МОСТ-ПРИЗРАК
Петроградская сторона
На углу Кронверкской улицы стоял когда-то деревянный дом.
В 1911 году прежний его владелец умер. Наследник, не испытывая ностальгической привязанности к случайно доставшейся ему рухляди, рассудил, что в ремонт прогнившего строения деньги вкладывать — все равно что в крысиную нору их метать, однако земля в столице стоит недешево. Поэтому решено было старый дом снести, а площадку использовать под строительство другого здания.
И вот артельщики из-под Пскова принялись ворочать лопатами землю, копать котлован под новый фундамент во дворе семнадцатого дома.
В пятницу, в три часа пополудни один из них, Емельянов, с размаху всадил лопату в грунт, она ударилась обо что-то твердое и застряла.
Артельщик выругался, потащил лопату обратно, но она засела прочно. На зов первого подошел второй артельщик: вместе, приложив мощное усилие, мужики лопату выдернули, едва не обломив ее черенок, а с нею вместе выворотился наружу немалый пласт трухлявой, хотя все еще плотной древесины и вдобавок — человеческий череп, желтовато-коричневый, перекошенный набок и кривозубый. Артельщики ахнули, побросали инструмент, закрестились.
Прибежал подрядчик. Мужиков отогнал, поворошил раскоп.
И открылся в земле деревянный настил, сверху еще вполне крепкий — видимо, это были полы старого здания, ушедшие с годами глубоко в землю.
Вытащили одно бревно, другое — внизу оказалось несколько человеческих скелетов.
Дело выходило совсем подозрительное. Подрядчик, не желая впутываться в уголовщину, остановил работы и побежал докладывать о находке.
Артельщики, бурно обсуждая между собой происшествие — к чему здесь человечьи кости лежат и не клад ли тут часом зарыт — вылезли из ямы, уселись в теньке на перекур.
Котлован опустел, и только выброшенная на дно ямы черепушка одиноко щерила невеселый кладбищенский ухмыл.
* * *
— Что это они там разгалделись?
Александра Волынцева, дочь адвоката Волынцева, сидела на подоконнике в своей комнате и, скучая, разглядывала двор. Какое-то время ее занимало глядеть, как трудятся артельщики-земплекопы внизу, но теперь и они ушли, и во дворе семнадцатого дома не осталось совсем ничего интересного — извлеченный из земли череп с подоконника не просматривался. А жаль.
С детства Саша Волынцева носила в душе восторженную тягу ко всему мистическому, иррациональному, жуткому и необъясненному. Череп ее порадовал бы.
Она нервничала теперь, сидя на подоконнике, потому что ждала. Ни одного праздника в своей жизни она не ждала так, как нынешней пятницы. Всю неделю ее мучило, что дни размазываются тягучей патокой — с того самого момента, когда мать, торжественно блестя глазами, объявила: задуманное предприятие удалось. Госпожа Алимова, самый известный медиум Санкт-Петербурга, обещала быть на их светском рауте. Сегодня.
Саша задернула занавеску и начала расхаживать по комнате, обкусывая заусенцы на пальцах. Еще немного, и она изглодала бы и ногти — привычка, за которую ее с пяти лет безжалостно била по щекам нянька, но тут в квартире раздался звонок.
Заливистое электрическое пение заставило сердце Саши трепыхаться воробьем.
Ей пришлось усилие над собой сделать, чтобы не выбежать навстречу гостье, а выйти степенно.
Госпожа Алимова превзошла самые смелые Сашины ожидания. Она была восхитительно странной.
Непропорционально маленькая голова с налезающими на глаза черными кудельками, жирная морщинистая шея, обмотанная в несколько ярусов жемчугом и ожерельем с резными подвесками из слоновой кости. Безумных красок шифоновый наряд на шелковой подкладке — шелестящий, переливчатый и развевающийся от малейшего движения воздуха. А лицо…
У Саши сердце замерло, когда она увидала сердито поджатые морщинистые губы, вздернутый нос и подведенные черной краской, удлиненные на манер египетской Клеопатры глаза.
