Глава тринадцатая, в которой лейтенант де Голль услышал демона, потрогал корригана и увидел Купидона
У де Голля было свое понятие, как лечить больных, а у врачей – свое. Анри полагал, что лучше всего восстановит его силы жареный каплун вкупе с бутылкой доброго вина, а врачи прописали ему куриный бульон с сухариками.
Он понял, что из Пале-Кардиналь нужно удирать. Неизвестно, до чего додумается хитроумный отец Жозеф, и не получилось бы так, что время упущено…
Поэтому Анри терпеливо весь день пил бульон и даже добился своей покорностью порции омлета. А потом очень правдоподобно заснул.
Монашек, приставленный к нему, сидел у постели тихо, читал требник, а потом, убежденный, что страдалец еще не скоро проснется, вышел. Того-то де Голль и ждал.
Его все еще пошатывало, но он выбрался из комнаты и, отлично зная дворец, пробрался поближе к гардеробной его преосвященства.
Кардинал любил пощеголять, и Анри сперва рассчитывал поживиться его нарядным костюмом и богато отделанным плащом, а также сапогами. Но оказалось, что изящная обувь аристократа просто не налезает на крупную ногу бретонца. Анри сильно огорчился: нельзя же пробиваться в Лувр одетым в роскошный бирюзовый пурпуэн, штаны с ленточными розетками и босиком. Но тут он заметил в углу несколько монашеских ряс и капуцинские сандалии. Выбирать не приходилось. Лейтенант, не забыв мысленно повиниться за воровство, позаимствовал в гардеробной штаны с подштанниками, чистую рубаху, камзол и плотную рясу с капюшоном из верблюжьей шерсти. Погода не располагала к тому, чтобы бегать по Парижу в сандалиях на босу ногу, но Анри надеялся добраться до своего жилища, а там уж одеться достойным образом.
Нахлобучив капюшон, де Голль прихватил еще толстую трость, которой пользовался кардинал, когда у него болели ноги. Трость была весьма кстати. Без нее де Голль рисковал бы упасть посреди улицы, и она же могла послужить оружием.
Из Пале-Кардиналь он выбрался знакомым путем – через недостроенный театр, который уже готовили к премьере «Тюильрийской комедии». Однако, пройдя сотни две шагов, Анри понял, что рискует до дома не дойти. Все-таки он был еще слишком слаб, да и желудок еще не опомнился после отравления и лечения.
Но он обязан был попасть в Лувр!
На его счастье, мимо проехали два конных мушкетера его величества – в полной форме и на серых лошадях. Анри обратился к ним с очень любезным вопросом: не направляются ли господа мушкетеры в кордегардию Лувра или же, напротив, к особняку господина де Тревиля? Они действительно ехали к де Тревилю, и тогда Анри попросил их спешно дать знать графу д’Артаньяну, что скромный служитель Божий, спасенный им вчера от страшной смерти, ждет его в кабачке «Золотая куропатка». Кабачок не стоил того, чтобы туда ступала нога порядочного человека, но заведение находилось в трех шагах от Пале-Кардиналь, это обстоятельство и определило его выбор.
Д’Артаньян был единственным, к кому мог обратиться сбежавший от докторов и отца Жозефа Анри.
* * *
Мушкетер явился вовремя. Де Голль вступил в спор с хозяином «Золотой куропатки», требовавшим, чтобы монах или заказал что-нибудь, или убирался. Сильно удивленный маскарадом гвардейца, д’Артаньян потребовал бутылку бургундского, две кружки, два куска хлеба и ничего более. Причуды здешней кухни были ему хорошо известны.
– Я бы еще съел пару крутых яиц, – признался Анри. – Эскулапы его преосвященства отпаивали меня лишь бульоном.
– Возможно, они были правы… Так что вы задумали? – спросил д’Артаньян, разливая вино.
– Я должен проникнуть в Лувр. – И де Голль объяснил другу, в каком положении оказался.
– Значит, хотите засадить в Бастилию человека, виновного только в том, что он вслух сказал правду о его преосвященстве? – осведомился д’Артаньян, неспешно потягивая вино.
– Я хочу найти этого человека раньше, чем леди Карлайл, – возразил Анри, налегая в основном на хлеб. – Возможно, ему полезнее пару месяцев посидеть в Бастилии, чем стать игрушкой в руках этой… леди?
– Но вы же не собираетесь блуждать по всему Лувру в поисках неведомо кого?
– Я хочу найти аббата Гонди, а уж он непременно приведет меня к заказчику песенок.
– И к Бийо! – воскликнул д’Артаньян. – Мне позарез нужен Бийо!
– Как я мог бы забыть об этом! – удивился де Голль, обрадованный словами мушкетера. – Значит, главное – найти эту парочку, а потом добычу поделим пополам. Мне – аббат, вам – виршеплет.
– Если удастся изловить виршеплета, королевские мушкетеры сумеют вас отблагодарить, мой друг.
– Но сперва нужно попасть в Лувр…
* * *
Д’Артаньян не имел доступа во все помещения дворца, и было бы странно, если бы он привел гостя к самым дверям королевской опочивальни. Поэтому он ухитрился провести де Голля в кордегардию, предложив ему делать оттуда вылазки в разные части Лувра.
– В этой рясе вас и в покои фрейлин пустят, – усмехнувшись, сказал он.
Под рясой Анри спрятал кинжал – на случай, если придется угрожать аббату де Гонди.
– Но знаете что, мой друг? – продолжал д’Артаньян. – Сейчас вовсю репетируют «Мерлезонский балет». Его величество хочет впервые показать его в замке Шантийи. Поскольку в балете заняты не одни лишь актеры, но и молодые придворные, на репетиции сбегается немало народа. Думаю, там вы и найдете своего аббата. Он же не упустит случая поблистать среди придворных дам!
– Это прекрасная мысль, – согласился де Голль. – Вы сумеете проводить меня в зал, где репетируют?
– Конечно. Но вы ведь не собираетесь в таком виде бродить среди дам и кавалеров? Вам нужно… Я знаю, что вам нужно! Попасть на галерею, где сидят музыканты. Оттуда видна большая часть зала. И если аббат околачивается там, вы спуститесь к нему. А дальше – уж как Бог даст… Как вы себя чувствуете?
