Глава одиннадцатая, в которой выясняется, что верность – понятие весьма относительное
Новости по Парижу разлетаются быстро. Особенно придворные новости. А о будущей свадьбе фрейлины Катрин де Бордо и юного герцога де Меркера уже судачили все прачки.
Эжен де Мортмар был в полном восторге и настойчиво звал кузена Анри на пирушку – избавление от невесты следовало отметить так, чтобы весь Париж содрогнулся. Но лейтенанту было не до веселья. Катрин, как и следовало ожидать, в доме Мортмаров больше не появлялась, а поискать ее в Лувре де Голль не имел возможности.
Оставалось одно – стиснув зубы, выполнять задание отца Жозефа.
Отдельные кусочки этой головоломки постепенно сложились в логичную картинку. Кто-то из знатных придворных при посредничестве шального аббата де Гонди нанял поэта-столяра Бийо для сочинения зловредных песенок. Как поймать аббата, Анри уже не знал. Тот даже у себя дома больше не появлялся, а прятался ли он в Лувре или вообще сбежал из Парижа – понять невозможно. Отец Жозеф разослал своих людей по местам, где мог бы появиться аббат, но тщетно. Был послан человек и в Дампьер – удостовериться, что герцог и герцогиня де Шеврёз приютили Бийо. Но человек этот еще не вернулся.
Пропал и Ротру. А ведь сейчас, когда в Пале-Кардиналь репетировали «Тюильрийскую комедию», он мог понадобиться кардиналу в любую минуту. Это было весьма подозрительно, и Анри даже сказал отцу Жозефу:
– Святой отец, я просил господина де Ротру узнать, какое отношение имеет наш милый аббат к сочинению песенок, и боюсь, что наш драматург сунул нос туда, где этот нос прищемили…
– Меня это тоже беспокоит, – согласился капуцин. – Продолжайте исполнять приказание. На всякий случай побывайте у старушки виконтессы д’Ошо, в ее странном салоне. Пусть леди Карлайл вас туда отвезет.
– Скоро весь Париж узнает, что я сошел с ума… – проворчал Анри. – Святой отец, вы полагаете, в отеле д’Ошо знают, куда мог подеваться Бийо?
– Если эти старые мартышки признали его достойным своего общества, то у кого-то из них он может сейчас скрываться. Он или в Дампьере, или в Париже на каком-нибудь литературном чердаке.
Приказы не обсуждают – их выполняют. И де Голль со сложным чувством отправился к леди Карлайл – уговаривать ее посетить литературный салон виконтессы.
Люси же со дня на день ждала строптивого лейтенанта. Он не дался в руки сразу, и это ее очень возбуждало. Горничные были отправлены в лучшие лавки за кружевами, батистовыми сорочками и платочками, усажены за шитье изящных чепчиков. Англичанка хотела встретить драгоценного «братца» во всеоружии.
На сей раз верная Уильямс не ворчала. Хмурый Анри нравился ей куда больше, чем добродушный и разговорчивый Фердинандо.
К приходу де Голля все было прибрано, сияло чистотой, в вазах стояли свежие цветы, а буфет ломился от угощений: замечательное миндальное печенье из кондитерской Рагно, цукаты, варенье, пирожки. Но Анри предпочел бы пару бутылок самого крепкого, какое только бывает, вина.
Недалеко от Нового моста он встретил Катрин и ее новоявленного жениха. Фрейлина ехала в портшезе, герцог де Меркер с двумя лакеями и пажом сопровождал портшез верхом. Катрин, высунувшись в окошечко, слушала, что рассказывает склонившийся к ней с седла молодой герцог, и, если судить по виду, была совершенно счастлива.
Вроде бы она должна была заметить де Голля, не могла не заметить! Но ничем не показала, что узнала бывшего кавалера. Лейтенант же, провожая долгим взглядом портшез, оступился и едва не шлепнулся в огромную лужу посреди улицы. Падая, он ухватился за чей-то возок, груженный разнокалиберными горшками, качнул его, и горшки посыпались на землю. Хозяин возка – пузатый лавочник – взъярился и принялся призывать в свидетели своего разорения прохожих. Немедленно вокруг места происшествия образовался кружок из негодующих горожан. Кто-то крикнул: «Совсем обнаглели эти кардинальские прихвостни!» И началось!..
