Одной из основных особенностей испанского консерватизма является его «историчность». Современные консервативные политические теоретики, в первую очередь скончавшийся в 2012 г. Мануэль Фрага Ирибарне, бывший еще и крупнейшим практиком консерватизма, уделяли серьезнейшее внимание историческим «корням». «Войны памяти», свойственные Испании, сближают ее с Россией, впрочем, в отличие от России в Испании существует «европейский консенсус».

Если рассматривать консерватизм как реакцию на исторические вызовы, то в истории испанского консерватизма таковых можно обозначить четыре. Это Реформация XVI в. (протестантский вызов); французское Просвещение XVIII в. и последовавшая за ним французская революция (либеральный вызов), революция в России и свержение монархии в Испании в 1931 г. (революционный вызов) и франкизм (праворадикальный вызов). Ответ на протестантский вызов определял генезис и общую специфику испанского консерватизма; в результате ответа на либеральный вызов сформировались классические элементы испанского консерватизма; ответ на революционный вызов привел к созданию реакционной праворадикальной политической силы («Фаланги»); ответ на праворадикальный вызов заставил пересмотреть многие классические элементы консервативной доктрины и привел к появлению современной – синтетической – формы испанского консерватизма (Василенко, 2005). Идейно-теоретическим ядром испанского консерватизма Юрий Василенко считает католицизм, имперскую политику и «испанизм» (национальную идентичность) (Василенко, 2008), которые на разных этапах истории проявлялись в различных формах.

Испанский консерватизм как политическая идеология может включать в себя три направления: реакционеров (правых радикалов), традиционалистов и реновадорес (обновленцев, или либеральных консерваторов) (Василенко, 2005). При этом реальная разница между реакционерами и традиционалистами вплоть до XX в. была невелика. Ю. Василенко выделяет только два различия, носящие явно второстепенный характер: особенности ставки на насилие (у традиционалистов она носила скорее риторический характер, у реакционеров – исключительно практический). Кроме того, реакционеры – это прежде всего практикующие политики; традиционалисты – это, как правило, ученые и мыслители. Согласно Василенко, приоритетными в политической идеологии традиционалистов являются ее культурно-религиозные аспекты как самоцель; реакционеры же, будучи чистыми прагматиками, лишь при необходимости ставят культурно-религиозную риторику традиционалистов себе на службу и при случае могли от нее отказаться, если ее христианско-гуманистические начала им в чем-то препятствуют (это действительно актуально для событий XX в.). Он же находит предшественников либеральных консерваторов в среде более умеренных мыслителей и практиков XVI–XVII вв., но они либо должны были действовать крайне осторожно, чтобы не войти в конфликт с традиционалистским мейнстримом, либо мало отличались в своей практике от традиционалистов. Представляется все же, что в период до XX в. речь шла не о конкуренции между реакционерами и традиционалистами, а лишь о различных тенденциях в рамках традиционализма, которые носили более или менее жесткий характер. О либеральном консерватизме можно говорить только со второй половины XVIII в.

Тот факт, что традиционалисты появились в испанской истории существенно раньше либеральных консерваторов, связан с тем, что историческое развитие Испании располагало к изоляционизму и доминированию реакционных тенденций. Страна находилась в постоянном соприкосновении и столкновении с иными культурами – в первую очередь с исламской, но и с иудейской. Отсюда и опасения размывания христианской идентичности, что воспринималось значительной частью испанской позднесредневековой элиты как угроза безопасности и самому существованию страны. С этим были связаны и ставка испанской власти на консолидацию нации на основе следования католической ортодоксии, и, как следствие, объединение Кастилии и Арагона, положившее начало современной Испании, способствовало беспрецедентному влиянию инквизиции, изгнанию иудеев и арабов и дискриминации христиан с недостаточно «чистой» родословной.

Кроме того, наличие огромных колоний на американском континенте привело к притоку в Испанию золота и серебра, сделавшему страну самодостаточной в экономическом плане и резко повысившему самооценку испанцев. Им не надо было перенимать иностранный опыт, будь то в сфере науки, техники, культуры или военного дела. Главными носителями «консервативных идеалов» в эту и последующие эпохи оказываются два сословия – светская аристократия (землевладельцы и армия) и церковь, что делало в перспективе испанский консерватизм элитистским; утверждалась мораль закрытого общества. Все это вело к застою в экономике и общественной жизни и способствовало началу деградации Испании уже в первой половине XVII в. (экономической отсталости, военным поражениям, падению престижа на международной арене). В этих условиях Испания могла дать на протестантский вызов только жесткий традиционалистский ответ.

Истоки либерального консерватизма в Испании можно найти во временах правления короля-реформатора Карлоса III (1759–1788), а также в испанском Просвещении, которое было более умеренным, чем во Франции. Так, для испанских просветителей был полностью неприемлем атеизм, и они подчеркивали свою верность католической церкви, тогда как их французские коллеги придерживались по этому вопросу различных мнений.

Основоположником либерального консерватизма в Испании можно считать Гаспара Мельчора де Ховельяноса (1744–1811) – просветителя, мыслителя и государственного деятеля. М. Фрага Ирибарне называл Ховельяноса первым политическим деятелем, который, созвучно Э. Бёрку в Великобритании, утверждал: лучше приспосабливать, чем разрушать; восстанавливать, чем копировать; реформировать, чтобы сохранить. Фрага определял позицию Ховельяноса как «серединную» между «двумя идеями Испании»: с одной стороны, Испания традиционная, реакционная, изоляционистская, сопротивляющаяся культурным и экономическим изменениям; с другой – Испания прогрессистская, неукоренившаяся, инакомыслящая, европеистская, сторонница кардинальных изменений. В этом контексте, утверждал Фрага Ирибарне, опыт Ховельяноса как «подлинного реформиста», стремившегося к гармонии, представляется крайне актуальным, поскольку противостояние «двух Испаний» завершено не было (Василенко, 2008).

