Тычилин и другие

Нина также изъявила желание поехать со мной и Олей к студенистому.

Когда мы с черного хода вышли из театра, то увидели, что во внутреннем дворике неподалеку от крыльца стоит черный «Вольво»-купе, возле багажника которого копошится Малютин.

– А как это Женя умудрился сюда на машине въехать? – удивился я, уставившись на звукооператора. – На эту территорию въезд автотранспорта вроде бы запрещен!

– А он у нас крутой! – проговорила Ольга и многозначительно посмотрела на меня, явно намекая на недавний разговор со мной о Малютине и о его амбициях. – Он где-то умудрился пропуск выписать на свою машину.

Спускаясь в компании молодых женщин по ступенькам крыльца, я ощутил на себе полный лютой злобы взгляд звукооператора. Силен ты, Женя, флюиды ненависти посылать! Да только не испугаешь меня, парень! Я сам кого хочешь взглядом испепелю, а руками в порошок сотру.

Глядя на Малютина, я ухмыльнулся, подмигнул и едва успел удержать за руку Нину, которая направилась было к звукооператору, очевидно, с целью предложить отправиться вместе с нами проведать Тычилина.

– Не надо! – попросил я мягко, но настойчиво, направляя молодую женщину в избранном нами направлении.

Ах, эти большущие темные, словно самой темной обжарки кофе, глаза! Сведете вы меня с ума! В ответ на наивный удивленный взгляд актрисы я наклонился к ее шелковистым волосам и шепнул в ушко:

– Не надо, я ревную!

На самом деле я не ревновал, просто не хотел, чтобы Нина раньше времени встречалась с Малютиным и тот ненароком проговорился ей о нашем «мужском» разговоре. Кто его знает, обрисует еще меня извергом и садистом, а мне пока не хочется портить отношения с актрисой – расследование не закончил, да и… не налюбился еще.

Нина посмотрела не меня как-то странно, но подчинилась и пошла рядом со мной.

Несколько минут спустя мы уже сидели в моем «БМВ». Ехать до шестидесятой больницы на наземном общественном транспорте примерно час, на моем личном автомобиле мы затратили времени в два раза меньше. Разумеется, все мы когда-то бывали в этих краях, но где именно находится больница, никто из нас понятия не имел, а потому пришлось изрядно попетлять среди домов, домиков и строений, прежде чем мы выехали к высокому длинному, из железных решеток, забору шестидесятой больницы.

Время для посещения больных было подходящее, палата, где лежал Юрчик, женщинам из утреннего телефонного разговора с ним была известна, так что мы без проблем поднялись на четвертый этаж в хирургическое отделение, отыскали дверь с нужным номером и, постучавшись в нее, вошли.

В длинной узкой комнате места хватило как раз для того, чтобы вместить в нее четыре больничные койки, четыре тумбочки, стол с двумя стульями и раковину с краном. Тычилин занимал дальнюю справа от окна койку. Напротив него лежал бомжеватого вида мужик; на ближней слева кровати почивал парень с загипсованной ногой, справа – молодой мужчина с жестким шейным бандажом. Среди этой компании инвалидов наш Юрчик был самым изуродованным. Честно говоря, я никогда раньше не видел до такой степени избитой физиономии. Видимо, героико-монументальный угодил ногой в особо чувствительную зону на физиономии Юрчика, вызывающую небывалую отечность. Мало того, что голова Тычилина распухла, как баскетбольный мяч, так еще левая сторона лица съехала вниз, и глаз оказался напротив ноздрей, а щека так вообще на шее. Такая морда на конкурсе избитых физиономий запросто первое место взять может.

– Ну, здорово, герой! – с порога сказал я и помахал Тычилину рукой. – Вижу, вижу, ты и здесь уже порезвился, негодник – одному шею свернул, другому – ногу, третьему физиономию покарябал!

Двое: с больной шеей и загипсованной ногой открыли глаза, и вся компания пациентов палаты посмотрела на меня как-то странно. На меня вообще почему-то всегда странно смотрят, когда я прикалываться начинаю. А бомжеватый так вообще, прихватив журнал, встал с кровати, бочком, бочком протиснулся между нами и вышел за дверь – то ли испугался чего-то, то ли место рядом с Юрчиком освободил.

Вид Тычилина настолько страшил моих девиц, что они избегали смотреть на веселого сказочника и боязливо прятались за моей спиной. Подталкиваемый ими, я прошел к кровати Юрчика и, сев на соседнюю койку, пожал вялую руку артиста.

– Здравствуйте, друзья мои! – промычал Тычилин, с трудом шевеля распухшими губами. – Извините за мой внешний вид, но в ином обличье предстать перед вами не могу.