Де Голль хотел было убраться подобру-поздорову, но не тут-то было. Раздухарившиеся обыватели начали осыпать оскорблениями его самого, нимало не смущаясь, что перед ними – гвардейский офицер. Это было неслыханно, и Анри, не любивший большое количество людей, растерялся. Ему бы рявкнуть на них да выстрелить из пистоля над головами – авось и разбежались бы. Но он не мог поднять руку на безоружных. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы лейтенанта не осенило. Он выхватил из кармана два серебряных экю – все, что у него с собой было, – и вложил монеты в жирную ладонь лавочника. Плата за разбитые горшки была почти королевская, и страдалец тут же сменил гнев на милость, облобызал де Голлю руку и закричал, чтобы люди расходились, поскольку щедрый господин лейтенант все уладил. Толпа расступилась и дала возможность де Голлю продолжить путь.
Так что настроение у Анри теперь было самое скверное.
– Входите, милый друг, садитесь! – сказала Люси. Но сперва она подставила де Голлю щеку для поцелуя.
Примерно так он целовал матушку и младшую сестру, когда доводилось встречаться.
– Отец Жозеф считает, что мы должны побывать у виконтессы д’Ошо, – сразу объявил де Голль.
– Уильямс, шоколад! – Люси нахмурила бровки. – Но это ведь совершенно ужасное место, Анри! Там приличные люди не бывают!
– Возможно, мне как раз нужен совершенно неприличный человек… – упрямо сказал де Голль.
– Вы про аббата де Гонди?.. Я узнала: его на днях видели в Лувре! – радостно сообщила Люси. – Похоже, он там поселился.
– Вы полагаете, в Лувре так легко поселиться?
– Нет, конечно. Это же не постоялый двор. Но кто-то из знатных придворных мог приютить его в своих апартаментах. Таких людей, к счастью, не очень много, и не всем нравится этот взбалмошный аббат… Но говорят, он в хороших отношениях с графом де Суассоном.
Троюродный брат короля Людовика, принц крови Луи де Бурбон, был главным распорядителем королевского двора, ему подчинялись все службы. И он при желании мог бы приютить в Лувре полоумного аббата – тут Люси была права.
– Возможно, он поладил со старым герцогом де Бельгардом, – продолжала рассуждать Люси. – Говорят, он когда-то был очень хорош собой и едва не женился на Габриэль д’Эстре, но после того, как ваш добрый король Генрих сделал ее главной фавориткой, герцог так и остался один. Бедный старичок!.. Странно, что он в такие годы – все еще главный шталмейстер Франции. Королю следовало бы передать этот чин кому-нибудь помоложе – тому, кто способен вскочить в седло, а не трястись в карете…
– Бельгард сумасбродов не уважает, – буркнул Анри. – Есть еще обер-камергер…
– Обер-камергер?!
Эту должность формально занимал герцог де Шеврёз, хотя жил главным образом в Дампьере. Проказы жены король не ставил ему в вину, зная, что за сокровище Шевретта и как трудно с ней справиться. Кроме того, герцог был главным сокольничим короля.
Цепочка, соединяющая Бийо, де Гонди, герцога де Шеврёз и неизвестную высокопоставленную персону, проступала все отчетливее.
– Вы думаете, герцог приютил аббата?
– Я почти уверен в этом. Но я теперь должен попасть в Лувр… впрочем, ни к чему… Я должен доложить отцу Жозефу… но и докладывать пока нечего, а он прикажет мне проникнуть в Лувр… – Де Голль судорожно вздохнул.
– Мой бедный друг… – прошептала Люси. – Анри, я все знаю. Вы даже не представляете, как я вам сочувствую…
– Что вы знаете?
– Про невесту герцога де Меркера. Анри, я не понимаю девушку, которая могла предпочесть этого мальчишку – вам! Я отказываюсь ее понимать!
– А кто я такой? Ни титула, не денег… – отмахнулся Анри.
– Вот меня родные отдали замуж за титул и деньги! – запальчиво сказала Люси. – И что же?! Я не смогла полюбить этого человека! Его не за что любить! А теперь я скрываюсь от него и жду, как величайшей милости, позволения жить где-нибудь в глуши, в Турени или в Лангедоке!
– А существует ли в Англии развод? – поинтересовался Анри.
– Существует. Но это такая долгая процедура и такая мучительная!.. Обычно супруги, мирно договорившись, разъезжаются… Но это чудовище не отпустит меня! Он скорее меня убьет! – широко раскрыв глаза, воскликнула Люси. – Поэтому я дала себе слово сделать для вас все, что в моих силах, чтобы его преосвященство, в свою очередь, помог мне скрыться от лорда Карлайла. Еще не зная вас, я была готова ради вас на все… Если нужно поехать к виконтессе – поедем. Даже если придется пойти с вами в Бастилию, пойду с закрытыми глазами!..
