ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вспыльчивый Гуссейн-паша ежедневно бил палкой своих подчиненных, они – своих, а те – простых янычар и спахов. И все-таки, несмотря на жестокие порядки в войсках, дело осады Азова почти не двигалось.
Караульная служба в войсках выполнялась плохо, особенно татарами. Они, страшась ночных вылазок казаков, воровато хоронились в ямах и траншеях до самого рассвета. В ночной темени из крепости высылались дозоры, которые неприметно проходили на челнах вверх по Дону и приводили в подмогу казакам свежие силы из Черкасска, Раздоров и от запорожцев. Порох казаки доставляли в кожаных мешках, перетаскивая их по дну Дона и дыша через камышины, вставленные в рот. Особо тем отличались казаки Иван Утка, Иван Небогатов, Петро Шкворень, под командой которых находилось много смелых охотников. Для них не был препятствием даже самый высокий и густой частокол, перегородивший всю реку от берега до берега. Для них вообще не существовало препятствий.
Турецкие военачальники не могли забросить в крепость ни одного лазутчика, чтобы узнать о состоянии гарнизона, и были уверены, что в крепости находится несколько тысяч защитников. Полоненные в боях казаки даже под пытками были бесстрашны и упрямо твердили одно:
– Нас тысячи! С нами вся Русь-матушка! Азова не покорить никогда!
Крепость стояла почерневшая, израненная, но не сдавалась. Неприступная, суровая, выдержав десятки приступов, она внушала ужас и страх осаждавшим ее войскам.
Турецкая армия от жестоких приступов, подземных взрывов, страшных рукопашных схваток с казаками уменьшилась почти вполовину. В армии не хватало фуража, не хватало и пороха, свинца, ядер, каленых стрел, провианта. Все это подвозили очень медленно; Гуссейн-паша опасался бунта и, чтобы избежать его, все время передвигал войска.
Татары и конные черкесы, которых в лагере было много и на которых шло немало провианта, пешими служить не хотели, а голод терпеть не могли, рычали на янычар и спахов, как звери. Между ними возникали что ни час потасовки. Шутка ли? За одного барана приходилось платить по три пистоля, а содержание лошади обходилось в цену половины быка.
Главный интендант Аслан-паша доставлял провиант из Очакова морским путем и всегда в самом малом количестве. Только вчера войска несколько ободрились. Аслан-паша привез достаточно вина и провианта, а Магмед-ага на сорокавесельных барках доставил великое множество пороха и других военных припасов.
Главнокомандующий отдал приказ накормить все войско досыта, напоить допьяна.
Зарезали множество быков, коров, верблюдов. Прикололи не одну сотню жирных барашков. Зажарили их на горячих кострах. Начадили, надымили на пятьдесят верст.
Выкатили бочки с вином.
– Помянем всех павших, выпьем за всех живых! – поднял чашу с вином главнокомандующий.
А сам в это время думал совсем о другом. Он хотел применить тот способ атаки и штурма Азова, который в свое время применил султан Амурат при взятии Багдада. Гуссейн-паша решил возвести высокую земляную гору, выше крепостных стен, и начать генеральный штурм Азова. Но к этому надо было готовиться.
Паши, визири, тайши быстро напились и стали кричать, желая угодить паше:
– Возьмем город Азов! Руками своими вырубим казаков! Возьмем их измором! Засыплем сырой землею! Закидаем огненными стрелами и ядрами!
– Если вы так учините, как сказываете, то я вас всех пожалую щедро, – отвечал паша. – Пейте во славу султана! Пейте во славу султанской матери! Пейте во славу Оттоманской Порты. Аллах поможет нам одолеть неверных!
– Но что мы сможем сотворить с ними, с донскими казаками? – усомнился Пиали-паша. – Как их нам одолеть? В огне они не горят, в воде не тонут. Что нам делать с ними?
Гуссейн-паша хитро посмотрел на него и сказал:
– Всю ночь пейте, люди храбрые, вино и сладкий мед, а утром мы возведем под крепостью земляную высокую гору, а на той горе поставим мы весь свой тяжелый пушечный наряд. Взойдем мы на ту гору высокую с полками храбрыми и начнем бить по их городу беспрестанно, светлым днем и густой ночью. Мы будем стрелять до тех пор, пока в Азове-городе не останется ни одного казака, ни одного целого камня!