Руки, напоминающие когтистые птичьи лапы, перебирали четки со странными брелоками в виде удлиненных крестов, полумесяцев, звездочек и каких-то еще неизвестных Саше символов.
Госпожа Алимова имела вид тринадцатой феи, явившейся в самом конце праздника, чтобы погубить принцессу черным заклятием и отомстить ее неразумным родителям — королю и королеве.
— Очень рады вас видеть, — прошептала мать Александры, пораженная внешностью женщины-медиума. Адвокат Волынцев молча поцеловал руку у старой ведьмы.
Алимова благосклонно кивнула и, увидев Александру, закрыла глаза.
— Сегодняшняя медитация, несомненно, будет удачной. Я ощущаю… некие вибрации.
От этого сообщения банальные слова приветствия, которые Саша держала в уме, рассыпались прахом: восхищенно онемев, девушка молча проследовала за госпожой Алимовой в гостиную. Шею и плечи ее щекотали целые стада холодных мурашек: вот оно, сейчас, сейчас… Темный час приближается.
Алимову представили гостям. И начался вечер, окутанный сладким очарованием жути.
* * *
За ужином почти все приглашенные большей частью помалкивали. Только литератор, господин Л., недавно выпустивший два весьма успешных мистических романа, желая поддержать свое реноме эксперта по сверхъестественному, неожиданно, без всяких просьб со стороны поведал гостям инфернальную историю.
Сославшись на петербургских старожилов, Л. рассказал, что еще во времена царя Петра Великого, когда для городского строительства со всей земли русской были привлечены откупщики, подрядчики, лесоторговцы и прочая деловая братия, во вновь возводимой столице завелась нечистая сила.
Уж больно много лихоимства, жульничества и обмана производили в новом городе желающие поднажиться предприниматели. Не смогли черти пройти мимо такого рассадника грехов.
Мостов в те времена в городе было мало, а нужда в них имелась огромная — для сообщения между островами и разными частями строительства.
Вот и придумали черти хитроумную вещь: призрачный мост-двойник.
Требуется, бывало, купцу или вору-подрядчику перейти на другую сторону. А черти тут-то и подловят: напустят на реку туману, во мгле моментально человек потеряется, заблудится… Выходит к знакомому мосту, а что-то с ним вроде бы и не то. Зыбкий он и будто бы даже на месте не стоит. Идет человек — и не узнает ни местности вокруг, ни самого моста.
Потому что не мост это на самом деле, а чертова обманка — призрак. И кто на такой мост ступит — уходит по нему прямиком в адское пекло и никогда уже не вернется обратно.
А мост-призрак постоит, да и растворится поутру. В другой раз снова объявится. Так и гуляет по городу, уводя грешников в ад без покаяния.
— Любопытная история. И какой же из нынешних наших мостов двойника имеет? — спросил, вытерев салфеткой рот, господин Фролов, дальний родственник Волынцевых.
Литератор Л. осекся.
— Двойника? Я разве сказал о двойнике? Я, собственно… А впрочем… — Литератор Л. почему-то растерялся.
— Я думаю, это Аптекарский мост! — высказался хозяин дома. — Если с петровских времен… то ведь Аптекарская переправа — одна из самых старых в городе.
— А почему не Гренадерский? — спросил господин Фролов, улыбаясь. — Я даже слышал, что его-то как раз перемещали. На место Сампсониевского моста.
— Нет-нет, господа. Я полагаю, речь идет о Тучковом мосту, — вмешался литератор Л. — Я собирался написать именно…
— Позвольте! Так вы эту историю с чьих-то слов передаете или сочиняете? — обиженно насупился Фролов.