– Отвратительно, если честно, Шарль. Но я должен изловить мерзавца прежде, чем до него доберется эта женщина!
– Благородное безумие… – пробормотал д’Артаньян. – Я искренне рад, Анри, что стал вашим другом!
Видимо, общая слабость как-то подействовала на память де Голля. Пока д’Артаньян объяснял ему расположение коридоров на обоих этажах вокруг зала, он все понимал. Но стоило пуститься в самостоятельное плавание, лейтенант тут же сбился в пути.
Он оказался возле зала, но где вход на галерею и на хоры, отданные в распоряжение музыкантов, уже не понимал.
Суета возле зала была великая. Де Голлю не доводилось бывать в «Бургундском отеле» накануне премьеры какой-нибудь трагикомедии в испанском стиле, в которой используется множество костюмов и сложные декорации. Поэтому он слегка ошалел от крика и от беготни лакеев и портных. Мимо него пронесли два бутафорских окорока неимоверной величины, как будто изготовленных из слоновьих ног, их втащили в открытую дверь комнаты, где галдели незримые люди, и вдруг в комнате стало тихо.
– Я что вам говорил?.. Я говорил, что Тома Мясник должен плясать с этими окороками! – донесся хорошо знакомый лейтенанту возмущенный голос. – Но ведь он их и не поднимет!
– Ваше величество, они легкие, они совсем легонькие! Извольте убедиться, они из папье-маше!.. – пискляво оправдывался невидимый слуга.
– Чтобы с ними плясать, придется искать великана! – не унимался король. – Л’Анжели, у нас есть великан?
– Есть, ваше величество! Мушкетер Портос!
Голос, предложивший Портоса, тоже был удивительно знакомым Анри.
В комнате захохотали.
– Окорока есть, ваше величество, половина дела сделана! – снова выкрикнул этот скрипучий голос. – Осталось уговорить Портоса!
– Так… – прошептал себе под нос де Голль. – Кажется, одна пропажа отыскалась…
– Окорока – переделать! Тома должен держать в каждой руке по окороку, понятно?
– Будет сделано, ваше величество…
Мимо Анри пробежал маленький щуплый человечек в одежде портного, таща за руку юношу в причудливом костюме, и оба влетели в комнату с артистами.
– Это еще что такое? – гневно вопросил Людовик Тринадцатый.
– Костюм Весны, как вы приказали, ваше величество!
Король издал невнятный горловой звук, потом вдруг заговорил почти басом:
– Я дал вам рисунок, Перье?.. Дал! Я вам раскрасил его? Раскрасил. А вы что сотворили? Это не мои цвета! Переделать немедленно! Мы опозоримся, публика будет хохотать во все горло!..
Портной и юноша в костюме Весны выскочили из комнаты, как ошпаренные.
Де Голль, пристроившийся за распахнутой дверью, был в легкой панике. Не хватало только, чтобы его поймали в трех шагах от короля. Его – лейтенанта гвардии кардинала! Переодетого монахом! Видит Бог, будет очень трудно объяснить, зачем он сюда залез…
– Де Брежи, догоните-ка этого бездельника, верните его! – приказал король, и тут же из комнаты выскочил паж. – Сент-Беф, где моя лютня?
Зазвучала бойкая мелодия и вдруг прервалась на середине.
– Вот! – воскликнул король. – Вот так должен начинаться танец пажей! Придется все переделать… или нет. Выход оставим прежним… а после восьмого такта они построятся в каре…
О том, что король сам сочинил свой балет, сам нарисовал эскизы костюмов, сам придумал танцы, де Голль, конечно, слыхал. Он только не знал, что страсть улучшать и исправлять так всемогуща.
– Сент-Беф, бегите, скажите музыкантам: я сейчас к ним приду. Чтоб не смели разбегаться!
Второй паж выпорхнул из комнаты.
Де Голль не смел даже выглянуть из-за двери.
– Послушай, у меня еще один куплет, – сказал Людовик. – Вместе с теми будет восемь.
– Отлично, ваше стихотворное величество! – ответил скрипучий голос.
– Но я не могу подобрать рифму. Вот, слушай, л’Анжели…
И король запел.
Людовик страстно обожал музыку, серьезно ею занимался, имел отличный голос, но этим бы голосом любовные мотеты петь, а не пошлые стишки про кардинала и его племянницу. Однако отношение короля к кардиналу можно было выразить только такими виршами:
Ах, шли б вы, дядюшка, к Нинон
Иль к вашей шлюхе Марион,
Ли-лон, ли-ла, ли-лон, ли-ла… а дальше что же? – спросил король. – Ну что ты на меня уставился? Для чего я тебя держу при своей особе?
Л’Анжели! Королевский шут! Насмешник, которого боялась вся знать! Анри слыхал, что сперва этот скрипучий господин служил конюхом у принца Конде. Однажды ему посчастливилось насмешить вечно хмурого короля, и Людовик тут же забрал его в Лувр. Говорили, что этот господин берет бешеные деньги с придворных, лишь бы только не зубоскалить на их счет.
– Да ваше аполлонское величество уже все рифмы употребило. Где я вам новые возьму? – ворчливо огрызнулся шут.
– Где хочешь.
– Где хочу? Ну, извольте: деторожайный!
– Нет такого слова, шут.
– Вчера не было, а сегодня есть, ваше словотворческое величество! Главное – в рифму!
Людовик рассмеялся.
– Что бы я без тебя делал, л’Анжели? Только ты и умеешь меня насмешить… Деторожайный – год урожайный… Нет, не пойдет. А повторять рифмы я не буду, это просто неприлично…
Анри слушал и чувствовал, что неотвратимо сходит с ума.
Он нашел сочинителя. Но не простака Бийо, не аристократа, которому больше развлечься нечем, а такого поэта, что лучше бы его вовеки не находить!
– Вашему величеству угодно продолжать наши уличные концерты? – насмешливо осведомился л’Анжели.
– Сперва я сочиню еще куплеты. Этот «урожайный год», кажется, уже исчерпал себя. Сам видишь – рифмы иссякли. Нужен новый рефрен…
Король снова заиграл на лютне.
– Вот, вот, слышишь? Вот такой размер мне нужен… Пусть его блудливое преосвященство позлится!.. Куда подевался этот чертов Ротру? Когда он нужен, его с собаками не сыщешь!
