Москва, редакция еженедельника «Футбол-Хоккей», 1969 год
...
«Радость там, где у порога не слышны стоны. Жизнь в обратной колее. Счастье – удел несчастных, несчастье – удел счастливых. Ничья душа не может не чувствовать своих страданий, а мои муки – твоя печаль, твоя печаль – мои терзанья. Я, страдая, могу радоваться твоей жизнью, которая протекает в довольстве и наслаждении в истине. Вот она, жизнь, а ее назначение Истина, которая определяет назначение, где альфа, там и омега, и где начало, там и конец…»
Сергей Есенин – Григорию Панфилову
23 апреля 1913 г.
– …А я уверен, – горячился Константин Сергеевич, продолжая давний принципиальный спор, – что лучшая защита – это нападение.
– По-моему, так Наполеон говорил, – заметил Филатов [17] .
– Ну что вы, Лев Иванович! – Есенин засмеялся. – По-моему, это еще Каин сказал, когда прикончил Авеля.
В любой ситуации – будь то редакционная летучка, служебный кабинет или переполненная трибуна стадиона в момент наивысшего накала страстей, спровоцированного затрепыхавшимся в сетке футбольных ворот мячом, несправедливым удалением или незасчитанным голом, – главный редактор популярнейшего еженедельника «Фубол-Хоккей» Лев Иванович Филатов и Константин Сергеевич Есенин неизменно общались друг с другом на «вы» и вели себя подчеркнуто сдержанно и корректно. Даже несмотря на то, что были погодками, фронтовиками и вообще людьми, живущими одними интересами.
– Знаете, Константин Сергеевич, а ведь ваших прогнозов футболисты в последнее время уже начинают побаиваться, ей-богу. Мне и Бесков говорил, да и Симонян со Старостиным тоже.
– А чего им бояться? Я ведь не кликуша, не ворожейка какая-нибудь. Делаю сухие прогнозы, основанные на абсолютно выверенных фактах, без всякой мистики и уклона в нумерологию. Вот хотите пари на завтрашний финал Кубка? Итак, у нас играют «Карпаты» (Львов) и ростовский СКА. Какой у нас год? Нечетный. Что говорит моя статистика? По всему выходит, победит та команда, которая первой забьет мяч в ворота соперника у южной трибуны «Лужников». Так было на протяжении последних… минуточку! – последних одиннадцати финалов Кубка. Это объективные данные – и никакого шаманства, которое мне почему-то приписывают.
– Ну, конечно, вы ведь «Лужники» сами строили! – улыбнулся Филатов. – Наколдовали там, небось, в свое время или камень волшебный под южной трибуной зарыли.
– Лев Иванович, – укоризненно покачал головой Есенин. – И вы туда же! Что я могу сделать? Так повелось с самого первого финала в «Лужниках». Забиваешь первый гол у южной трибуны, – считай, Кубок твой. Я тут никаким боком, клянусь! Против фактов не попрешь.
– Так что, ставить на Ростов?
– А тут уж как монетка ляжет, когда ворота будут выбирать [18] .
– Ладно, так и быть, согласен на пари. Посмотрим. А я вот по какому поводу к вам заглянул, Константин Сергеевич. Вы с Шостаковичем хорошо знакомы?
– С Дмитрием Дмитриевичем? Еще бы! Конечно, хорошо. Дай бог памяти, с довоенных времен. А что?
– Да он тут мне письмецо прислал, а в нем записочка с просьбой передать ее вам. Там у него какие-то специфические вопросы. Говорит, что потерял ваши координаты. Держите.
