Глава шестая
Луис Габано был отличным копом, но в Воргене ошибся. Войдя в поместье, мы стали донимать нелепыми вопросами охранников. Ведутся ли учеты, кто и когда входил и выходил из поместья, нельзя ли ознакомиться с информацией, просмотреть видеозаписи, не могли бы уважаемые охранники напрячь свои феноменальные памяти.
– Простите, любезный, – хмуро вымолвил плечистый страж ворот. – Любая информация по интересующему вас вопросу может быть предоставлена только через господина Воргена. Вы же не считаете, что мы испытываем желание полететь с работы?
Мы побрели в дом – по объездной дорожке, от греха подальше.
– Андрюша, а может, ну его, этот головняк? – прижималась ко мне Варвара. – У меня и так все чешется. Экземы и дерматиты от этих нервов…
Но я уже принял решение. В военном деле это называется «вызывать огонь на себя». Зверь бежал на ловца: крыльцо не освещалось, но мерцал огонек сигареты.
– Ворген, это вы? – спросил я, притормаживая. Силуэт стоящего человека очерчивался не вполне отчетливо.
– Да, детектив. Вы долго гуляете.
– А что, уже пора домой? – усмехнулся я. – Как насчет маленькой просьбы, Ворген?
Он молча выслушал меня, задумался.
– Вы странно ведете себя, детектив…
– Не спорю, – допустил я. – Все прочие в этом доме ведут себя вменяемо, адекватно, и наше поведение с коллегой невольно выделяется. Так не откажете ли помочь благому делу?
Он размышлял не меньше минуты, а затем принял решение, от которого мне немедленно захотелось треснуть его сковородкой.
– Ничем не могу вам помочь, детектив. Во-первых, учетные записи не ведутся. В доме все свои, с какой стати мы должны записывать, в какое время горничная пошла за молоком, Изабелла в салон красоты, а Генрих за бутылкой водки? Это нонсенс. Записи с видеокамеры хранятся только месяц (тут он явно врал). Во-вторых, вы не сказали, зачем вам это нужно. В-третьих, вы отказываетесь сообщить, перемещения какого конкретно лица вас интересуют.
– Допустим, – упорствовал я. – Но запись за четвертое августа должна сохраниться. Давайте посмотрим ее вместе, а потом мы вам расскажем, кого хотим увидеть.
– А вы так скажите, – хитро заявил Ворген. – Вдруг вспомню? Четвертого августа господин Бенито Сальваторе – директор нашего яхт-клуба – устраивал на море праздник для молодежи с бесплатными водными аттракционами. Подождите… – Ворген как-то странно замолчал. – По-моему, четвертого августа на побережье было происшествие… – он усиленно вспоминал и, кажется, вспомнил – огонь сигареты превратился в ярко-красный уголек. – Ну конечно, незадолго до полуночи было найдено тело зверски убитого молодого человека… Так чьи перемещения вас интересуют?
Я не решился вымолвить ключевое слово. Слишком далеко мы заходим. Ворген не скажет правду, пока не обдумает и не посоветуется с Изабеллой. А ночку хотелось бы прожить спокойно. Но принятое решение уже не играло роли…
– Вы водите нас за нос, Ворген, – выразил я недовольство. – Но если вам так хочется… Давайте сохраним небольшую интригу. А утром поговорим.
Почудилось ли мне шуршание в воздухе, когда мы вошли в окутанный сумраком холл?..
– Послушай, искатель неприятностей, – шептала Варвара. – Еще минуту назад я больше всего мечтала забраться под одеяло. А сейчас мне страшно. Давай уйдем из всего этого, побродим до утра по городу?
Из проема в картинную галерею проникал приглушенный свет. Там кто-то был. Или свет забыли выключить.
– Пойдем, приблизимся к изящным искусствам, – я потащил ее на огонек, размышляя о ночи открытых дверей в западню.
Впрочем, далеко мы не ушли. В коридоре стояла женщина и сосредоточенно, пощипывая подбородок, созерцала одно из полотен. Домашнее платье красиво облегало фигуру, подчеркивая грацию, выпуклости, впадины, струилось почти до пола. Пышные волосы стекали с плеч. Сосредоточенный строгий профиль, волнующая линия подбородка. С нее самой можно было писать картину.
– Изабелла? – удивился я.
Она повернулась, ничуть не удивленная, словно именно нас и должна была увидеть. Улыбнулась, сделав привлекательную ямочку на щечке.
– А вы не думали, что в столь поздний час я соберусь насладиться искусством старшего брата?
– Честно говоря, не думал, – признался я.
– А сами здесь какими судьбами?
– Да так, – пожал я плечами. – Это было единственное освещенное место в доме.
– Понятно…
Я искоса глянул на картину, погрузившую Изабеллу в задумчивость. Не самая характерная для Гуго работа. Возможно, что-то раннее. Или позднее. Причудливо устремленные в слякотное небо башни, похожие на мусульманские минареты. Песчаные холмы, барханы на заднем плане. Краски без примесей, грубо очерченные формы. От картины разливалась вселенская тоска. И даже освещенный ярким солнцем кружок пространства перед одной из башен (откуда, кстати, взялось солнце?), не снижало впечатления мрачности. Все устремлено к небу, все живое в конечном итоге окажется там, если не сильно согрешило. И два человека, стоящие в круге света, бессмысленно созерцающие пространство – даже не люди, какие-то гипсовые статуи, манекены. От картины веяло щемящим чувством слабости и беззащитности человека.
– Метафизика какая-то, – простодушно признался я.
– «Мета та физика»… – задумчиво пробормотала Изабелла. – Что в переводе с древнегреческого означает «после физики». Вечный покой и спокойная бессмысленная красота…
– В смысле? – не поняла Варвара.
– По ту сторону физической реальности, – пояснил я. – Ты вроде должна знать.
– Устала я, – вздохнула Варвара. – Вот скажи мне, Раевский, если «Черный квадрат» Малевича перевернуть вверх ногами, то что-нибудь изменится?
Изабелла засмеялась.