– Ты и так хорошо замаскировался, не узнать, – ляпнул я и с трудом высвободил ногу, на которую наступила Нина, давая понять, что не следует так шутить.

Мои спутницы, положив на тумбочку гостинцы, прикупленные нами по дороге в больницу, сели рядом со мной напротив больного.

– Как ты себя чувствуешь? – выразила сочувствие Нина, глядя на собрата по сцене жалостливым взглядом.

– Хреново, честно говоря, – посетовал Тычилин. – Такое чувство, будто меня пропустили через мясорубку.

– Ничего, Юра, все будет хорошо! – успокаивая бывшего одноклассника, проговорила Шерманова и погладила его по ноге.

Далее в течение последующих нескольких минут молодые женщины выражали соболезнования Тычилину по поводу полученных им увечий и сожалели в связи с его временной нетрудоспособностью. Веселый сказочник в ответ жаловался на свою судьбу, охал, ахал, вздыхал, но один раз, правда, порадовался – диагноз перелома челюсти не подтвердился.

Пришел мой черед наступить на ногу Нине, намекая на то, что пора бы уже поговорить и о моем деле, ради которого я, собственно, сюда и приехал.

– Ах да, – опомнилась Стороженко, виновато глянув в мою сторону. – У Игоря вот к тебе есть пара вопросов.

Актриса кратко и вполголоса, чтобы не слышали лежавшие в палате пациенты, рассказала о том, что произошло два дня назад во время спектакля в детском саду, сообщила, что я не журналист из «Светской жизни», а тренер по вольной борьбе, расследующий дело о краже драгоценностей, объяснила, что для того, чтобы смыть с их театрального коллектива пятно позора, необходимо предъявить мне алиби на интересующее меня время.

Юрчик слушал, не выражая эмоций, а возможно, они и отражались как-то на его физиономии, да были нам незаметны вследствие опухлости оной и плохой работы мышц лица. Он полулежал некоторое время, молча переваривая услышанное, затем объявил:

– Ну, хорошо, спрашивай.

Наконец-то пришла моя очередь вступить в разговор, а то я порядком заскучал, сидя без дела. Я наклонился через узкий проход между кроватями к веселому сказочнику.

– Ответь мне сначала вот на какой вопрос. За что тебя так жестоко вчера избили?

Мой вопрос застал Юрчика врасплох. Хотя на его физиономии, как я уже заметил, не могли отражаться эмоции, в глазах отразился страх. Однако студенистый быстро справился с собой и рассмеялся каким-то утробным, я бы даже сказал, загробным смехом.

– Ха-ха-ха-кха-кха! – Тычилин вдруг поперхнулся. Прокашлявшись, проговорил: – Кто же знает, за что они били. Может быть, они как раз с тобой и хотели за что-то поквитаться, а тут я им под руку попал. Кстати, менты утром приходили, тоже все пытали, кто такие и за что глумились. Я им сказал, что без понятия. Описал в общих чертах, что вчера произошло, а вот о тебе умолчал.

– Это ты правильно сделал, – похвалил я и хотел было в качестве поощрения похлопать Юрчика ладонью по щеке, да, вовремя вспомнив, что она у него неприкасаемая, отдернул руку. – Толку от полицейских все равно никакого – найти и наказать этих бандитов они не сумеют, только нервы вымотают.

– Тоже верно, – прогундосил студенистый и осторожно ощупал физиономию, будто проверяя, стала ли она меньше.

– Тогда следующий вопрос, Юра. – Я глянул на повернувшегося в нашу сторону и с любопытством уставившегося на меня парня со сломанной ногой и понизил голос: – Где ты был два дня назад в десять часов утра, в то время, когда начался в детском саду кукольный спектакль про Емелю?

Перебирая в памяти события двухдневной давности, Тычилин долго напрягал мозги, но не зря. В них все же наступило просветление – он что-то вспомнил. Это стало понятно по радостному огоньку, вспыхнувшему в глазах артиста.

– Ты знаешь, – проговорил он медленно, как человек, восстанавливающий в памяти какой-то эпизод из своей жизни, – за пару минут до того, как Нина отправилась на сцену, я вышел на улицу подышать свежим воздухом и покурить. Минут через семь-восемь вернулся в фойе и прошел в гримерку. Посидел там, чуть подгримировался, а когда услышал по радиосвязи, что наступило время моего выхода на сцену, отправился в актовый зал.

Глядя на Юрчика, я никак не мог побороть в себе чувство отвращения к нему. И вовсе не из-за того, что он такой избитый, а из-за того, что он такой студенистый. И глаза-то у него вовсе не голубые, какими раньше мне казались, а блеклые и водянистые, ну, медуза медузой.