– Ну, это в репертуаре Шостаковича. Простите за невольный каламбур, – улыбнулся Есенин. – Уже сколько раз с ним такое случалось – то номер телефона забудет, то адрес. Хотя, видите, адрес редакции «Футбол-Хоккей» нашел. Значит, вопрос у него не по музыкальным делам, – улыбнулся Есенин. – А по моей «парафии» у него всегда возникают весьма любопытные вопросы и версии. Он же сам балуется футбольной статистикой. Еще смолоду был страстным болельщиком, помню, даже специально приезжал на финал Кубка страны в Москву, мы вместе с ним ходили на матч «Красной зари» со «Спартаком». А как-то мне такое замечательное письмо написал, могу даже процитировать: «Помнится мне, что пять голов в одном матче забил не Шелагин, а Кузнецов. Я, Константин Сергеевич, сам поздравлял Кузнецова с этим выдающимся успехом…»
Ну, а что на сей раз интересует нашего выдающегося композитора? Ага, интересуется, почему я приписал гол «Зенита» в матче со «Спартаком» Морозову, а не Завидонову? Так, пардон, какой же это был год? 1963-й? Странно. По-моему, точно тогда забил Морозов. Хотя надо бы проверить.
Есенин распахнул свой вместительный шкаф с личным архивом с многочисленными аккуратно пронумерованными карточками.
– Вот тот матч, – он внимательно просмотрел свои записи. – Ох, черт! Действительно, Завидонов… Лев Иванович, мой грех! Дмитрий Дмитриевич прав. Что делать будем?… Может, давайте я извинюсь перед читателями через газету? А заодно поблагодарю нашего композитора за подсказку. Как вы на это смотрите?
– Что за вопрос! – согласился главный редактор. – Конечно, готовьте в следующий номер. Ну что, до встречи на финале? Как вы там говорили о защите и нападении?
– Да не я, а Каин.
* * *
Футбол его преследовал на протяжении всей жизни. Или сопровождал? А может, даже больше – вел? Так или иначе, эта игра для Есенина становилась абсолютно всем – и радостью, и болью. И самые высокие человеческие страсти – от счастья до безграничного горя – он пережил именно благодаря этой нехитрой мужской забаве на свежем воздухе, на зеленом газоне.
В победном 45-м Константин защищал цвета сборной команды дивизии. Вернувшись в Москву, в свободное от учебы время пытался выступать за заводские команды. Но, собравшись с духом, все-таки признался сам себе: его удел – сидеть на трибуне, наблюдать, фиксировать, систематизировать, анализировать, формировать особую, еще никем толком не изученную статью… статистики – футбольную. При этом получая от этого, казалось бы, скучного и никчемного занятия колоссальное удовольствие.
Даже в дружеском кругу, во время праздничных застолий, едва речь заходила о войне, Константин Сергеевич, как правило, отмахивался от каких-либо тяжелых воспоминаний о боях и ранениях, а время от времени возвращался к одной и той же веселой истории, которая, по его мнению, подтверждала теорию, что футболу есть место везде и всюду, даже на войне. Он рассказывал, как, находясь на излечении в армейском госпитале, случайно услышал, что ленинградский «Зенит» на городском стадионе встречается с командой из Баку. Выбравшись через окно, раненый – в бинтах под больничным халатом и худых тапочках – сбежал прямиком на матч.
В мирное время он, разумеется, продолжал свои статистические изыскания. Кто-то с иронией заметил: футбольная статистика – иллюзия причастности к любимому спорту в условиях присутствия его отсутствия. Есенин с этим, конечно, был не согласен – он считал себя полноправным участником великого зрелища, именуемого Футболом.
В те времена жили-были странные (в хорошем смысле слова) люди – азартные любители футбольной статистики во главе с основоположником этого жанра – Константином Есениным, по архивным крохам, по редким газетным и журнальным публикациям, по устным свидетельствам очевидцев и участников «исторических событий» – вроде знаменательной встречи между командами «Трактор» и «Крылья Советов» – собиравшим все мало-мальски значимые и не очень детали матчей. Армия статистиков вносила в бесстрастный мир спортивных показателей высокие чувства.
Заветной целью Есенина было точно выяснить, какие футболисты играли во всех официальных матчах чемпионата страны, кто и сколько голов забил. Его порыв подхватили десятки и сотни болельщиков-энтузиастов по всему СССР. Они сводили к общему знаменателю свои находки. Практически в каждой хрущевской пятиэтажке жил, по крайней мере, один футбольный фанат, который в заветную тетрадку в клеточку заносил свои статистические отчеты, вел счет забитым мячам, рисовал таблицы клубных рекордов, списки бомбардиров, подсчитывал минуты, проведенные игроками на поле без замен, а голкиперов – без пропущенных мячей.