Ховельянос был сторонником экономической свободы, поддержки предпринимательской инициативы. Огромное внимание Ховельянос уделял развитию образования, видя в нем ресурс для модернизации Испании. Сложнее он относился к политическим свободам. По мнению Ховельяноса, действия человека «никогда не должны быть направляемы на ниспровержение, но – на совершенствование» утвердившегося в обществе порядка, «ибо дух человеческий предрасположен скорее улучшать старое, чем создавать новое». Серьезное влияние на взгляды Ховельяноса оказала Французская революция, к которой он отнесся резко отрицательно, отвергая право людей на восстание, порождающее «худшее из зол – гражданскую войну». Однако Ховельянос делал два примечательных исключения, считая, что народ может восставать против внешнего врага и против тиранического угнетения, ссылаясь для подтверждения этих тезисов на законодательство Альфонсо X (XIII в.). Выступая, в принципе, за свободу печати, Ховельянос считал, что в случае неумеренного применения на практике она может привести к серьезным осложнениям.

Будучи сторонником конституционализма, Ховельянос искал его основы в истории страны, находя истоки конституционной традиции в испанском законодательстве времен вестготов (VI–VII вв.) и в более поздних памятниках средневекового права. По его мнению, конституция является не искусственным образованием, привнесенным в общество деятельностью законодателей, а производным от реальной действительности документом, отражающим жизнь народа, включая его обычаи и религию. Политическим идеалом для него была конституционная монархия с сильной централизованной исполнительной властью и двухпалатным парламентом по британскому образцу (Суховерхов, 2012; Василенко, 2010).

Взгляды Ховельяноса оказали большое влияние не только на теорию, но и на политическую практику. Достаточно сказать, что представители различных оттенков либерального консерватизма находились у власти в Испании в течение значительной части XIX и первой трети XX столетия. Если режим генерала Рамона Мария Нарваэса в середине ХIX в. носил ярко выраженный авторитарный характер, то Антонио Кановас-де-Кастильо не только основал консервативную партию и возглавил процесс реставрации монархии Бурбонов в 1874 г. (после свергнувшей династию либеральной революции 1868 г.), но и заложил основы парламентарной двухпартийной системы, в которой консерваторы Кановаса «сотрудничали-соперничали» с либералами Пракседеса Матео Сагасты. А Антонио Маура, перешедший от либералов к консерваторам и возглавлявший несколько кабинетов в начале XX в., стал известен не только своей жесткой борьбой с революционным движением, но и попытками проведения административной реформы с целью ликвидации «касикизма» (политического клиентелизма, ведущего к профанации выборов), а также некоторых социальных реформ.

В то же время реакцией на испанское Просвещение, а затем и на Французскую революцию стали труды традиционалистов, которые выступали против любых уступок либерализму. Они продвигали учение о «принципе нетерпимости» к любому свободомыслию как основополагающем начале в духовной жизни, которому в политике должен соответствовать монархический абсолютизм. Наполеоновское нашествие способствовало росту как либеральных, так и реакционных тенденций, причем даже наличие общего врага не могло объединить непримиримых противников. Важной точкой бифуркации стал европейский революционный подъем второй половины 1840-х гг., вызвавший две значимые для последующей истории испанской политической мысли идеологические эволюции.

Одна из них связана с деятельностью Хайме Лусиано Бальмеса, богослова-традиционалиста, написавшего в 1847 г. трактат «Пий IX», посвященный реформаторским устремлением начального периода понтификата этого папы (Василенко, 2011). В ней традиционалист делает серьезные шаги навстречу либеральному консерватизму, считая его эффективным средством противостояния революции: «Пойти на уступки эпохе в справедливом и необходимом, отказав ей в несправедливом и вредном; улучшить условия народов, не сталкивая их в анархию; предупредить революцию посредством реформы, лишив ее безбожных мотивов, так как невозможно помешать тому, что имеет предлог для существования». Бальмес выступал за уступки с позиции силы, продиктованные осторожностью, но не страхом, силой, но не слабостью, мужеством, но не трусостью.

Говоря об уступках, Бальмес сохраняет верность традиционалистским основам, но только тем, которые не вызвали бы неприятия и у Ховельяноса. По его словам, «мы сохраняем в неприкосновенности вечные истины; мы уверены в том, что вещи, чье существование основано на божественных обещаниях, не умирают», «демократия пагубна, когда отсутствуют религия и мораль». Впрочем, Бальмес попытался примирить религию и свободу в духе испанского Просвещения и Бёрка: «В Религии нет ничего, что бы противоречило доброму порядку в управлении, материальному прогрессу, развитию разума, реализации политической свободы». Примечательно, что Бальмес крайне негативно относился к открытой реакции, в сторону которой уже в его эпоху эволюционировали некоторые традиционалисты (и ставшей впоследствии основой для правого радикализма XX в.): «Не нужно позволять себе откликаться на крики о свободе, но также нужно хранить себя и от другой иллюзии, которая под прикрытием слов о социальном порядке и сохранении Монархии, проводит ублюдочные интересы или жесточайший деспотизм». «Мир идет вперед; кто захочет его остановить, будет раздавлен, а мир продолжит свой путь», – констатировал мыслитель.

Противоположный пример эволюции представляет Хуан Доносо Кортес, начавший свою деятельность как сторонник либерального консерватизма (Василенко, 2012, с. 235–258). Однако поднявшаяся революционная волна подтолкнула его в том же 1847 г. к переходу на позиции традиционализма. Испытывая презрение к либерализму и буржуазии, считая их слабыми и потому неспособными противостоять революции, Доносо Кортес не видел необходимости в уступках им. Взаимоотношения между социализмом и христианством он рассматривал в рамках дихотомии «зло – добро». Именно церковь, по мнению Доносо Кортеса, дает единственную возможность избежать торжества зла: «Она оградила от критики вопрос о политической, семейной, социальной и религиозной истинах – тех изначальных и святых истинах, которые не обсуждаются, ибо лежат в основе всех прений» (Кортес Д. и Х., 2006, с. 111–112). Характерно расширительное понимание «святых истин», к числу которых относятся и вопросы политической и социальной сферы.