– Ровным счетом ничего. Надеюсь, вы не считаете, что в этом квадрате заключено что-то особенное? Обычный черный квадрат. Не понимаю, чем восхищаются люди.
– Люди восхищаются именно тем, что они ни черта не понимают, – объяснил я. – А вдруг он что-то скрывает – загадочный черный квадрат? Служит выходом из нашего мира в иное измерение, имеет глубокое иудейское наполнение, является космическим посланием к грядущим поколениям… Да что там говорить? Малевич, написав свой квадрат, признавался, что он теперь не ест, не спит, думает только о квадрате, и вообще, это вершина всего, что он написал в жизни.
– И вообще их два, – фыркнула Варвара. – Квадрата Малевича. Один висит в Эрмитаже, другой в Третьяковке.
– И что характерно, оба принадлежат кисти супрематиста Малевича, – важно сообщил я. – А еще он писал кресты, круги, прямоугольники. А еще у Малевича есть «Белый квадрат на сером фоне», выставлен в Амстердаме. Арт-художник Бремер намалевал на нем зеленой краской из баллончика знак доллара, а когда его схватила полиция, орал, что его нельзя арестовывать, поскольку то, что он сотворил с шедевром – тоже высокое искусство.
– А вы неплохо подкованы, – вежливо улыбнулась Изабелла. – К сожалению, состояние у меня сегодня не очень. Не возражаете, господа, если я вас покину?
– Мы тоже торопимся, – улыбнулся я. – Спать пойдем.
– Э-э, – замялась Варвара. – А скажите, Изабелла… с территории особняка можно попасть на море?
Я удивленно на нее покосился. Что за ночные причуды?
– Разумеется, – пожала плечами Изабелла. – На восточной стороне имеется специальная калитка. Снаружи – звонок. Если им воспользоваться, включится свет, камера наблюдения и отзовется центральный пост. Изнутри такой же звонок – при его активировании сработает сигнал на посту и отзовется охранник на воротах. С пульта он подаст сигнал на открытие калитки. Хотите прогуляться на море?
– Нет, – сказал я.
– Да, – сказала Варвара.
– Как хотите, – пожала плечами Изабелла. В ее глазах ничего не изменилось. – Я предупрежу охрану, и как только вы позвоните, они откроют вам калитку. Только знаете, – женщина замялась. – Здешний пляж не относится к частным владениям. Поместье ограничено оградой, а по пляжу кто только не ходит в ночное время… А если оттяпать кусок пляжа, обнести его забором, даже заплатить кому надо, поднимется такой переполох в городе, что лучше и не пытаться.
– И еще вопрос, Изабелла, – сказал я. – Довольно странно, но мы понятия не имеем, как выглядел при жизни Гуго Эндерс. Лишь словесные описания близко знавших его людей. В доме имеются фото? Может быть, семейный альбом? Или остались документы?
Изабелла озадаченно поджала губки. Задумалась.
– Действительно странно. Но странно не то, что вы не знаете, как выглядел Гуго… Он терпеть не мог фотографироваться. Сам принцип тупого, как он выражался, отражения реальности его бесил. Может, поэтому в доме нет ни одной фотографии. Подождите, я сейчас вспомню… Нет, увы, точно нет. А что касается документов… – Изабелла провалилась в воспоминания, и это получилось так эротично, что даже Варвара беспокойно шевельнулась. – Полиция задавала такой вопрос. Мы искали документы, и Эльвира искала. Не нашли. Все его документы пропали вместе с Гуго.
– Невероятно, – пробормотала Варвара. – И что же, теперь о человеке не останется никакой памяти?
– Ну почему же, – Изабелла внезапно улыбнулась. – Гуго однажды написал свой автопортрет. Довольно необычно, но узнать его там можно. Это в соседнем коридоре, совсем рядом. Пойдете смотреть?
– А что еще остается, – пробормотал я. – Боюсь представить, что мы увидим при таком неприятии тупого отражения реальности…
Вспомнился портрет Председателя клуба самоубийц (в исполнении Баниониса), выполненный для полиции художником-кубистом. Позднее Варвара призналась, что подумала о том же. Но все оказалось значительно проще и сложнее. Почему мы до этого игнорировали картину? Все фоновое пространство и часть переднего плана были окутаны желтовато-серым мистическим туманом. Туман клубился вполне естественно и был словно соткан из мельчайших хрусталиков мозаики. По краям картины – плотный, насыщенный, ближе к центру редел, делался светлее. Из тумана выплывало лицо. Вернее, правая часть лица, поскольку левая практически полностью, за исключением глаза, оставалась в тени. Голова опущена, всклокоченные волосы, угрюмый взор исподлобья, контур лица очерчен как-то рыхло, расплывчато, широкие раздувающиеся ноздри, сжатые тонкие губы, ушей почти не видно. Сильное впечатление производили глаза – зеленовато-болотные, просто режущие своей неприязнью к тому, кто смотрит на портрет…
«М-да уж, – думал я, – для мании величия вовсе не требуется величие. Вполне хватает мании».
– Мизантропия, она же нелюбовь к человечеству, – прокомментировала Изабелла и глухо засмеялась. Мы вздрогнули. – Вы попали под чары Гуго, господа. Видели бы вы сейчас свои лица.
– Это лишний раз доказывает его гениальность, – пробормотал я. – Действительно впечатляет. Мороз по коже. Он и в жизни был таким же… дьяволоподобным?
– Гуго был разным, – вздохнула Изабелла. – Но ангелом он точно не был. Вы еще не утеряли желания прогуляться к морю?
– Утеряли, – сказал я.
– Нет, – сказала Варвара.
– Хорошо, – улыбнулась новоявленная хозяйка гигантского особняка. – Можете пройтись. Я предупрежу охрану.
Плотное облако закрыло луну в тот момент, когда мы выскользнули из калитки. Варвара прижалась ко мне, я обнял ее.
– Ну и зачем надо было идти? – возмутился я. – Ты вся дрожишь от страха. Хочешь убедить меня, что если стараться обходить все неприятности, то можно пройти мимо удовольствий?