Цифромания превращалась в наваждение, а последнее в магию символичных совпадений, повторяющихся случайностей. Болельщики «Торпедо», «Спартака» или киевского «Динамо» на полном серьезе просчитывали шансы и вероятности выигрыша их команд в зависимости от цвета футболок, в которых игроки выйдут на поле, даст ли пенальти на 37-й минуте в ворота ташкентского «Пахтакора» строгий арбитр Тофик Бахрамов, как это было четыре года назад в матче с вильнюсским «Жальгирисом», и так далее.
Есенин, по выражению Льва Филатова, стал «высшей инстанцией» в этом довольно густонаселенном мире болельщиков. Его уникальная картотека «очков, голов, секунд» преобразовывалась в бездонную футбольную энциклопедию. К нему без конца обращались за справками – из спорткомитета, всевозможных ведомств и обществ, тренеры, журналисты, простые и именитые болельщики. Прославленный драматург Алексей Николаевич Арбузов, утомленный «Иркутскими историями» и «Сказками Старого Арбата», искал и находил душевное отдохновение именно на стадионе, в кипении футбольных баталий. Но при условии, если рядом на скамеечке трибуны был Константин Сергеевич, который просвещал и посвящал его в хитросплетения и закулисные тайны игры с упорством и неистовством «великих просветителей».
Род увлечений Есенина, полагали непосвященные, не мог не наложить отпечаток на его характер и облик. Не зная Константина Сергеевича, можно было бы представить себе сухонького, скучного человека типично бухгалтерской наружности, в очочках, не испытывающего ни к чему, кроме своей цифири, ровным счетом никакого интереса. Ан нет! Очки, правда, были, но и только. В жизни родоначальник отечественной футбольной статистики был романтиком, который сумел подарить миллионам собратьев удовольствие общения с любимой игрой посредством, если можно так сказать, художественного анализа самых разных достижений ее солистов (игроков) и ансамблей (команд).
Он спас от забвения великое множество футбольных рекордов. Есенину удалось возвеличить в сознании болельщиков загадочные «круглые» цифры, расставить «флажки» разнообразных достижений и провозгласить их уникальными рекордами. Установив, что легендарному Григорию Федотову удалось первому забить сто мячей в чемпионатах страны, Есенин добился учреждения на страницах своего любимого еженедельника «Клуба бомбардиров имени Федотова», что было по тем временам совсем не просто. По его же инициативе был создан «Клуб вратарей имени Льва Яшина». Именно Есенин предложил во времена «застоя» добавить азарта и бескомпромиссности любимой игре и ввести лимит ничьих в первенствах Союза.
Однажды в московском аэропорту Татьяна Есенина с двумя тяжелыми чемоданами стояла в очереди за билетами. Переносить чемоданы ей помогал молоденький офицер. Когда Татьяна достала паспорт и протянула кассиру, лейтенант невольно, мельком прочитал фамилию и удивленно спросил: «Извините, вы – Есенина? Скажите, а вы случайно не родственница футбольного статистика Константина Есенина?»
Позже, встретившись с братом на балашихинской даче, она рассказала ему об этом забавном эпизоде, с лукавой улыбкой добавив: «Ты уже стал знаменитее отца. Молодец».
Коллеги – спортивные журналисты, поздравляя Константина Сергеевича с юбилеем, провозгласили стихотворный тост:
Он все умеет, знает, может,
Сначала вычтет, после сложит,
Разделит, корень извлечет
И гол поставит на учет.
Он точно знает, сколько с лета
Бобров мячей забил в ворота.
И сколько раз, как таковой,
Был флаг поломан угловой!
В жизни путь прошел он не окольный:
Труд, война, спортивной страсти свет…
Сын поэта и всевед футбольный,
Самый лучший наш футболовед.
Сицилия Марковна все больше разочаровывалась своей неприметной ролью, которую ей приходилось играть в жизни Константина Сергеевича. Она явно претендовала на большее. Тем более, что ей самой после «пятилетки ударного труда» в средней школе подвернулось приличное местечко в Академии внешней торговли – преподавать русский язык для иностранных специалистов.