Бальмеса и Доносо Кортеса объединяла апелляция к церкви, к авторитету папства: на испанскую монархию большой надежды уже не было. Если Бальмес видел в Папе сильного реформатора, то Доносо Кортес – лидера контрреволюции. В ситуации конца 1840-х гг. победила точка зрения Доносо Кортеса, тогда как в исторической перспективе, как представляется, более прозорливым оказался Бальмес.

Поражение Испании в войне с США в 1898 г. способствовало ослаблению позиций как традиционализма, так и либерального консерватизма. Общество искало выходы в анархизме, социализме, жестком отвержении традиционных ценностей, доходящем до применения массового насилия (эти события достигли своего апогея во время гражданской войны), что во многом стало следствием «зажатости» испанского общества, отсутствия практик цивилизованных компромиссов. Как альтернатива революционному подъему появилась реакция, испанский вариант фашизма.

В то же время поражение привело к появлению феномена «поколения 1898 года»: испанских интеллигентов, искавших новые ответы на трудные вопросы как в истории (апеллируя к культурному наследию Кастилии), так и в современности. Люди «поколения 1898 года» различали официальную демонстративную и подлинную глубинную Испанию, но понимание этой «подлинности» было разным. Одним из них был философ и публицист Рамиро де Маэсту, проделавший эволюцию слева направо. Критик капитализма, проявлявший интерес к социалистическим учениям, но при этом убежденный государственник, Маэсту после Первой мировой войны стал идеологом иерархического общественного устройства и корпоративизма, которые, в его представлении, позволят преодолеть индивидуализм, ведущий к деградации общества. Во второй половине 1920-х гг. он стал более благожелательным по отношению к капитализму, ища возможности для гармонии между трудом и капиталом. После свержения монархии он обратился к традиционализму, видя в религии возможность объединить в единое целое испанскую нацию, отождествляя с последней испанскую идею. Усиление влияния крайне левых, не гнушавшихся насильственными действиями, привело Маэсту к 1934 г. к поддержке идеи жесткой контрреволюционной диктатуры и сближению с реакцией. После начала гражданской войны в 1936 г. он был расстрелян республиканцами (Кулешова, 1979, с. 106–134).

В отличие от Маэсту, Хосе Антонио Примо де Риверу можно считать основателем испанской реакции, которая претендовала на роль преемника традиционализма (личным идеалом Примо де Риверы был средневековый рыцарь-монах), но преемника более жесткого, вписывающегося в европейский ультраправый тренд 1920–30-х гг. В 1933 г. он создал партию «Испанская фаланга», проповедовавшую необходимость национальной диктатуры, признававшей Испанию высшей ценностью, отвергавшей коммунизм и капитализм, а также делавшей ставку на «прямое действие» (включая антиреспубликанский переворот) – так что Хосе Антонио можно назвать «консервативным революционером». По его словам, «государство будет тоталитарным орудием на службе целостности нашей Родины» (Примо де Ривера, 2010, с. 116). После объединения в 1934 г. Испанской фаланги с Хунтой национал-синдикалистского наступления (ХОНС) в программу движения вошли идеи ее лидера Рамиро Ледесмы Рамоса о корпоративном государстве.

В 1936 г. Примо де Ривера и Ледесма были расстреляны республиканцами. В следующем году Франсиско Франко в условиях военного времени подчинил себе Фалангу, разгромив группу наиболее радикальных последователей Примо де Риверы, не желавших подчиняться жесткой дисциплине. Во франкистской Испании основатель Фаланги был причислен к национальным героям; его антикапиталистические идеи потеряли актуальность, тогда как антикоммунизм, антилиберализм и антимасонство ее сохранили. Место радикального антикапитализма занял ментально близкий Франко традиционализм, представители которого поддержали франкистов во время гражданской войны.

Начиная с 1950-х гг., либерально-консервативные тенденции стали размывать франкистский режим. Это было связано как с экономической целесообразностью, обусловливавшей повышение инвестиционной привлекательности и открытости страны, так и развитием Европейского союза, сближение с которым стало целью для испанских элит. Традиционалисты сдвинулись в сторону либерального консерватизма, влияние жестких реакционеров уменьшилось. Существенную роль в размывании режима сыграла и католическая церковь, которая сохранила свою функцию защитника традиционных морально-нравственных ценностей, но отказалась от идентификации с антикоммунистическим авторитарным режимом после Второго Ватиканского собора. Испанский епископат из союзника режима превратился в 1960-е гг. в его критика.

Можно выделить три центра притяжения, которые включали в себя знаковые фигуры либерально-консервативного толка:

1. Католики-монархисты, группировавшиеся вокруг дона Хуана графа Барселонского, отца будущего монарха Хуана Карлоса I. Несмотря на то что испанцы в 1947 г. на референдуме проголосовали за восстановление монархии, дон Хуан был неприемлемой для Франко фигурой, но как глава Дома испанских Бурбонов и отец наиболее вероятного претендента на престол он обладал в Испании определенным влиянием.

2. Технократы, входившие в правительство страны и связанные с католической организацией «Опус Деи», созданной в 1930-е гг. священником Хосе Мария Эскрива де Балагером. «Опус Деи» выступал за соединение католического благочестия и деловой эффективности, что неизбежно приводило к прагматизации подхода к решению конкретных экономических задач.