– Это может кто-то подтвердить? – пытая Тычилина взглядом, спросил я.

Не выдержав моего взгляда, Юра опустил глаза и пробубнил:

– В общем-то, да. Когда я курил, женщина какая-то в детский сад пришла. Вот только я не знаю, помнит ли она, сколько времени в тот момент было.

Я подавил вздох разочарования. Кажется, я знаю, что это была за женщина, к кому и в котором часу она пришла в «Теремок». Неужели и у студенистого есть на момент преступления алиби? Если это так, то кто же тогда спер драгоценности?

– Ладно, спасибо за информацию, – выдавил я улыбку. – Ты мне очень помог.

Юрчик, промокнув слезящийся заплывший глаз уголком простыни, промычал:

– Да ладно, чего уж там…

Мы, вернее, женщины и студенистый еще немного побеседовали о разных разностях, касающихся здоровья Тычилина, планов кукольников на ближайшие спектакли, поделились новостями, и наша компания начала собираться.

– Ладно, Юра, выздоравливай! – на прощанье пожелала Шерманова, поднимаясь вслед за мной и Стороженко с кровати. – Когда выпишут, не говорили?

Тычилин сделал вид, будто тоже пытается встать с кровати, но женщины активно захлопотали вокруг него, укладывая на место.

– Не знаю! – без сил откидывая на подушку большущую, как у Чипполино, голову, простонал студенистый. – Но как бы там ни было, завтра к вечеру я домой поеду.

На удивленный взгляд обеих женщин он пояснил:

– Завтра пятница. В выходные в больнице обычно никакие процедуры не делают. Чего здесь просто так валяться? Поэтому завтра вечером, как только врачи уйдут домой, я тоже уеду.

– Ну, отлично! – обрадовалась Шерманова. – Тогда завтра вечером мы с тобой посидим у тебя или у меня дома и поговорим.

Попрощавшись с обитателями палаты, мы гуськом направились к двери.

Покинул я больницу ужасно расстроенным и, пока ехал в машине, сам себя успокаивал: «Не переживай, Игорек, алиби мало представить, его еще подтвердить нужно! Мало ли чего в свое оправдание могли наплести Малютин, Шерманова и Тычилин. Авось в ходе проверки у кого-либо из троих алиби липовым окажется. Так что не все потеряно».

Разумеется, я не мог высадить Олю где-нибудь посреди города и предложить ехать дальше на общественном транспорте, а потому повез ее домой. Жила Шерманова в старом престижном районе, однако в непрестижной пятиэтажке, расположенной у центральной шумной улицы. Въехав во двор, я по просьбе Оли остановил машину у второго подъезда. Перед тем как молодая женщина покинула машину, я спросил у нее:

– Ты же вроде говорила, что Тычилин рядом с тобой живет?

Собираясь выйти, Оля повернула ручку на задней дверце автомобиля и ответила:

– Все верно, мы в одном доме проживаем. Я во втором подъезде, а Юра, – Шерманова кивнула куда-то в сторону середины дома, – в четвертом. Его квартира на втором этаже справа. – Молодая женщина распахнула дверцу автомобиля шире. – Может быть, ко мне зайдете? Чайку попьем или чего покрепче!

Мы с Ниной обменялись многозначительными взглядами – у нас с нею на сегодняшний вечер были другие планы.

– Нет, спасибо, – ответил я за нас двоих. – В другой раз.

– Ну, как знаете, – бойко проговорила Шерманова, похоже, не очень расстроившись из-за нашего отказа идти к ней в гости. – Тогда до встречи! – С этими словами молодая женщина выскользнула из машины и захлопнула дверцу.

…Мы с Ниной неплохо провели оставшуюся часть вечера, поужинали в кафе, погуляли по парку, посидели на скамейке, любуясь звездами и луной. Ближе к полуночи поехали домой, на сей раз ко мне. Все говорило о том, что вечер должен окончиться чудесно, в жарких объятиях друг друга… должен был бы окончиться, если бы не одно, нет – два «но»… Впрочем, не будем забегать вперед…

