Новый день и новая беда
Рассказ Ингтонки. — Нэцке из древних времен. — Встреча с медведем. — Рискуя жизнью из-за чужака. — Страшное наказание за доброе дело. — Теперь в нешутейном плену
Ночь, как Антон и предполагал, прошла спокойно, без всяких происшествий. В половине шестого, еще затемно, они были уже на ногах.
Продрав глаза, Ингтонка тут же засуетился, порываясь броситься в тайгу немедленно.
Но Антон умерил его пыл, настоял на своем:
— Кончай уже, парень, дурака валять. Соображать же надо, куда и зачем идем. Пока не соберемся как положено, я отсюда и шагу не сделаю, с места не сдвинусь. Поэтому давай-ка, Игорек, волочем до кучи все, что только может нам пригодиться. Все, ты меня понял? Если мы сейчас что-нибудь нужное упустим, забудем, потом поздно будет репу чесать. Сюда уже не вернешься.
Наплевав на риск, они зажгли керосинку и приступили к сборам. Через полчаса на кане громоздилась целая гора всякой всячины. Антон не торопясь провел ревизию, отобрал все действительно необходимое: моток крепкого рыболовного шнура, две пачки патронов, увесистую коробушку с капсюлями жевело, остро, под ноготь отточенную острожку без древка на шесть зубьев в прочном кожаном чехле, особенно порадовавшую его, слегка помятый древний немецкий фонарик с запасом батареек, китайский перочинный ножик и прочее, включая двухсуточный запас провизии.
Под недоуменным взглядом Ингтонки он сложил все это в одну вместительную котомку, накрепко привязал ее к фонаге , найденной в амбаре, и пояснил:
— Поочередно нести будем. Надо, чтобы кто-то из нас на всякий случай налегке шел. А теперь сядь и внимательно меня послушай.
Ингтонка неохотно подчинился, но выслушал все соображения Антона добросовестно, со всем усердием. Потом парень надолго призадумался, переваривая услышанное. Антон его не торопил.
«Пускай получше обмозгует. Вопросов меньше будет».
Он разжег очаг, разложил на столе нехитрый завтрак, разогрел в завязанном пластиковом пакете зачерствевший хлеб из хозяйских припасов, настрогал крупными ломтями бориксу в миску. Когда закипела вода, Антон заварил крепчайший чай с лозой лимонника прямо в котелке.
— Может быть, оно и так, — открыл наконец рот Ингтонка. — Да только слишком уж сложно все это получается. Зачем ему нас с тобой на кордон тащить? Да и Геонку с Одакой?
— Значит, есть у него на этот счет какая-то поганая задумка. Но это нам сейчас все равно не просчитать. Придет время, все само собой прояснится. Ты вот что, Игорек, расскажи-ка мне поподробнее о смерти Падеки. Все, что только знаешь.
— Да мне немногое известно, и то с чужих слов. Знаю только, что его в реке нашли. У самого поселка. В половодье. Тело к мосту, к быкам прибило. Куртка зацепилась за арматурину. Следователь сказал, что он в воде не меньше двух недель находился. Труп очень сильно раздуло. Только по одежде опознали.
— И отчего он умер?
— Я же говорил, застрелили. Две пули. Первая в затылок, а вторая — в спину, в поясницу.
— На каком основании старики ваши сделали вывод, что это Лембита работа? Наверно, было что-то такое, что на него указывало? Я прав? Ну, давай уже, колись, Игорек.
— Да, было. Одну пулю малокалиберную в теле нашли. От внутренней стороны пряжки срикошетила и в ребре застряла. Она не обычная была, с насечкой крест-накрест. Это делают для того, чтобы убойную силу увеличить. При попадании она раскрывается как лепестки цветка, крутится и все кругом крушит. Как будто со смещенным центром тяжести.
— Разве в поселке мелкашек мало? Да белкует же каждый третий, я уверен.
— Да в том-то и дело, что люди именно белкуют. Для этого же никакой особой убойной силы и не требуется. Даже наоборот. Насечки на пуле делают только в одном случае — когда на крупного зверя собираются. Чаще всего на зюбряка. Тогда еще и пороха полуторный заряд кладут. Иной раз и двойной бывает. Опасно, конечно. Часто гильзу рвет, если личинка старая. Но бьет гораздо жестче и сильнее.
— И опять я тебя не совсем понял, Игорек. Да что он, один, что ли, в поселке так охотится?
— Один — не один, а таких спецов совсем немного осталось. По пальцам посчитаешь. Дело в том, что сейчас спокойно можно и серьезный калибр себе прикупить, с которым охотиться намного проще. Зачем с малопулькой мучиться? Из нее же нужно точно в убойное место попасть: в шею, в голову или в сердце, под лопатку. Да еще с подхода — по стоячему. Ты же знаешь, что изюбрь — зверь очень осторожный. Редко когда ближе чем на сто метров к себе подпустит. Даже из-под ветра. Для мелкашки это же предел. Дальше ни за что не возьмешь. Нечего и на курок давить.
— Ты хочешь сказать, что у него толковой нарезухи нет?
— Не знаю, есть или нет, но весь смысл тут в другом. Завалить из малопульки серьезную дичину — особый форс даже для маститого охотника. Это серьезно поднимает его самооценку, придает авторитет в глазах окружающих серьезно. В общем, не знаю, чем он там в точности себе душу тешит, но до сих пор упорно охотится таким непростым и нелегким способом. Таких, как он, во всей округе всего несколько человек осталось. Раз, два и обчелся.
— Теперь яснее стало. Ведь он же и по нам из мелкашки лупил. Просто мастерски движок заклинил, из строя вывел. С одного попадания. Да еще и в движении. Такой выстрел дорогого стоит. Ничего не попишешь. Спец, высший класс. Перспективка та еще — с таким снайперюгой в перестрелке схлестнуться. Себе дороже.