Слушая страстную речь графини, де Голль не сумел уловить той грани, где кончалось повиновение кардиналу и начинались куда более нежные чувства к его гвардейцу.
Он не знал, что ответить взволнованной женщине.
Зато Люси прекрасно знала, где эта грань и что следует говорить изумленному и растерянному мужчине.
Ей нравился поединок, она любила побеждать сопротивление. В последний раз это случилось с Фердинандо – да тот и не очень сопротивлялся. Тут же предстояло одолеть любовь Анри к Катрин де Бордо – к юной, красивой, очаровательной и безупречной девушке.
– Если бы вы были моим братом, любимым братом… – шептала искусительница, томно опуская взор. – Боже мой! Вам, с вашей чистой душой, с вашим благородным сердцем, Париж просто противопоказан. Я бы увезла вас в Шотландию! Там ценят таких мужчин, как вы, – прямых и сильных духом. Париж – клоака, он портит все, до чего дотягиваются его грязные руки!.. Поместите в Лувр ангела с небес – через год вы обнаружите в постели у этого ангела половину придворных! Молодые люди берут деньги у богатых старух, девицы гоняются за знатными любовниками… Быть любовницей герцога тут более почетно, чем стать женой небогатого и порядочного дворянина. А уж если у девушки хватит ума изобразить неприступность и распалить вельможу – о, тогда она непременно станет графиней или герцогиней!
Это было прямое попадание. Анри знал, как строго ведет себя Катрин, не допуская никаких вольностей. Так, значит, это – притворство, игра, способ завлечь герцога де Меркера?..
Он вздохнул и склонил голову.
– Боже мой, если бы я могла вам помочь… – тихо воскликнула Люси и неожиданно соскользнула на пол. Анри непроизвольно протянул к ней руки, но она всего лишь захотела сесть на ковре у его ног, положив кудрявую голову ему на колени.
– Мне всю жизнь недоставало брата, – вкрадчиво ворковала она. – И вот теперь – вы… Какое счастье – быть рядом с вами! Хоть на несколько минут ощутить себя в полной безопасности…
– И я хотел бы быть вашим братом, – пробормотал Анри, но чувства от близости этой женщины в нем возникли совсем не братские.
В ожидании встречи Люси надушилась так, как следовало бы перед бурной ночью. Ее платье довольно сильно открывало шею и плечи, вырез тоже был достаточно глубок. Поза англичанки позволяла де Голлю заглянуть сверху в ее декольте – что он и сделал, потому что сидеть зажмурившись он, естественно, не мог.
– Анри, я сейчас совершенно счастлива!.. Поцелуйте меня, по-братски, в щеку…
Как так вышло, что, склонившись, де Голль встретил губами ее губы, он не понял.
Поцелуй был коротким и головокружительным.
– Но, Люси… мое сердце занято… я всегда был верен…
– Я знаю… я могу дать вам только это… совсем немного любви… не бойтесь, это – лучшее лекарство… и для вас, и для меня…
Анри уже и сам поверил, что близость с леди Карлайл может заглушить сердечную боль. И он больше не возражал.
Люси торжествовала!
Как это часто с ней случалось, азарт помог воспарить ввысь и добиться от тела головокружительного наслаждения.
Анри, увлеченный ею, понял наконец, что верность лишь мешает насладиться местью. Он ощущал себя зверем, который сидел в клетке, причем сам же эту клетку для себя и выстроил, и вдруг вырвался на свободу. И все у него в голове перемешалось – наслаждение свободой, страстью, телом красивой женщины, местью, наконец!
Он не знал, сколько длилось это безумие. Опомнился понемногу – лежа на спине и рассеянно поглаживая по голому плечу прижавшуюся к нему Люси.
– Ты был великолепен… – прошептала она.
– Ты тоже…
Люси была довольна. Однако следовало возвращаться с небес на грешную землю. Насколько Люси знала мужчин, после вспышки страсти им необходимы молчание и отдых, и лучше всего – вприкуску с хорошим сыром, с бисквитами. Да и стакан вина тоже будет кстати.
И сыр, и бисквиты, и бутылка вина были приготовлены заранее. Люси выбрала розовое анжуйское – оно, на ее взгляд, очень гармонировало с любовными радостями. Поднос с угощением она поставила прямо на постель, сама резала сыр на кубики и кормила де Голля.
