Малютин и Шерманова

Домой я заезжать не стал, сразу же отправился на работу.

В обед мне позвонила Нина, сказала, что поговорила кое с кем из своих приятелей, и они согласились на откровенную беседу со мной. Мы условились с моей новой любовницей встретиться в четыре часа в кукольном театре. В спектакле они в этот день заняты не были, кроме Малютина, который, как объяснила мне Нина, «давал звук» на прогоне новой постановки по сказочной повести А. Волкова «Волшебник изумрудного города».

После тренировки, переодевшись в джинсы и рубашку, я на ставшей мне уже родной машине отправился к кукольному театру.

Стороженко ждала меня у входа в театр. На ней было матово-черное короткое платье, обтягивающее молодую женщину, как саван мумию, и черные туфельки на высоком каблуке. Нина наложила яркий макияж и вся была такая одухотворенная, возвышенная, оживленная, в общем, сразу видно: влюбилась девка в созданный в ее воображении образ принца и счастлива, как дура. Не будем ее разочаровывать.

– Привет! – Я чмокнул Нину во впалую щечку.

Она поцеловала меня в ответ. Незаметно от стоявшего неподалеку то ли вахтера, то ли контролера, но почему-то в одежде швейцара, нежно провела ладонью по моей щеке.

– Нос вроде не сильно распух.

Я на мгновение задержал руку Нины у своей щеки и мимолетно прижался своими губами к ее ладони.

– Каждое прикосновение твой руки заживляет мой нос, как бальзам открытую рану, – подражая плохому актеру, играющему патетическую сцену, проговорил я томно.

Актрисе понравился мой комплимент. Она, поиграв бровями, кокетливо заметила:

– А ты, оказывается, не лишен поэтического дара, хотя и не журналист.

Я галантно ответил:

– Такая женщина, как ты, вдохновит любого даже бесчувственного человека на поэтические строки.

Нина закатила глаза, показывая, до какой степени она польщена. Потом, как и в прошлый раз, сделала знак контролеру-вахтеру, что я с нею, и мы, миновав фойе, направились по расположенному слева от зрительного зала коридору в конец театра.

– Я отведу тебя к Жене Малютину, – приноравливаясь к моему шагу, проговорила актриса. – У него есть несколько свободных минут до начала прогона спектакля, а потом поедем к Шермановой.

Я развел в сторону ладони, будто показывая, что в них ничего нет.

– Все в твоих руках, и я в том числе.

Нина взяла меня под руку и, заглядывая в глаза, произнесла:

– Сегодня я поговорила с Олей и Женей насчет твоего предложения решить вопрос с пропажей бриллиантов частным образом, не привлекая полиции. Увы, никто сознаться в краже не захотел.

Я состроил кислую мину, выражая, таким образом, сожаление по поводу случившегося.

– Ну, что же, пускай тогда предоставят алиби на момент совершения преступления.

Нина активно закивала:

– Именно об этом мы и договорилась.

– А с Юрой что?

– Пока ничего, – пожала актриса худенькими плечами. – По телефону такой деликатный вопрос не решить, тебе придется ехать к нему в больницу.

Я уже давно настроился на встречу с Юрой в стационаре, поэтому равнодушно ответил:

– Раз надо, значит, поеду.

Мы дошли до конца коридора. Здесь актриса открыла боковую дверь, и мы по темной и очень крутой лестнице поднялись на третий, как оказалось, служебный этаж. В коридоре, опоясывающем зрительный зал, располагался ряд дверей. Мы прошли ровно половину коридора, и Стороженко открыла одну из половинок массивной двустворчатой двери с табличкой «Звукооператор». Друг за другом ступили в полутемную каморку, забитую всевозможной аппаратурой, мониторами, пультами с тумблерами, выключателями, регуляторами громкости, индикаторами, в назначении которых наверняка разобраться мог только специалист. В середине звукооператорской в компьютерном кресле за большим пультом, расположенным под застекленным смотровым окном, за которым прямо напротив виднелась сцена, сидел Малютин. Как и в прошлый раз, он был одет с иголочки, брюки и рубашка отглажены, туфли начищены, пиджак на плечиках висит с внутренней стороны двери. Ничего не скажешь, аккуратист. Да и за внешностью следит: щеточка щегольских усов пострижена, чубчик прилизан, щеки выбриты, как говорится, до синевы, чувствуется аромат дорогой туалетной воды. Красавчик, одним словом.