— Э-э-э… Не то чтобы сам. Это было бы слишком… Как бы это…
Начав подыскивать более точные выражения, литератор запнулся; вид у него сделался неуверенный, и он утратил половину глянцевого блеску, который придавали его фигуре слова «успешный литератор».
— Господа, господа! — вмешалась хозяйка дома, ангельски сияя застывшей улыбкой. — Не спорьте. Вы не забыли? Сегодня нас ждут удивительные духовные опыты. Почему бы не спросить о предмете нашего медиума?
— Да, — звучно произнесла госпожа Алимова, опустив пергаментно-желтые морщинистые веки. — Я ощущаю… среди нас вибрации.
Никто не нашелся что сказать. Закончив ужин, гости перешли из столовой в гостиную для проведения спиритического сеанса.
* * *
Легкий столик, подходящий для столоверчения, разместили в центре комнаты и расселись вокруг него.
Верхний свет погасили; в комнате зажгли свечи, поставив их на камин, и еще не погасло пламя в самом камине.
Лицо госпожи Алимовой, сидящей напротив огня, озарилось дрожащими оранжево-красными всполохами. На столе перед ней положили стопку чистой бумаги и карандаши.
Чтобы войти в транс, медиум свесила голову на грудь и начала раскачиваться из стороны в сторону, как бодливая коза, которая раздумывает — куда бы сподручнее ударить рогами.
— М-о-о-о-м-м-м-м-м! О-о-о-о-о-о-мммм! — завывала госпожа Алимова.
Протянув птичьи лапы, она схватила своих соседей справа и слева от себя — господина Фролова и литератора Л. за руки. Остальные за столиком тоже взялись за руки.
— Духи… Духи умерших… Духи живших в прежние времена… Кто-из-вас-присутствует-здесь-с-нами? — нараспев вопрошала госпожа Алимова. — Отзовитесь! Если есть в этой комнате духи, согласные говорить с живыми, — подайте сигнал, стукните один раз. О-о-о-о-м-м-м-м! М-о-о-о-м-м-м-м-м!
Поначалу ничего не происходило. Гости исподтишка переглядывались, стараясь подсмотреть друг за другом — не смеется ли кто и все ли держат руки на виду?
Неожиданно раздался резкий деревянный стук. Всеобщее «ах!» пронеслось по комнате. Одна из четырех свечей на камине погасла. Столик качнулся, и два карандаша скатились по его гладкой поверхности на пол.
Саша вцепилась в руки матери и господина Фролова. От страха у нее перехватило дыхание.
Алимова, еще ниже опустив голову, глухо произнесла:
— Дух, говори со мной. Будешь ли ты отвечать на вопросы? Дай ответ.
Громкий стук; столик тряхнуло снова.
Алимова подняла голову, и вздох ужаса вырвался у присутствующих: глаза медиума закатились под лоб, только белки поблескивали в темноте, отражая пламя свечей.
— Назови свое имя, дух!
Темная птичья лапа, увитая браслетами, скользнула вперед, схватила карандаш и криво начертала на листе бумаги печатными буквами:
— А… В… Р… А… А… М…
* * *
Погода испортилась; дождь, сеясь мелкой мокрой пылью, за несколько часов размочил землю, и к вечеру дорога раскисла, коричневая топкая жижа затопила колеи.
— Может, не ходить сегодня, а, Авраам Нифонтович? — спросил приказчик Харитон, заталкивая тяжелую воротину торгового склада, чтобы затворить его.
Авраам Тучков, могучий кряжистый купец, владелец доходной лесостроительной торговли, вышел из-под навеса. Огладив бороду, глянул на небо, на дорогу.
— Нет, — вздохнул купец. — Куму твердо обещался. Ему завтра задаток за землю платить, он от меня денег ждет. Не могу кума подвести.
— По такой топи-то, да в ночь… Может, хоть Андрюху с собой прихватим?
— Экий ты, Харитон, боязливый.