– Знаешь, за что мы выпьем? – спросила она. – За наш союз, оборонительный и наступательный. Ты согласен?
– Согласен…
– Тогда скажи, чем я на самом деле могу тебе помочь? От того, что я таскаю тебя по салонам, пока проку мало, не так ли? Если я буду знать, почему ты получил такое странное поручение, то смогу действительно быть полезна, а не служить театральной декорацией.
Анри подумал… и рассказал ей все, с самого начала, с той ночи, когда он услышал в «Шустром кролике» спевку уличных мальчишек. Он даже напел мелодию, он даже исполнил один куплет, чтобы Люси поняла, о чем речь.
– Ты говоришь, кардинал твердо решил засадить сочинителя в Бастилию? – уточнила англичанка.
– Тут уже не о сочинителе речь, а о заказчике, – поправил ее де Голль. – Сочинитель, очевидно, Адан Бийо. Если аббата де Гонди, который в этом деле явно посредник, прячет в Лувре то ли герцог де Бельгард, то ли сам распорядитель королевского двора, то нетрудно представить себе заказчика. Не удивлюсь, если им окажется, например, Гастон Орлеанский. Он достаточно труслив, чтобы загребать жар чужими руками.
– А если это заказчица? Та же герцогиня де Шеврёз?
– Я думал о герцогине. Это может быть и она. Но тогда в дело непременно замешан ее любовник, принц де Марсийак. С ним я должен был драться на дуэли…
– Да-да, я помню…
Люси со свойственной ей предприимчивостью уже перебирала в уме возможности, которые сулила рассказанная простачком-лейтенантом история. Слово «Бастилия» особенно грело ей душу! Вот тот кнутик, которым можно погонять человека, необходимого лорду Элфинстоуну! Интрига у нее в голове почти сложилась, но в этой интриге имелось одно лишнее лицо – сам де Голль. Люси нужно было только, чтобы он опознал того ночного демона, что проводил спевку в «Шустром кролике». Дальнейшая же судьба доверчивого гвардейца представлялась и вовсе очевидной…
Все складывалось великолепно. Стихоплет – есть, заказчик – есть, и нужно совсем немного: представить дело так, будто заказчик действовал не сам, а по прямому указанию короля Людовика. Доказать это нельзя, но и опровергнуть – тоже не получится! И тогда заказчик под угрозой заточения в Бастилию станет тем, кто вобьет толстенный клин между кардиналом и королем.
Только вот беда, теперь ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы де Голль довел свое следствие до конца и назвал кардиналу с отцом Жозефом имя заказчика. От сидящего в Бастилии аристократа сэру Элфинстоуну будет мало прока, а Люси придется искать другую фигуру для его планов…
Она посмотрела на задремавшего Анри. Хорош собой, отличный любовник… А де Гонди в этом качестве, скорее всего, – пустое место… Но, видимо, все же придется пустить это подслеповатое чучело в постель…
Однако, чтобы пустить аббата, знающего заказчика песенки, в постель, нужно по меньшей мере, чтобы он вышел из Лувра, где так хорошо спрятался. А чтобы де Гонди вышел из Лувра, нужно, чтобы он больше не боялся де Голля, который идет по его следу, невзирая на преграды. А чтобы де Голль прекратил поиски заказчика… Да. Что нужно сделать, чтобы этот упрямец отказался искать заказчика дурных куплетов?..
Пожалуй, такого остановит только смерть.
Люси вздохнула.
Ей было немного жаль прямодушного и честного гвардейца. Но таких гвардейцев не то что в Париже – ими полны Лондон, Мадрид, Рим!.. А не выполнить задание сэра Элфинстоуна – значит, подписать себе смертный приговор. В Лондон уже не вернешься, денег взять негде, а коварный лорд наверняка придумает какую-нибудь опасную пакость. И есть немалый шанс завершить свою карьеру судомойкой в публичном доме…
Решения леди Карлайл всегда принимала быстро, и это качество не раз спасало ее в щекотливых ситуациях. И, чтобы совесть была хотя бы относительно чиста, она разбудила любовника поцелуем. Проститься с ним так, чтобы он при жизни ощутил себя в раю, – вот что она задумала.
И ей это прекрасно удалось. Некоторое время она расслабленно лежала, прикрыв глаза, ощущая, как приятная истома разливается по телу, постепенно растворяясь в нем. Она лежала и слушала ровное дыхание любовника.
