«Вот же хитрая сволочь — в своем репертуаре: ни да, ни нет. Чтоб тебе…»
— Удачного полета, Эльдар Зиновьич!
— До связи.
В бешенстве Пашка брякнул трубку на базу так, что та слетела с полочки и повисла на тоненьком проводке, едва не оборвав его к чертям.
Да, не повезло. Придется ждать, а значит, и цену хорошую выторговать не получится: товар, который ждет, — плохой товар. Что-что, а торговаться Эльдарчик умеет.
Что ж, жаль. Пашка полистал истрепанную записную книжку, прозвонил еще несколько номеров. Заинтересовался зеркалом только один из его постоянных клиентов: художник Сопрунов. Но он теперь и сам сидел на мели — за предыдущий заказ денежки уже промотал, а за новый еще не получил.
Надо же, как не повезло! Из всех Пашкиных клиентов именно Эльдар Зиновьевич больше всех любил западный антиквариат, а Наполеоном в особенности интересовался, это была его любимая тема. За Наполеона он отвалил бы, не скупясь…
Хотя, конечно, кто его знает — Наполеон или не на поле он?
Пашка усмехнулся и кинул записную книжку в ящик стола. Ладно уж! Чего там париться? Придется подождать с продажей. Зеркало постоит, черт с ним. Не помешает.
Пашка протер зеркало от грязи и водрузил его на тумбочку в прихожей, прислонив к стене и уперев краем в окоем тумбочки.
Зеркало в резной оправе как-то сразу обогатило непрезентабельный вид прихожки: расширило пространство, одновременно сделав его более загадочным.
В тусклом стекле отражался тесноватый коридорчик, ведущий в кухню, — точно такой же, как настоящий, но таинственный, серебристо мерцающий, словно его осыпали сказочной пыльцой с крыльев феи.
И пространство, в которое уводил коридор в зеркале, казалось темнее и глубже настоящего.
* * *
Любой взрослый человек испытывал временами странное наваждение: сосредоточившись на собственных мыслях, проходишь мимо зеркала и вдруг пугаешься, заметив краем глаза какое-то движение рядом.
Потом, конечно, смешно: испугался собственного отражения! Но это случается снова и снова, особенно в полутьме, в серый час «между волком и собакой». Открывая в доме другое измерение и новое пространство, зеркало как будто предоставляет его некой альтернативной жизни.
* * *
Ночью Пашка проснулся в липком поту. Ему показалось, что в комнате слишком душно. Ветлугин встал, открыл форточку и вышел в кухню попить воды. Свет он не зажигал.
Проходя коридором, почувствовал холодное дуновение от входной двери, будто ее сквозняком приоткрыло. Повернул голову… И увидел в зеркале чью-то тень.
Человек стоял прямо, развернув плечи параллельно раме зеркала, тогда как Пашка стоял к ней левым боком.
Но ведь в прихожей никого, кроме Пашки, не было.
Тесный коридорчик просто не мог вместить двоих человек одновременно, они бы касались друг друга. И если в зеркале не Пашка, то кто?..
Ветлугин примерз к тому месту, где стоял. Тысячи крошечных ледяных игл царапали вены, продираясь по резко сузившимся сосудам к сердцу; неутомимый биологический насос, с рождения день ото дня качающий кровь, испытал чудовищную перегрузку и едва не засбоил.
Едва дыша, Пашка отвернулся от зеркала и двинулся вперед шагами заводной механической куклы. Мгновение спустя он ускорился — и обнаружил себя тяжело дышащим на кухне. Рука инстинктивно дернулась к выключателю — но, включив, он тут же вырубил свет, зажмурив глаза.
Он опасался увидеть за своей беззащитной спиной ту же черную фигуру на фоне ночного окна.
Постоял, прислушиваясь, в темноте — сердце прыгало, в ушах колотилась разгоряченная адреналином кровь.
Сосчитав до двадцати, Пашка открыл глаза. И все-таки зажег свет.
Глянул сквозь ресницы — в окне, за плечами маленького съежившегося Пашки, стояла ночь, далекие огни горели на проспекте — и ровно ничего инфернального.
Отдышавшись, Ветлугин отвернул кран и, припав к нему ртом, обливаясь, жадно выпил холодной воды. Постоял, подумал.