– Не в том дело, Андрюша, – жарко шептала она. – Ты помнишь это лицо на картине? Готова проглотить свои зубы, я его недавно видела…
Я тоже не мог избавиться от ощущения, что лицо художника – искаженное, угрюмое, плывущее, наполовину сожранное тенью – мне знакомо. Но это бред. Могли мы его видеть на другой картине? Или контуры лица просто схожи с лицом постороннего человека? До чего же хитро распорядилась природа: все лица сотканы из одного теста, пять дырок (не считая ушей), всего лишь пять! – и нет из многих миллиардов двух одинаковых лиц, и никогда не будет, пока через миллионы лет не погаснет светило и эту планету не заморозит к чертям собачьим!
– Ну что ты молчишь, не согласен? – допытывалась Варвара.
– Согласен, Варюша, будем думать и решать. Расслабься, где-то здесь море…
Дорожку тщательно утоптали, она петляла между глыбами камней и зарослями рослого кустарника. Когда мы выпали на пляж, плотное облако, похожее на кляксу, миновало луну, и природу озарило желтоватое мерцание. Огромная вздымающаяся масса воды, испещренная тусклыми звездочками… Волны, шелестя, набегали на берег, дробились где-то в стороне о камни, шипела пена. Берег частично песчаный, частично каменный, слева какие-то причудливые зубцы. Каменные островки вереницей убегали в море. При свете дня тут, наверное, такая красота, что глаз не оторвать…
– Ух, ты… – сказала Варвара. – Неужели это все наше?..
Я крутил головой. Море и часть береговой полосы неплохо освещались. Но скоро подбежит и закроет луну еще одна клякса. Не подвергаюсь ли я паранойе на старости лет?
– Слушай, – Варвара подозрительно себя охлопывала, – ты не знаешь, почему у мужчин купальные костюмы называются плавками, а у женщин – купальниками?
– Знаю, – ответил я. – Потому что мужчины плавают, а женщины купаются. А ты чего спросила?
– Я без купальника…
– Ну, надо же, катастрофа, – всплеснул я руками. – То-то я не видел тебя без купальника. Я вообще тебя никогда в купальнике не видел.
Этой фразы оказалось достаточно. Варвара сбрасывала с себя предметы туалета, как солдат перед отбоем под суровым оком старшины.
– Я становлюсь такая толстая, – бормотала Варвара. – Скоро ни в одну резиновую лодку не влезу…
Она не стала полчаса пробовать воду, разбежалась навстречу волне и с воплем:
– Раевский, карауль меня! – вонзилась в волну, как пуля в мягкую плоть, всплыла через мгновение, махнула мне рукой, что еще живая, вразмашку поплыла от берега. Поднырнула под девятый вал (смотреть на это было откровенно тошно), опять мелькнула на поверхности…
Я лежал на песочке в трех шагах от воды, курил, пускал колечки в небо, когда она на четвереньках вылезла из моря, рухнула где-то рядом. Я осмелился посягнуть на тактильный контакт. Рука не встретила сопротивления. Кожа у Варвары была покрыта мурашками.
– Иди сюда, – сказал я. – Здесь рубашка расстелена. Вредно голышом валяться на песке.
– А может, не надо? – неуверенно спросила она. – Стоит ли увеличивать энтропию во Вселенной?
Не знаю, любил ли я Варвару, но в эту теплую ночь она прочно воцарилась в моем сердце. Мы катались по песку, ласкали друг дружку, позабыв, что кругом враги. Вбежали в море, оно отбило нас к берегу волной, на этом мое купание закончилось. Я выкатился на песок, прокричал, что с меня довольно, развалился на рубашке. Варвара кричала, что я слабак, что такого моря мне больше нигде не увидеть, уплывала за «буйки». А я лежал, ни о чем не думал…
Удар пришелся по касательной. Я дернул головой, когда в шею вонзился комар, шлепнул по шее ладошкой. Не знаю, это ли меня спасло. Второй удар был слабее, но все равно чувствителен: вспыхнул висок, меня поволокло в звенящую черную даль…
Приказ сверху: очнись, дубина! Я заколотил кулаками по песку. Кто-то убегал от меня к морю. Прыжок – человек нырнул в воду. Его подняло на волне, он яростно работал руками. Видно, решил, что я уже обездвижен, со мной можно разобраться позднее, ведь я не один…
Варвара! Я сбросил болезненный дурман, зарычал, подпрыгнул. Земля помчалась из-под ног, я рухнул, кое-как поднялся, но снова ноги расползлись, я упал на колени, засеменил на четвереньках, врубился в набегающую волну…
Когда я всплыл, две головы уже сближались. Одна из голов уверенно мчалась к другой, а Варвара явно пребывала в замешательстве. Сомневалась, я ли это…
– Варвара, берегись!