— Да, стреляет он, по слухам, очень здорово. Даже из наших мало кто может с ним равняться. А ведь они с самого малого возраста оружие в руках держат. Уже с шести-семи лет вместе со старшими на охоту ходят.
— Могу предположить, что своими соображениями насчет этой приметной насеченной пули никто из ваших с ментами так и не делился?
— Не знаю. Наверное, нет.
— Ну да, понимаю. Ясный перец! — съязвил Антон. — Это же ваши внутренние разборки. Личная вендетта, так сказать. Мол, час расплаты недалек, и все такое прочее. Так ведь? Вот и домстились, блин, до самой задницы! Теперь нам с тобой расхлебывать. Слушай, Игорек, а давно он здесь поселился? С каких пор обретается?
— Да где-то уже лет семь-восемь. Около того.
— И откуда?
— Этого вроде тоже никто не знает. Я ведь уже говорил тебе, что о нем вообще мало что известно.
— Ты хочешь мне втереть, что он сам, в одиночку отстроился?
— Сам или нет — не знаю. Даже если и нанимал кого-то из поселка, то люди эти до сих пор язык за зубами держат. Заплатил, наверное, хорошо или припугнул серьезно.
— Лады, — подытожил Антон. — Ясно, что ни хрена пока не ясно. Да бог с ним, с этим варнаком. Потом разберемся.
Он украдкой бросил взгляд на Ингтонку, потер в раздумье переносицу и, поколебавшись, полез в карман. Антон достал талисман, сдвинул в сторону миску с недоеденной бориксой и положил его на стол перед парнем:
— Что это?
— Можно?
— Да, бери, конечно. Для того и показал. Что сказать можешь? Это я около кумирни нашел. Там, в пещере, о которой рассказывал.
— Да это же и есть хотонгони! — воскликнул Ингтонка.
— Что ты имеешь в виду?
— Да тот огненный череп, о котором Геонка ляпнул, когда шаманить вызвался.
— Хорошо. Понятно. Что еще скажешь толкового?
— Это нэцке.
— Оно и мне известно. Не тупой, поди.
— Похоже, не новодел. Очень старая штука. Я не археолог, но думаю, еще со времен чжурчженей , может, даже и бохайцев . Такие обереги, я знаю, под Уссурийском на раскопах находили. На Краснояровском городище. Я в Интернете читал. Там, где столица чжурчженей Кайюань когда-то была. Да и в других местах. Даже у нас в Покровке, недалеко от Бикина. Эти талисманы обычно игроки в го носили. Считалось, что такая вещица удачу в игре приносит или от сглаза спасает. Не помню точно.
— От него тепло идет, как будто на огне нагрет.
— Да. Я тоже чувствую. Похоже на горшечный или, как его еще называют, огненный камень — туликиви. Его еще в Древнем Египте знали. Это великолепный природный огнеупорный материал. До тысячи шестисот градусов выдерживает и очень долго сохраняет тепло. Когда-то в старину из него печи делали. Жар держит даже тогда, когда огонь давно погас. А на ощупь так приятен потому, что его тепловое излучение равно температуре человеческого тела. Этот камень и сам по себе в какой угодно форме приносит своему владельцу счастье и удачу, помогает побеждать в любых условиях.
— Так это же просто класс, а, Игореша? — Антон с лукавой улыбкой облапил парня. — Нам с тобой в таком случае бояться нечего. Можем смело в любое пекло лезть. Как раз то, что нам нужно, а?
— Его, кроме того, еще камнем авантюристов называют.
— Ну вот, тем более!
— Тех, чей образ жизни связан с постоянным риском.
— Прямо в точку!.. А почему у него глазницы светятся? Радиоактивный материал внутри?
— Нет. Не думаю. Скорее всего, какие-то кристаллы, хорошо аккумулирующие свет. Давно известное свойство.
— Да, Игорек! — Антон покачал головой. — Ты не устаешь меня удивлять своей эрудицией. Прямо не голова, а дом советов. У тебя, братишка, какие-то просто академические познания. Да еще и в самых разных областях к тому же.
— Читал много. — Парень скромно потупился.
— Не спорю, книжки — дело доброе. — Антон взял оберег, покачал его немного на ладони и убрал в карман. — Так что, читарь, собираться будем?
— Давно пора!
Они топали, потихоньку подсвечивая себе путь фонариком, по почти прямой, без извилин, ходовой зверовой тропе, тянущейся вдоль самого берега Сукпая. Постепенно начинало светать. Сплошная, густая как деготь темень расступалась. Очертания деревьев, подступающих вплотную, становились все яснее. Заискрилась, заиграла под ногами трава, припорошенная инеем.
— Подожди, Антон, — попросил Ингтонка, пыхтящий сзади.
— Что такое? Устал тащить? Давай поменяемся.
— Нет. Пока терпимо. Видишь, вон там сосна как ободрана?
— Где?
— Да вот же, справа от тебя.
— Ага, вижу. Похоже, михеич терся, свои владения метил.
— И совсем недавно. Вот те, что пониже, совершенно свежие.
— Серьезный паря. Почти на два метра от земли отметился. Наверное, на пару центнеров, не меньше.
— Больше, — уверенно, со знанием дела уточнил Ингтонка. — Четыреста с лишним. Видишь, кора где покусана? Выше твоего роста.
— Да, — протянул Антон, впечатленный в полной мере. — Не хотелось бы с ним столкнуться.
— Да они сейчас не агрессивные. Гона нет. Еды кругом вдоволь. Шишка и ягоды, рыбы валом.
— Все равно. — Антон посмотрел под ноги. — А мы к тому же как раз по его дорожке и премся внаглую. Не думаю, что это ему очень понравится. — Он присел на корточки и заметил: — Лапа у бродяги будь здоров. Такой огреет, и кранты. Да здесь по ширине все двадцать сантиметров!