— Идиот, — сказал сам себе вслух. — Достукался? Уже мерещится, как старой бабке. А ведь предупреждал тебя, дурака, Минздрав — не пей, не кури, не играй в преферанс со студиозами по ночам!
Звук собственного голоса, такой знакомый, сугубо материально сотрясающий воздух, — успокаивал.
Болтая разную чушь, Пашка прокрался в коридор и быстро зажег там свет. Ничего сверхъестественного в прихожей тоже не оказалось.
Стараясь не смотреть в зеркало, Пашка проскочил мимо него обратно в спальню, кинулся на кровать, зарылся в одеяло и, сосчитав до трех тысяч семьсот пятидесяти четырех овец, все-таки уснул.
Свет, зажженный им в кухне и прихожей, горел до самого утра.
* * *
— Ну, ладно, — сказал себе Ветлугин на следующий день. — Рассмотрим все обстоятельства…
Умывшись и выпив кофе на кухне, с солнечными пятнами на цветастых финских обоях, Пашка и сам уже не понимал — чего он так испугался вчера. Зеркало? Тень? Чепуха! Игра воображения. Показалось.
Без особого пиетета он взял зеркало из прихожей и перенес его в спальню, уложил на застеленную кровать «лицом» вниз и принялся рассматривать тыльную сторону в поисках какого-нибудь клейма.
Деревянный задник и рама оказались настолько загрязнены и потерты, что невозможно было разглядеть подлинный цвет дерева и разобраться: береза это или дуб, липа или сандал, кедр или мореная елка?
Пашка вооружился лупой с четырехкратным увеличением и приступил к подробному осмотру, тщательно протерев зеркало тряпкой.
В правом нижнем углу рамы отыскался написанный чернилами четырехзначный инвентарный номер. Выходит, зеркало обреталось где-то на официальных началах: оно было кем-то учтено, внесено в реестр собственности какой-то организации. Или хранилось в большой частной коллекции, грамотно оформленной и ухоженной.
С одной стороны — это хорошо. У предмета есть история, можно подтвердить реальный статус. С другой — а вдруг зеркало все же украдено? Хм…
Пашка перевернул зеркало и, стараясь скользить глазом по отражению, как водомерка по воде, изучил раму спереди.
Замысловатый резной узор из листьев, цветов и виньеток местами был отколот, расщеплен и погрызен мышами.
В самом низу, в некрупном деревянном медальоне, просматривался какой-то герб. Из всего на нем изображенного более-менее сохранился только восьмиугольный крест, равноудаленные лучи которого сходились к прямоугольному щитку. Крест был слегка вдавлен, и на внутренних частях еще белели следы светлой эмали, которою, видимо, он был когда-то покрыт полностью. Никаких других красок и заметных элементов опознать не удалось — зеркало явно хранили в неподходящих условиях.
То, что владелец-«синяк» полагал императорским вензелем Наполеона I, было вырезано на сильно обтертом силуэте гербового щитка над крестом и, по мнению Пашки, больше напоминало две параллельно поставленные палки, нежели букву «Н». Цифра I читалась четко.
Почему же Наполеон? Почему не… Петр?
Пашка Ветлугин, хоть и поднаторел за годы антикварной охоты кое в чем, в геральдике разбирался слабо. Но даже ему было понятно, что восьмиугольный крест смотрится чужеродно и вряд ли мог бы располагаться на гербе русского государя.
А значит?.. Ну и что это значит?
Да фиг его знает!
Надо бы порыться в каталогах и справочниках, поискать — вроде бы он видел где-то похожий крест, но где именно? Этого Пашка вспомнить не мог.
А вдруг и вправду — зеркало Наполеона? Да нет! Это было б слишком хорошо. Но если это хотя бы Франция, XIX век, времен Бонапарта…
Все же мысли о Бонапарте подняли Пашке настроение.
Пожалуй, Эльдару предстоит нехило раскошелиться! Беззаботно насвистывая, Пашка смотался в магазин на проспект, отстояв недлинную очередь, купил банку шпрот, хлеба и пива.
Вернувшись домой, решил переставить зеркало из прихожей, чтоб не мозолило глаза. Вот только куда его деть? Задвинуть под кровать — там, конечно, места много, но пыльно.
И потом, мысль о лежащем под кроватью зеркале не грела. Вряд ли оно там принесет хорошие сны.
В кухню? Тесно. Разобьется еще. Куда же? Оставалась ванная.