– А-а-а, привела оборотня, – буркнул Женя. Судя по вопросу и взгляду, устремленному к моей провожатой, он обращался именно к ней.

Ясно, радушного приема не будет. Но раз уж мне от этого типа кое-что нужно, придется терпеть.

– О да! Сегодня, прежде чем снова превратиться в человека, я всю ночь выл на луну, – проговорил я, стараясь шуткой задобрить звукооператора.

Не тут-то было! Звезда звукооператорского искусства мой юмор не оценила. Сегодня она явно была не в духе и в упор не хотела меня замечать.

– Пусть по-быстрому излагает суть вопроса и катится отсюда ко всем чертям, – заявил Женя, по-прежнему обращаясь к Стороженко.

О мой бог! Судя по гонору, с каким говорил, Малютин, он был в театре идолом, которому поклоняются все, начиная от работника сцены и заканчивая директором театра. Нина не составляла исключения.

– Но, Же-еня-я… – вдруг запинаясь, заикаясь и заискивая, проблеяла она, наверняка испытывая передо мной неловкость за поведение своего компаньона по левому детсадовскому бизнесу. – Мы же догово…

Я перебил актрису:

– Все в порядке, человек целый день на работе, устал, понятное дело, испытывает раздражение, а тут я еще с дурацкими вопросами.

Я незаметно подмигнул Нине и кивком указал на дверь. Актриса оказалась понятливой.

– Ладно, вы тут поговорите, а я по делам пойду, – стушевавшись, проговорила она, зачем-то поправила на бедрах платье и выскользнула за дверь.

Я неспроста выпроводил Нину, понадеялся, что, оставшись с Малютиным наедине, быстрее смогу найти с ним общий язык, чем в присутствии Нины, перед которой он тут явно распушил хвост.

– Чего это я вдруг впал к тебе в немилость? – поинтересовался я самым добродушным тоном, на который только был способен.

Ведь это ж надо умудриться – глядя снизу вверх, посмотреть свысока. Но сидевший в кресле Женя именно так и глянул на меня, стоявшего перед ним.

– Терпеть не могу ищеек, частных детективов, шпиков, стукачей и прочую шваль, – проговорил он надменно.

«Я тоже терпеть не могу мужиков, строящих из себя перед зависимыми от них людьми важных особ», – сказал бы я в любое другое время этому чванливому типу, но не сейчас. Он еще не ответил ни на один из приготовленных мною вопросов, потому снова придется проглотить оскорбление и отложить сатисфакцию до лучших времен.

– Я расследую кражу в ваших же интересах, – проговорил я нейтральным тоном, стараясь, не дай бог, не задеть неловким словом, жестом или модуляцией голоса самолюбие звукооператора. – Заведующая детским садом пока еще ни в полицию, ни хозяину бриллиантов не сообщала о пропаже. Представляешь, что начнется, если сообщит? Украдена не безделица какая-то, а драгоценности на несколько миллионов долларов. В покое вас все равно не оставят, и еще неизвестно, что предпочтительнее: чтобы менты за вас взялись или люди заместителя мэра, которые цацкаться не будут – изуродуют и заберут не только украденное, но и последнее отнимут. Я же хочу решить вопрос по-тихому.

Не удалось мне не задеть Малютина. Он аж взвился:

– А ты меня не пугай, – его взгляд был обжигающим. – Плевать мне на мэров, пэров, полицию, а уж тем более каких-то частных сыщиков, сующих нос в грязное белье. Я чист, и никто мне ничего предъявить не может! А с тобой я согласился поговорить, только из уважения к Нине, которая очень просила меня не вышвыривать тебя сразу на улицу, а вначале ответить на несколько твоих вопросов. Так что выкладывай, что там у тебя, и проваливай!