— Опасаюсь я…
— А я опасаюсь, что склад без охраны раскрадут или того хуже — запалят. Народишко-то знаешь, какой лихой… Так что пущай Андрюха с Васильем останутся и доглядывают по очереди. А мы с тобой вдвоем смотаемся. Кум нас приютит, так что возвращаться сегодня не станем.
Но как ни торопились они — выплаты наемным рабочим, подсчеты дневной выручки, да короткие сборы все-таки задержали. Вышли Харитон с Авраамом Нифонтовичем затемно.
Шли медленно, оскальзываясь на глинистой дороге. Под ногами чавкало и хлюпало. Харитон неудачно оступился в луже и зачерпнул сапогом воды.
— Ах ты, дьявол!
Тучков рассердился:
— Не поминай к ночи.
Харитон перекрестился, сплюнул через левое плечо.
— Хорошо, хоть мост теперь есть. В такую погоду на лодке переправляться — с ног до головы измокнешь, — подбодрил своего спутника купец.
Харитон ухмыльнулся.
— С этого-то моста у нас и лес в три цены идет.
— Что да, то да, — согласился Тучков. Мост через Малую Неву Авраам Нифонтович сам построил — дешево, из собственного леса, спрямив тем самым путь городских застройщиков к своему строительному складу. Остальным негоциантам теперь только облизываться оставалось, завидуя предприимчивости купца и, главное, — его барышам. — Надо вот еще дорогу замостить — и тогда весь город у меня покупать станет, а не у Кирьянова со Свешниковым.
— Хорошо бы, — пробормотал Харитон, хлюпая по тягучему грязному месиву дороги. — Может, тогда ноги по грязи бить перестанем. К тому же на ночь глядя…
— Чего ворчишь там? — не расслышал купец.
— Да так, ничего, — осклабился Харитон кривозубой ухмылкой. — Туман, гляжу, у реки.
Спустившись к берегу, вышли к плашкоутному мосту. Деревянные столбы у причала торчали из молочно-белой пелены, окутавшей уже всю поверхность воды — как будто висели в воздухе. Если б не они, путники легко могли бы промахнуться и не обнаружить мост, несмотря даже на то, что он располагался всего в пяти шагах от дороги.
Впрочем, уже и дорога пропала. Синеватые клочья тумана вылезли из реки и взбирались вверх по холму, слизывая придорожные заросли кустарника, растворяя во мгле кривые черные елки.
Теперь, даже если и захотели бы путешественники возвратиться с половины пути обратно — им пришлось бы здорово потрудиться, чтобы отыскать направление.
Харитон вздрогнул. Только дрожал он не от озноба, не оттого, что вымок. Дурное предчувствие охватило его. Купец же ощутил внезапную слабость в ногах — будто они сами отказывались нести своего хозяина дальше.
Но идти было надо.
Они вступили на мост. Стук шагов по деревянному настилу показался обоим слишком громким. Они шли, продвигаясь все глубже в обступающую со всех сторон мутную мглу. Туман сгущался.
За два шага уже не было ничего видно — ни впереди, ни позади, ни справа, ни слева. Мост, выстроенный с размахом, позволял свободно разъехаться двум повозкам: путники ступали по середине его и не видели перил.
Только негромкий плеск воды подсказывал, в какой стороне река.
«Хоть бы кто навстречу попался», — надеялся Тучков, шагая по мосту.
Харитон, напротив, молился про себя, не желая никого встретить. Он резонно полагал, что в лихой ночной час на приятное знакомство рассчитывать напрасно.
Вдруг оба путника услышали, как где-то неподалеку стукнули весла, и раздался плеск воды.
— Чуешь? — спросил купец.
Харитон, испуганно тараща глаза, покачал головой. Глянул вниз и прошептал:
— Мост плывет.
У Тучкова закружилась голова. Мучительное чувство, что под ногами плывет, заставляло его то и дело сглатывать от подступавшей тошноты.
— Идем скорее!