— Да. Самец очень крупный. У самок — не больше двенадцати.
— Может, все-таки уберемся с этой тропки от греха подальше? Не будем глупить, провоцировать его. Неизвестно, что у медведя на уме. А у нас с собой никакого огнестрельного оружия. Даже завалящей дробовой пукалки нету.
Но сойти с тропы пока не было никакой возможности. Слева крутой обрыв. Справа высокий бурелом, уходящий многометровым завалом, плотно перевитым лианой, куда-то в самую жуткую, непроглядную чащу.
— Ладно, — поразмыслив, определился Антон, которому очень уж не хотелось карабкаться по толстым скользким бревнам. — Сейчас на чистое место проскочим, а там в обход мухой.
Они проскользнули по узкому затемненному коридору буквально на цыпочках, почти беззвучно. Даже Ингтонка, нагруженный тяжелой поклажей, исхитрился ни разу не наступить на валежник, густо усыпавший тропу.
Можно было вздохнуть с облегчением, но Антон остановился и предупреждающе поднял руку. Противный кисло-сладкий запах гниющей рыбы, сопровождающий их на протяжении всего пути берегом Сукпая, стал вдруг совершенно невыносимым, насыщенным до предела, как концентрированная кислота. В носоглотке запершило, выбило слезу.
Антон завертел головой, наткнулся взглядом на тускло поблескивающую зловонную кучу, прикрытую обгрызенными еловыми ветками, обернулся и прошептал:
— Вот гадство! Кажется, мы на его заначку набрели? Надо быстрее ноги делать!
Он попал в точку. Звонко засвистела, завизжала мокрая галька. В полутора десятках метров от них, над обрывистой кромкой берега нарисовалась недовольная медвежья морда, помаячила и снова скрылась. Но не прошло и пяти секунд, как раздался грохот ломаемых сучьев. Наверх со стоном и сопением полезла громадная бурая туша.
Выбравшись на берег, медведь лениво по-собачьи отряхнулся, несколько раз шумно втянул в себя воздух. Потом зверь, видимо не удовлетворенный плохим обзором, с кряхтеньем поднялся на задние лапы и замер. Он морщил темнокожий раздвоенный нос, иссеченный белыми полосками застарелых шрамов, подслеповато пялился бесцветными пустыми глазами с желтыми дорожками гноя в уголках в сторону мужиков, застывших на тропе.
Медведь отличался мощным, неправдоподобно развалистым костяком гигантских размеров, но был старым, шелудивым и явно хворым. Впалый живот, оборванное, загнутое как у необрезанного добермана правое ухо, худые лапы изогнуты в дугу, как обода бочки. Тусклая шерсть висит клоками. Края заостренной, сильно вытянутой морды вытерты до самого мяса так, что губы его словно вывернуты наизнанку.
Антону казалось, что он даже чувствовал, как омерзительно несет кислой гнилью из разверзнутой пасти с истертыми под корень черными резцами и длинной плеткой безвольно свисающего, покрытого серо-зеленым налетом языка. Антон представил себе на миг, как эта смердящая пасть в бешеной злобе, разбрасывая слюни, рвет его тело на куски, и содрогнулся от омерзения.
«Да, хуже такой смерти ничего нельзя придумать! Ужас тихий!»
Но время шло, а медведь с места так и не сдвигался, по-прежнему не проявлял никаких признаков агрессии. По его поведению было понятно, что источник беспокойства он так пока и не обнаружил.
Зверь какое-то время стоял, точнее сказать, висел над тропой сутулой костлявой глыбой, вытянув передние лапы вдоль тощих боков. Потом он пошатнулся, тяжело брякнулся, осел на землю, потер морду. Медведь понюхал лапу, полизал ее, покосился на свою заначку и фыркнул. За этим последовало на удивление мягкое и точное движение лапы, казавшейся неуклюжей, слишком уж громоздкой. Он пододвинул поближе к куче тушку кеты, выглядывающую из-под лапника и основательно измятую зубами. Хозяйственный зверюга был явно удовлетворен наведенным порядком. Медведь еще раз окинул равнодушным взглядом подступы к своей секретной кладовой, крякнул и доковылял до берега. Напоследок он коротко огляделся и устало сполз с обрыва.
Когда тяжелая поступь косолапого окончательно стихла где-то вдали, за высоким речным обрывом, мужики наконец-то пришли в себя. Они стряхнули оцепенение, попятились, развернулись на носках и прошмыгнули обратно в узкий проход. Обоим ясно стало, что путь по этой зверовой тропе заказан. Антон и Игорь шустро припустили краем бурелома, потянули в глубь тайги. Только отойдя на приличное расстояние от места смертельно опасного рандеву, они решились перевести дух.
— К счастью, пронесло! — с трудом прочистив горло, выдавил Антон. — Чертовски повезло, что ветер не от нас с тобой дул в это время! Не то косолапый причуял бы, и тогда точно крышка.
— Повезло, конечно, — согласился Ингтонка. — Да еще и старый попался. Это хуже некуда. Такой может и броситься. Ему до лежки капитально зажиреть надо. Иначе может просто не проснуться. А тут мы…
— Да хорошо еще, что он слепой как филин. Да и глухой, как видно, — продолжил Антон, погруженный в свои мысли, пропуская мимо уха слова парня. — А ты заметил, что у него вся рожа в хлам изодрана? Одно ухо вообще на ниточке болтается!
— Это они между собой за перекаты дерутся, за каждое удобье для рыбалки. Здесь же еще не верховья. Кругом скалы. Поэтому каждое любое уловистое место на счету. Вот медведи и бьются каждый раз. Изо дня в день. Иногда и до убийства доходит.