В конце коридора зазвенели взволнованные голоса, появились новые люди. Впереди бежал давешний маленький портной с пажом де Брежи, следом – юноша-Весна, увитый гирляндами, за ним двое подмастерьев тащили рулоны шелка и тафты всевозможных расцветок. Последней, переваливаясь по-утиному, спешила дородная дама, неся перед собой на вытянутых руках что-то вроде кружевного паруса. Вся эта компания ворвалась в комнату, где музицировал король, и де Голль, воспользовавшись суматохой, сбежал.
Он не сразу отыскал дорогу в кордегардию.
Д’Артаньяна там не было, и Анри, спрашивая о нем всех встречных и тем словно бы оправдывая свое пребывание в Лувре, продолжил искать путь на волю.
Но вместо д’Артаньяна неожиданно натолкнулся на Жана Ротру. Драматург мчался, расталкивая дворцовую прислугу, и угодил прямиком в распахнутые для него объятия Анри.
– Вот вы где! – обрадовался де Голль. – Где же ваше обещание расспросить аббата о сочинителе и заказчике песенки?
– Вы, де Голль?! Что за маскарад? – ошарашенно пробормотал драматург.
– Раз вы не держите слова, я сам отправился на поиски.
– Вы… вы узнали?.. – с испугом спросил Ротру, оглядываясь по сторонам.
– Узнал…
– Правду?
– Правду. А вы ведь ее знали, Жан. Что же вы мне хотя бы не намекнули? – печально покачал головой де Голль.
– Намекнуть-то я мог. А вы бы мой намек поняли? – поинтересовался Ротру. – Допустим, я бы сказал: господин де Голль, не слишком ретиво ищите этого сочинителя, так будет лучше для всех. И что бы я услышал в ответ?..
Анри промолчал. Ротру был прав: ответа следовало ожидать самого прямого. Мол, я получил приказание и выполню его невзирая ни на что!
– Значит, аббат тут ни при чем? – на всякий случай уточнил де Голль.
– Аббат – просто молодой дурень, которому нужно, чтобы весь Париж о нем говорил. И Адан Бийо тут ни при чем. Кстати, о «Вергилии с рубанком» – его уже нет в Париже. Наши высокоумные литераторы что-то ему такое сказали, он опять обиделся и сбежал. Если Бийо вам необходим, ищите его в Невере, в столярной мастерской… – драматург грустно усмехнулся. – А песенки у него и впрямь были забавные! Он талантливее многих знаменитых парижан…
Когда я пью – а пью всегда я,
Спокойный сохраняя вид, –
На свете сила никакая
Мое блаженство не смутит! –
тихонько пропел он. – О Боже мой, меня же вызвал его величество!.. Бегу! Король не любит, когда опаздывают!..
И Ротру умчался, а Анри, сутулясь на монашеский лад, еще с четверть часа слонялся по коридорам Лувра, пока не нашлась добрая душа и не проводила его к тому выходу, которым обыкновенно пользовались слуги.
Теперь предстояло самое трудное – объяснение с отцом Жозефом.
Анри потихоньку добрался до Пале-Кардиналь, где его уже искали чуть ли не с собаками, и с виноватым видом вошел в канцелярию. «Серое преосвященство» немедленно выслал своих капуцинов и грозно потребовал отчета.
– Святой отец, – просто сказал Анри. – Я нашел сочинителя. Нет, не заказчика – именно сочинителя. Но это настолько невероятно, что я даже не знаю, как докладывать.
– С Божьей помощью, говорите как есть, сын мой, – приказал отец Жозеф.
– Сочинитель – особа высокопоставленная… Очень высокопоставленная…
– Тем лучше.
– Я обнаружил его в Лувре! – выдохнул, будто собираясь нырнуть, де Голль.
– Лицо, близкое к его величеству?! – воскликнул капуцин. – Особа королевской крови? Неужели герцог Орлеанский?.. Ну что ж вы молчите, словно язык проглотили? Говорите!
– Святой отец, это не герцог Орлеанский. Это… это особа королевской крови! – У Анри действительно будто язык прилип к нёбу.
– Вы, помнится, говорили о хрипловатом голосе и о сходстве с демоном. Я таких особ королевской крови во Франции не знаю, – отрезал капуцин.
– Тот, кто обучал уличных мальчишек песенке, – господин л’Анжели. Я узнал его по голосу. Но сочинитель – не он.
– Не он?
– Нет.
– Господин де Голль, – помолчав, сказал отец Жозеф. – Вы представляете себе, что пытаетесь мне объяснить?
– Да, святой отец. Может быть, разумнее было бы солгать, будто я не выполнил ваше поручение. Но я не могу лгать.
– Да, это было бы разумнее…
– Теперь я знаю то, чего я знать не должен.
– И это правда. Вы умный человек, господин де Голль…
– Святой отец, умный человек догадался бы, как выпутаться из подобного положения. А я могу лишь сказать правду.
– Вы кому-либо рассказали о своем открытии?
– Нет, святой отец… – Анри замялся.
– Ну что еще? Говорите уж как есть! – прикрикнул капуцин. – Если все так скверно, хоть не скрывайте подробностей!
– Леди Карлайл…
– Знает?
– Мне кажется, да. Она вполне могла догадаться.
Отец Жозеф прошелся, шлепая сандалиями, по кабинету. Вид у него был не мрачный, а просто мрачнейший.
– Как вышло, что она об этом узнала? – наконец спросил он.
– Она ведь по вашему распоряжению возила меня и в отель Рамбуйе, и к мадемуазель де Ланкло, и… – начал было Анри, но махнул рукой. – Она могла додуматься! Впрочем, я пытаюсь оправдаться. А это глупо и недостойно дворянина!
– Mea culpa, mea maxima culpa… – пробормотал капуцин. – Я мог бы догадаться, что она приехала в Париж не модные ленточки покупать. Ох, де Голль! Лучше бы вам было оставаться в армии, а не вступать в гвардию его преосвященства… Ступайте! Я пошлю за вами, когда это будет нужно. И переоденьтесь! С вашей кавалерийской походкой изображать монаха – редкая глупость.
Де Голль поклонился и вышел.