Сегодня мне суждено целый день испытывать унижения. Ничего, Игорек, тебе плюнули в лицо, а ты утрись. Нужная информация все же важнее, чем растоптанная гордость тренера по вольной борьбе.

– Как скажешь, – проговорил я с принужденной улыбкой и указал на стоявший рядом со звукооператором стул. – Присесть можно?

Плечи Малютина едва заметно приподнялись, а потом опустились, что, очевидно, являлось жестом великодушия, позволяющим присесть, сам же звукооператор повернулся к пульту и принялся с преувеличенно внимательным видом настраивать аппаратуру.

Я присел на краешек стула и, разыгрывая из себя ужасно скромного человека, проговорил:

– Раз признания в краже не будет, я прошу тебя ответить на один вопрос: где ты был позавчера в десять часов утра?

– Я не могу поминутно помнить, где и в какой момент находился даже сегодня час назад, а ты хочешь, чтобы я вспомнил, что было позавчера, – не отрываясь от «дела», буркнул звукооператор.

– Хорошо! – Моей выдержке мог бы позавидовать самый сдержанный из дипломатов. – Поставим вопрос по-иному: где ты был позавчера в тот момент, когда в детском саду начался кукольный спектакль? Вспомни последовательность своих действий в тот день.

Все еще ковыряясь с тумблерами и регуляторами громкости, Женя подчеркнуто неохотно ответил:

– Настроив аппаратуру, я вспомнил, что забыл купить сигареты, решил сходить за ними в ближайший магазин. Ребята, узнав, что я отправляюсь в магазин, попросили прихватить водички и печенье. Ну, я и пошел. Сколько точно времени было, не помню. Отсутствовал я недолго, минут двадцать. Когда вернулся, спектакль уже начался. Несколько минут прошло. Я сразу же сел за пульт и стал «давать звук».

– Где находится этот магазин? – поинтересовался я.

Малютин, повернувшись ко мне вполоборота, искоса глянул на меня:

– Что, неужели будешь проверять? – ухмыляясь, спросил он.

– А почему бы и нет? – подивился я, на мой взгляд, риторическому вопросу Жени. – Конечно, буду!

– Ну-ну, – не скрывая презрения, процедил звукооператор. – Проверяй. Магазин сетевой, «Грошик», кажется. Как выйдешь из садика, слева через дорогу стоит. – Женя отвернулся и снова принялся крутить какой-то регулятор громкости, тембра или баланса, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

Я пошевелился, намереваясь подняться.

– Ты к краже не причастен, но, возможно, подозреваешь кого-то? – спросил я напоследок, зная, что вопрос останется без ответа.

Но я ошибся: Женя ответил, однако не так, как я хотел бы.

– Послушай, ты! – изрек он, крутанувшись, в кресле в мою сторону, и глянул на меня так, словно хотел испепелить. – Я нормальный мужик в отличие от некоторых, ни в чьи дела не лезу, ничего не вынюхиваю, ни на кого не стучу. Даже спрашивать у меня такие вещи не смей.

– Хорошо! – проговорил я невозмутимо. – Не буду.

В общем-то, главное я у Малютина узнал. Теперь можно и попрощаться достойно, как мужик с мужиком. Сохраняя абсолютное спокойствие, я медленно поднялся, а потом неожиданным, резким движением сунул в две ноздри звукооператора средний и указательный пальцы и потянул их кверху, словно пытался вырвать Малютину нос. Взвыв, Женя запрокинул голову и открыл рот, словно пациент в стоматологическом кресле.

– Отпусти!!! – с трудом открывая и закрывая рот, прогундосил он и схватился обеими руками за мою руку.

Свободной ладонью я ударил звукооператора по лбу. Удар был не столько болезненным, сколько унизительным. Но именно этого я и добивался – хотел отыграться за попранное Малютиным мое достоинство.

– Убери лапы! – проговорил я леденящим душу голосом маньяка-убийцы, нагоняющего на свою жертву страх, и еще дальше сунул в нос Жени пальцы. – А то сейчас ноздри порву!