— Обойдем этого рыболова дряхлого, и придется опять к реке сворачивать. Иначе нет никакой гарантии, что точно на заимку выйдем.
— Но со стороны реки они нас ждать и будут.
— Вполне вероятно. Но лучше так, чем лишние часы по лесу накручивать. Да еще и далеко, я думаю, до кордона.
— Около сорока километров. Это от дядькиной фанзушки. Чуть больше десяти мы уже прошли.
— А ты откуда знаешь, если там не был?
— Да дядька как-то рассказывал. Я точно не знаю, откуда ему это известно.
— Получается, что только к сумеркам и вытянем. Ну и хорошо. Все равно надо, прежде чем соваться, все там хорошенько отсмотреть, а потом уже действовать по обстановке.
— Самое главное — узнать, где они Геонку с Одакой прячут.
— Насколько помню, у него в усадьбе только дом и амбарушка. Больше никаких строений нет. Если где-то рядом погреб не отрыт. Но в хате я люка в подпол не видел.
— Значит, где-то отдельно. Ледник у него обязательно должен быть.
— Вот и я так же думаю. Чухонец ведь рядом с речкой живет. Чего не напилить ледка по весне? Он же хозяйственный мужик, как я приметил. Хорошо. С этим потом определимся. Пошли. Как думаешь, чухонец уже обогнал нас?
— Если на оморочке, то вряд ли.
— А может, наш косолапый его задержит?
— Да что ты! Он отпугнет его выстрелом. Или убьет.
— Из малопульки? — ухмыльнулся Антон.
— А если у него — «Белка» , «Север» или еще один карабин большего калибра?
— Согласен. Эх, перехватить бы этого уродца по дороге! Тогда у нас получился бы совсем другой расклад.
— Надежды юношей питают?..
— А то! — ответил Антон.
Они переглянулись и рассмеялись в голос. Как-то даже на душе полегчало. Давно копившееся внутреннее напряжение отпустило на какое-то время.
Обход непреодолимого препятствия занял больше полутора часов. Дотянув до конца бурелома в изложине горбатой каменистой сопки, путники уперлись в длинную болотину, залитую дождем. Забирать в сторону уже не было ни сил, ни возможности. Пришлось лезть напрямик. А там же мука адская! И сверху по шатким кочкам не проскочишь, и между ними не протиснешься, одна к одной, почти вплотную. Да еще и холоднющей вонючей жижи, подернутой тонким ледком, по колено получается. Сразу в сапоги налило.
Пока перебрались, взопрели как мыши подвальные. А потому, выйдя наконец к берегу Сукпая, мужики первым делом привязали шнур к котелку, черпанули речной воды с обрыва и напились вдосталь. Дули и дули под самую завязку, пока назад не пошло.
— Так нам и до завтрашнего утра до заимки не добраться, — раздраженно произнес Антон, с трудом справившись с икотой, одолевшей его. — Удружил нам этот раздолбай косолапый, ничего не скажешь. Сколько драгоценного дневного времени из-за него потеряли! Теперь, чтобы до сумерек успеть, придется сильно поднапрячься. Сейчас покурим и потом до самого места пойдем без единой остановки.
Ружейный выстрел раскроил тишину, и они машинально брякнулись на землю. Через несколько секунд где-то невдалеке послышался звериный рев и какая-то громкая возня, а затем — протяжный, наполненный страхом крик человека.
Приятели вскочили на ноги и понеслись, подминая кусты, в сторону выстрела.
Выметнувшись из подлеска на обрыв, Антон остановился так резко, что Ингтонка, опрометью несшийся за ним, едва не сбил его с ног. Их глазам предстала непотребная до крайности картина.
В конце галечной косы на перевернутой оморочке с раздраженным рыком елозила громадная медвежья туша. Сграбастав легкую лодчонку, вцепившись в бортовой брус всеми четырьмя лапами, медведь с остервенением рвал зубами бересту, пытаясь добраться до охотника, спрятавшегося под ней.
Было удивительно, что тонкие деревянные распорки все еще держали его огромный вес, но это, конечно же, не могло долго продолжаться. Вот-вот берестянка затрещит и сплющится, превратится в блин. Тогда мужику в один миг хана приснится.
Раздумывать было некогда. Чухонец там или нет, но спасать мужика надо.
Антон, крепко сжимая в руке массивный секатор, спрыгнул на косу, перекатился, гася инерцию, и ринулся вперед. Он с ходу рубанул медведя по хребтине, метя в шейный позвонок, и тут же отскочил в сторону. Зверь заревел, клацнул зубами, резко дернув мордой на обидчика, но лодку из лап не выпустил.
Ингтонка, успевший где-то освободиться от фонаги, подбежал к месту схватки и со всего размаха приложился колуном между ушей хищника. Послышался треск проломанной теменной кости, и рев медведя превратился в оглушительный трубный глас. Тяжелая туша заколыхалась и, пятясь задом, поползла с оморочки. Только теперь Антон заметил, что гачи зверя обильно залиты кровью.
«Нужно быть полным идиотом, чтобы такой зверюге в спину стрелять! — промелькнуло в голове у Антона. — Это ж самому себе приговор подписывать! Раззадорить только!»
Медведь развернулся, и мужики сразу же признали в нем своего старого знакомца. Это был тот же подслеповатый больной старик, что встретился им два часа назад. Из-за него путникам и пришлось делать изрядный крюк, тащиться по самым дебрям.
Медведь продолжал истошно вопить, тряс башкой и обмахивался высоко задранными передними лапами, словно пытался отогнать пчелиный рой, наседающий на него. Зверь поднялся на дыбки, и Антон почувствовал, как к горлу подступила дурнота. Еще пара мгновений, и эта убойная костистая туша ринется вперед. Догонит! Подомнет! Изорвет в клочья!