– Но в один день такую гору поставить нельзя, – возразил Пиали-паша.
– В неделю поставим! – разошелся Гуссейн-паша. – Разобьем стены до самой подошвы, достанем казаков в их земляных ямах, их жен и детей и поступим с ними так, как поступают с людьми волки лютые. Ни единого семени казачьего не оставим даже в зародыше.
– Но азовские люди не будут сидеть сложа руки, – гнул свое Пиали-паша. – Ведь они будут защищаться. Разве ты не видишь, Гуссейн-паша, их каменное упорство? Не опрометчиво ли ты хочешь поступить? Земля нынче рыхлая, а пороховая казна в Азове крепкая.
Но Гуссейн-паша не пожелал слушать турецкого адмирала.
Он поил свое войско вином, сам пил не в меру, и ему казалось, что Азов-город давно уже взят, что его гонцы лихие скачут уже в Стамбул к султану Ибрагиму, и сам верховный визирь Аззем Мустафа-паша и султанская матушка Кизи-султане возлагают на него большой венок славы и щедро награждают самыми богатыми поместьями.
Войско турецкое кричало, пело буйные песни, разбивало арбы с провиантом, открывало все новые и новые бочки с кипрским вином, веселилось.
Пленные казаки, видя войско пьяное и его буйство, удумали бежать из турецкого стана.
Поздно ночью, когда все турецкое войско перепилось, многие казаки, развязав зубами крепкие ремни, которыми им стянули руки, бежали из турецкого стана.
– Кто вы такие? – кричали им часовые с крепостной стены.
– Мы казаки, бежавшие из турецких таборов, – отвечали они.
Воротные казаки опознали прибывших и доложили атаману Осипу Петрову. Их сразу пустили в крепость, и они сообщили, какую смерть готовит казакам Гуссейн-паша.
Осип Петров, не мешкая, созвал на совет всех атаманов и есаулов.
– Что будем делать, братцы? – тревожно спросил атаман, закрывая рукой кровавую тряпку на голове. – Вся крепость будет видна, если возведут вал. Не можно допустить такого.
– Пусть возводят, – спокойно возразил Иван Каторжный. – Пусть соберут нехристи всю свою силу и пушки на валу. Тут мы их и изничтожим. Наскоро надо рыть подкопы.
– Разумно мыслит Иван, – поддержал Каторжного Михаил Татаринов. – Подкопы надо вести немедля. А все свое войско и женок с детьми перевести в землянки и погреба. Всем зарыться в землю!
– Добре рассудили сынки, добре, – тепло проговорил Михаил Черкашенин. Видали мы за свою жизнь и турку, и немчуру, и татар, и ляхов, и всяких иноземцев. Где им до русской рати! Кишка слаба! Русскую рать надо либо всю насмерть побить, либо верой да правдой на мир сговорить. Переможем нехристей! Выдюжим!
Атаманы склонились над планом крепости, уточняя с есаулами места подкопов и расстановки сил. А с первыми проблесками синеющего рассвета начали двадцать восемь подкопов, заставив под угрозой смерти рыть землю не покладая рук турецких полоняников. Вместе с есаулами атаманы осмотрели кузницы, оружейную мастерскую, все крепостные укрепления, сторожевые башни и пушки, наказывая караульным и всему войску строже нести службу, доглядывать зорко за всеми происками врага. День прошел спокойно. Обе стороны готовились к новым боям.
Ночью в азовскую крепость прорвалось казачье подкрепление из трехсот человек, которые так нужны были в осажденном городе. Но в ту пору случилось и несчастье.
Иван Зыбин с двумя своими верными товарищами был на вылазке. Нужно было добыть важные сведения о местах хранения пороха и военных припасов, прибывших во вражеский лагерь. И с казаками случилась горькая беда. Турецкая стража заметила их, всех схватила и повела в свой дальний табор. В крепости узнали о том по шуму и выстрелам, погнались за турками, дрались с ними саблями, но не смогли выручить отважных лазутчиков. Большая печаль охватила всех в крепости. Никого не радовали пятьсот пленных турок, которых привели в крепость казаки, бросившиеся на выручку Ивану Зыбину. Иван Зыбин, славный донец, попал в цепкие вражеские лапы. Как его выручить? Как ему помочь?