3. Политики, проделавшие эволюцию от авторитаризма к либеральному консерватизму, выступавшие за повышение открытости страны. Ключевыми фигурами в этой среде были Торкуато Фернандес-Миранда (в последние годы франкизма бывший министром по делам Фаланги и вице-премьером) и Мануэль Фрага Ирибарне, который в 1960-е гг. возглавлял министерство информации и туризма и стал инициатором либерализации законодательства о печати, а также создания гостиничной инфраструктуры для туристической отрасли, что способствовало увеличению потока туристов из демократических стран. Выдвинув лозунг Spain is different! («Испания – иная!»), он способствовал смягчению ее имиджа как закрытой страны с диктаторским режимом.

Подобная ситуация привела к тому, что судьба режима зависела только от состояния здоровья Франко. Меньше чем через год после его смерти режим развалился.

Ключевую роль в процессе демонтажа франкизма сыграли либеральные консерваторы, в первую очередь наиболее близкий к взошедшему на испанский трон Хуану Карлосу политик Торкуато Фернандес-Миранда. Монарх инициировал назначение своего бывшего учителя на важные посты председателя кортесов и председателя Королевского совета. Именно Фернандес-Миранда предложил эволюционную схему «демократического транзита», согласно которой старые законы не аннулировались, а видоизменялись в либеральном духе в строгом соответствии с правовыми нормами (по принципу «надо идти от закона к закону»). Используя свое политическое влияние, он с помощью негласных консультаций преодолевал сопротивление реформам со стороны крайних консерваторов. По словам Хуана Карлоса, «все его слушали и все уважали, потому что это был человек огромного морального авторитета, который умел ценить людей, готовых к борьбе» (Вилальонга, 2003, с. 107–109).

Фернандес-Миранда рекомендовал королю назначить сторонника реформ Адольфо Суареса премьер-министром и был основным автором закона о политической реформе, принятого кортесами и одобренного на референдуме в 1976 г. Он являлся сторонником формирования в Испании двухпартийной системы, в которой могли бы действовать правоцентристская и левоцентристская партии (в качестве последней он видел Испанскую социалистическую рабочую партию, в связи с чем выступал за ее легализацию). Сыграв большую роль в переходе Испании к демократии, Фернандес-Миранда оставался при этом политическим консерватором. Ряд проектов правительства Суареса, такие как легализация Коммунистической партии Испании и частичная децентрализация, вызвали его недовольство и привели к отставке с поста председателя кортесов еще до демократических выборов, состоявшихся в июне 1977 г.

Следующий этап политической либерализации (1977–1978) прошел уже под политическим руководством премьера Суареса и завершился принятием новой Конституции в конце 1978 г. В октябре 1977 г. основные политические силы страны подписали так называемый Пакт Монклоа, который предусматривал набор мер в области политики и экономики по завершению перехода страны к демократии и стал классическим примером компромисса между различными партиями на основе общенационального консенсуса для реализации общих задач в «переходном» обществе. Пакт одобрили представители всех основных политических сил страны, включая легализованных к тому времени коммунистов и консервативный Народный альянс.

Частью системы политических договоренностей стало принятие закона об амнистии, который освободил от уголовной ответственности как сторонников, так и противников франкистского режима. Таким образом, «проигравшие» получили гарантии, которые удовлетворили большинство из них (что способствовало политической изоляции путчистов в 1981 г.). Такие гарантии стали модельными для ряда стран Латинской Америки, которые преодолевали последствия правления диктатур.

Благодаря прежде всего Фраге Ирибарне в 1970-е гг. произошло так называемое возрождение испанского консерватизма, под которым подразумевается появление в Испании новой правоцентристской силы, не связанных духовными узами с франкизмом (хотя сам Фрага Ирибарне был министром при Франко). Преемником Фраги Ирибарне в качестве лидера испанских консерваторов стал Хосе Мария Аснар, представитель постфранкистского поколения испанских политиков: когда умер Франко, ему исполнилось 22 года. Дед Аснара оставался убежденным франкистом всю жизнь, отец в 1968–1975 гг. был президентом Национальной ассоциации радио и телевидения. Левые (социалисты, коммунисты и др.) не упускали случая напомнить об их связях – пусть даже семейных – с авторитарным режимом. Впрочем, новое поколение лидеров испанских консерваторов рекрутируется не только из потомков бывших франкистов. Нынешний премьер-министр Мариано Рахой – внук деятеля Испанской республики, который был отстранен от преподавательской деятельности в университете во время диктатуры до начала 1950-х гг.

Народная партия негативно относится к актуализации темы франкизма. Так, только в 2007 г. правительство социалистов провело закон о преодолении франкистского наследия. При этом Народная партия очень пассивно сопротивлялась этому процессу: она не говорила о заслугах Франко и франкизма, а лишь подчеркивала, что Испания уже преодолела прошлое, а потому нет смысла к этому возвращаться.

Последствием диктатуры Франко является незавидная судьба «новых правых» в современной Испании. Крайне правая идея в стране дискредитирована – интересно, что в отличие от Франции, где европейский кризис привел к росту популярности Национального фронта, в Испании, в которой протестные настроения еще выше, их используют «новые левые» из Подемос (Podemos, перевод: «мы можем»).

Ряд крайне правых испанских организаций являются наследниками реакционной традиции, тогда как другие больше тяготеют к традиционалистской. Реакционеры, считающие себя наследниками Фаланги Примо де Риверы, находятся вне электорального пространства современной Испании, тогда как неофранкистские традиционалисты участвуют в выборах, хотя и без успеха. Единственной традиционалистской партией, которая смогла провести своего депутата в парламент, стала «Новая сила», основанная в середине 1970-х гг. франкистским идеологом Бласом Пиньяром (1918–2014) «дабы защитить то, что завещал каудильо». Идеология партии представляла собой специфический испанский синтез национал-синдикализма с католическим традиционализмом, несколько членов организации привлекались к уголовной ответственности за политический терроризм. В 1979 г. «Новая сила» получила 2,11 % голосов, и Блас Пиньяр был избран в парламент. Однако после антипарламентского мятежа 1981 г. ультраправые идеи в Испании оказались дискредитированы даже в глазах многих их сторонников, в результате чего «Новая сила» потерпела сокрушительное поражение на выборах 1982 г. и распалась.