— А это, может, крепления сорвало? — спросил Харитон, закусив в ужасе губу.
— Сорвало — не сорвало… Идем! — прорычал Тучков и бросился вперед.
Мост плыл, раскачивался, идти по нему было теперь непросто. Дважды купец спотыкался и падал, дважды натыкались они на перила бокового ограждения, потеряв в тумане направление. Закрутившись на середине моста, они не знали уже, в какую сторону двигаться теперь — вперед или назад?
— Дьявол раздери этот проклятый туман! — выругался в сердцах Тучков. Харитон в ужасе перекрестился: вот нашел когда дьявола поминать.
— Гляди-ка! — воскликнул вдруг Авраам Нифонтович. — Не огонек ли?
И указал пальцем. Харитон вгляделся — ему показалось, чей-то желтый глаз подмигнул из темноты.
— Идем! Верно, там дорога, — сказал купец. Он уже порядком устал от бестолкового кручения на месте и продрог.
— Стойте!
Приказчик схватил своего компаньона за руку.
— А что, если…
— Что? Чего ты там шепчешь? — рассердился Тучков.
— Опасаюсь я, Авраам Нифонтович…
— Чего еще?
— В прошлую пятницу приходил к нам Федор с Буяна, так он рассказывал про подменный мост, который разбойники в тумане ладят.
— Что такое?
Тучков остановился, и Харитон свистящим шепотом поведал ему свои сомнения.
— Говорят, есть такая ловкая шайка разбойничья — они свои наплавные причалы к берегу подводят. Люди всходят на них, как на мост, а разбойники от берега отгребут… И всех, кто в ловушку попался, оберут до ниточки и по горлу ножом. А тела в воду — кувырк! И никто их раскрыть не может, потому они — вон какие хитрые…
— Что ты такое несешь? — пробормотал купец. Внутри вдруг сделалось горячо, и под ложечкой засосало.
— Федор с Буяна вот так вот все и расписывал: как станет на реке ночью туман — разбойники мост подменяют и караулят. Ждут. Кто на такой мост взойдет — никогда домой не вернется.
— Да что ты мелешь, Харитон, — оглядываясь по сторонам, прошептал купец. Какое-то движение мерещилось ему теперь и справа, и слева: ветер ли это подул, разгоняя клочья тумана, или уже скользят поблизости едва различимые тени грабителей и убийц?
Харитон, постукивая зубами, схватил купца за рукав кафтана:
— Слушайте, Авраам Нифонтович! Я верно говорю! Помните, у Кирьянова племянник пропал? А у Бурмака лучший его распиловщик исчез, помните?
Купец поднял глаза: взгляд у Харитона сделался мутный.
Совсем ополоумел малый со страху, подумал Тучков. Надо отсюда выбираться, и чем скорее, тем лучше. Разбойники тут или не разбойники. Да хоть черти с хвостами… В случае чего — в реку сигану, мелькнула в голове отчаянная мысль. Авраам Нифонтович взял Харитона покрепче под руку и повел вперед. Приказчик не сопротивлялся. Он шел, отупело перебирая ногами и не отрывая взгляда от того, что виделось ему впереди: янтарно-желтый змеиный глаз Дьявола подмигивал из тумана, делаясь все шире, все ярче. Он рос и приближался.
* * *
С того момента, как госпожа Алимова вошла в транс и записала на листочке имя духа, вступившего с ней в контакт, прошло не больше десяти минут. Но это были самые страшные десять минут в жизни Саши.
Медиум сидела, выпрямившись, прикрыв глаза. Но сухие морщинистые веки ее дрожали, и было понятно, что зрачки под ними мечутся из стороны в сторону, не имея возможности обрести покой — как будто госпожа Алимова видела в эту минуту пугающий сон. Коричневые птичьи лапы без устали чертили на бумаге какие-то странные картинки: берег реки, мост… Двое людей идут по мосту, а за ним — бездна, из которой вырывается адское пламя.
