Гуссейн-паша приступал к Азову-городу двадцать четыре раза. Но, так и не добившись ничего, потеряв только большую часть своего войска, решил пойти на хитрость – повести тайно от казаков свои подкопы к Азову, чтобы прорваться наконец в крепость, перебить там казаков всех до единого и занять неприступную каменюку.

Со стены и с оставшихся целыми угловых башен казаки все-таки заметили, что турки повели из своего табора в направлении крепости семнадцать подкопов. Но свои подкопы турки рыли с неохотой и совсем не глубоко. Тогда атаман Татаринов сказал смельчакам:

– С нами ныне бог и вся крестная сила! Неужели мы, сыны славного Дона, богатыри русские, не перехитрим турка? Давайте мы, братцы, побьем их в окопах.

И стали донские казаки под турецкие подкопы вести свои. Подкатили бочки с порохом. Однажды поутру турки с опаской влезли в свои земляные подкопы. Тогда-то и взорвались под ними бочки с порохом. Дело получилось складное. Взрывом перебило и передавило тысячи три турецких воинов. С того дня турецкая подкопная мудрость иссякла, отбили им казаки охоту мудрить.

Гуссейн-паша, раздраженный до крайности, то ходил по шатру, то садился и долго сидел, тщетно ломая голову. Он не понимал, не мог понять, что происходит под стенами крепости. Почему она до сих пор не пала, а его прославленная армия с каждым днем тает и тает, будто снег под вешним солнцем?

Гуссейн-паша решил созвать военный совет. Гонцы поскакали в разные стороны, и скоро в шатре главнокомандующего собрались крымский хан Бегадыр Гирей, Канаан-паша, Сейявуш-паша, Пиали-паша, Аслан-паша, Курт-ага, Чохом-ага, Магмед-ага и многие другие военачальники.

– В Азов непрерывно поступают свежие силы, – сразу начал Гуссейя-паша. – Это затрудняет нам взятие важной крепости.

Пиали-паша утвердительно кивнул головой. Он-то лучше других знал, что из пятидесяти двух лодок, на которых с его кораблей перебросили десантников на острова к Водяной башне, не осталось и десятка. Лодки незримо исчезали, сколь зорко их не охраняли.

– Янычары готовы к бунту! – продолжал Гуссейн-паша. – Им достаточно искры, и они перережут нас всех.

Пиали-паша и с этим согласился. Он ведь давно предупреждал главнокомандующего, он говорил ему, предостерегал… То, что было возможно в Багдаде, совсем не годилось в Азове. Разве можно сравнить персидское войско с донским? И те ведь дрались хорошо, а эти разъяренным барсам подобны.

– Наступили частые дожди, – говорил мрачно Гуссейн-паша, пряча хитроватые глаза. – Стали дуть сильные и холодные ветры, скоро придет зимняя стужа. Что будем делать? Азовское море с наступлением зимы непременно замерзнет…

Но турецкий главнокомандующий говорил неправду. Еще стояла летняя жара, еще дули теплые ветры с моря, до стужи было далеко, и не скоро лед должен был сковать Азовское море.

Главнокомандующий торопил природу, выискивая причины для отступления от крепости, для оправдания своих неудач.

– Когда Азовское море замерзнет, – говорил он, украдкой поглядывая то на одного пашу, то на другого, – наши связи со Стамбулом прервутся, а турецкий военный флот окажется отрезанным от всего мира. Армия останется без жилья, без провизии. На севере у нас лежит земля неверных, а на востоке и юге степи – Гейгата…

Военачальники понимали, куда клонит Гуссейн-паша. До морозов было еще далеко. Порох и провизия, хотя и в малом количестве, пока все-таки поступали исправно по суше и Черному морю.

Главнокомандующий, хмурясь, раздраженно говорил о болезнях многих своих солдат, о частых ссорах между татарами и турками, между черкесами и греками, между ногайцами и молдаванами, даже между турками. Потом паша из-под сдвинутых густых бровей многозначительно глянул на крымского хана.

– А главная наша беда, – сказал он, – кроется в том, что крымский хан Бегадыр Гирей и все его татары, крымские и ногайские, очень плохо и лениво воюют! Они только едят наш хлеб, наше мясо, пьют помногу вина, рвут, где могут, султанское жалованье, а дела никакого не делают. Даже караулы несут плохо!

Вспыльчивый крымский хан не стал дальше слушать главнокомандующего. Он вскочил, сверкнув глазами, злобно сжал рукоять дорогой сабли и сказал, скрежеща зубами:

– Гуссейн-паша не может взять Азовскую крепость! Гуссейн-паша, видно, не тот военачальник, который здесь надобен. Гусейн-паша хитрит, испытав все свои неосторожные военные мудрости. Он, видно, хочет, чтобы не он, а я, крымский хан, нес ответ перед султаном Ибрагимом за неудачи главнокомандующего? Тебе, я вижу, не только Азова не взять, но даже и одного Забракальского бастиона! Этот бастион уже трижды был в твоих руках, и ты, Гуссейн-паша, своей оплошностью три раза возвращал его казакам. Тебе хорошо и давно понятно, что мы, конные татары, не городоимцы. Ты не вали вину на нас. Ты прямо, без всякой лжи скажи султану: взять город Азов я не в силах!

– Да ты о чем говоришь? – возвысив голос, грозно спросил Гуссейн-паша. – Возможно ли это сказать нашему султану? Ты думал о том, что сказал? В уме ли ты?!

– Даже нужно, – вставил тихо Пиали-паша. – В письме султану следует изложить наше бедственное положение, положение всей нашей армии.

– А флота? – закричал Гуссейн-паша, вытаращив глаза.

– Флот пока еще не находится в бедственном положении, – спокойно ответил Пиали-паша. – Султанский флот пока что бездействует.