Поставив автомобиль в гараж, мы с Ниной вышли из ворот гаражного кооператива. Справа от нас чуть выше на дороге стояла машина с потушенными фарами. Кооператив наш находился на отшибе, отрезок дороги, шедший вдоль него, не освещался, и было до того темно, что даже не видно было, сидит кто в машине или нет. А возможно, мы просто увлеклись беседой настолько, что не обратили внимания ни на саму машину, ни уж тем более на то, есть ли в машине водитель. Но как бы там ни было, мы направились с горочки по дороге, рассчитывая свернуть метров через пятьдесят к домам. Мы отчаянно флиртовали в предвкушении скорой интимной близости, были заняты друг другом и абсолютно не смотрели по сторонам. А зря! Автомобиль, стоявший позади нас, бесшумно тронулся с места и накатом поехал вслед на нами, все так же не включая фар. Мы по-прежнему ничего не замечали. Неожиданно за нашими спинами включился, а затем взревел двигатель, и нечто бесформенное и неясное – я это ощутил спиной – стало стремительно приближаться. То, что нас сейчас собьют, я понял шестым чувством. Хвала Всевышнему, что я спортсмен и у меня отличная реакция, которая и спасла нам жизнь. В последний момент я успел столкнуть актрису с дороги в росшие вдоль нее кусты и ринуться вслед за молодой женщиной. Но как бы я скор ни был, угол капота все же пребольно ударил меня в правое бедро, заставив крутануться вокруг свой оси. На ногах я, естественно, не удержался и упал на Нину. Какой бы костлявой девица ни была, ее тело все же смягчило удар моего тела о землю. Что ж, мы с актрисой квиты! Я уберег ее от удара машины, она меня – от удара о землю. Пока мы копошились в кустах, автомобиль, так и не включая фар и габаритных огней, скрылся в темноте. Ни марку машины, ни ее номер, не говоря уже о человеке, сидящем за рулем, мы, разумеется, различить не смогли. Единственное, что можно было сказать об автомобиле – он темный.

– Черт! – своим хрипловатым голосом проговорила актриса, пытаясь вывернуться из-под меня. – Чего ты на меня прямо здесь на дороге в кустах набросился?! Не можешь по-человечески дома в постели на чистых простынях?

Если актриса шутит, значит, цела.

– Где ты видела у холостяка чистые простыни? – проговорил я излишне удивленно, чтобы это можно было принять за правду, и сполз с Нины.

Она села, потирая ушибленное при падении плечо.

– Черт возьми, – пробормотала молодая женщина, пропуская мимо ушей мою реплику. – У меня такое ощущение, будто в меня самолет врезался.

– У тебя богатое воображение. – Я тоже сел и стал массировать травмированное капотом бедро. – Эта была всего лишь машина.

– Да понятно, что не танк, – отмахнулась актриса. – Но кому и зачем потребовалось нас сбивать?

Мы по-прежнему сидели, потирая каждый свою ушибленную часть тела, и силились прийти в себя от потрясения.

– Сбить хотели, скорее всего, меня, а тебя за компанию со мной… – Я попытался встать, но тут же со стоном опустился на землю. Боль в бедре была до того резкой и сильной, что перед глазами поплыли разноцветные круги.

– Что с тобой? – удивилась Нина и встала рядом со мной на колени.

Какой же мужик станет показывать перед женщиной свою боль? Я стиснул зубы и проговорил:

– Так, ерунда… Машина капотом задела.

– Ничего себе! – не на шутку встревожилась актриса. – Перелома нет? Может быть, «Скорую» вызовем?

Я покачал головой:

– Нет, все в порядке. Сейчас посижу немного и встану.

Я посидел еще немного, дожидаясь, когда боль утихнет, а потом, возвращаясь к ранее начатому разговору, произнес:

– Если бы, Нина, я знал, кто нас пытался сбить, то я бы ответил на вопрос, кто украл драгоценности в детском саду. А вот на вопрос, зачем меня хотели сбить, могу ответить точно… Я в своем расследовании на верном пути и очень мешаю сидевшему за рулем человеку, раз он жаждет моей смерти.

Даже в темноте было видно, как от страха расширились прекрасные глаза Нины, а появившаяся в них влага заблестела при свете луны.

– Но это же опасно, Игорь! – проговорила молодая женщина дрогнувшим голосом. – Он не остановится и снова попытается тебя убить.

По правде, мне и самому было боязно за свою жизнь, но я виду не подал, проговорил беспечно:

– Ерунда! В следующий раз буду более внимательным, не дам застать себя врасплох.

…Дома мы осмотрели боевые раны. Интересно то, что у Нины был на плече большущий синяк, но само плечо болело чуть-чуть, в то время как у меня синяка на бедре не было, зато место ушиба сильно болело. Парадокс, но объяснимый: у меня дубовая кожа, а у Нины – нежная.

Во время ночных утех бедро у меня побаливало, что доставляло неудобство, и я не мог проявить все свои мужские достоинства в постели в полной мере. Это-то и было одним из тех самых «но», из-за которых обещавший чудесно закончиться вечер оказался «смазанным». Второе «но» – неприятный осадок, оставшийся на душе после покушения на мою жизнь неизвестного. Ничего, Игорек, переживем! Главное, враг обеспокоен и очень не хочет, чтобы я разоблачил его. Но я настырный, все равно до него доберусь!