Госпожа Алимова бормотала что-то малопонятное. Разобрать удалось только отдельные слова: «река», «туман»…
— Глаз! Глаз Дьявола! — вскричала медиум, и ее затрясло, как в лихорадке.
Сашин отец, адвокат Волынцев, перепугался и хотел вскочить.
— Не вставайте, — шепотом посоветовал литератор Л., крепко сжав руку хозяина дома. — Напугаете. Сеанс еще не окончился.
Саша в страхе следила за медиумом. Птичьи руки Алимовой трепетали над бумагой, но рисование давалось ей уже с трудом — женщину колотило так, будто ее погрузили в лед.
— Нет! Туда не надо идти, — воскликнула она.
— Это корчма. Узнаем дорогу, — сказала она же, и все вздрогнули: голос ее был уже другой, и совсем не похож на резкий взволнованный говорок госпожи Алимовой. Теперь это был густой мужской бас.
— Нас убьют, — жалобно попросил кто-то третий, управлявший действиями медиума.
— На пороге не стой. Заходи, раз пришел, — сказал четвертый голос, и глаза госпожи Алимовой распахнулись. В них горела злоба.
* * *
Против всех ожиданий, путникам удалось благополучно сойти с моста на берег. Но они никак не могли понять, где находятся. Местность казалась им совершенно чужой. Дом кума Тучкова находился недалеко от моста, с левой стороны острова. Между тем они уже прошли расстояние почти в два раза большее, а даже улицы нужной не отыскали.
Желтый огонек все так же маячил где-то впереди, но Харитону это совсем не нравилось.
— Кому его тут зажигать? Некому, окромя нечистой силы, — бормотал еле слышно приказчик.
Тучков, напротив, только об одном беспокоился — добраться бы до огонька поскорее. Не ровен час: люди, его зажегшие, отправятся спать и погасят их путеводный светоч?
— Ийях-ийях-ийях-ийях! — раздалось вдруг из темноты. То ли смех, то ли икание какого-то огромного существа.
Сердце купца ухнуло вниз под ребра, руки похолодели.
— Кто здесь?! — завопил он. А Харитон, очертя голову, бросился вдруг бежать, не разбирая дороги.
— Стой! Куда?!
Оставаться в непроглядной тьме наедине с неизвестным чудищем — это выше человеческих сил. Купец, не раздумывая, бросился вслед за приказчиком.
Спотыкаясь о камни и коряги, он неуклюже бежал, ветки цеплялись за его одежду, и каждую минуту рисковал он загреметь по темноте в какую-нибудь рытвину и переломать ноги… Но по крайней мере на бегу не слышно было этого страшного непонятного «ийях-ийях-ийях-ийях».
От худого и юркого Харитона купец сильно отстал.
Приказчик ломился где-то далеко впереди сквозь заросли и быстро пропал из виду…
Совершенно обессиленный Тучков выбежал на какую-то опушку, свободную от тумана — видно, далеко она была от реки. Здесь стояла чья-то изба, и желтый огонек раскачивался над входной дверью — простой огарок свечи, укрытый стеклянным колпаком. Над дверью была вывеска: «Лешая корчма».
Авраам Тучков подивился названию — но раздумывать не стал. Постучался и вошел. За порогом на него пахнуло теплом, даже жаром.
Пламя из горящего очага ярко освещало небольшую комнату: в середине ее стоял Харитон с безумной ухмылкой на лице, его держали за руки двое ражих молодых парней. Какая-то кривобокая старуха мешала варево в огромном котле, справа и слева теснились еще люди.
— Беги, Авраам Нифонтович, — сказал, улыбаясь, Харитон. Лицо у него стало белее пшеничной муки. — Это разбойники. Душегубы…
Купец попятился назад, но ему быстро заступила дорогу страшная губатая баба с подсохшей кровяной коркой на лице.