Он уже начал понемногу отступать, не выпуская зверя из вида, зная, что поворачиваться к нему спиной нельзя ни при каком раскладе, когда неожиданно прозвучал выстрел. Медведь резко оборвал рев, уронил передние лапы, покачался немного, подломился, сложился, будто в низком поясном поклоне, и грохнулся на речную косу. Он зарылся носом в гальку, словно норовя нырнуть в нее поглубже, дернулся всем телом и затих без малейшего движения.
Вздох облегчения вырвался из груди Антона, но его тут же снова окатило волной ужаса. Только теперь до него дошло, как бездарно они с Ингтонкой рисковали, отважившись броситься на медведя с тупым никчемным секатором и колуном. Герои опрометчиво тыкали его этими своими жалкими железячками куда попало. У топтыгина черепок — отнюдь не главный орган. Мозгу там с гулькин хрен. Ты его всмятку раздолби, а ему хоть бы хны. Он только озлобится, в два счета тебя догонит, цапнет когтищами, подомнет и походя раздавит как букашку.
Оморочка с легким стуком перевернулась. Показался незнакомый мужик, встал, без суеты отряхнулся и поднял с гальки ружье. Он тщательно обмахнул ладонью мокрый песок с самодельного приклада, покрытого темным лаком, и молчком уставился на своих благодетелей.
Дядька мосластый и узкоплечий. Навскидку ему чуть за сорок. Голова лысая как бильярдный шар. Только на затылке да по краям над заостренными волчьими ушками виден белесый тонкий пушок, прямо как у сосунка новорожденного. Одутловатое блаженное личико, похожее на перевернутую грушу, с широкой височной костью и тощим вытянутым подбородком. Дурацкая улыбочка от уха до уха.
Мужик стоял и лыбился, показывая кривые зубки, потом все-таки снисходительно выдал:
— Вы чего, милки, гляжу, струхнули малость?
— Это мы-то струхнули?! — возмутился Антон, с полуоборота заводясь от непомерной наглости спасенного типа. — Скажи спасибо лучше, что мы на твое счастье рядом оказались! Не подоспели бы вовремя, так от тебя уже одни кишки по кустам болтались бы!
— Да я бы и сам управился. Дело нетрудное.
— Чего же ты тогда как перебздевший бурундук под лодочку забился?
— Да малая промашка вышла. Гильзу в стволе заклинило. Покуда выколупывал, он и насел, оглашенный.
— А в спину ты ему, конечно, специально лупил? — съязвил Антон. — Для острастки, так сказать, да?
— Нет, конечно. Не в срок по булыге днищем чирикнулся. Вот прицел чуток и повело.
— Чирикнулся он, — пробурчал Антон.
Он глядел на нарочито простодушную физиономию незнакомца, только что чудом избежавшего смертельной опасности, и поймал себя на мысли, что начинает испытывать к мужику что-то похожее на уважение.
«Не каждый бы так смог. Признать надо. Хотя что с него возьмешь, с идиота жизнерадостного? Встречал я похожих. Доводилось. Такому типу хоть кол на голове теши или пыжи на башке вырубай, ничем его не проймешь. На шматы кромсай, он и тогда, наверное, скалиться не перестанет».
Ингтонка легонько тронул его за плечо и предложил:
— Давай костер разведем. Ему бы просушиться надо.
— Ладно, — ответил Антон и только сейчас заметил, что с мужика вода в три ручья льет.
«Видимо, неслабо он искупался. — Но через миг кольнуло под ложечкой. — А если это он и есть? Тот самый козел, что по нам из мелкашки из кустиков садил? У него же «Белка», да? Малокалиберный ствол идет поверху? Эх, проворонил я момент, когда у него ружье на земле валялось! Теперь уже поздно рыпаться. Остается только терпеливо ждать другого удобного случая. Ничего. Выгадаю время и пробью его на вшивость. Надо только как-то отвлечь нового знакомца, чтобы раньше срока не переполошился».
Мужик, не выпуская оружие, одной рукой оттащил берестянку подальше на косу, подошел к убитому медведю, ласково погладил свою лысинку и проговорил:
— Надо будет шкуру снять, пока не застыл. Да желчь вырезать. Жалко, что худющий шибко. Видать, прихварывал. Вон сколько мясца зазря сопреет. На всю зиму в самый раз хватило бы пельмешек навертеть.
— Помочь? — запустил пробный шар Антон.
— Да чего там, паря, не гоношись. Сам управлюсь, — отказался мужик. — Поди-ка костерок добрый разведи, ежели не трудно. Одежку малость прожарить не помешало бы.
— Игорек, сходи за рюкзаком, — с напускным спокойствием сказал Антон и внутренне подобрался.
«Разрешит он нам разделиться или нет?»
— А я пока костром займусь, — продолжил он. — Нам бы тоже перекусить пора. Не лишним будет.
— И то дело, — небрежно бросил незнакомец.
Он закинул за спину ружье, демонстративно игнорируя смену диспозиции, чреватую для него потенциальными неприятностями, вооружился тяжелым самодельным тесаком и приступил к делу.
— Охотишься? — намеренно в лоб, без обиняков спросил Антон, когда Ингтонка скрылся из вида.
— Охота не работа. Хлебца не даст, — виртуозно орудуя ножом, отшутился незнакомец, стрельнув из-под куцых, словно выщипанных бровей раскосыми ироничными глазенками.
«Есть у него какая-то примесь азиатской крови, — вскользь подумалось Антону. — Но не местной. Не корейской и не китайской. Скорее всего, бурятской. Ближе к Забайкалью. А ружьишко сучок этот так при себе и держит, хотя, как видно, и не слишком ему удобно с ним на туше ковыряться. Осторожный, блин. Непросто будет врасплох его застать».
— И как же ты решился из двадцать восьмого калибра буряка валить? Опасная затея.