Пашка отыскал в шкафу большой кусок полиэтилена, давно припрятанный там ради каких-то позабытых целей, укутал зеркало в полиэтилен и перенес в ванную, приткнув за стиралку возле стены. Пришлось выдвинуть массивную «Вятку» вперед, еще чуть-чуть сократив узкую тропинку между ванной и стеной.
Быстренько перекусив, Пашка вернулся в комнату и с головой ушел в поиски. Долго копаясь в завалах на письменном столе, разыскал среди всевозможного хлама — инструментов, газет, журналов и книг — все вперемешку, несколько каталогов и все альбомы по искусству, какие были в доме.
Первым делом взялся за альбомы. Удобно расположившись в кресле напротив стола, Пашка старательно пролистал все, что относилось к западноевропейскому искусству XIX века, — живопись, мебель, посуда, история костюма. Ничего полезного не нашлось. Каталоги тоже нового не дали.
Тогда он откопал в самом низу книжной полки 35-й том БСЭ — «Конкурс — Крестьянская война» и стал читать все, что имелось на слово «крест».
Солнце садилось, окрашивая комнату в розовый цвет; солнечные пятна медленно переползали с левой стены на правую и уходили за шкаф. Позади Пашкиного кресла и под письменным столом скапливалась тьма. Незаметно наступили сумерки.
Было тихо и слышно, как капает подтекающий кран на кухне. А потом за Пашкиным креслом кто-то вздохнул.
Пашка вздрогнул и оглянулся: стена в полутьме возле шкафа потемнела. Что-то текло по ней, густое и вязкое, сверху вниз, широкой полосой. Он подошел ближе: полоса была багровой, цвета загустевшей крови.
Он повернул голову влево — стена напротив тоже истекала кровью. Все четыре стены, окровавленные, наступали из темноты все ближе и ближе. Пашка дернулся, чтобы бежать, но опоздал. Что-то ударило его по уху…
От боли Пашка очнулся.
Оказывается, он заснул, придавленный энциклопедией. Левую руку пощипывало — отлежал. В прихожей звонил телефон.
Морщась и растирая ухо, Пашка вышел в коридор и снял трубку — звонила Настя.
— Ты чего к телефону не подходишь? Я тут жду, жду… Слушай, Валька билеты в БДТ все-таки достала. Так что давай ноги в руки и… Срочно, понимаешь?
У Насти всегда все срочно. Заслышав ее голос, Пашка невольно разулыбался.
— Слышишь? К семи часам, чтоб как штык! — распорядилась Настя. — На нашем месте. Только смотри, побрейся! Чтоб не это, не дикий из леса…
— Ладно, не тарахти. Все понял.
Дурацкий сон был забыт; Пашка бросил трубку и деятельно осмотрелся.
Итак… Побриться? Угу. Пашка потрогал подбородок: щетина кололась под рукой.
Ох, уж эти женщины! А времени-то немного.
* * *
Торопливо разболтав в теплой воде мыло, Пашка щедро намазал густой пеной лицо и шею и принялся бриться, наблюдая результат в маленьком круглом зеркальце, кое-как приткнутом на краю раковины. Для этого ему приходилось гнуться в три погибели.
Споласкивая лезвия под горячей водой, Пашка выбрил, как мог, обе щеки и чуть-чуть под горлом. Чертыхаясь, прижег неизбежные царапины «Шипром».
Умылся, потрогал подбородок — колется. В трех местах и весьма ощутимо. Не хватало еще припереться к Насте в театр с клочками и проплешинами, как у шелудивого пса.
Как же быть?
И тут Пашка вспомнил о своей покупке. «Зеркало императора»! Весьма кстати.
Не долго думая, он вынул его из полиэтилена и водрузил на стиралку, прислонив к стене.
Он ожидал увидеть свое отражение, но не увидел совсем ничего. Амальгама мерцала серебряной пылью, стекло казалось сильно запотевшим, и оно ничего не отражало.
Удивленный и шокированный Пашка повертел головой, пытаясь менять угол зрения — вправо, влево. Не могло же зеркало испортиться за одну ночь! Или… могло?
Возможно, внутри полиэтилена сконденсировалась влага, и поэтому…
А впрочем, нет, постой-ка!
Пашка наклонился ближе, рассматривая поверхность зеркала. Туман в нем как будто истончился. Внутри возник удивленный, влажно блестящий глаз, и сквозь привычное серебряное мерцание проступила… седая голова.