Он понимал, чем может кончиться вся эта интрига. Правда о гадкой песенке никому не нужна. И человек, знающий такую правду, не нужен. Конечно же, следовало оставить тайну при себе, отец Жозеф прав: прямодушным при дворе не место…
О том, какой может быть его судьба, Анри и думать не желал. Даже если его тело завтра выудят из Сены – значит, такова воля Божья. Лейтенант де Голль столько раз мог рухнуть бездыханным под Ла-Рошелью, например. Или, если повезло бы меньше, остаться без руки, без ноги, с гниющими ранами. А тут хотя бы будет один верный удар по голове или один точный – в сердце.
Но если так, нужно постараться завершить все земные дела. И написать прощальное письмо герцогине де Меркер…
Список дел был невелик: отправить домой, в Бретань, старого Бернара со всеми деньгами, рассчитаться за месяц с хозяином дома, а то, что хранится в шкафу и в сундуке, пусть берет кто пожелает!
И еще – леди Карлайл. Эта красивая, коварная и жестокая женщина сумела усыпить его бдительность, больше того – заверить его в своей дружбе, а потом убить самым подлым образом. И если бы не ошибка старого Джона, бросившего Анри на холодной мостовой, вместо того чтобы столкнуть почти бездыханного в реку, не видать бы де Голлю белого света и не узнать бы самой большой тайны Лувра.
Он ничего не мог сделать этой даме, кроме одного: сказать ей правду в глаза. Вдруг именно это показалось важным.
Слуги его преосвященства успели вычистить одежду лейтенанта. Он с удовольствием переоделся, вынул из ножен шпагу и по древнему обычаю бретонских рыцарей поцеловал неожиданно теплый клинок. Совсем было собрался отправиться на поиски предательницы-англичанки, но тут прибежал паж Франсуа.
– Господин де Голль, вам велено взять десять гвардейцев и окружить дом леди Карлайл, – запыхавшись, выпалил юноша. – Ничего более! Всех впускать, никого не выпускать. Это – спешно!
– Передайте святому отцу Жозефу, все будет исполнено в точности, – твердо ответил Анри и с лязгом загнал шпагу обратно в ножны.
* * *
Спустя полчаса маленький отряд без шума и суеты рассредоточился вокруг до боли знакомого особняка. Гвардейцы – все люди опытные, без слов понимали жесты командира и скоро разместились так, что и мышь не смогла бы выскочить незамеченной. Но, выполнив приказание «серого кардинала», Анри понял: камень с души не свалится, пока он не скажет Люси все, что о ней думает.
Приказание было лаконичным, встречи с леди не требовалось, но она и не запрещалась.
Дверь дома отворилась лишь после того, как Анри минут пять погремел дверным молотком. Но выглянул не старый Джон, а камеристка Амели.
– Вы?! – Она испуганно уставилась на лейтенанта, потом опомнилась и затараторила: –Госпожа уехала. Извольте пожаловать завтра утром!
– Никакого завтрашнего утра! – резко перебил ее Анри. – Пропустите меня, я напишу ей записку.
– Нельзя, нельзя, госпожа не велела никого пускать!..
– Ко мне это не относится!
Было не до церемоний. Де Голль отпихнул камеристку, ворвался в дом и взбежал по лестнице. Амели, пытаясь его удержать, поскользнулась и упала.
– Нельзя, не смейте!.. – в отчаянии прокричала она снизу.
Анри быстрым шагом пересек гостиную и распахнул дверь спальни. Там, он знал, стоял секретер с письменными принадлежностями. Даже если он и заперт, отломить откидную дверцу несложно. Де Голль шагнул в спальню и замер.
Возле раскрытого секретера стоял корриган.
В детстве лейтенант наслушался сказок про эту нечисть и втайне верил в существование уродливых морщинистых карликов с темной кожей, словно ее опалило адское пламя, с кошачьими когтями на корявых пальцах. Бретонские крестьяне были убеждены, что по ночам корриганы пляшут на перекрестках, и с наступлением темноты старались не выходить из дома. Впрочем, это не касалось контрабандистов на побережье, у тех был другой враг – кровожадные водяные кони.
Одет корриган был в темно-зеленый плащ, из-под которого торчали кривоватые ноги в светло-зеленых штанах и сапогах с приспущенными голенищами. Его черная шляпа лежала на постели леди Карлайл.
Увидев Анри, корриган метнулся вправо-влево, потом отскочил к окну. Анри, решив, что этот странный гость собрался выпорхнуть в окошко, кинулся наперехват. Но корриган обманул – таким образом он получил проход к открытой двери.
Однако сбежать не удалось. Анри и не подозревал, что способен на подобные прыжки. Рухнув корригану на спину, он повалил гостя на пол и сел на него верхом.
– Ты кто такой, черт бы тебя побрал? – сердито спросил де Голль. – Вор?.. Что успел стянуть?
Кем бы ни была Люси, а красть ее драгоценности Анри бы никому не позволил.
– Послушайте, а я знаю вас! – просипел корриган. – Вы – лейтенант конных гвардейцев господин де Голль… Драгоценности мне ни к чему. Я пришел за бумагами этой дамы.
– Вы не француз…
– Я англичанин.
– Похоже на то. Так что вы, господин англичанин, забыли в спальне графини? – Де Голль слегка придавил одной рукой в перчатке горло корригана. Тот снова засипел и слабо дернулся. Анри ослабил хватку.
– Я же говорю: бумаги. – Корриган шумно задышал. – Скажите, господин де Голль, не упоминала ли графиня при вас сэра Джона Элфинстоуна? Я ищу его письма.
– Элфинстоун?.. – искренне удивился Анри, не забывая зорко следить за каждым движением карлика. – Вы имеете в виду шотландского мятежника?
– Да, месье. – Корриган снова слабо дернулся. – Отпустите меня. Я объясню вам, что привело сюда, в Париж, леди Карлайл. Ведь вы хотите узнать именно это, иначе бы не явились в спальню леди, зная, что ее нет дома?
Тут на пороге спальни наконец-то появилась растрепанная и сердитая Амели.
– Вам тоже нужны ее бумаги, господин де Голль… – Корриган увидел камеристку и спокойно добавил: – Девица, ступайте прочь, вы нам сейчас не нужны. И молчите, как будто вам язык отрезали! Вы уже достаточно получили за свое молчание.