— А чего мудрить-то? Лупи да лупи. Не в калибре ж дело, а в сноровке. Если рука как следует поставлена, то оно ладно и выйдет. Сам знаешь, что хреновому танцору мешает. Хоть какой слоновый калибр ему под мышку подсунь.
— Ладно. Пойду дровишек соберу.
— Так и иди. Я тут сам управлюсь. Потом только поможете шкуру поднести, ежели не зазорно.
Вернулся с рюкзаком Ингтонка. Приятели развели костер, разложили снедь на фонаге и уселись у огня, поджидая незнакомца.
— А мужик-то, Игорек, рисковый. Не боится нас с тобой вдвоем оставлять. Хотя чего ему бояться, когда у него ствол под рукой, а мы, считай, безоружные, — сказал Антон.
— Может быть, это все-таки не он по нам стрелял? — усомнился Ингтонка.
— Да все на него указывает. Никто больше по речке не проходил. Если только за тот час, когда мы с тобой кругаля давали. Мелкашка у него и оморочка тоже. Ты же сам говорил, что ее спокойно можно в одиночку веревкой на скалу поднять. Похоже, я все-таки ошибся. Не чухонец по нам из кустов палил, а этот его плешивый прихвостень.
— Все равно пока не стоит на человека напраслину возводить. Вдруг окажется, что он здесь совсем ни при чем?
— А мы с тобой гадать не будем. Возьмем мужичка за жабры, тряханем как следует, а там, глядишь, и расколется. Да и ружье его нам позарез нужно.
— Ты что, собираешься у него оружие отнять?!
— Там видно будет, — ускользнул Антон от прямого ответа. — Это уже как карта ляжет. Только ты, если что, ворон-то не лови. Не тупи, а сразу подключайся.
Подошел мужик, неспешно примостился к костерку. Он присел, но ружьецо благоразумно подоткнул себе под бок.
— Жалко, что торопыга этот мне лодчонку подпортил, — с хохотком трепанул дядька. — Теперь чинить придется. А бересты здесь на сто верст не сыщешь. Сплошь одна елка да кедрач.
«Ахинею несет. — Антон ухмыльнулся себе под нос. — Да тут же чуть от речки в лощинку протяни, там сплошной березняк по закрайке. — Но возражать Антон не стал, решив: — А пускай себе выеживается. Пока».
— Давайте с нами, — поспешил проявить гостеприимство Ингтонка. — Берите все, пожалуйста. Ешьте, не стесняйтесь.
— Спасибо, коли так. А то я пустой нынче. В прорухе полной. Пока с этим злыднем кувыркался, сидор в речке утопил. А там все припасы.
«А был ли этот сидор? — про себя съехидничал Антон. — Зачем тебе сидор, если ты с чухонского кордона приперся? Не на неделю же собирался. Сделал дело и вали себе обратно».
— Вам бы просушиться, — продолжил стелиться Ингтонка.
— Ничего. Повременить можно. Не зима небось. Не шибко зябко, — пробубнил мужик, ухватил короткими, как обрубки, круглыми толстыми пальцами кусок бориксы и, не сдирая шкуры, отправил его в рот.
Он заработал крепкими челюстями так, что они захрустели не хуже мельничных жерновов, прожевал и проглотил, погоняв по жилистому горлу острый кадык, поросший жидкой седоватой волосней.
— Как вас величать-то, хлопцы? Меня — Авдей.
— Антон.
— Меня Игорь можно.
— Ну вот и добренько. Только ты не выкай мне больше, паря. Оно для города хорошо. А у нас, стало быть, надо по-свойски. — Он прищурился с лукавинкой и отпустил без перехода, невпопад: — Не были богатыми, не хрен и богатеть. Так ведь? А с пустой мошною сыт не будешь. — Он хитро, без адреса подмигнул, поковырял в зубах мизинцем и ловко уцепил очередной кусок кеты.
«Надо бы поддерживать его треп, — соображал Антон. — Зубы ему капитально заговорить. Но желания совсем нет. Так и тянет без всяких предисловий за шкирку ухватить да тряхануть так, чтоб эта блажь елейная с его рожи слетела. Но нельзя. Никак не выйдет, пока он настороже. Ведь у него ружье под боком. Ничего. Потерпим. Улучим момент».
— А ты давно из поселка? — пришел на выручку Ингтонка.
Видно было, что инструктаж, полученный от Антона, все-таки пошел ему на пользу.
— Третьего дня, — с набитым ртом откликнулся Авдей.
— Что-то в этом году мужики на рыбу не спешат.
— А чего торопиться, когда все устье перегорожено, насквозь кольями забито?
— А ты говорил, что не может быть, — показательно уел Ингтонку Антон. — Рыбоохрана же ваша, как и везде, тоже, наверное, денежки уважает.
— Не знаю, — подыграл парень. — Насколько помню, никогда такого не было. Да там же еще и милиция обязательно дежурит, когда ход начинается. Везде постов понаставлено. Вряд ли они между собой сумеют договориться. Как кошка с собакой не один год грызутся.
— Знамо дело, — с цветущей миной вставил Авдей. — Каждый сопляк, язви его, урвать по силе тужится.
— Значит, они теперь уже договорились. — Антон поощрительно посмотрел на приятеля. — Как ни собачились, а все-таки поделили куш поровну. Теперь бандюганам раздолье полное. Черпай — не хочу. Опять же икорку выгребут, а рыбу в сторону. Попробуй тронь ее, мигом менты с рыбарями протокольчик нарисуют. Не трогай, не твое. Пусть лучше сгниет без пользы, чем народ на халяву покормится. Наше дело сторона. Ну и страна у нас, мать ее! Сплошной идиотизм кругом. Хоть волком вой. Без водяры ни во что не въедешь.