Вода хлынула в горло. Я чуть не захлебнулся. Всплыл, шлепая руками, погреб в открытое море. Истошно завопила Варвара – этот сумасшедший вцепился ей в волосья, потащил ко дну. Она отбилась бы в обычной ситуации, но сейчас, когда ждала одного, а друг оказался вдруг…
Я отчаянно греб, теряя силы. Две головы на поверхности, брызги во все стороны. Вот одна голова, вот ни одной, вот опять две. Варвара молотила по воде, сдавленно хрипела. Я нырнул, чтобы схватить негодяя за ноги. Но не успел – удар пяткой обрушился на затылок, меня понесло куда-то по спирали. Опомнился, поплыл обратно, вытянул руку, вторую прижал к голове, защищая свою интеллектуальную собственность. Очень странно, но я их видел снизу – видимо, луна вынырнула из облака как раз над нами. Четыре ноги – две держались уверенно, мерно колыхались, две другие бешено мельтешили: Варвара сопротивлялась. Я схватился за щиколотку – тонкую, миниатюрную, безусловно, женскую, но эта тварь проворно дернула ногой, выскользнула. Я сделал сальто, обхватил тварь ногами за талию, крепко сжал. А вот это был выстрел в цель! Злодейка выпустила Варвару, стала извиваться, пытаясь дотянуться до меня, но и я извивался, сжимал удавку. Ее конвульсии стали слабеть, я оторвал от нее ноги, которых уже почти не чувствовал. Тело противницы зависло в воде, она пускала пузыри, вытянув руки и ноги. Неужели всё? Я устремился вверх мимо нее, запасов воздуха уже не хватало. И вдруг она дернулась, забила руками! Я не дал ей возможности взять реванш, схватил за волосы, потащил куда-то в сторону, треснул по лицу. Готова. Теперь не останется инкогнито, даже если выживет…
Она выжила. Рванулась на поверхность. Я тоже вынырнул, рыча, хватая воздух. Завертел головой. Злодейка удалялась, ее сносило к берегу. Поразительно, но я не видел ее лица (хотя отчетливо догадывался, кто это мог быть). Варвары не видно. Я взвыл от отчаяния, хлебнул воздуха, нырнул. Помчался, извиваясь, ко дну. О, боже, я задел ее ногой! Затормозил, обнял обеими рукам, поволок на поверхность…
Чудесной выдавалась ночка. Варвара не подавала признаков жизни. Я выл от отчаяния, призывал последние силы, волок ее на горбушке. Почувствовал дно под ногами, взял Варвару на руки. Волна ударила в спину, выбросила нас на отлогий пляж. Я вытащил ее на песок, кинулся делать искусственное дыхание. Плакал, умолял, пот с меня хлестал. Слава богу! – она словно взорвалась: выгнула спину, вылив из себя, наверное, целое ведро.
– Ну, все, – хрипела. – Довольно, Раевский, живая я, живая…
– Хренушки тебе, – твердил я, выжимая ее, как тряпку. – Любишь купаться, Варвара, люби и искусственным дыханием заниматься…
– Честное слово, Андрюша, я уже на тот свет собралась… – хрипела Варвара. – Сначала сопротивлялась, а потом поняла, что больше не могу, тону, задыхаюсь… Шла ко дну и думала, а как я, интересно, буду выглядеть в гробу?..
– В гробу ты будешь выглядеть потрясающе, – уверил я. – Но давай позднее про гроб. Может, сексом еще разок займемся?
– Да ты не Раевский, ты Ржевский какой-то… – она кашляла, тряслась в истеричном хохоте.
На пляже, кроме нас, никого не было. Злодейка убежала. Ей тоже досталось, еле выжила, а теперь и с отметинами.
– Кто это был, Андрюша?
– Кармен, а ты не поняла? Хавальник я ей разбил. Прекрасная доказательная база…
– Но какого черта?
– Она подслушала наш с Воргеном разговор на крыльце. Дура, а выводы сделала. Удобно, согласись – убить нас не в поместье, а на пляже. Городская территория. Любой проходимец мог это сделать – при чем здесь поместье? Ты обратила внимание, что дверь в калитке на магнитной тяге? То есть закрывается не сразу, а ползет себе, ползет… Как двери с домофоном в тридцатиградусный мороз. Мы прошли, а она за нами просочилась. Темно, не видно ни зги. Насладилась зрелищем, как мы с тобой любовью занимаемся, выбрала подходящий момент…
– Ты бди, Андрюша. Вдруг она опять нападет?
– Не нападет. На суше она с нами не справится. Да и другие у нее теперь приоритеты…
Давно подмечено, что раздевать женщину значительно приятнее, нежели одевать. В одевании женщины вообще нет ничего приятного. Ее трясло, зуб на зуб не попадал. Я облачал ее, осыпал братскими поцелуями, ворковал какие-то глупости.
Нести ее на руках сил уже не было. Мы добрели до калитки, я прислонил Варвару к камню, нашел звонок при помощи зажигалки.
– Ну, кого еще? – сварливо отозвалась охрана на центральном посту.
– Впускай соотечественников, – прохрипел я. – Детективы мы, купаться ходили…
– Да иди ты, – насторожился охранник. – А кого я впустил несколько минут назад?
– Прекрасно несешь службу, – похвалил я. – Немую Кармен ты впустил. Она ходила купаться вместе с нами.
– То-то я думаю, чего вы молчите как-то не по-людски… И как же ты с ними обеими справился? – в голосе охранника взыграли юмористические нотки.
– Справился, – проворчал я. – Ты впускать нас будешь, или тебе сказку эротическую на ночь рассказать?
Никто не вышел нам навстречу. Охрана замкнулась в своей скорлупе. Варвара кашляла, обливалась соплями, безостановочно падала в обморок. Пыталась добрести до ванной – я вовремя ее перехватил во время падения. Уложил на кровать. Сумбур царил в голове…
Я очнулся от тяжелого взгляда. Вскинул голову, чуть не вскричав от резкой боли в пояснице. Я валялся поперек тахты, в ногах у Варвары, а та хлопала глазами из-под одеяла. На пороге, в открытых дверях, стоял… Марио в домашнем парусиновом костюме. Мальчик был в своем репертуаре. Чистенький, прилизанный, неулыбчивый. Он стоял неподвижно, сунув руки в карманы, смотрел на нас с презрением, с какой-то непонятной претензией. От мальчика исходила недобрая аура. От нее просто кровь стыла в жилах, и тело цепенело.
– Мальчик, – хрипло пробормотал я, – тебя никогда не учили, что нельзя без стука входить в комнату, где спят дядя и тетя?
Мальчик молчал, только брезгливость на его ухоженном личике становилась объемнее и выразительнее. Мне казалось, он ничего не скажет. Но он сказал:
– Я стучал. Вставайте, дядя и тетя, там Кармен нашли мертвой. Скоро полиция приедет.
Мальчик развернулся и вышел.
– Нет, – хрипло вымолвила Варвара, – тысячелетия эволюции ни вас, ни нас не сделали умнее. Особенно вас. Какого хрена ты оставил дверь открытой?
– Не помню, – признался я. – Виноват, каюсь. Таких, как я, нужно клеймить позором и расстреливать за курятником.
– Ужас, – сказала Варвара. – Любая Кармен могла войти и спокойно нас прикончить.
Мы молчали несколько минут.
– Ты в каком направлении думаешь? – поинтересовалась Варвара.