Семейные отношения уже становились в тягость. Своих детей у них с Константином не было. Сицилия Марковна ситуацию объясняла просто: «Потому что детей от них, Есениных, как я считала, иметь нельзя. У них у всех была очень плохая наследственность, все Есенины больные. А сам он? У кого была такая биография? Отец повесился, мать убили, отчима расстреляли. У самого такие ранения…»
С 1965 года с мужем они фактически расстались. «Я все-таки поняла, в чем дело, – признавалась Сицилия Марковна, – и однажды после серьезного разговора решила: все, живем как соседи и будем разменивать квартиру! Но меняться он категорически не хотел: эту квартиру получил я и меняться не буду!»
Ну что ж, энергичной женщине пришлось включить все возможные рычаги и, приложив максимум усилий, выхлопотать себе длительную и весьма выгодную загранкомандировку. Однако даже на расстоянии она напоминала мужу о себе. Однажды позвонила:
– Костя, ты читал в «Правде» заявление своих тетушек?
– Нет, а что?
– А ты почитай. Может, теперь образумишь своего братца? И вообще, мой тебе совет: держись от этого Алика подальше. А то я уже подумываю, не сменить ли мне фамилию…
Отыскав злополучную газету, Есенин прочел открытое письмо сестер отца – тети Шуры и тети Кати, которые пытались отмежеваться от своего беспокойного племянника. Суть сводилась к следующему: коли есть психические отклонения – лечите, а если нет – наказывайте, только нас не трогайте, мы к нему отношения не имеем, и вообще неизвестно еще, чей он на самом деле сын.
Константин Сергеевич и без того знал, что родственники давно уже просили Алика избавить их от своих посещений. После его визитов их квартиры, как правило, ставились на контроль, а телефоны – на «прослушку». «У нас дети, Алик, – осторожно подбирая слова, извиняющимся тоном говорили тетушки, – пойми правильно…»
Последние годы жизни Константин Сергеевич в основном жил один (официально брак с Сицилией Марковной был расторгнут в 1980-м). Работал на своей подмосковной даче в Балашихе.
Со стороны обветшалое двухэтажное деревянное строение выглядело неприглядно: двор зарос травой, кустарником, старыми, давно не плодоносящими, корявыми деревьями. Ни клумб с цветами, ни грядок. Неуютом веяло и в самом доме. Зато на верхнем этаже, где хранился бесценный архив, царил образцовый порядок. Своим редким гостям Константин Сергеевич смущенно объяснял: «Хотя по профессии я инженер-строитель и мне сам бог велел давно заняться перестройками-переделками, но я заниматься этим не собираюсь. И не только из-за нехватки времени и сил. Эту дачу после смерти отца купила мама, и она не раз говорила, что именно такой ей дача нравится. Так что был бы большой грех что-либо переделывать. Взять хотя бы это полусгнившее крыльцо… Ведь на нем когда-то сиживали Мейерхольд, Маяковский, Луначарский, Оборин, мои друзья Трифонов, Кассиль, Яншин, Зяма Гердт…»
С родными он поддерживал отношения постольку-поскольку. С Аликом – тем более. Тот сам его сторонился, говоря: «С Костей особой близости не существовало, ибо он был членом партии».
Сын Сергея Александровича Есенина Константин тихо скончался в 1986 году и был захоронен на Ваганьковском кладбище в могиле матери, Зинаиды Николаевны Райх.
Когда его сестра Татьяна приехала в Москву, чтобы помочь решить все вопросы с дачей и добиться сохранности архива брата, то, как она потом рассказывала, «хлебнула нервотрепки на всю катушку. Приходится вступить в борьбу с Костиной вдовицей. Она в сто раз хуже, чем я думала. Она хулиганка, воровка, аферистка. Еще не вступив в права наследства, она распродавала по частям Костин архив, втирала людям очки, что на даче жил Есенин и там есть его мебель, то есть собиралась задорого продать всякое старье… На дачу эта ошалелая баба не хочет никого пускать. Приходилось обращаться в милицию и прокуратуру… А потом она еще заявила, что ее обокрали…»
Печальная житейская история…