Амели захлопала в растерянности глазами, дважды кивнула и выскочила за дверь.
Де Голль не стал объяснять, что всего лишь искал бумагу, чернильницу и перья. Но он все же сообразил, что нужно хотя бы казаться проницательнее, чем на самом деле. И для начала вытащил из-за пояса пистоль.
– Если вы попытаетесь напасть на меня, пристрелю, – грозно предупредил он.
Анри наконец встал. Корриган тоже поднялся с пола и отряхнулся.
– Зачем мне на вас нападать? Вы мне нужны живой, целый и невредимый. Думаю, что мы договоримся. У вас есть сведения, которые нужны мне, а у меня – те, что нужны вам. Для начала представлюсь: Джордж Кристи, к вашим услугам. Кто я?.. Верноподданный его величества Карла I Стюарта. А поскольку леди Карлайл получила важное задание от лорда Элфинстоуна и это имеет прямое касательство к судьбе королевства, то вот я здесь…
– Вижу, – буркнул Анри.
– Если ей удастся завербовать кого-то из французских вельмож и использовать его, чтобы поссорить вашего короля с вашим кардиналом, то у наших шотландских мятежников окажутся развязаны руки, и тогда нашему молодому монарху не придется рассчитывать на помощь Франции. Я знаю, что графиня вертится вокруг мадам де Комбале. Чисто дамский подход к делу, господин де Голль, чисто дамский. Ей кажется, будто женщины влияют на политику.
– А королева-мать? – тут же возразил Анри. – Мало она натворила дел даже в изгнании? А герцогиня де Шеврёз?.. Одна эта дама, устроившая тайную переписку между нашей королевой и ее братом, королем Испании, может принести вреда больше, чем целая армия!
– Спаси и помилуй Господь Англию от подобных герцогинь, – возвел очи горе Кристи. – Но это частности, а по-настоящему серьезные дела делают мужчины. Мы перехватили последнее, вчерашнее, донесение леди Карлайл. Она сообщает, что есть некий аристократ, сам, по своей воле, взявшийся рассорить короля и кардинала. Что этот аристократ сочиняет и тайно распространяет дурацкие песенки…
Тут Анри расхохотался. Это был нехороший смех – такой, который силой воли не остановить, смех до слез, едва ли не до судорог.
– О да, аристократ, о да!.. – выкрикнул он и опять зашелся хохотом.
– Вы знаете, о ком речь, сэр? – невозмутимо спросил Джордж Кристи.
Анри замахал на него левой рукой, поскольку в правой все еще держал пистоль, и в изнеможении сел на постель графини.
– Я должен знать его имя, сэр, – нахмурился англичанин. – Нужно предупредить вашего всесильного кардинала и послать донесение в Англию!
– Ох, перестаньте!.. – Анри кое-как справился с собой и теперь тяжело дышал. – Не надо никого предупреждать. Леди этого господина не завербует никогда!
– Но вы знаете, о ком идет речь?
– Теперь знаю, месье Кристи. Но лучше бы не знал… Напишите в Англию так: леди Карлайл испортила все, что только могла испортить. Она погналась за призраком… или нет. Лучше так: она погналась за тем, чего достичь невозможно… И заберите ее отсюда, ради всего святого!
– Имя этого человека, сэр!.. – почти выкрикнул Кристи, теряя терпение.
– Имя? Ах, имя!.. Почему бы нет? – продолжал Анри, будто для себя, не замечая гнева собеседника. – Если я из-за этого имени скоро отправлюсь на тот свет, какой смысл хранить тайну у края могилы? Скажите тем, кто вас послал: леди Карлайл вознамерилась подкупить самого короля Франции – Людовика Тринадцатого Бурбона! Вряд ли у лорда Элфинстоуна хватит на это средств. Вот, теперь вы все знаете… И, ради бога, прошу вас, увезите отсюда это чудовище в женском обличье поскорее!
Да, это была месть! Но Анри полагал, что имеет полное право посчитаться с этой коварной и подлой женщиной. Англичанин молчал, наверное, целую минуту.
– Изумительные сведения, – произнес он наконец, пожевав губами. – И совершенно бесполезные для всех. Ваш король уже никогда не прогонит вашего кардинала. Он утешает себя, сочинив и спев скабрезную песенку, а потом идет к музыкантам репетировать новый балет…
Настала очередь удивляться лейтенанту.
– Бесполезные?!
– Да, сэр. Если бы это был хотя бы герцог Орлеанский, за историей с песенкой могла бы прятаться интрига, и стоило бы заняться ею всерьез. Но сейчас интриги нет, хотя… Как вышло, что куплеты попали на улицы?
– А!.. Это потрудился господин л’Анжели.
– Королевский шут… Иначе и быть не могло. Ну как двое мальчишек, вколотивших гвоздь в сиденье стула своего наставника, право! Пожалуй, теперь я с вами соглашусь: леди Карлайл поступила бы умнее, если бы продолжала плести петли вокруг мадам де Комбале.
– Если бы я это понял, я бы ее убил, – спокойно сказал Анри. – Мадам де Комбале за всю свою жизнь никому не причинила зла, всегда старалась делать добро. А что касается ее семейных дел – Бог ей судья, но никак не я. И я буду защищать ее, даже если все от нее отвернутся. К сожалению, мне не так уж много времени отпущено.
– Вы больны и собрались в мир иной? – прямо спросил Кристи.
– Нет. Но я раскрыл тайну куплетов. А его преосвященство не потерпит, чтобы во Франции был человек, знающий, кто сочинитель. Ради мира и спокойствия, ради тех добрых отношений, что сложились теперь у кардинала с его величеством, он не допустит, чтобы тайна разлетелась по всему Парижу.
– Вы собираетесь рассказать эту историю в отеле Рамбуйе?
– Разве я похож на сумасшедшего? Впрочем, они там уже давно считают меня сумасшедшим…
– Значит, единственное существо, способное ее разболтать, – леди Карлайл?
– Видимо, да.
– Господин де Голль, – подумав, сказал Кристи. – Я понимаю ваше положение. Вы оказали мне услугу. Я тоже могу оказать вам услугу. Предлагаю вместе ехать в Англию. Вы поможете мне довезти туда леди Карлайл. Я считаю, что в Париже ей больше делать нечего. Сейчас она как раз собралась переехать в другой дом со всем имуществом. Вот на полдороге мы ее и возьмем, и даже не придется упаковывать багаж.