Потом Анри опять заснул. Тогда Люси тихо позвала:
– Уильямс! Где ты?
Верная кормилица отозвалась не сразу, неслышно появившись на пороге спальни.
– Уильямс, часа через два приготовь нам шоколад!
– Будет исполнено, миледи…
– Мне – как всегда, а господину де Голлю… с добавкой, – сказала Люси с выражением.
Уильямс пристально посмотрела на хозяйку.
– Я не ослышалась, миледи?
– Нет, ты не ослышалась. Уильямс, у меня нет другого выхода.
– Плохо это…
– Твоего мнения никто не спрашивает!
Экономка помолчала, не торопясь уходить.
– Добавить-то несложно, а потом? – спросила она. – У нас есть только Джон. А молодой господин крепкого сложения. Джон его и по лестнице-то не спустит.
– Это ты вовремя заметила, – усмехнулась Люси. – Не волнуйся, по лестнице он сойдет сам. Думаю, двойной дозы опиума ему хватит. Конечно, вернее было бы дать ему бокал вина, но, боюсь, он не станет пить с утра, как честный служака…
Когда де Голль проснулся и взглянул на напольные часы, ему стало не по себе. Половина одиннадцатого утра! Провести целую ночь вне дома, да не на службе! Ведь старый Бернар, наверное, уже с ума сходит от беспокойства?.. Да еще вчера следовало появиться в Пале-Кардиналь, доложить о своем розыске. М-да, положеньице!..
Анри почесал в затылке, приятно удивляясь собственному поступку. Казалось бы, любовь к Катрин должна была затмить все на свете, и надо же – проснулся в постели дамы, которая старше его чуть ли не на десять лет. Правда, ночь была из тех, что долго помнятся!..
Вошла Люси в бледно-голубом пеньюаре, отделанном брюссельскими кружевами.
– Доброе утро, дорогой, – сказала она. – Садись, я уже велела Уильямс приготовить нам шоколад. Тебе нужно подкрепиться. Анри… мы, кажется, натворили вчера немало лишнего?..
Вид у леди Карлайл был смущенный.
– Я сам не понимаю, как это случилось, – честно ответил Анри, избегая прямого взгляда.
– Я тоже. Наверно, и ты слишком долго был один, и я… Но давай сделаем вид, будто ничего не было, и останемся друзьями? – просительно улыбнулась Люси, беря его за руку. – Это ведь возможно?.. А я всегда буду тебе верным другом!
– Конечно! И я тебе, – с немалым облегчением сказал де Голль и улыбнулся в ответ.
Шоколад был слаще обычного. Но Анри не обратил на это внимания, с удовольствием выпил всю чашку, запивая холодной водой, и почувствовал себя бодрее.
– Одевайся, дружок, – сказала Люси. – Старый Джон тебя проводит. – И вышла из спальни, чтобы не смущать раздетого любовника.
Де Голль быстро, по-военному, оделся и появился в гостиной. Люси все еще была в пеньюаре и протянула ему руку для поцелуя.
– Нам лучше дня три-четыре не встречаться, – с печалью в голосе вздохнула она. – Чтобы все стало по-прежнему.
– Ты права, дорогая. Мне тоже надо прийти в себя, – согласился де Голль.
Он легко сбежал по лестнице. Внизу его ждал старый Джон, более угрюмый, чем обычно. Он подал лейтенанту шляпу и нахлобучил на голову свою – потрепанную, с обвисшими полями.
– Незачем меня провожать, – отмахнулся Анри.
– Госпожа велела…
– Она так беспокоится обо мне?
Лакей пожал плечами.
Однако стоило де Голлю пройти сотню шагов, как его вдруг почему-то опять потянуло в сон. Глаза, казалось, сами закрывались, ноги начали заплетаться, так что лейтенант пару раз едва не упал.
– Обопритесь на меня, сэр, – предложил Джон, шедший рядом.
– Это еще зачем?.. Вот что значит бессонная ночь!..
– Чтобы не упасть. Вы же засыпаете прямо на ходу. Возьмите меня под руку.
Анри послушался и дальше шел, сосредоточившись на борьбе со сном. Но с каждым шагом мягкая тяжесть в голове и членах становилась все сильнее. Добавилось ощущение холода в руках. В какой-то момент де Голль усилием воли распахнул веки и, оглядевшись, удивленно воскликнул:
– Джон, ты куда меня ведешь?..