Многие активисты «Новой силы» продолжали участвовать в политике, в том числе в рамках учрежденной в 2003 г. партии «Испанская альтернатива» консервативно-католического толка, почетным председателем которой стал Пиньяр. В то же время реалии 2000-х гг. заставили ее во многом отступить от ортодоксального франкизма «Новой силы». Ее лучший электоральный результат – 0,12 % голосов на выборах в Европарламент в 2009 г. Традиционалисты, не связанные с Пиньяром, в парламент вообще не проходили: так, партия «Испанская солидарность», созданная по инициативе Антонио Техеро, осужденного за попытку переворота 23 февраля 1981 г., на выборах 1982 г. получила лишь 0,14 % голосов и вскоре распалась.

Демонтаж франкистской системы в Испании привел к бурному партийному строительству во всех частях политического спектра. Основными полюсами притяжения для бывших франкистов во второй половине 1970-х гг. были два – Союз демократического центра (СДЦ) премьер-министра (1976–1981) Адольфо Суареса и Народный альянс (позднее Народная партия) Фраги Ирибарне, который не вошел в кабинет Суареса и оказался в оппозиции. Впрочем, политический успех СДЦ оказался недолговременным: победив на парламентских выборах 1977 г. с 34,83 % голосов и немного опередив социалистов (30,35 %), он подтвердил свой результат на следующих выборах в 1979 г. (35,05 %). Однако трудности «транзита» и внутренние разногласия способствовали падению популярности партии и ее расколу: на парламентских выборах 1982 г. Союз получил лишь 2,89 %, на чем его история закончилась.

Проблемой СДЦ стала его разнородность: в партию входили политики самых разных идеологических ориентаций, от социал-демократов до консерваторов. В то же время Народный альянс как идеологическая партия оказался более жизнеспособным: он проявлял гибкость как в идеологии, так и в кадровой политике. Первый в постфранкистский период посол СССР в Мадриде Ю. Дубинин отмечал, что после выборов 1979 г. «по стране прокатилась волна глубокого обновления властных структур и вымывания франкистов, представители правых сил, там где им удалось получить большинство, теперь были не бюрократическими назначенцами, а людьми, прошедшими через избирательную борьбу» (Дубинин, 1999, с. 85).

Народный альянс был создан в 1976 г. и смог интегрировать несколько мелких партий, уменьшая тем самым конкуренцию на правом фланге политического спектра. (Для этого на данном этапе и был выбран более мягкий формат альянса, а не партии.) В состав Народного альянса вошли партия «Демократическая реформа», основанная Фрагой Ирибарне, и ряд небольших консервативных партий, возглавлявшихся преимущественно бывшими франкистскими министрами. На первых выборах после перехода к демократии в 1977 г. альянс получил 8,2 % голосов. С самого начала альянс сотрудничал с консервативными региональными партиями (Наварры и Каталонии).

В 1978 г. на своем втором съезде он был преобразован в Объединенную партию «Народный альянс». На выборы 1979 г. партия пошла в составе Демократической коалиции, включавшей, кроме Народного альянса, еще несколько мелких политических сил. Несмотря на некоторое расширение коалиционного потенциала, правые получили на выборах лишь 5,9 % голосов.

Распад СДЦ способствовал быстрому росту электоральной поддержки альянса, к которому перешли консервативно настроенные избиратели Союза, видевшие во Фраге более адекватного лидера. Две партии, образованные вышедшими из СДЦ политиками – Народно-демократическая партия (христианско-демократического толка) и Либеральная партия – заключили коалиционное соглашение с Народным альянсом. К новой коалиции присоединились также несколько региональных партий. На выборах 1982 г. коалиция под названием Народный альянс – Народно-демократическая партия получила 26,4 % голосов, став главной оппозиционной партией.

На парламентских выборах 1986 г. Народный альянс, выступая под брендом Народной коалиции (в том же составе, но без арагонских регионалистов), подтвердил свой статус парламентской оппозиции, получив 26 % голосов. Однако успехи правящей Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП) привели к требованию значительной части «народников» принципиально обновить образ партии. Неудачной оказалась попытка смены лидера: представитель молодого поколения «народников» Антонио Эрнандес Манча проигрывал социалистам как в политической тактике, так и в харизме, и менее чем через два года к руководству «народниками» вернулся Фрага, инициировавший преобразование альянса в Народную партию, в состав которой официально вошли ее союзники – Народная демократическая и Либеральная партии (1989) и Галисийские центристы (1991).

В сентябре 1989 г. Фрага предложил на пост председателя партии кандидатуру Хосе Марии Аснара, в то время возглавлявшего правительство Кастилии и Леона, молодого политика (родился в 1953 г.). В апреле 1990 г. Аснар официально возглавил Народную партию, а Фрага Ирибарне получил почетный пост «председателя-основателя» партии, который сохранял до конца жизни. На парламентских выборах 1989 г. «народники» получили 25,8 % голосов, что было неплохим результатом – несмотря на внутрипартийную турбулентность, они сохранили свои политические позиции.

После этого Аснар возглавил процесс модернизации партии, который шел по трем основным направлениям.

Во-первых, было принято решение о расширении электоральной базы партии в сторону политического центра, так как это в наибольшей степени соответствовало реалиям испанского общества.

Во-вторых, обновлялись партийные структуры, включая руководящее ядро, с целью создания сильной и сплоченной организации, подготовленной к вызовам будущего. Из руководства были удалены партийные «бароны» из числа бывших франкистов, сменившиеся новым поколением политиков, более готовых к решению управленческих задач в демократическом обществе. Приход к власти «народников» в этой ситуации уже не означал возвращения в правительство франкистских министров, что было неприемлемо для значительной части общества.