А в это время Иван Зыбин, без шапки, в изодранной одежонке, израненный острыми кинжалами, окровавленный и избитый, бесстрашно стоял перед Гуссейн-пашой и смотрел на него в упор. На лице есаула не было заметно никакой тревоги, а в темных широко открытых его глазах были не боль и страх, а непокорность и презрение к турецкому главнокомандующему.
В шатре стояла долгая тягостная тишина. Гуссейн-паша, зверея, пристально смотрел на есаула. Чего ждал паша – никто не знал. Наконец он вскочил с шелковых подушек, схватил свою крепкую кизиловую палку и ударил ею по вскинутой голове Ивана Зыбина. Голова донского есаула оказалась крепкой. Треснула и разломилась надвое кизиловая палка. Золотой набалдашник вывалился из рук паши и упал к ногам Ивана Зыбина. С его черных густых волос на осунувшееся, в кровоподтеках лицо стала медленно сползать кровь.
Главнокомандующий закричал пашам, которых только вчера обменяли и вывели из казацкого плена:
– Не тот ли это серый волк, атаман донской?! Не он ли своровал наши платья и знамя с персоной Ибрагима?
Паши отвечали:
– Это он. Он, есаул казачий, своровал все знамена и золотые сосуды.
Гуссейн-паша еще больше остервенел:
– Почто же вы, воры, по темным ночам бродите в моих таборах? Почто вы, собаки, знатных людей у меня в шатрах побиваете?! Неужели же вы и впрямь думаете устоять против меня? Не устоите! Что ты мне скажешь?
Есаул молчал. Неудача давила сердце, тревога за оставшихся в крепости людей не покидала сознание, а страха за себя не было.
– Кто своровал знамена? – дошел до него крик Гуссейн-паши.
Есаул, понимая, что смерти не миновать, смело и дерзко сказал:
– Благодари-ка ты аллаха, что торопился я в ту ночь, когда взял султанские знамена, дорогие сосуды и твои платья. Я видел тебя спящим в шатре, стало быть, голова твоя была в моих руках. Стоило мне только выхватить свой острый кинжал – и твоей головы вмиг не было бы! Тогда ты, Гуссейн-паша, такой речи не держал бы передо мною. Стало быть, я даровал тебе жизнь, а ты вместо высокой награды бьешь меня палкой…
В смелых, уверенных словах есаула была такая сила и жестокая правда, что Гуссейн-паша невольно содрогнулся. Бегающие хитрые глаза его сверкнули на пашей, на стоящего перед ним связанного, израненного казака.
– Отвагу и ратную удаль мы похваляем даже у врага, – глухо сказал Гуссейн-паша. – Силы у нас несметные. Крепость наша, и мы вернем ее под власть султана Ибрагима. Зачем идти на смерть всему гарнизону? Зачем губить женок и детей? Склони крепость к сдаче. Я награжу тебя богато и помилую.
– Память у тебя коротка, – вспыхнув, сказал Иван Зыбин. – Крепость испокон веков русская. Великий князь Владимир владел ею. Будем биться за Азов до последнего! А милостью своей никого не купишь. Вас, насильников, не страшимся и никогда не покоримся!
Глаза Гуссейн-паши налились бешенством, жилы на лбу вздулись, он остервенело рявкнул:
– Покоришься, раб! На колени!
Иван Зыбин ожег пашу взглядом, шагнул вперед и с ненавистью плюнул в бегающие маленькие трусливые глаза.
Гуссейн-паша дико взвыл, затрясся всем телом, судорожно хватая воздух перекосившимся ртом, завизжал в исступлении:
– Ра-аа-с-терза-а-а-ть! Нещадно! Ра-аа-с-терзать перед крепостью!..
Бесноватый Гуссейн-паша отдал приказ привязать Ивана Зыбина к хвосту самого горячего коня и гонять того коня по чистому полю перед крепостью до тех пор, пока есаул не испустит последний вздох.
Турки так и сделали. Избили они славного донца до полусмерти, изодрали в клочья всю его одежду, изорвали тело его острыми клещами, привязали к хвосту резвого вороного коня, и скуластый татарин с узкими щелками глаз, в высокой лохматой шапке погнал коня по полю во весь опор. Долго гонял, возле стен крепости остановился, пощелкивая языком, и закричал:
– Любуйтесь, атаманы, любуйтесь, казаки! Это ваш донской казак, собака Ивашка Зыбин! Глядите да на память его себе берите!