– В хреновом, – признался я. – Подожди, – что-то не давало мне покоя. – Мальчик что-то сказал? Про Кармен, нет? Или я выдаю желаемое за действительное?
– Не помню, – вздохнула Варвара. – Разве он что-то сказал?
– Ты как себя чувствуешь? – я посмотрел на нее с испугом.
– А ты догадайся. Что, совсем плоха?
Давно мы не подвергались таким мучениям. Тела не слушались. Вангоговские завитки в голове заслуживали отдельного психиатрического описания. У Варвары после неудавшегося утопления поднялась температура, она искала одежду (которую не снимала), рвалась почистить зубы, удивляясь, почему в ванной отсутствует ее зубная щетка, стонала, что лучше бы она умерла.
На мудрый совет подумать о себе (ведь болезней много, а здоровье одно), а все прелести борьбы с местным законом поручить мне, она решительно заявила, что на такое пойти не может. Мужчина обязательно всё испортит.
Через энное время мы стояли в холле первого этажа и угрюмо разглядывали изувеченное тело, лежащее в неприглядной позе. Девушка летела довольно долго (но летать так и не научилась), переломала по дороге много косточек, а, выпав в холл, свернула шею. Голова была неестественно выгнута, глаза торчали из орбит, словно были искусственными, а на губах застыла робкая улыбка. Задралось короткое платьишко, явив на обозрение трогательные трусики с рюшечками. Под глазом у девушки наблюдался фиолетовый фонарь (я догадывался о его происхождении).
Поодаль стояли несколько полицейских в штатском, среди которых были полковник Конферо и сержант Габано, украдкой косящий на нас – не мы ли разобрались с потенциальной маньячкой?
– Слушай, – зашептала Варвара, щипая меня за локоть, – у меня был знакомый, Толя Мазуров, он умел выпучивать глаза на десять миллиметров. А тут… Толик бы обзавидовался…
– Еще одно убийство, хм, – пробормотал полковник Конферо и очень выразительно посмотрел на нас.
– Или самоубийство, – предположил усатый чин в полосатом пиджаке.
– Или смерть по неосторожности, – внес третью версию сержант Габано.
– Слушай, – трясла меня Варвара, у которой с работой мозга сегодня были явные перебои, – а бывает самоубийство по неосторожности?
– Ну что ж, господа, – полковник не отрывал от нас ядовитого взгляда, – подождем выводов экспертов. И через пятнадцать минут милости просим всех в гостиную.
Шизофрения из вялотекущей перерастала в динамичную. Полковник Конферо, впечатленный горем Изабеллы, мечтал докопаться до истины и уже сегодня засадить всех виновных. Когда мы вошли в гостиную, там кипела работа. Полковник собрал всех, кто ночью находился в доме – включая двух охранников, малолетнего Марио и дворника Тыниса. Не было только Изабеллы.
– Входите, господа, – заржал развалившийся в кресле Генрих. – Рады приветствовать вас на борту нашего лайнера под названием сумасшедший дом!
Твердо убежденный, что пьянство – норма жизни, он набрался с раннего утра и неплохо себя чувствовал. К остальным такое не относилось. Спокойным выглядел только Марио. Горничная тряслась, то краснела, то бледнела, теребила платьишко. Гувернантка сидела как на иголках, временами закрывала глаза, размеренно дышала, заставляя себя успокоиться. Мялся дворник, не зная, куда деть натруженные руки. Йоран Ворген тупо смотрел в точку, кусал губы. Я не понимал смысла происходящего. Больше всего беспокоило состояние Варвары, которую бросало то в жар, то в холод.
– Все, наверное, знают, что произошло сегодня ночью, – с важным видом вещал полковник. – Смерть Кармен наступила от полуночи до двух часов ночи. Она упала с лестницы.
– Какого черта, полковник? – раздраженно вопрошал Генрих. – Ну упала и упала. Оступилась, бывает. Нам очень жаль, нам будет сильно не хватать этой девочки… но давайте не портить настроение тем, кто выжил.
– Помолчите, Генрих, – полковник скрежетал зубами. – Мы должны разобраться в случившемся. Хотя бы ради вашей сестры, которой сейчас очень несладко. Мы не исключаем, что произошел несчастный случай, но должны отработать и другие версии.
– А где Изабелла? – спросил я.
Полковник устремил на меня испепеляющий взор.
– Изабелла не может присутствовать. Она неважно себя чувствует. С ней доктор Санчес. Я требую от всех присутствующих говорить только правду и ничего кроме правды.
– А кто вам тут скажет правду, полковник? – гоготал Генрих. – Разве что дозированную, в разумных пределах…
Физиономия полковника цвела, как маковая поляна. Мало кто любил Кармен, постоянно шныряющую по дому и сующую нос в чужие дела. Полковник должен был это учитывать. Допрос протекал со скрипом, полицейские зевали, полезной информации не поступало. Горничная ни о чем не знала, не состояла, не участвовала. В одиннадцать часов легла спать, проснулась, когда над душой воцарился встревоженный начальник охраны, который и обнаружил тело в начале седьмого утра. Его комната на первом этаже – в северном крыле, недалеко от буфета, он вышел, чтобы проведать своих подопечных на воротах, и был весьма озадачен, узрев покойницу под лестницей. Габриэлла проснулась примерно в то же время, собралась спуститься на лужайку – она всегда дышит свежим воздухом перед завтраком – увидела Воргена над телом. В ужасе умчалась обратно, кинулась к Изабелле, решив, что это Ворген укокошил несчастную девицу (о том, что убили ее сразу после полуночи, еще не знали). Изабелле стало дурно, она не поверила, бросилась к лестнице, смертельно побледнев… И тоже чуть не треснулась затылком. На шум выбрался Марио, смекнул, в чем дело, потопал будить российских детективов. Ворген вызвал полицию…
Разумеется, никто из присутствующих Кармен не убивал. Все легли спать и понятия не имели, при каких обстоятельствах Кармен ушла туда, откуда не возвращаются.