– Вы же знаете, я служу его преосвященству и не могу оставить службу, – пожал плечами Анри.
– Но вы ждете неприятностей?
– Да, господин Кристи.
Тут де Голлю пришла в голову неожиданно мудрая мысль.
– Вам ведь, месье, и вашему королю тоже не нужен человек, знающий тайну французского короля? Достаточно того, что ваша королева Генриетта настроена против его преосвященства. Откуда я знаю, может быть, по пути из Кале в Дувр шальная волна смоет меня с палубы в море?
Англичанин ничего не ответил, но его лицо исказилось. Только что было обычной морщинистой физиономией человека, которому под пятьдесят, и вдруг на мгновение сквозь него проступила злая личина опасного корригана.
– Вы ведь и без моей помощи прекрасно доставите беглую графиню в Лондон, – усмехнулся Анри с облегчением. – Прощайте, господин Кристи.
Он, наконец, сунул пистоль обратно за пояс, быстро вышел из спальни, пересек гостиную и сбежал по лестнице. Он не знал, верно ли поступил. Должно быть, следовало самому убедиться, что английские агенты забрали Люси. Но при мысли, что нужно искать удобное место, прятаться, несколько часов таращиться на грязный переулок, Анри ощутил истинное отвращение.
– Господин де Голль! – окликнул его на улице знакомый голос. Анри обернулся и увидел двух всадников в красных плащах «а-ля казак» – форменных плащах гвардии кардинала. Это были сослуживцы из его роты – Антуан дю Геник и Жан-Пьер де Кергаруэт-Пеноэль.
– Господин де Кавуа велел, чтобы мы срочно вас нашли! Вас требуют в Пале-Кардиналь, господин лейтенант!
«Ну вот и все!» – Анри вздохнул. Осталось написать прощальное письмо Катрин.
Де Голль редко брался за перо, а сочиненные им любовные записочки можно было сосчитать на пальцах одной руки. И это были всего лишь очень деловые записочки некой замужней даме: когда и во сколько. Сейчас же следовало написать что-нибудь вроде: «Я вас люблю» или же «Я вас любил», – Анри еще не решил, как будет правильнее. И он боялся этих слов.
Потом его осенило: если бы можно было забежать к Мортмарам! У госпожи де Мортмар непременно есть дома «Астрея» или еще какой-нибудь модный роман, где пастушки́ и их красотки пишут друг другу изысканные письма. Просто скопировать такое послание нельзя – Катрин наверняка читает эти книги, но хоть понять, как это положено делать, можно? И вдруг он осознал нелепость ситуации: на пороге могилы читать «Астрею»!..
Ссутулившись и опустив голову так, что едва не утыкался носом в конскую холку, Анри поехал следом за де Кергаруэт-Пеноэлем.
* * *
В Пале-Кардиналь гвардеец отправился в кордегардию, а де Голль – прямиком в канцелярию, к которой примыкал кабинет отца Жозефа. А чего тянуть? Назвался петухом – полезай в суп.
– Наконец-то! – сердито сказал капуцин. – Леди Карлайл у себя?
– Нет.
– А где?
– Не знаю. Но я уверен, святой отец, эта дама сегодня или завтра отбудет в Англию и в Париж уже не вернется.
– Ну-ка, выкладывайте по порядку.
И Анри подробно рассказал о своей встрече с Джорджем Кристи.
– Занятно… – пробормотал капуцин. – Вот верно учил нас Господь: никого не осуждать. Я думал, что английский король не справится со своими шотландцами, а у него, оказывается, есть надежные люди… Только зря он дразнит этих горцев. Если посадить сэра Элфинстоуна в Тауэр, через три дня объявится новый лорд-бунтовщик, но действовать уже будет осторожнее. Мы-то во Франции теперь хорошо знаем, что бывает, когда половина государства кидается защищать свою веру… Ладно. Садитесь вот тут и ждите меня.
«Серый кардинал» вышел.
Анри достал часы. Было почти шесть пополудни, за окном – светло. Весна неудержимо приближалась, но радости принести не могла. Что за радость, когда любимая девушка выходит замуж за другого?
Нужно было написать ей прощальное письмо. Но Анри не решался брать бумагу и перо на столе отца Жозефа – тем более что на него неодобрительно поглядывали четверо работающих за столами капуцинов.
В восемь в кабинет наконец заглянул кардинальский паж Франсуа.
– Меня послали за вами, господин де Голль.
Анри встал и потянулся. Затем в который уже раз вздохнул и последовал за юношей в кабинет его преосвященства.
* * *
Ришелье вернулся из театра с последней репетиции и был сильно недоволен. «Тюильрийскую комедию» он собирался показать двору четвертого марта, и сама Анна Австрийская собиралась прийти на спектакль. Считалось, что комедию сочинил кардинал, но на самом деле он написал план и сделал кое-какие наброски. Способ быстрого сочинения пьес Ришелье изобрел сам: поскольку и в комедии, и в трагедии пять актов, нужно всего лишь нанять пять драматургов и поделить меж ними акты. Сперва он наметил четверых – аббата Буаробера, Гийома Кольте, л’Этуаля и Жана де Ротру. Потом присмотрел пятого – Пьера Корнеля. На сочинительство им был отпущен месяц.
Вот Корнель и преподнес неприятный сюрприз: внес исправления в уже одобренный кардиналом третий акт. А поскольку присутствовал на репетиции, то и получил нагоняй. В придачу недовольный кардинал уменьшил его гонорар. Зато Кольте удостоился похвалы. Актеры же получили приказ восстановить третий акт таким, каким его задумал Ришелье, и схватились за головы – времени оставалось очень мало.
Вернувшись в кабинет, кардинал выгнал оттуда дежурных пажей и писцов, остался только отец Жозеф.
Капуцин не стал сразу докладывать об открытии лейтенанта де Голля. Видя, что его преосвященство садится не за стол, а в стоящее у окна кресло, отец Жозеф принес покрывало и укутал кардинальские колени – чтобы потом не чистить мантию от кошачьей шерсти. Кошки прибежали на первый зов. И лишь когда кардинал немного успокоился, отец Жозеф осведомился о репетиции. Ришелье рассказал ему о самоуправстве Корнеля и спросил, что слышно о другой репетиции, в Лувре. Он хотел знать, как король справляется со своим «Мерлезонским балетом». И капуцин, начав с танца арбалетчиков, осторожно перешел сперва к шалостям л‘Анжели, а потом – к поэтическим упражнениям короля.