Караульный казак приложился к пищали, выстрелил и убил разгоряченного вороного коня. Татарин, раскрыв рот, перелетел через взметнувшуюся гриву, мохнатая шапка отлетела в сторону. Перевернувшись на земле, вскочил и, озираясь, побежал в сторону своего лагеря.
Казаки выбежали из крепости, подняли истерзанный труп Ивана Зыбина и принесли его в крепость – проститься с ним, предать земле тело отважного есаула.
Войска Гуссейн-паши старательно и быстро возводили земляную гору перед крепостью. Через шестнадцать дней она поднялась уже на семь сажен и стала выше города. На нее с трудом втащили большой пушечный наряд, доставили тяжелые ящики с ядрами, большие пороховые бочки, коробы с длинными фитилями. К горе подходили войска, полки за полками…
«Теперь-то, – думал Гуссейн-паша, – дело мое верное, Азову-городу больше не устоять. Азов-город будет моим! После Азова я пойду со всем своим войском на Русь!»
А казаки и донские атаманы, храбрые казачьи женки, дети их не покладая рук трудились в крепости, готовили свои гостинцы врагам, дабы потомки не сказали, что из-за них пала земля русская, пал вольный город Азов.
Атаманы, действуя со всей расторопностью и сметкой, разбили весь город на участки во главе с сотнями, умело расставляли силы и после тяжелого приступа навели в крепости снова боевой порядок.
Казаки заделывали бреши, чинили оружие, рыли подкопы. Нелегко было сделать двадцать восемь подкопов, которые тянулись от города почти на полверсты. Сколько пота было пролито на земле и под землею! Сколько кровавых мозолей набито на руках!
Казачьи женки в самодельных глинобитных печурках варили пищу, пекли хлеб, усердно стирали бельишко, помогали во всем казакам, а в сумерках выходили за ворота собирать осколки вражеских ядер. Тяжелые мешки привозили на арбах в крепость, распределяли по всему пушечному наряду. Во время боев осколки, засыпанные в дула пушек, запыженные паклей, куделей и тряпками, летели с устрашающим воем и косили врага.
В Азове трудились день и ночь. Трудились даже раненые и больные, готовились к трудному испытанию.
И день испытания пришел. После полуденной молитвы Гуссейн-паша велел открыть артиллерийский огонь и начать генеральный штурм крепости.
Грохот орудий потряс всю землю и воздух, каменные башни и стены. Страшным громом и грохотом прокатилось грозное эхо по всему притихшему Приазовью. Дымом заволокло земляную гору, Дон-реку, всю донскую широкую и раздольную степь.
Крепости не было видно. Все кругом грохотало, клокотало, дымилось, бушевало пламенем, покрываясь серым пеплом. Почти все дома в городе были разрушены, башни и стены крепости во многих местах пробиты. Завалился угол церкви Иоанна Предтечи, похоронив под развалинами многих стариков и детей. Церковь Николы Чудотворца тоже сильно пострадала.
Сто пятьдесят тысяч войска штурмовало крепость, а Гуссейн-паша гнал в бой все новые и новые полки, каждый раз по десять, пятнадцать, двадцать тысяч.
Среди осажденных было много раненых, много убитых. Были ранены все атаманы. Но ни один не ушел от стены.
Казачьи женки тащили к пушкам тяжелые мешки с осколками, тянули ядра, становились вместо убитых мужей у крепостных пушек.
Дрались страшно – сабля на саблю, кинжал на кинжал. Туркам казалось: ничто не спасет казаков, еще одно усилие, еще один приступ – и крепость падет.
Когда все подкопы под земляную гору были готовы (а на ней находилась добрая половина татарского и турецкого войска), – зажглись у пороховых бочек фитили. Раздался взрыв такой силы, что от него многие навсегда оглохли, а высокая турецкая гора разорвалась на несколько частей и развалилась. От взрыва погибли тысячи врагов, разметало сотни пушек, множество телег и арб. На земляной горе все перемешалось. Более тысячи янычар забросило в крепость взрывной волной.
– Палить из пушек да на приступ лезть – то всякий дурак сумеет, – радостно сказал Михаил Татаринов обнимавшимся защитникам. – В осаде сидеть – дело мудреное! Большая хитрость да сметка нужна! Высокий ратный дух нужен! Слава вам, казаки! Вечная слава вам, женки казацкие!
Взрывом земляной горы казаки принесли себе великое избавление.