— Так оно и есть, по правде сказать. — Авдей засветился, по его физиономии было видно, что легкий треп не в тему ему явно по душе. — Страна у нас богатейшая. Всего вдоволь. Да не каждому от нее обломится. Чуть куда сунься с дури, враз за ушко да на солнышко. Одна шваль только с жиру бесится. Пора уже Иосифа Виссарионовича возвращать. Он бы им устроил кузькину мать. Отрыгнули бы эти волчары все, что сожрали.
— Да не говори! — жарко поддержал его Антон. — Хапают уже в три горла, сволочи! И чего только сейчас у них нет? И дворцы, и яхты, за день не объедешь! Эта олигархия наша уже всех достала. Никакому Гейтсу с ними не тягаться. Пупок надорвет. Хоть убей, не въеду, зачем им столько! Там уже из ушей назад лезет. Одной сплошной зеленью на очко ходят. По десятку миллиардов в год наваривают. — Антон со священным негодованием выплеснул из себя все это и обронил мимолетом: — Может, чайку накатим?
Не дожидаясь ответа, он поднялся на ноги, снял с рогульки котелок, сделал несколько шагов в нужную сторону и аккуратно, стараясь не расплескать, поставил его на землю. До Авдея теперь было совсем близко. Только руку протяни, проскочи два метра, даже не разгибаясь, и вот он, ружейный приклад. Больше медлить было нельзя. Другого удобного случая могло и вовсе не представиться.
Он бросился вперед, проехал по земле на брюхе, зацепил пальцами приклад и потянул его на себя. Рука подвела, сорвалась, соскользнула с гладкой поверхности.
А Авдей не лоханулся. Он в тот же миг схватился за ствол, резво откинулся назад и в сторону, по пути с силой заехав Антону локтем в скулу.
Мужик вскочил на ноги, повел из стороны в строну стволом, направленным вперед, и завопил:
— Вот же ядрена вошь! Так, значит? Ну, давай, который шибче, враз урою.
— Все-все, батя, проехали! — лежа на спине, поспешно пробормотал Антон и примирительно поднял руки.
— Стало быть, догадались, сучьи дети?! Ну, тогда все. Теперь вяжемся, да пошустрей. Покуда я терпения не потерял. Вот ты!.. — Он показал стволом на Ингтонку: — Давай-ка сюда топай. На вот бечеву. — Авдей выдернул из кармана моток веревки и бросил его рядом с Ингтонкой, успевшим подняться с земли. — Вяжи корешка своего. Да потуже. Чтобы и шевельнуться не сумел.
Игорь медленно нагнулся, подобрал бечевку, разогнул спину. Взгляд его полыхнул огнем, и Авдей на это моментально среагировал. Он слегка наклонил ружье и нажал на курок. С диким грохотом в костер ударил дробовой заряд, разбросал головешки и горящие уголья, вышиб тучу искр. Ингтонка согнулся, судорожно потер слезящиеся глаза, размазывая золу по щекам.
— Говорю же, паря, не шали. Делай, как велели, дикарь неумытый. Целее будешь.
Ингтонка подошел к Антону, лежащему на земле, беспрестанно моргая и откашливаясь, опустился на корточки.
— Сперва грабки ему пеленай. Сзади, не спереди! — выдал новое указание Авдей. — По локтям да по кистям. Так и эдак. А потом за ноги примешься. Да покрепче вяжи, язви тебя. Не понуждай меня раньше срока в тебе дырки буровить. Могу без удержу!.. Теперь отгреби в сторонку, — дождавшись, когда Ингтонка повяжет своего напарника по рукам и ногам, отпустил новую команду Авдей. — Вон туда. Годится. Стой, где стоишь. И не дай бог, мне покажется, что ты сызнова рыпаться удумал. — Он нагнулся, подергал за веревки, скрупулезно проверяя работу парня, удовлетворенно хмыкнул и отошел на пару шагов. — Волоки-ка его вот к тому дубочку. Так, хорошо. Теперь прикрути его к дереву задницей. Да покрепче вяжи. Гляди, проверю. Вот. А сам-то к другому прислонись. Нет, не к этому. Чрез одно, чтобы вы друг дружки не касались. Ручонки тоже назад отведи и сожми в замочек. Все. Сойдет. Теперь помалкивай.
Авдей подобрался к Ингтонке со спины и попробовал одной рукой, не расставаясь с оружием, обмотать веревкой его локти, отставленные назад. Это у него никак не получалось. Он крякнул с досады и положил ружье на землю, намереваясь должным образом затянуть бечевку на мертвый узел.
Ингтонка давно ждал этого момента. Он резко согнул руки, едва прихваченные веревкой по локтям, откинулся на предплечья, извернулся в кувырке и выбросил назад ногу. Но ему, естественно, не хватило свободы для такого маневра. Дерево помешало. Да и тычок получился слишком слабеньким. Авдей успел уклониться и отпрянуть. Он подхватил ружье, вскочил на ноги и не раздумывая саданул парня прикладом в висок.
Тело Ингтонки моментально обмякло. Глаза закатились, и он потерял сознание.
— Сволочь! — крикнул Антон. — Урод недоделанный!
Но Авдей даже бровью не повел. Он спокойно отложил «Белку», за волосы подтянул Ингтонку поближе к дубку и обстоятельно его спеленал, добросовестно приторочил к дереву. Потом мужик опустился перед ним на корточки, отшлепал по щекам, натянул на лицо едкую сардоническую ухмылочку и уставился в упор, по-уркагански свесив руки за коленки.
— Чего же ты, паря, глупой-то такой? — принялся он изгаляться, как только заметил, что Ингтонка почти пришел в себя, замычал и приподнял веки. — Вроде большенький уже, а ума-разума ни на грош! Разве ты меня прищучишь? Да ни в жизнь. Прямо как дите малое. — Авдей укоряюще покачал башкой.