Бегадыр Гирей, чувствуя поддержку, заявил:

– Что касается моих татарских войск, то я завтра же уведу их в русские земли и вернусь оттуда с хлебом, с великим полоном, со скотом и провиантом. Всем добытым мною добром я поделюсь и с вами. Но я не стану терпеть оскорблений главнокомандующего и за свои действия сам отвечу перед султаном.

Паши долго спорили, кричали, ругались, обвиняли друг друга и, наконец, согласились на том, что надо весьма спешно снарядить в Стамбул гонцов с донесением о плохом положении дел в турецкой армии. Они просили у султана свежих войск в подкрепление, крупных денег, военных припасов, теплой одежды. Паши втайне надеялись, что султан Ибрагим, получив такое жалобное и печальное письмо, снимет осаду города.

Письмо султану подписали триста турецких военачальников и в полном бездействии стали ждать из Стамбула ответа.

Ответа из Стамбула долго не было. А когда он пришел, Гуссейн паша подумал, что лучше бы его совсем не было. Султан Ибрагим, верховный визирь Аззем Мустафа-паша и мать султана Кизи-султане ответили грозными словами: «Паша, возьми город Азов или отдай свою голову!»

Гуссейн-паша ходил по своему шатру бледный и трясся от страха всем своим тучным телом.

В это время в Азов-город заявились ушедшие на вылазку и пропавшие без вести кавказские джигиты Бей-булат и Джем-булат. И тот и другой, изголодавшиеся и измученные, на своих плечах принесли два тяжелых кожаных мешка. У одного черкеса плетью свисала рука (видно, от сабельного удара), у другого во всю правую щеку розовела не зажившая еще глубокая кинжальная рана.

Положив свою тяжелую ношу на землю, черкесы устало и понуро сели возле нее.

Атаман Осип Петров бодро и задорно спросил:

– Где же вы так долго пропадали, джигиты? Мы уж и не чаяли видеть вас живыми.

Горцы ответили, что все это время они были среди своих горских племен.

– И что же вы там делали? Не против ли нас войну вели? Не верится, чтобы вы изменили нам!

Они ответили дружно:

– Нет, атаман! Мы воевали против них, против своих князей.

– Почему же вы раньше не вернулись?

– Битва была горячая. К крепости нам никак нельзя было пробраться. Четыре раза добирались до стен крепости и четыре раза убегали с этими вот мешками в густые камыши. Стрельбы кругом было много.

– Нас-то в крепости окружили плотно, – сказал Петров, – не пробьешься, не выберешься. Перебили из нас многих, дома вон почти все поразвалили… Видите?..

Бей-булат и Джем-булат окинули усталыми взорами дымящиеся дома, почерневшие сараи.

– Шайтаны! – сказали разом.

– И мы говорим так же: шайтаны, дьяволы! Во что они превратили наш город! Остался только пепел, песок да раздробленный камень.

К черкесам вышли и другие атаманы.

– А! – сказал Татаринов. – Старые гости заявились! Хорошо! А я думал, вас в живых давно нет. Чем же нас, атаманов да казаков, порадуете?

Бей-булат и Джем-булат встали, заговорили:

– Горские народы воевать против Азова-города не будут! Скоро все они уйдут к себе в горы. Горских людей турецкие паши обманули, турецкого жалованья им не дают. Паши бьют голодных черкесов палками, стреляют из пистолей, рубят головы саблями. Султанские паши посылают конное горное войско брать высокие, неприступные стены. А дома у них они бесчинствуют, крадут корм, берут бесплатно вино, скот, по своей прихоти режут баранов.

– Хорошие вы принесли вести, – довольно сказал атаман Татаринов. – Если горцы уйдут домой, нам легче будет.

Джем-булат уверенно сказал:

– Горские люди очень скоро уйдут. Им больше оставаться под Азовом нельзя. Они здесь дерутся, а их сакли в аулах все время грабят, отбирают скот…

В глазах черкеса вспыхнули злые огоньки.

– Хорощие и печальные вести, – сказал Михаил Татаринов. – А что это у вас в мешках припрятано?

Черкесы повеселели, ободрились.

– Это, – с достоинством сказал Джем-булат, – военная добыча! В горах мы посчитались с теми, кто с большим усердием служит султану Ибрагиму.

– Ой, ну? – сказал Осип Петров, догадываясь, в чем дело. – Ну-ка, показывайте свою добычу!

Те развязали кожаные мешки, и оттуда выкатились человеческие головы.

Атаманы так и ахнули:

– Двенадцать голов срезали!

Черкесы разложили двумя рядами отсеченные головы на мешках.

– Этот, – ткнул Джем-булат пальцем в широкоскулую голову с рыжей бородой, – был военачальником в племени хатукай – князь Улумбеков. Это – молодой князь племени булуктай, Шерламбеков. Это – хитрая лиса Урумбит, князь ногайцев…

Всех перечислили черкесы. Атаманы внимательно их слушали.

– Сколько же нам придется платить за них? – в шутку спросил атаман Татаринов, качнув серьгой.

Джигиты обиделись.

– Нам деньги не нужны, – сказали они. – Это наш подарок вам, русским. Наездники всех этих двенадцати племен уже разбежались по аулам… Это же деньги, сохраненные сакли, скот… Таков наш подарок и горским людям… Им, правда, обидно будет хоронить княжеские тела без голов. Но эти князья хорошо знали, на что шли. Пусть в аулах вспомнят султана Ибрагима и его муэдзина – пророка эфенди Эвлию Челеби. Пусть он, Челеби, приносит за них свою покаянную молитву аллаху!

– Добро! – сказал Татаринов. – Хорошие вы джигиты.

– Добро! – сказали все атаманы. – Мы вас считаем верными друзьями русских.