– Проклятье!.. – только и смог сказать на это кардинал. – Что же предпринять, чтобы новость не разлетелась по всему Парижу?
– Ничего такого, что показалось бы Парижу странным и непонятным, – сразу ответил отец Жозеф. – Мои люди сообщили мне кое-что любопытное…
Совещание между его преосвященством и капуцином длилось минут двадцать. Затем кардинал сделал кое-какие распоряжения и велел позвать писцов. Не прогоняя кошек, он стал диктовать письма. А отец Жозеф занялся просмотром не самой важной корреспонденции. Кое-что он откладывал в особую папку – для Теофраста Ренодо и его «Газеты»…
Когда появился де Голль, кардинал сидел в кресле и играл с двумя кошками – беленькой Мириам и серой Лодоиской. Чтобы не чистить мантию от шерсти, он укрыл колени большим покрывалом. У его ног лежал Фелимор. Серполетта забралась на спинку кресла и, чудом удерживая равновесие, умывалась. Пушистый хвост свешивался на кардинальское плечо.
– Входите, господин де Голль, – сказал Ришелье. – Входите, не бойтесь.
Анри достал из-за пазухи сложенный лист.
– Ваше высокопреосвященство, это мне не пригодилось. Аббат де Гонди искусно избегал дуэли, а я не настаивал.
– Я знаю, господин де Голль. Надо бы, конечно, пустить это в ход… Ладно, бросьте в камин.
Приказ о заключении аббата в Бастилию полетел в огонь.
– Скажите, месье де Голль, вас что-либо привязывает к Парижу? – вдруг спросил капуцин.
– Я был бы рад уехать из Парижа, святой отец. Но я на службе его преосвященства. И если его преосвященство прикажет, я выполню любое поручение, хоть в Париже, хоть в провинции.
– Скоро начнется большая война, – сообщил отец Жозеф. – Вы были хорошим офицером. Возвращайтесь в армию, месье де Голль. Будет объявлен рекрутский набор и созданы новые полки. Вас ждет блестящая армейская карьера вдали от Парижа. Бумаги о вашем переводе в полк Кариньи получите завтра. Пока будете командовать ротой. Через полгода, возможно, у вас будет свой полк.
– Я буду помнить о вас, – добавил кардинал и взмахнул ленточным бантиком. – Вы – честный служака, господин де Голль, и потому Париж не для вас. А вы – не для Парижа.
– Благодарю за прямоту, ваше высокопреосвященство, – с облегчением поклонился Анри. – Но до завтрашнего дня я – лейтенант конной гвардии вашего преосвященства. Будут какие-нибудь распоряжения? Кому я должен передать роту?
– Это еще не решено, – покачал головой капуцин. – Кроме того, вы получаете месячный отпуск. И я вам советую провести его дома, в Бретани. У вас же там родовые владения?
– Да, замок и городской дом в Геранде.
– Где это?
– Геранда почти в устье Луары, от Парижа – сорок с небольшим лье, святой отец.
– Очень хорошо. А если бы вы нашли там себе невесту, чтобы из военных походов возвращаться домой, к семье, не заезжая в Париж, было бы вовсе замечательно. Я думаю, ваша родня уже присмотрела для вас девицу с хорошим приданым, – сказал кардинал.
– У меня нет невесты, ваше преосвященство, – помрачнел де Голль.
– Вы так это сказали, будто у вас нет ни денег, ни чина, ни знатных покровителей и вам приходится ночевать под Новым мостом, – поморщился Ришелье. – Однако вам пора жениться. Неужто нет никого на примете? При дворе столько молодых красавиц…
Анри опустил голову.
– Неужели вы любите замужнюю даму? Побойтесь Бога! Прелюбодеяние – великий грех, – напомнил капуцин.
– Нет, святой отец… но… – де Голль никак не мог решиться сказать.
– Говорите уж прямо, как всегда. Тут перед вами два прелата, есть кому дать отпущение грехов! – развеселился вдруг кардинал.
– Она – невеста другого мужчины, – тихо вымолвил Анри.
Капуцин и кардинал переглянулись.
– Отец Жозеф, велите кому-нибудь из пажей пригласить сюда мадам де Комбале, – велел Ришелье.
Анри содрогнулся.
Ходили слухи, что кардинал не прочь выдать племянницу замуж – хотя бы для видимости соблюдения приличий. Де Голль вспомнил, как улыбалась ему эта дама. Неужели и тут – интрига?!
Похоже, племянница кардинала знала, что ее позовут, и ждала поблизости. Она появилась, улыбнулась, а следом за ней, опустив голову, вошла другая дама в накидке с капюшоном, из-под которого был виден лишь кончик носа. Появилась и третья особа женского рода – известная своими похождениями фрейлина королевы Франсуаза де Базиньер де Шамеро, которую придворная молодежь втихомолку прозвала «прекрасной развратницей».
– Мадемуазель де Шамеро, вы узнаете этот предмет? – отец Жозеф взял со стола медальон.
– Да, святой отец.
– Расскажите господину де Голлю, как он к вам попал.
– Я видела, как одна особа выкинула его из окна комнаты, где дежурят фрейлины. Мне это показалось странным, я выглянула в другое окно, велела слуге подобрать медальон и принести ко мне. Затем я открыла медальон… – мадемуазель де Шамеро взглянула на кардинала, словно спрашивая, продолжать ли.
– …и вы узнали человека, чей портрет там увидели, – кивнул Ришелье. – А как вела себя особа, выкинувшая медальон?..
– Она плакала, ваше преосвященство.
– Хорошо, мадемуазель де Шамеро. Вам простится много грехов за то, что вы не отдали медальон его хозяйке, а принесли сюда. Приходите ко мне на исповедь, – отец Жозеф усмехнулся, что с ним случалось очень редко. – Теперь ступайте с Богом.