В отражении был вовсе не Пашка.
Из зазеркалья глядел удрученный заботами курносый человек с большим лбом. Две завитые букольки справа и слева — очевидно, придворный парик. Незнакомец, одетый в какую-то старинную длиннополую одежду с золотым шитьем, горестно смотрел на Пашку в упор и вздыхал. От зеркала исходил сладковатый запах пыли, и этот запах усилился. Он загустел; увлажнился — это был запах сырого подвала и мясного фарша, сладкий и удушливый.
Пашку затошнило. Рот наполнился слюной.
Вытаращив глаза, Ветлугин стоял, обхватив рукой подбородок со следами мелких порезов после бритвы, и пялился в стекло, не имея сил отступить, закрыться, защитить себя от наваждения.
Человек в зеркале сделал шаг вперед, наклонился ближе.
— Какое смешное зеркало, — напряженным голосом сказал он. — Господа? У меня в нем шея будто бы набок… Как вы полагаете, господа? — воззвал зеркальный человек и усмехнулся.
Пашка ответил ему коротким смешком, крутанулся на каблуках и сделал шаг назад…
Улыбка еще не сошла с его лица, когда он упал, налетев правым виском на край чугунной ванны. Резко и страшно хрустнули позвонки.
* * *
Мертвого Пашку Ветлугина обнаружили через восемь дней, когда вернулся из своей поездки Эльдар Зиновьевич.
Он явился за обещанным ему предметом и обнаружил, что квартира закрыта на замок, на звонки и крики Пашка не откликается, а из щели в дверях доносится страшный и недвусмысленный запах морга.
В присутствии Эльдара Зиновьевича и приглашенных понятых милиция вскрыла и осмотрела квартиру.
Ветлугин лежал в ванной с вывернутой на 120 градусов шеей. Застывшее в улыбке лицо и сердитый взгляд своей бессмысленностью напоминали кадр внезапно остановленного фильма. Почему именно его выдернули из повествования? Кому мог понадобиться такой финал, и есть ли в нем какое-то особое значение — никто даже не пытался разобраться.
Смерть Павла сочли несчастным стечением обстоятельств.
Его завернули в полиэтилен и снесли в небытие с той же трехдневной щетиной, от которой он пытался избавиться. Пашкина голова совершенно поседела, нос заострился и вздернулся, щеки втянулись — смерть так изуродовала его, что он казался теперь искаженным отражением самого себя.
Старинное зеркало обнаружилось рядом с трупом, целое и невредимое. Эльдар Зиновьевич с интересом осмотрел его.
Опытный глаз коллекционера немедленно подметил то, чего не понял малообразованный фарцовщик.
— Какое ж тут «Н I»? Ну, это же явное «П I»! Да еще мальтийский крест… Следовательно, Павел Первый. Невинно убиенный император российский, магистр ордена святого Иоанна. Такой крест входил когда-то в герб Гатчины, и, возможно… А впрочем, нет. Предмет такой отвратительной сохранности толком и атрибутировать-то нельзя. Резьба почти не сохранилась… Эх, Ветлугин! Говорил я ему — не хватайся за что попало. А главное — не спеши. Жадность, жадность человеческая…
Милицейский криминалист, услыхав увлеченное бормотание коллекционера, подошел взглянуть.
— Позвольте-ка!
Эльдар Зиновьевич отодвинулся, пропуская криминалиста посмотреть в серебристо мерцающую поверхность. Лица обоих казались в отражении изрытыми оспой из-за опавшей амальгамы.
— Да… Говорят, Павел Первый в день перед смертью тоже смотрелся в зеркало. Подошел, погляделся и говорит — вот, мол, какое смешное зеркало! «Оно показывает меня со свернутой набок шеей», — объяснил Эльдар Зиновьевич. — Тем же вечером его задушили заговорщики. Этот эпизод обычно приводят как доказательство провидческого дара Павла.
Криминалист усмехнулся.
— А может, то зеркало и вправду было кривым?
— Может, — откликнулся Эльдар Зиновьевич. — Но боюсь, мы с вами никогда уже этого не узнаем… Полагаю, я смогу взять себе эту рухлядь, когда вы тут закончите?
Назад: ТЕМНЫЙ ГОСТЬ
Дальше: СКОРОСТЬ