В-третьих, произошло формирование собственной модели реформистского центра либерального толка, в которой государство находится на службе у общества, а граждане имеют больше свободы и становятся главным действующим лицом всех процессов. В рамках борьбы идей «народники» стали делать ставку на такие приоритеты, как солидарность поколений, сплоченность регионов и увеличение занятости. В настоящее время партия провозглашает, что «находится на службе интересов Испании, ставит человека в центр своей политической деятельности и рассматривает социальный прогресс как одну из своих целей. При явном устремлении к европейским ценностям и воодушевленная идеями свободы, демократии, терпимости и христианского гуманизма западной традиции она защищает достоинство человека, его неотъемлемые права и свободы, защищает демократию и правовое государство как основу сосуществования на основе плюрализма; в рамках рыночной экономики содействует сплочению различных территорий страны, модернизации и социальной сплоченности, а также равенству возможностей и главенству сообщества через участие граждан в политической жизни» (Испания. Анфас и профиль, 2007, с. 328–331).

Признанием значимости идеологической борьбы в электоральном процессе стало создание Фонда анализа и социальных исследований (FAES) – центра, питающего партию идеями и занимающегося сбором и анализом разработок, позволяющих воплощать в жизнь предложения, выдвигаемые партией.

В 1993 г. реформированная Народная партия (НП) вырвалась из своего гетто, получила 34,8 % голосов, лишь немного уступив ИСРП (38,7 %) и оставшись в оппозиции в связи с созданием коалиции между социалистами и более левыми партиями. В 1996 г. партия получила уже 38,8 % голосов и впервые смогла сформировать правительство. Ключевым моментом экономической программы Аснара стало его стремление уменьшить безработицу, которая на тот момент составляла в Испании 22,7 %. При этом он предложил испанцам начать зарабатывать самим и не надеяться на поддержку государства, которое само едва сводит концы с концами. И именно в этом он и был готов им помогать и оказывать всяческую поддержку. «Мы вернемся к концепции ответственности, строгости, труда и усилий, которые приведут нас к экономическому обновлению, великим экономическим реформам и модернизации», – говорил он (Василенко, 2006, с. 127–161). Таким образом, экономической основой программы Аснара стал неолиберализм.

Аснар был вынужден создавать парламентскую коалицию с региональными партиями – каталонцами из «Конвергенции и Союза» (КС), Баскской национальной партией (БНП), которую левые националисты в Стране Басков считают промадридской, и «Канарской коалицией».

В своей презентационной речи в парламенте Аснар сформулировал четыре базовых принципа деятельности нового кабинета, которые стали ответом тем, кто видел (или хотел видеть) в победе Аснара пришествие второго Франко:

1. Верность демократическому выбору, конституционные гарантии и защита прав человека, а также прав народов, населяющих Испанию, их культуры, традиций, языков и институтов.

2. Солидарность – фундаментальная ценность конституционного порядка.

3. Стабильность как сохранение всех существующих автономных образований, развитие их специфики.

4. Модернизация административного управления посредством упрощения его структуры.

Экономические успехи консерваторов в течение их первой легислатуры обеспечили им победу на парламентских выборах 2000 г. с результатом 44,5 %. Перед парламентскими выборами 2004 г. экономическая ситуация в стране была стабильной, но значительную общественную критику вызывало участие Испании в иракской операции США. «Народники» все равно имели предпочтительные шансы, но ситуация изменилась в канун выборов после теракта 11 марта 2004 г. в Мадриде. Аснар поспешил обвинить в нем баскских сепаратистов; когда стало ясно, что теракт был делом рук не басков, а исламистских террористов, испанцы выразили недоверие Аснару и его партии, которая получила 37,7 % голосов против 42,5 % у социалистов. «Народники» перешли в оппозицию, Аснар покинул пост председателя партии (став ее почетным председателем), передав его Мариано Рахою.

На выборах 2008 г. «народники» вновь заняли второе место (39,9 %), что, однако, не привело к отставке Рахоя с поста лидера (социалисты получили 43,8 %). Партия дала ему третий шанс, который он реализовал в 2011 г. на досрочных парламентских выборах, назначенных в условиях глубокого экономического кризиса, ответственность за который избиратели возложили на социалистов. Перед выборами партия выдвинула антикризисную программу, основанную на бюджетной консолидации, повышении конкурентоспособности (включая повышение гибкости рынка труда, снижение регулирующее нагрузки государства на бизнес, уменьшение числа госпредприятий) и поддержку малого и среднего бизнеса (Яковлев, 2012, с. 52–53). «Народники» набрали 44,6 %.

Реализация этой программы затрагивала интересы широких слоев населения, что привело к снижению рейтингов партии. Правительству Рахоя удалось добиться некоторого экономического роста, но ценой непопулярных мер жесткой экономии. Ситуацию осложнили и громкие коррупционные скандалы, в которые оказались вовлечены видные деятели Народной партии (чего не было при Аснаре). В результате усилились позиции недавно созданной левопопулистской партии Подемос, занявшей третье место на региональных выборах в мае 2015 г., после которых «народники» потеряли пост мэра Мадрида (они занимали его четверть века).

Основатель Народной партии Фрага Ирибарне являлся виднейшим теоретиком современного либерального консерватизма в Испании. Обобщив опыт испанских либеральных консерваторов, он выделил пять фигур, которых считал идеологическими предшественниками:

1. Ховельянос, у которого им были заимствованы стремление к воссозданию конституционной монархии по английскому образцу, а также «осторожный и постепенный» прогрессизм.

2. Бальмес, которого противопоставлял Доносо Кортесу. У Бальмеса заимствовались светский характер науки и стремление к общественной модернизации на основе научно обоснованных построений.

3. Кановас дель Кастильо, главной заслугой которого является монархическая реставрация и восстановление конституционного порядка во второй половине 1870-х гг. после династических гражданских войн (так называемые карлистские войны).