Звукооператор вся Руси, понял, что благоразумнее выполнить мои требования, чем остаться без своего великолепного носа, и опустил руки.

– Вот так-то! – произнес я удовлетворенно и немного ослабил давление пальцев в нос. – А теперь слушай, красавчик! Если, к твоему несчастью, твое алиби не подтвердится, более того, окажется, что это ты упер бриллианты, то тебе лучше не попадаться мне на глаза – измордую так, что мама родная не узнает. Понятно?!

– Д-д-д-а-а! – с трудом сумел выговорить звукооператор.

– Ну, вот и молодец, – похвалил я и вытащил из носа Малютина пальцы. Они оказались мокрыми. Видать, красавчик страдал насморком. С брезгливым видом я тщательно вытер пальцы об идеальной чистоты рубашку пребывавшего в шоковом состоянии звукооператора, затем поправил его разлохматившиеся щегольские усики и похлопал ладонью по щеке. – Бывай!

Я тихонько вышел из звукооператорской и осторожно прикрыл за собой дверь. Все еще ошарашенный моими действиями Малютин не проронил ни слова.

Нина стояла в конце пустынного коридора и с нетерпением поджидала меня. Заметив мою персону, встрепенулась и устремилась навстречу.

– Ну, что там?! – Глаза молодой женщины светились от любопытства.

Я сделал удивленное лицо.

– А что?! Встреча прошла на высоком дипломатическом уровне. Женя ответил на все мои вопросы.

– Уф-ф, – не скрывая облегчения, выдохнула актриса. – Слава богу! А то я тут стояла, переживала.

И чего это она нервничает?

– А в чем дело-то? – спросил я заинтригованно.

Нина взяла меня под руку, и мы пошли к двери.

– Да понимаешь… – выставила она свой острый подбородок и, поглаживая его, в раздумье проговорила: – Женька, когда сегодня узнал от меня, кто ты на самом деле и чего хочешь, наотрез отказался с тобой встречаться.

В этот момент мы дошли до конца коридора, и я открыл дверь.

– Ха! – воскликнул я невольно, реагируя на сообщение актрисы, и пропустил ее вперед себя на лестничную площадку. – Это наводит на кое-какие мысли!

Проходя в дверь, Нина вильнула всем своим худосочным телом, отвергая, таким образом, мои инсинуации в адрес звукооператора.

– Глупости! Женька не хотел с тобой встречаться вовсе не из-за того, что в чем-то виноват. Просто он… – Актриса, прежде чем ступить на первую ступеньку, задержалась на лестничной площадке и взглянула на меня так, словно прикидывала, стоит мне открывать тайну или нет. Решила, стоит. – В общем, я с таким воодушевлением рассказывала о тебе и просила поговорить с тобой, что нетрудно было догадаться об испытываемых мной к тебе чувствах. Женьке это не понравилось.

Я отпустил дверь, она под действием «доводчика» медленно и плавно стала закрываться, и пошел рядом с начавшей спускаться по ступенькам актрисой.

– А что, этот великий и могущественный звукооператор до такой степени запугал весь театр, что здесь без его ведома никому ни с кем и переспать нельзя?

Хоть на лестнице было темновато, я все равно заметил, как лицо Нины покрылось румянцем.

– Ну-у… – замялась она. – Видишь ли… в общем… мы с ним как-то, где-то…

– А-а-а! – сообразив, в чем дело, рассмеялся я. – Красавчик, как и я, извращенец, любит анорексивно-стройных девиц! – Пользуясь случаем, что нас никто не видит, я в подтверждение тому, что действительно испытываю слабость к вышеупомянутым особам женского пола, схватил Нину пониже спины пятерней.

– Да ну тебя! – воскликнула молодая женщина и, обороняясь, оттолкнула мою шаловливую руку, однако, судя по вспыхнувшим веселым огонькам в прекрасных глазах, была не прочь со мной позабавиться, но только в другом месте.

Я вдруг стал серьезным:

– А сейчас вы с Женей как? Не балуетесь? Я собственник. Мужчина старой закалки – не как нынешняя молодежь, за вечер в одной компании партнеров меняет по нескольку раз. Если встречаюсь с женщиной, то не потерплю в постели третьего.