– Пустая маета, полковник, – зевнул Генрих. – Я почти уверен, что Кармен оступилась. Она же такая шебутная. Нет, серьезно, после полуночи мы все уже спали – уж я-то точно. После славной дозы «беленькой»…
– Помолчите, Генрих, – взмолился полковник, дал оборот вокруг оси и навис над нами с Варварой. – А почему молчат наши приезжие друзья? Им нечего сказать?
– Мы должны в чем-то покаяться? – насторожился я.
– Вы ночью выходили из поместья, – отчеканил полковник. – Нам охрана доложила.
Я скосил глаза на Йорана Воргена. Тот давно уже ждал, когда я на него посмотрю. Он быстро качнул головой, полагая, что я пойму. Я, кажется, понял. Взаимовыгодное предложение. Воргену не нужны дополнительные трудности.
– Во-первых, не ночью, а вечером, полковник, – сказал я. – Если не ошибаюсь, было несколько минут одиннадцатого. Мы с коллегой решили искупаться. Госпожа Изабелла любезно даровала нам такую возможность. А в поместье мы вернулись не позднее половины двенадцатого, что охотно подтвердит охранник, открывший нам восточную калитку. Никаких трупов под лестницей не было, мы сразу пошли спать.
– Вы плохо выглядите, – прищурился полковник. – С вашей коллегой все в порядке?
– С моей коллегой, кажется, грипп. У нее высокая температура…
Полковник замер, сделал неуверенный шаг назад.
– Да ладно тебе, – покосилась на меня Варвара.
– Хорошо, пусть не грипп, – пожал я плечами. – В действительности, полковник, моя коллега не рассчитала силы во время купания. Заплыла слишком далеко, свело ногу, я бросился спасать и… в общем, мы славно отдохнули и, кажется, простыли.
– Так вы у нас герой? – удивился Конферо.
– Бывает, – кивнул я.
Переливание из пустого в порожнее продолжалось не меньше часа. Предъявлять обвинение было некому. Нас оставили в покое, но после инцидента думать об отъезде из Испании было просто наивно.
Йоран Ворген подловил нас в переходе между гостиной и нашими комнатами.
– Подождите, – буркнул он. Посмотрел, не идет ли кто за нами. – Надеюсь, мы понимаем друг друга, детектив? Охотно верю, что вы не сталкивали с лестницы Кармен. Но то, что она просочилась вслед за вами на море, пыталась с вами расправиться, а потом вернулась, оставив с носом моего человека… Понимаю, что означали ваши вчерашние вопросы и кто такая Кармен. Признаться, удивлен. Но не сказать, что сильно. Нам обоим не нужны неприятности?
– Ни в коем случае, Ворген, – пробормотал я. – Надеюсь, вы хорошо натаскали своего оплошавшего охранника? Кстати, это не вы прикончили Кармен?
– Тьфу на вас, конечно, нет, – проворчал он. – Но чувство удовлетворения от случившегося не испытывать не могу.
Сержант Габано подловил нас в следующем переходе.
– Послушайте, что за бред? – он боязливо косился по сторонам. – Это точно не вы ее?
– Представьте себе, нет, – съязвил я. – Хотя часа за полтора до того, как ей свернули шею, я действительно чуть не отправил к праотцам эту даму с приятными лесбийскими наклонностями.
Я кратко поведал о ночных событиях. Глаза у Габано заблестели.
– Выходит, это она – серийная убийца?
– Безусловно, – подтвердил я. – Но посадить в тюрьму вам теперь некого. И самое смешное, сержант, допустима версия, что Кармен навернулась с лестницы случайно. У нее же предохранители перегорели. А после того, как я ее слегка придушил и настучал по глазу, окончательно пробки полопались. Она смекнула, что ее вот-вот изобличат, металась, не могла принять решение. Возможен и конкретный суицид.
– Хорошо, – кивнул сержант. – Может, и к лучшему. Пришлось бы потрудиться, чтобы упечь эту тварь за решетку. Берегитесь майора Сандалью, – шепнул он. – Это правая рука Конферо. Заместитель по умственной работе. Тип в полосатом пиджаке и с усами.
– Спасибо, – кивнул я. – Учтем.
– Почему бы нам не полениться, Андрюша? – прошептала Варвара, когда мы остались одни. – Ей-богу, чем ближе узнаю этих людей, тем дальше их хочется послать.
– Иди, запрись, – подтолкнул я ее к комнате. – И никому не отпирай.
Не нанести визит Изабелле было просто неприлично. Расположение комнат в спиралевидном крыле противоречило всем законам логики. Пришлось спуститься на пол-уровня, сделать виток по спирали, помянуть недобрым словом архитектора этого недоразумения. В апартаменты Изабеллы вели раздвижные двери и тяжелые гобеленовые шторы. Обстановка скромная, со вкусом, никакого авангарда, модернизма. Много зеркал, ковровых изделий, коллекция ангелов с крылышками. Доктор Санчес недовольно поднялся навстречу. Ох, уж этот доктор Санчес…
– Простите, детектив, не совсем удобный момент для визитов…
– Пусть зайдет, – прошептала Изабелла, вырастая зыбкой тенью из смежной комнаты.
Она не плакала, не потребляла алкогольные напитки, не крушила окружающую среду. Стержень надломился, волевая женщина обмякла. Неживая, бледная, пустые глаза без проблеска мысли. Она передвигалась, как механическая кукла, у которой кончается завод.
– Примите сочувствие, Изабелла, – учтиво сказал я. – Понимаю, как вы были привязаны к Кармен.
– Не понимаете, – прошептала она. – Все в порядке, Андрей Иванович, это скоро пройдет. Простите, но я не расположена отвечать на ваши вопросы.
Доктор Санчес за ее спиной делал категорические пассы.
– Что вы, Изабелла, – запротестовал я. – Никаких вопросов, я зашел выразить свое искреннее сочувствие.
Как-то легче стало дышать в доме. Что и подтвердила Варвара, к которой я вернулся.
– Такое ощущение, Андрюша, что в общественном туалете слегка подтерли пол.