4. Маура, которого считал реформистом, подчеркивая полезность и перспективность множества его прогрессивных проектов, направленных на переустройство государственного механизма Испании, когда прежняя система, налаженная Кановасом дель Кастильо, к концу XIX в. уже не работала.

5. Маэсту, воплощавший собой любовь к Испании даже в его ненависти к «плохим испанцам» и ее «ужасным ошибкам», а также веру в будущее «испанского мира» (Василенко, 2005).

Эти авторитеты в интерпретации Фраги Ирибарне представали как просвещенные, светские, либеральные, реформистские и демократические консерваторы. В подобном самоопределении они объединяют свою идеологическую доктрину с либеральной, что для Испании, где в XX в. серьезной либеральной партии практически не было, очень важно. Аснар углубил эту же линию, отрекаясь даже от самого понятия «консерватизм»: «Я всегда был либералом и остаюсь им. Либеральным консерватором, но по существу – либералом».

На закрытии форума «Конституционная Испания» (16 января 2000 г.) Аснар говорил, что образ мысли «старых консерваторов» (до первых всеобщих парламентских выборов 1982 г.) «рождается от страха перед будущим и негативного понимания сути современной эпохи, это путь сопротивления изменениям». Они поздно включились в процессы глобализации, их группы отказываются расставаться с привилегированным положением, они крепко держат в своих руках и продолжают пользоваться «общественными и частными монополиями». Аснар, противопоставляя «старым консерваторам» новых, не идентифицировал себя и с последними. С его точки зрения, «новые консерваторы» «стремятся получить голоса на выборах, чтобы возглавить администрации с хроническим дефицитом; администрации, глубоко централизованные вне зависимости от величины своего округа; группы правительства, которые не стремятся уменьшить размеры своего штата и увеличивают его при малейшей возможности. Они – противники снижения любых налогов».

Альтернативу консерватизму Аснар видел в «конституционном пути», переставляющем акценты в политической идентичности НП с правоцентристских на прогрессистские. Конституционный путь подразумевает, что в Испании должны появиться открытое общество, порождающий альтернативы власти политический плюрализм, а в рамках автономного государства – языковое, культурное и институциональное разнообразие. Условиями реализации конституционного пути являются «социальное доверие» и «вложения в человеческий капитал». Все это станет возможно, если государство будет гарантировать личности свободу, безопасность и поддержку инициативы (Василенко, 2006).

Интересно, что Аснар к 2000 г. идейно сблизился с тогдашним лидером британских лейбористов Тони Блэром, также стремившимся принципиально обновить свою партию (только двигаясь к центру не справа, а слева). Два лидера 13 июня 2000 г. выпустили совместный манифест под названием «Экономический рост, существенная задача Европы», в котором попытались обосновать тот тезис, что положительный результат европейской интеграции заключается прежде всего в достижении компромисса между динамичным экономическим развитием, с одной стороны, и созданием рабочих мест и сохранением социальной справедливости, с другой. В объединении Европы оба склонны видеть «средство расширить возможности собственных граждан. Средство создавать рабочие места и стимулировать экономику». Исходя из этого, Аснар и Блэр выступили против фискальных согласований и регламентаций, которые пытаются наложить на членов ЕС представители создаваемых общеевропейских институтов. С их точки зрения, подобные меры отвлекают капитал от создания новых рабочих мест.

Позиция Аснара и Блэра, получившая название «британской» (согласно ей Европа рассматривалась как «зона свободных изменений», реализуемых в соответствии с прагматическими интересами национальных государств), стала существенным противовесом так называемой франко-германской позиции, сторонники которой делали акцент на строительство Европейского союза (ЕС) на принципах федеративного государства с единой валютой, общей Конституцией и президентом. Однако большинство членов ЕС проголосовали на саммите в Ницце в декабре 2000 г. за третью позицию – ЕС, создаваемый посредством межправительственных соглашений. В конечном итоге оппонент Аснара и Блэра президент Союза за французскую демократию Франсуа Байру, отстаивавший федеративный вариант, оценил их подход следующим образом: «Каждый из них является в своей стране более современным, более открытым, чем их предшественники. И тот и другой понимают, что должны смотреть дальше своих соратников по партии» (Василенко, 2006).

Оценка идеологической позиции Аснара как опережающей свою партию является вполне адекватной: по сути, «народники» остаются либеральными консерваторами. По мнению Ю. Василенко, и в настоящее время сохраняют свою актуальность три ценностных принципа испанского консерватизма – католицизм, испанизм и имперская политика (Василенко, 2008).

Католицизм. На сегодняшний день серьезное влияние на деятельность Народной партии продолжают оказывать римско-католическая церковь и католическая организация «Опус Деи». Важное значение имеет католическая социальная доктрина, трактующая принципиальные проблемы общественной жизни: от традиционных семейных и этических до общегосударственных и мировых. И даже в устах таких либеральных консерваторов, как Аснар, «Испания не забывает свою миссию и остается верной своим корням».

Во время пребывания в оппозиции в «нулевые» годы «народники» вместе с церковью резко выступали против легализации однополых браков и либерализации подхода к абортам, реализованных правительством социалистов. Придя к власти, правительство Рахоя не могло отменить однополые браки из-за опасений системного конфликта с Евросоюзом (такой подход противоречил бы современной европейской концепции прав человека, так как признавал бы недействительными уже заключенные браки). Поэтому символом политического курса правительства Рахоя в области морально-нравственных ценностей должен был стать новый жесткий закон об абортах, поддержанный католической церковью. Среди жителей Испании были проведены опросы, которые показали, что большинство испанцев против ужесточения закона, в сентябре 2014 г. в стране прошли массовые демонстрации сторонников и противников законопроекта. В результате кабинет Рахоя решил не рисковать и в преддверии парламентских выборов 2015 г. не принимать решений, которые вызовут недовольство большинства. Сторонники безусловного запрета абортов в ответ начали кампанию под лозунгом «Я рву с Рахоем».