Потом он вытянул ножик из-за голенища и провел лезвием по ногтю, демонстративно проверяя его остроту. Мужик резко размахнулся и молниеносным рубящим ударом сверху вниз отсек Ингтонке правое ухо.
Парень коротко вскрикнул, зажмурился и застонал, уронив голову. Кровь хлынула из раны, залила шею, моментально пропитала капюшон штормовки.
От увиденного у Антона потемнело в глазах. Он задергался, бормоча под нос ругательства, но очень скоро осознал всю тщетность своих жалких попыток освободиться, замолчал и перестал метаться. Антон прижался затылком к дубку, не сводя с Авдея горящего, переполненного раскаленной ненавистью взора.
— Ну вот ты и выучился, — удовлетворенно констатировал Авдей.
Он равнодушно посмотрел на кусок окровавленной плоти, лежащий у ног, обтер нож об куртку парня, сунул его в сапог. Потом мужик покряхтел, поднялся, пододвинул палкой к кострищу разбросанные угли и уселся на свое место. Авдей отрезал горбушку от буханки, примерился и запустил в нее зубы. Он умял корку хлеба со всем удовольствием, будто с жуткой голодухи.
«Да он же садюга конченый! — подумалось Антону. — От крови просто балдеет. Не иначе как крыша у него поехала».
— Добро, — сказал Авдей, стряхнув с ладони хлебные крошки. — Пока сидите тут, лясы точите, покуда есть чем. А я пойду себе помаленьку. Надо бы до потемок обернуться. Вас же еще тягать придется куда следует.
— Перевяжи ему голову, урод, — процедил сквозь зубы Антон. — Он же умрет от потери крови.
— Это можно, — охотно согласился Авдей, не став почему-то ерепениться. — Чего же не сделать, если просят. Мы ведь не нелюди какие. Тоже с понятием.
— Больно, Игорек? — не удержался от неуместного, совершенно идиотского вопроса Антон, когда они опять остались вдвоем.
«А рты-то он нам не заткнул, хоть в чем-то малость облажался! — вскользь подумал он. — Да, в принципе, чего ему бояться? Тут же ори — не ори, один хрен ни до кого не докричишься».
— Нет, — чуть слышно простонал Ингтонка.
Выглядел он теперь хуже некуда. Мертвяк мертвяком. Кожа на лице приобрела серо-землистый оттенок. Рот изломан как у жалкого, освистанного чернью арлекина. Глаза ввалились.
Хорошо еще, что Авдей перед уходом сделал ему перевязку. Но мудрить, конечно же, не стал, скотина. В рюкзак он не полез, как ни упрашивал его Антон достать оттуда бинт и зеленку. На это благосклонности мужика уже не хватило. Он лишь чикнул ножом, оторвал от полы штормовки, надетой на парня, длинную широкую полосу, обкрутил ею голову Ингтонки и прихватил узлом на подбородке. Потом еще Авдей от щедрот душевных надрал сухого мха с комля близко растущей пихтушки и напихал его под повязку, чтобы рана меньше кровоточила.
— Ты потерпи, Игореха! — сморозил очередную глупость Антон. — Держись только! Что-нибудь обязательно придумаем. Поверь мне. Безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Держись, парень.
Да, он сказал все это, но тут же со злостью осадил себя:
«И что ты несешь, оптимист, блин, узколобый? Что ты придумать такое можешь, чучело огородное, когда ни рукой, ни ногой не двинуть? — В висках Антона паскудно заломило. — Да что им, в конце концов, от нас нужно? Почему не убили сразу? Чего тянут, сволочи? Что они такое гадкое задумали? Какую жуть для нас готовят?!
Рядом шумит Сукпай. Рокочет неумолчно. Тревожит, отнимая слух своим шальным многоголосьем.
Сколько их будет? Двое? Трое? Может быть, этот садюга опять в одиночку припрется? Тогда хоть какой-то шанс останется. Плюгавенький совсем. Одно название. Но все же… Если бы хоть немного веревки ослабить, чтобы к его возвращению руки и ноги плетьми не болтались, кровоток не прекращался. Но как? Чем? — Антон задергался, напрягая затекшие, окаменевшие мышцы, но очень скоро понял всю безнадежность этой затеи. — Нет, ничего не получится. Никак не выйдет. Руки капитально по локтям стянуты. Игорек на славу постарался. Но за что его винить? Все равно этот гад не позволил бы ему сфальшивить. Обязательно заставил бы затянуть намертво. Нет. Ничего не получится. Увы!
Может, удастся на ногах веревку ослабить? Ну, давай же, парень! Напрягись, блин! Постарайся! Ну!.. Нет. Ничего не выходит. Никакого толку. — Он приложился затылком к дубку так крепко, что в ушах зазвенело, понурил голову и застонал от бессилия. — Нет. Не получится. Ничего не выйдет. Все это — дурь детская. Пустая затея. Остается только надеяться. На что? На чудо? Нет, только на себя!
Игорек, бедолага, уже не боец. Похоже, он в полной отключке.
Сукпай совсем рядом. Речка галдит, гомонит неумолчно на все лады. Загудит как шквальный ветер в проводах, затянет на одной высокой ноте, рассыплется мелким серебром, потом рявкнет злобным зверем.
Солнце тянется к закату. Катится ниже и ниже. Плавится рыхлым разбухшим оранжевым шаром, неотвратимо сжигая остатки прошедшего дня.
Гнусно на сердце. Ноет оно, лупит в подвздошину. Так бьется зверек, угодивший в ловушку. — Антон разлепил веки, пошарил вокруг воспаленным взглядом, и грудь сдавило еще сильнее. — Осень-то уже на исходе? Пролетела так, что я и не заметил! Вон уже и бурьян высох, и маньчжурский орех стоит совсем голый! Но как же это? Почему так случилось?!»