В силу неведомых причин, она не лежала под одеялом, обложенная таблетками, а была одета, обута, относительно расчесана и с задумчивым видом болталась по комнате.
– Я прогулялась немножко по дому, – призналась Варвара. – Ты тоже гулял. Наши траектории не пересекались, но пару раз я тебя видела. Ты избегал полиции, а особенно этого… усатого-полосатого.
– А еще я узнал, что похороны четы Эндерсов откладываются с воскресенья на неопределенный срок, – похвастался я. – О коем будет сообщено дополнительно. Трупам в морге, конечно, без разницы…
– Потрясающие результаты расследования, – похвалила Варвара. – Я видела, как ты пытался разговорить Марио.
– Да, я пытался угостить его российской жвачкой. В смысле, жвачкой, купленной в России.
– Ты прямо как Ленин, – восхитилась Варвара. – Все лучшее отдаешь детям. Разговорить этого милого ребенка, конечно, не удалось?
– Это не ребенок, а киборг какой-то, – возмутился я. – Не удивлюсь, если автором третьего удара окажется Марио.
– В общем, все впустую, – заключила Варвара. – А теперь излагаю свои ценные наблюдения. Противный Генрих уединился в буфете, в стельку пьян. Гувернантку Габриэллу я подловила в тот момент, когда в укромном уголке она прижала к груди сомкнутые длани и благодарно смотрела в потолок. Дворник Тынис выволакивал из кладовки под лестницей мешки с удобрением и ухмылялся. Йоран Ворген спрятался за скульптурной композицией недалеко от качелей и кому-то звонил. Его физиономия при этом была, скорее, раздосадованной, чем довольной. Потом он разорвал соединение и яростно думал, считая, что со второго этажа его не видно…
Варвара перевела дыхание и торжественно закончила:
– Но больше всего мне понравилось поведение горничной Сесиль. На завтрак никто не пришел, вернее, пришла только полиция… Сметали со стола, как ураган мексиканскую деревушку. Не идеализирую родную полицию, не к ночи будет помянута, но не думаю, что наши менты опустились бы до таких шакальих действий. Так вот. Она убирала посуду на кухню. Загрузила все в раковину и стала мыть. Наивно верила, что никто ее не видит. И знаешь, какая у нее была физиономия… – Варвара задумалась, подыскивая правильное определение. – Не сказать, что сильно ликующая… В общем, она, конечно, рада, что Кармен отбросила копытца…
– Боится чего-то? – подсказал я.
– М-м, нет. Скажем так, опасается. И вместе с тем предвкушает.
– Ну, это так утрированно, – разочарованно протянул я. – Конечно, никто теперь не будет шнырять по дому, чинить мелкие пакости.
– А потом она отнесла в шкаф стопку тарелок, отдышалась и прошептала по-французски: «Ну, теперь-то ты у меня попляшешь, скотина».
– И что это значит? – не понял я.
– Понятия не имею. Я думала, что ты мне объяснишь.
Несколько часов мы провели в подвешенном состоянии. Полиция, сообразив, что с наскока ребус не одолеть, взяла тайм-аут и в организованном порядке покинула дом. Вилла замерла в тревожном ожидании. Крадучись, сжимая под мышкой медицинский саквояж, удалился доктор Санчес. Садовник Тынис что-то копал на лужайке перед крыльцом, держа под контролем всех входящих и выходящих. Подъехала машина из ресторана – с охранником на подножке, обогнула северное крыло, потащилась разгружаться. Гувернантка выплыла на крыльцо в своем монотонном серо-черном одеянии. Бдительно обозрела окрестности из-за спины Марио и повела его в парк, обогнув десятой дорогой напрягшегося садовника. Мертвой зыбью болтался по холлу Йоран Ворген, меняя цвет синхронно с освещением. Генрих спал в буфете, используя вместо подушки тарелку с виноградом. Вышла из апартаментов Изабелла, встала у окна, скрестив руки на груди, смотрела в туманную даль. Я был убежден, что в туманной дали у Изабеллы все в порядке. Вилла, огромная территория, банковские счета «обожаемого» брата…
Тень горничной мелькнула в коридоре. Я прикинул ее траекторию, сбежал по лестнице в холл (как раз закрылась дверь за Воргеном), окунулся в полумрак за буфетом и стал ждать, пока она спустится по всем спиралям. Комната горничной находилась в дальней оконечности здания. Короткий коридор, дверь, тупик. Я крался за ней, не выпуская из вида, отмечая по пути укромные уголки, где можно спрятаться. Она остановилась у двери, как-то обмякла, расслабилась. Сдернула с головы нелепый чепчик, расстегнула ворот платья. Погремела связкой ключей, отыскав нужный, вставила в замочную скважину.
– Как хорошо, Сесиль, что я вас случайно встретил, – вкрадчиво сказал я, выходя из полумрака.
Она обернулась, бледная как мел.
– Господи, это вы… – прижала руку к сердцу.
– Ну, ничего, ничего, – сказал я, – успокойтесь. Ваша комната так далеко от… цивилизации, хм. Вы не боитесь, что с вами что-нибудь произойдет?
– Да что вы такое говорите? – ужаснулась девушка. – Что со мной может произойти?
– Вариантов масса, – сообщил я. – Удар ножом, удавка на шею, внезапный нокаут с последующим умертвлением.
Она попятилась, быстро повернулась к двери, заскрипела ключом. Общаться через дверь совершенно не хотелось. Я быстро подошел и положил ей руку на плечо.
– Это не угроза, Сесиль. Лично мне от вас ничего не нужно, кроме откровенного признания. Не волнуйтесь, у меня нет с собой ни ножа, ни удавки, и драться я не умею, хотя однажды посещал занятия у модного файтхореографа.
– У кого? – она нервно сглотнула.
Я рассмеялся.
– Это человек, который учит вас двигаться так, будто вы умеете драться. Вы сдавали когда-нибудь тест на IQ, Сесиль?
– Сдавала, – прошептала девушка. – А вам какое дело?