— Куда?
Одним стремительным движением тетка срезала кошелек с пояса Тучкова и вытолкнула купца на середину комнаты, так, что он упал.
Позади раздались странные звуки — свист, стук и будто что-то плюхнулось в жидкую грязь. Тучков обернулся и — захрипел от ужаса. С пола на него щерился Харитон. Глаза приказчика выпучились, рот и подбородок залились кровью, как будто он неаккуратно напился из ведра брусничного киселя, а шеи и всего остального у Харитона уже не было: его голову только что смахнули с плеч топором.
* * *
Госпожа Алимова захлебывалась словами. Она говорила очень быстро и делала много непонятных движений руками, будто отмахиваясь от чего-то невидимого. С каждой минутой речь ее становилась все менее внятной. После слов: «Беги, Авраам… Это душегубы!» — медиум вдруг подскочила, вцепившись когтистыми коричневыми лапами в столик, и некрасиво распустила большой рот в немом плаче, хрипе…
— Ну, это уже совсем ни в какие рамки! — не вытерпел господин Фролов и подскочил с места.
От звука его сердитого голоса медиум рванулась, как будто ее ошпарили кипятком, коротко завопила и упала, опрокинувшись на спину.
На полу ее выгнуло дугой, затрясло — с резким и громким стуком она колотилась затылком о дубовый паркет. Изо рта хлынула пена.
— Доктора! — вскричал адвокат Волынцев и бросился к телефону.
— Ложку! Скорее, — потребовал литератор Л., и мать Саши выбежала из комнаты.
— Что это? — прошептала Саша, с трудом разлепив онемелые губы.
— Эпилептический припадок, — ответил господин Фролов. — В Средние века подобные женщины кликушествовали в церквях, и Святая инквизиция изгоняла из них дьявола очищающим огнем. А теперь… вот-с, изволите видеть. Спиритические сеансы… вперемежку с цирком!
На лице господина Фролова было странное выражение — то ли мучительного сочувствия, то ли презрительного отвращения, непонятно, впрочем, кому или чему адресованное.
Александру Волынцеву такой глупый финал духовного опыта раздосадовал: ничего интересного не оказалось во всей этой мистике.
* * *
Артельщики обступили глинистую яму. Вызванный подрядчиком урядник растолкал мужиков, спрыгнул вниз и стал деятельно распоряжаться.
Под его командованием рабочие выбрали наверх древний деревянный настил, отгребли землю. Найденные человеческие кости собрали, полицейский криминалист аккуратно разложил их в мешки, считая по черепам, — получилось девятнадцать человек.
Вызванный владелец дома, стоя сверху над раскопом, наблюдал за действиями полиции.
— Здесь, по слухам, когда-то корчма была, — сказал он уряднику.
— И, видимо, разбойничий притон, — отозвался полицейский чин, брезгливо отряхивая испачканные перчатки. — Постояльцев грабили, а потом — ножом по горлу — и в подпол.
— А этому, я полагаю, голову топором отхватили, — криминалист подошел к черепу, который первым выскочил на поверхность. Череп лежал на дне ямы чуть в стороне и все так же скалился кривозубой ухмылкой. Криминалист нагнулся:
— Ну, вот с этим — двадцать! — сосчитал он. Поднял череп и кинул его в мешок к остальным.
Под печным фундаментом бывшей корчмы действительно откопали клад — некоторое количество медных и серебряных монет, замурованных в глиняном горшке. Все это награбленное разбойниками имущество с течением веков успело превратиться в хлам и не представляло теперь даже музейной ценности; владелец взял на память несколько монет, остальное отправили в переплавку.
Судьба исчезнувшего Авраама Тучкова, его приказчика Харитона и всех остальных жертв осталась никому не известной.
Их кости без всяких дополнительных расследований перезахоронили в безымянной могиле на городском кладбище.
А мост-призрак так и не раскрыл никому своих тайн.