Актриса тоже стала серьезной:

– Женя и сейчас не против, но я не хочу. Перегорело все.

Я почувствовал, что дальше развивать эту тему не следует, все же хоть и принадлежу к спортсменам, считаемым в нашем обществе тупыми, такт кое-какой имею.

Здороваясь с изредка встречающимися нам людьми, мы иным в отличие от прошлого раза путем прошли по театру и снова оказались в том самом коридоре, где расположена гримерная знакомой мне группы кукольников.

– Мне присутствовать во время твоей беседы с Олей или здесь подождать? – останавливаясь возле закрытой двери в гримерку, спросила Нина.

По поводу ответа на вопрос размышлял я недолго. Раз уж удалось по душам поговорить несколько минут назад наедине с мужчиной, то с женщиной – сам бог велел.

– Подожди, пожалуйста, здесь, – попросил я и, видя по потускневшему лицу молодой женщины, что ей не очень-то хочется оставаться в коридоре, добавил: – Не обижайся. Я постараюсь быстро.

С этими словами я проскользнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

Шерманова, одетая в синие джинсы и бежевую блузку, сидела на своем месте для гримирования и с хмурым видом смотрела на свое отражение в зеркале. Верхняя часть ее лица по-прежнему оставалась не лишенной приятности: все тот же округлый нос, все те же карие, чуть навыкате глаза, все тот же выпуклый лоб и те же шелковистые брови, а вот нижняя изменилась. Овальный подбородок после удара героико-монументального распух, сместился в правую сторону, губы там увеличились в размерах, отчего исказилась линия ее красиво очерченного рта. Да-а, было отчего хмуриться.

– Привет! – сказал я невеселым, соответствующим настроению Шермановой тоном.

Оля глянула на меня в зеркало.

– Здорово! – соревнуясь со мной в том, чей тон окажется унылей, ответила она.

Я приблизился к Оле.

– Поговорим?

– Валяй! – бесцветно проговорила актриса, повернулась ко мне и указала глазами на соседнее кресло. – Садись.

– Премного благодарен. – Я опустился в кресло, не зная, с чего начать разговор. Чувствовал я себя неловко, будто был виноват в том, что Шерманова получила по физиономии, а студенистый так вообще по полной программе огреб. Хотя косвенно, наверное, был виноват – ведь это же я потащил компанию в ресторан, после посещения которого произошла драка.

– Болит? – спросил я, имея в виду распухший подбородок Шермановой.

Оля дернула здоровой половиной лица, выражая безразличие к своей потерявшей «товарный» вид физиономии.

– Ерунда… – ответила она и, интересуясь, в свою очередь, моим припухшим носом, спросила: – А у тебя как?

Я махнул рукой.

– Болит немного, но скоро пройдет.

Вялая до этого мгновения Шерманова вдруг оживилась:

– Ты знаешь, из всех нас не пострадала одна Нинка. Интересно, как это так получилось?

Мне показалось, что Оля для чего-то очень хочет бросить на Стороженко тень.

– Ты ее в чем-то подозреваешь?! – спросил я напрямик.

– О нет, что ты! – поспешно воскликнула Шерманова, всем своим видом отвергая возникшую у меня крамольную мысль. – Просто я хочу сказать, что ей крупно повезло… В отличие от нас и особенно Юрчика… На нем вообще живого места не осталось. – Молодая женщина снова сникла. – Из-за Тычилина у меня настроения-то и нет.

– Да уж, – посочувствовал я, – приятного мало… Кстати, как он там?

– Неважно, – по убитому виду Шермановой чувствовалось, что она, действительно, переживает за своего бывшего одноклассника, как любящая мать за сына-первенца. – Мы с Ниной утром звонили ему на мобильник, интересовались здоровьем. У него множество гематом, ссадин, ушибов, подозрение на перелом челюсти. Короче, мужик тот жестоко Юрку избил. – Оля тяжко вздохнула. – Ладно, чего уж теперь говорить. Лечить парня надо.