Де Голль знал эту черноглазую фрейлину, но знал по долгу службы. Она иногда появлялась в Пале-Кардиналь во время его ночного дежурства, пешком, и приходилось потом посылать кого-то из гвардейцев, чтобы проводить ее до Лувра. Мадемуазель попросту шпионила за королевой, и это уже ни для кого не было секретом. Что же такого удивительного было в обычном медальоне, если его следовало отнести в Пале-Кардиналь?..
Когда мадемуазель де Шамеро ушла, Ришелье обратился к племяннице:
– Мой друг, есть случаи, когда мужчинам лучше помолчать, а говорить должны дамы.
– Я, ей-богу, не знаю, что и как тут можно сказать, – смутилась мадам де Комбале. – Мой брак был неудачным… Я не знаю, как говорить с молодыми девушками, чтобы они поняли и поверили… и как говорить с молодыми людьми, я тоже не знаю. Но одно могу сказать: когда девушка из ревности хочет проучить возлюбленного и соглашается стать женой человека, которого не любит, это плохо!
– Это глупо, – поправил кардинал. – Даже если речь идет о герцогском титуле. Я был в этом королевстве главным извергом, главным интриганом, главным злодеем, но сейчас я попробую исполнить роль Купидона. Господин де Голль, возьмите медальон и откройте его.
Анри сделал, как велено, и увидел крошечный портрет, нарисованный карандашом.
– Кто это, ваше преосвященство? – спросил он.
Ришелье расхохотался, засмеялась и мадам де Комбале. Дама в накидке отвернулась.
– Господа, господа, тут ничего смешного нет, – покачал головой отец Жозеф. – В наше развратное время, когда молодые придворные по три часа прихорашиваются, румянятся и пудрят себе носы, встретить человека, который вообще не смотрит в зеркало, – истинное чудо. Господин де Голль, как вы полагаете, что за дама носила на груди ваш портрет? А потом, обидевшись на вас, выбросила его вместе с медальоном?
– Такой дамы при дворе нет… – чуть ли не заикаясь, промямлил Анри.
– Да вот же она! – не выдержала мадам де Комбале. – Мадемуазель, покажитесь! Ничего постыдного нет в том, что невеста признается в любви жениху.
Мари-Мадлен обняла женщину в накидке, чуть сдвинула ее капюшон, что-то зашептала ей на ухо. Анри вытянул шею, чтобы разглядеть профиль, но прическа госпожи де Комбале мешала ему.
Он уже догадывался, кто эта женщина, но не мог сам себе поверить: ведь он даже не пытался объясниться с Катрин де Бордо. Он не сказал ей ни слова о любви, а его ухаживания, наверно, были так нелепы, что она не обратила на них внимания!
Но это действительно была Катрин. Она вдруг откинула капюшон и подошла к креслу кардинала.
– Ваше высокопреосвященство! Я не могу выходить замуж за человека, который меня не любит! – звонко и напряженно прозвучал ее голос.
– А за человека, которого не любите вы сами, дитя мое, значит, можете? – невозмутимо парировал Ришелье.
– Это совсем другое дело. Это, это… титул, ваше преосвященство!..
– Да, у лейтенанта де Голля титула пока что нет. Пока что – нет. Но ведь во власти его величества возвысить этого лейтенанта и украсить его герб даже герцогской короной… Господин де Голль, да скажите же вы хоть слово! Только не вздумайте объяснять, кто была та дама в оранжевом платье. Это мы, с Божьей помощью, уже растолковали мадемуазель де Бордо.
– Мадемуазель, я… – произнес Анри. – Я вас люблю… очень люблю…
– Дальше, дальше! – требовал кардинал.
– Люблю давно, с первой встречи. Люблю так, как никто другой вас не полюбит!
– Дальше!..
– И… я прошу вашей руки!
– Ну, слава Господу, с ролью Купидона я справился. – Ришелье улыбнулся. – А теперь ступайте оба отсюда, у меня достаточно дел и без устройства семейной жизни своих гвардейцев!
Катрин опустилась перед креслом на колени и поцеловала большой рубин в кардинальском перстне на тонкой и сухой руке его преосвященства. Потом она исподлобья взглянула на Анри, покраснела и выбежала из кабинета. Он поспешил следом.
Де Голль нагнал невесту уже в саду.
– Мадемуазель, вы, наверное, еще не знаете… Меня удаляют из Парижа. Став моей женой, вы больше не сможете служить королеве. Вам придется жить далеко отсюда, в Геранде. И я буду уезжать надолго, очень надолго… Ведь скоро начнется большая война.
– Все это не имеет ровно никакого значения, – тихо ответила Катрин. – Я буду ждать… Я столько вас ждала… Наверно, это моя судьба.
Тут жениху следовало поцеловать невесту, и он даже взял девушку за плечи, и ощутил прикосновение ее тонких пальцев к своей груди, но из покоев кардинала донеслись крики.
– Что это? – испуганно спросила Катрин.
– Новый заговор? – удивился де Голль. – Не может быть!
Однако заговор – такое блюдо, которое повара выставляют на стол, не предупредив хозяина, и Анри выхватил шпагу из ножен.
– Ступайте туда, – велел он Катрин, указав на театральное крыло дворца. – Оттуда вы сможете выйти и добежать до Лувра. Вас никто не заметит.
– А вы?
– Останусь тут, конечно. Бегите!
Левой рукой он привлек к себе девушку, поцеловал куда пришлось и помчался к двери, ведущей в кардинальские покои. Катрин же вопреки его желанию побежала следом.
В кабинете его преосвященства был настоящий переполох. Слуги и пажи подняли страшный шум, но возгласы были восторженные:
– Не может быть!..
– Это – чудо, настоящее чудо!..
– Господь даровал ему разум!..
Де Голль растолкал слуг и увидел кардинала. На руках у его преосвященства сидел большой серый кот. Спутать его с другими парижскими котами было невозможно – зверь такой величины, с такими грандиозными усищами, с таким великолепным хвостом был явно нефранцузского происхождения.
– Портос вернулся! – объяснил де Голлю отец Жозеф. – Сам нашел дорогу.
– Святой отец, он по дороге, наверное, блох набрался, – с облегчением заметил Анри, вкладывая шпагу в ножны. – Как бы его преосвященство не покусали.
– Будем молить Господа, чтобы этого не случилось, – возведя взгляд к потолку, ответил капуцин.