– Ну и как? Отлично? Пять баллов? Простите, шучу. Вы смышленая девушка, но ведете себя неправильно. Вы знаете, что наряду с IQ существует еще и EQ – показатель эмоционального интеллекта? Способность слышать собственные чувства и чувства других, контролировать всплески эмоций, бороться с сиюминутными желаниями, уметь принять правильное решение в сложной ситуации. Ум сам по себе не сулит удачного пути в жизни.
Я затянул вступление, просто стало любопытно. От девушки своеобразно пахло. Страхом. У каждого человека свой запах страха. У одних он приятный, у других не очень. Дело на любителя. Вроде запаха креозота, которым пропитывают шпалы. Одни им наслаждаются, других от него тошнит.
– Вы ничего не хотите сообщить по поводу ночного инцидента?
Я был уверен – она что-то знает. Но решение, принятое фигуранткой, было тверже стали: об этом может знать только она.
– Я не понимаю… – начала она.
– Держу пари, что понимаете, – возразил я. – Давайте попробуем еще разок, Сесиль. Итак, вы что-то знаете или что-то видели…
– Послушайте, – ее щеки заиграли румянцем. – Отстаньте от меня, а то я позвоню в полицию!
– Звоните, – разрешил я, – мы поделимся с полковником Конферо радостной новостью, что вы скрываете что-то важное.
– Господи, как вы мне надоели… – зашипела девушка. – Ничего я не знаю! Понимаете, НИ-ЧЕ-ГО! – вошла и хлопнула дверью перед моим носом.
День летел, как «Мерседес» по пустой дороге. Я отнес Варваре в комнату какую-то мелочь из морепродуктов, захватил две бутылки вина (все равно никто не видел), прочел ей популярную лекцию о том, что белое бордо «О Брион» прекрасно совмещается с омарами, а благородный «Турен Совиньон» – с лягушачьими лапками. Варвара выразительно постучала кулаком по голове, а я прилег подумать.
Когда я очнулся, наступила ночь. Я вскинул руку с часами: светящиеся стрелки сомкнулись на цифре двенадцать. Сна в голове не осталось. Я лежал и вспоминал, не собирался ли я сделать что-то важное в бездарно посвященное Морфею время. Было что-то такое…
Безмятежно сопела Варвара. Я убрал с себя ее руку, медленно поднялся. Она приподняла голову, не открывая глаз.
– Ты куда, Раевский? Я еще посплю, ладно?.. – уронила голову и снова засопела.
Я на цыпочках вышел из комнаты, запер дверь на ключ, опустил его в боковой карман. Тишина звенела эхом в петляющем коридоре. Я двинулся к гостиной, не опускаясь на пятки. Вымерло все. Обширное пространство тонуло в полумраке. Лунный свет, просачиваясь сквозь листву и жалюзи на окнах, создавал полосатые туманности. Невнятные тени расхаживали по стенам. Мириады пылинок серебрились в воздухе. Я обогнул пару кресел, выбрался в аппендикс коридора, в котором темнота царила, как в наглухо закрытой коробке, выглянул в холл…
А здесь немного светлее – конструкция окон не предусматривала жалюзи. За спиной остался еще один боковой коридор с апартаментами Изабеллы, Генриха… Я вышел в холл, быстро добрался до лестницы, опустился на несколько ступеней, снова встал. Со стороны я, наверное, смахивал на злоумышленника. Но преступник твердо знает, что он хочет. Я не знал. Я не был уверен, что должно произойти что-то важное. Просто интуиция как-то мялась…
В холле первого этажа господствовал аналогичный мрак. Серое пространство, и в этой серости несколько черных пятен, одно из них – проход в северное крыло. Я пересек половину холла, погрузился в коридор, прижался к стеночке, чтобы хоть как-то ориентироваться…
Вскоре я уперся в тупик. На блеклой стене очерчивалась дверь в комнату горничной. Я приложил ухо к двери.
Обитательница помещения еще не выходила (я вбил себе в голову, что она непременно должна выйти). Скрипнула кровать, перевернулось лежащее на ней тело. Я попятился, двинулся в обратном направлении. Высек пламя из зажигалки, осветил стены. Ниши непонятного назначения, вертикальные прямоугольные выступы (их называют пилястрами, если они красуются на фасаде здания), причудливые колонны. Одна из ниш пряталась за колонной. Внутри было чисто.
Я забрался в нишу, сел на корточки, свернувшись вчетверо. Неудобства страшные. А если застукают – не только неловко, но и стыдно. Я сменил позу – сел на пятую точку, прижался к стене, обнял колени, закрыл глаза…
Когда не надо, всегда стремительно засыпаешь. Я не слышал, как повернулся ключ в замке, открылась дверь, выскользнула женщина. Очнулся от дуновения воздуха. Словно перышком по щеке провели. Вздрогнул, распахнул глаза. Я чувствовал, как мимо меня кто-то проскользнул. Чувствительный нос уловил знакомый запах – запах страха, исходящий от горничной… Она прошла мимо, растаял звук шагов. Я завалился на правое плечо, выкатился в коридор, задрав подошвы. Тихо поднялся, тихо пошел за растаявшим во мраке призраком…
Я чуть не отдавил ей пятки, когда выходил в холл! Она стояла в проеме, лицом к холлу, тяжело дышала. Я мог бы подтолкнуть ее ладошкой, придать ускорение. А она могла обернуться и заорать от ужаса на весь дом…
Эта глупая сценка длилась секунд двадцать. Потом горничная оторвалась от косяка, поплыла дальше. Добралась до лестницы, встала. Начала подниматься. Наверху апартаменты Изабеллы, Генриха. Там же проживает гувернантка, странный мальчик Марио…
«Нет уж, дорогая, – думал я, – ты упорно рвешься в могилу, а я постараюсь тебя туда не пустить». Я дождался, пока она растает во мгле, выскользнул из коридора, побежал к лестнице. Остановился у подножия, поднял голову, прислушался. Похоже, горничная уже поднялась. Я сделал шаг, и вдруг мороз пошел по коже! Кто-то стоял позади меня, подкрался неслышно! Я метнулся в сторону, уходя от удара, но опоздал. Двухтонная чугунная баба обрушилась на подставленный висок…