Испанизм. Перед выборами 1996 г. Аснар пошел на компромиссные соглашения с испанскими регионами, требующими увеличение собственных полномочий и самоуправления. Для Испании, традиционно раздираемой межэтническими противоречиями, подобная позиция правой партии, отстаивающей приоритеты центральной – мадридской – власти, была новой. Это было тем более неожиданным для тех избирателей, которые по-прежнему ассоциировали представителей НП с франкистами, всегда подавлявшими любые проявления регионализма. На этом направлении Аснару удалось тогда перехватить инициативу у социалистов.

Однако успехи «народников» оказались частичными и не способными удовлетворить как довольно архаичных баскских националистов, так и «модернистских» националистов из Каталонии. Как результат – Народная партия и в период нахождения ее у власти, и в оппозиции выступала за жесткие меры против региональных националистов, критиковала «мягкотелость» социалистов, их неспособность решительно противостоять сепаратистам. «Народники» столкнулись с обострившейся проблемой каталонского сепаратизма. В 2014 г. под влиянием шотландского референдума каталонцы решили провести свой, который был запрещен испанскими судебными органами. Однако 9 ноября 2014 г. состоялся неофициальный опрос, 80 % участников которого высказались за независимость. В опросе приняли участие 37 % жителей Каталонии, имевших право голоса, и, естественно, против такого опроса высказались и «народники», и социалисты.

Имперская политика «народников» выражается в стремлении восстановить и углубить социально-экономическое и политическое влияние в бывших колониях. Наиболее успешные систематические усилия на этом направлении были предприняты в 1996–2004 гг. Аснаром, который всячески поддерживал и развивал идею «испанской кооперации». «Испания, – по его словам, – должна быть достаточно амбициозной, чтобы вновь стать в ряд великих держав мира, и для этого ей нужно иметь четкую атлантическую позицию. История Испании не может быть понята без Атлантики. И наиболее важный факт испанской истории (после продемонстрированной воли по-прежнему оставаться частью христианской Европы) – это Америка».

Впрочем, вершина внешней политики Аснара – борьба с терроризмом в коалиции с США и Великобританией, которую он отказывается трактовать как разновидность «империалистической», – потерпела поражение. А активность Испании в Латинской Америке наталкивается на неприятие со стороны левых и левоцентристских правительств.

Между Народной партией и ИСРП нет разногласий по вопросам основополагающих ценностей государства. Рост социального благополучия населения в 1990-е и «нулевые» годы наложил глубокий отпечаток на политическую культуру общества. Социально-экономический ресурс стал важным фактором консенсуса – в условиях результативности социально-экономических реформ, подъема благосостояния нации согласительные мотивы оказывали все большее влияние на менталитет испанцев. Консенсус рассматривался массами как гарантия социального мира, который надо беречь, избегая социальных потрясений (Роговицкий, 2006).

Разногласия между НП и ИСРП проявились при разработке иммиграционной политики. Социалисты, как правило, критиковали жесткую линию «народников» в отношении нелегальных иммигрантов, хотя подчас приходили к согласию с ними по этому вопросу. В свою очередь, «народники» подвергли резкой критике закон о легализации части иммигрантов, принятый социалистами в 2005 г. В рамках консенсуса в период пребывания у власти «народников» в 1996–2004 гг. проводилась политика поэтапной передачи полномочий от центра автономным областям, хотя НП крайне негативно относилась к расширяющим права автономий поправкам в Конституцию и выступает за ужесточение мер против региональных сепаратистов.

Обе партии стремятся вести совместную жесткую борьбу против терроризма, в начале «нулевых» годов политику «народников» поддержали представители ИСРП, заключив с Аснаром двусторонний «Антитеррористический пакт». В то же время попытки социалистов после возвращения к власти в 2004 г. договориться с баскскими националистами вызвали жесткую негативную реакцию «народников».

Приход консерваторов к власти в 1996 г. не вызвал немедленных перемен во внешней политике страны. Ключевые направления внешней политики и позиции ведущих партий страны к этому времени оформились. По самой острой внешнеполитической проблеме предшествующего периода – позиции Испании по отношению к НАТО – между ними сложился консенсус. Не вызвало особых разногласий и решение правительства Аснара об отказе Испании от особого статуса в Североатлантическом союзе и подключении Мадрида к интегрированной военной структуре, что означало полномасштабное участие страны в альянсе. Консерваторы и социалисты выступали со схожих позиций также по вопросам расширения НАТО и принятия в его состав новых членов.

Вместе с тем для правительства Аснара приоритетным направлением внешней политики Испании был союз с США (включая иракскую войну), тогда как внешнеполитическая стратегия социалистов – проевропейский курс, сохранение национального суверенитета в трансатлантических отношениях страны. Характерно, что правительство Мариано Рахоя существенно скорректировало ставку на атлантизм, уравновешивая его европейским вектором. В 2012 г. позиции Великобритании и Испании по вопросу о бюджетной стабильности в ЕС разошлись – испанцы вместе с подавляющим большинством стран Евросоюза выступили в поддержку соответствующего договора, тогда как британцы высказались против (Яковлев П. П., 2012, с. 85–87). «Иберо-американский» курс (в отличие от сближения с США и Великобританией) является консенсусным для «народников» и социалистов.

В то же время переход «народников» в оппозицию в 2004 г. способствовал обострению отношений между ними и ИСРП – партия Рахоя заняла жестко-обструкционистскую позицию по отношению ко многим инициативам кабинета Сапатеро. Однако подходы партий к борьбе с разразившимся в конце «нулевых» годов экономическим кризисом носят сходный характер, хотя каждая партия стремится сохранить свою идентичность. В мадридском городском самоуправлении в 2015 г. социалисты предпочли стать младшими партнерами в альянсе с более левыми (и, соответственно, с более идеологически близкими) силами возможности коалиции со своими традиционными оппонентами – «народниками».