– Куда надо, сэр. Идите, идите, скоро будете дома…
– Но мы идем в другую сторону!
– Мы идем куда надо…
Немного погодя Анри, почти не соображая, уже просто висел на плече Джона, а тот тащил его, как вытаскивают с поля боя раненого солдата.
Где-то возле Шатле Джон вывел де Голля на набережную.
– Я больше не могу… – в полузабытьи прошептал Анри.
– Больше и не надо, сэр.
Джон аккуратно уложил лейтенанта на холодную, чуть присыпанную ночным снежком землю и исчез. Анри сквозь навалившуюся дрему смутно слышал лишь шлепанье башмаков бегущего человека.
«Как хорошо, – засыпая, подумал де Голль. – Наконец-то я высплюсь…» Ничто более не имело значения.
И вдруг в теле проснулась боль. Ноги и руки свело жуткой судорогой, живот сжался в тугой комок. В горле встал огромный твердый ком, лишивший беднягу возможности глотать и дышать. Де Голля затрясло, как в падучей. Голова сама заколотилась о мостовую, прогоняя остатки тягучей дремы.
Анри вдруг со всей ясностью понял, что умирает.
– Эй, господин, эй!.. – Над ним склонился какой-то оборванец. – Что это с вами?.. Совсем плохо, да?.. Жак, Марсель, сюда! Тут богатый покойник наклюнулся!
– Он знал, куда прийти помирать! – отозвался хриплый басок. – Сейчас стянем сапоги, колет со штанами, кошелечек вытащим, а бренную плоть – в воду. Хе-хе!..
Анри наконец смог сделать судорожный вздох и совладать на какое-то время с руками и ногами. Стало чуть легче. Но когтистая лапа все равно продолжала скручивать в немыслимый клубок внутренности. Холодный воздух на мгновение прояснил сознание, и де Голль догадался, что же с ним произошло. А вместе с пониманием пришли гнев и ярость. Гнев на себя, что так легко попался в расставленные английской интриганкой сети, и ярость на этих стервятников, живущих за счет гибели других.
И когда оборванец ухватился за его правую ногу, желая стянуть сапог, Анри с силой брыкнул негодяя. Удача не покинула лейтенанта. Оборванец от неожиданности не устоял на ногах и полетел прямо в ледяную воду Сены.
– Ничего себе покойничек! – изумился его приятель, отскакивая подальше.
Анри неимоверным усилием воли сел и вытащил кинжал.
– Вы моей смерти не дождетесь, мерзавцы!..
Чтобы вновь не провалиться в опасную дремоту, он зачерпнул свободной рукой большую горсть снега и растер себе лицо и шею. Ледяной холод прогнал дрему и окончательно растворил ком в горле. Одному Богу ведомо, с каким трудом Анри поднялся на колени, а потом утвердился на ногах. Увидев вдали башни собора Парижской Богоматери, он приблизительно понял, где находится. Нужно было идти вниз по набережной, чтобы попасть туда, где помогут, – в Пале-Кардиналь. Но прежде следовало прочистить желудок от той дряни, которой его угостила коварная англичанка, и вызвать спасительную рвоту.
Анри снова упал на колени, зачерпнул воды из грязной лужи, хлебнул. И эта дрянь подействовала лучше всякого рвотного порошка. Желудок, показалось, буквально вывернулся наружу. Сразу стало полегче, и де Голль медленно, оступаясь, побрел в нужном направлении. Каждый шаг давался ему огромной ценой: ноги подламывались, то и дело охватываемые судорогой, пот лил градом, затуманивая взгляд, морозный воздух будто рвал пересохшую глотку.
Бродяги, побаиваясь кинжала, не приближались, но шли следом – ждали, пока у жертвы иссякнут последние силы. Вскоре Анри выбрался на людное место, и оборванцы отстали.
На ходу лейтенант пытался молиться. Но молитва не ладилась – одно лишь он мог повторять: «Господи, помоги!»
И Господь помогал. Шаг за шагом де Голль приближался к Пале-Кардиналь. Вот только шаги давались все труднее, сознание мутилось все больше, и вдруг встала перед глазами покойная бабушка в серебристо-белом платье, манившая внука к себе обеими руками – как делающего первые шаги малыша.
«Так вот ты какая, моя смерть… – подумал Анри. – Сейчас я лягу, и боли не станет…»
Но он продолжал идти.
Воля упрямого бретонца оказалась сильнее его рассудка.