Соглашаясь с мнением собеседницы, я покачал в такт ее словам головой:

– Я приму участие в скорейшем возвращении веселого сказочника к своим деткам!

– Мы все поможем ему встать на ноги, – проговорила актриса таким тоном, каким обычно дают клятву, затем поменяла позу, по ее разумению, более удобную для продолжения разговора, и заявила: – Но хватит, Игорь, ходить вокруг да около. Задавай свои вопросы.

Мне уж самому давно не терпелось перейти к основной теме, ради которой я и пришел сюда, да вот тянул время – соблюдая приличия, справлялся о здоровье студенистого, да и самой Шермановой.

– Я хочу знать, – охотно отозвался я, – где ты была позавчера ровно в десять часов утра, в тот момент, когда в детском саду начался ваш кукольный спектакль?

Оля с понимающим видом кивнула.

– В общих чертах Нина обрисовала мне ситуацию, так что я представляю, о чем идет речь, – благосклонно сказала она и уточнила: – Тебя интересуют десять часов утра, потому что именно в это время произошла кража?

– Все верно, – подтвердил я.

– Как раз в десять часов утра в тот день спектакль начался, – заговорила Шерманова. – Открывала его Нина. Я сидела в детсаду в комнатке, что нам определили под гримерную. Без пяти десять вышла из комнаты и направилась к двери в актовый зал – не к той, что расположена со стороны сцены, а к той, что со стороны зрительного зала. Я должна вступать сразу за Ниной, причем, по нашей задумке, я выхожу на сцену прямо из зала. Когда я шла по коридору, достала мобильник, чтобы отключить его на время выступления, и в этот момент позвонила моя мама. Дочка у меня заболела, температурила сильно, и мама хотела посоветоваться со мной, какие лекарства ей дать. Разговаривая по телефону, я подошла к актовому залу и приоткрыла дверь, для того чтобы слышать и видеть, что происходит на сцене. За то время, пока я говорила с мамой, Нина включила музыку – звукооператор в тот момент отлучился – и начала работать. Долго говорить я не могла, сам понимаешь, представление идет, но тем не менее несколько минут мы с мамой проговорили. Затем я вошла в зал и вступила в спектакль.

Что же, если все было именно так, как говорит Шерманова, с нее подозрение в совершении кражи также снимается.

– Кто-то может подтвердить, что ровно в десять часов утра ты стояла в коридоре перед дверью и разговаривала по телефону? – Я уставился на Шерманову таким пронизывающим взглядом, словно хотел заглянуть молодой женщине в душу и посмотреть, какого она цвета: белого или черного?

Однако Оля, очевидно, приняла мой взгляд не за пронизывающий, а за раздевающий – она смутилась, поправила блузку на большой груди, рвавшейся наружу, и пробубнила:

– Конечно, могут. Я же на виду почти в дверях стояла, меня многие, кто в зале сидел, заметили. Тем более я привлекала взгляд, была в сценической черной одежде, а за спиной, чтобы дети не заметили, куклу держала – Емелю. У нас «По щучьему веленью» сказка была. С Емелькой потом в зрительный зал и вошла.

– Хорошо, проверим, – пообещал я, и мой взгляд с выпрыгивающей из блузки груди Оли переместился к ее лицу. – А теперь вот что мне скажи: что за люди – ваш звукооператор и веселый сказочник.

Шерманова усмехнулась, отчего ее оплывший подбородок еще больше «съехал» на правую сторону, придав молодой женщине какой-то ухарский вид то ли бандерши, то ли зэчки.

– Лучше прямо спроси: могли ли Женька и Юрка бриллианты спереть?

– Пусть будет так, – не стал я спорить.

Глаза у Оли закатились, она стала похожа на медитирующую особу.

– Ну, что тебе сказать… – произнесла она, постепенно выходя из состояния транса. – Юрку я давно знаю, с первого класса. Никогда он не был вороватым. Он вообще рубаха-парень, не жадный – выпить может, в долг дать может, соврать где-то может, но чтобы украсть – никогда.

Не очень-то верилось мне в добродетели студенистого. Но это, вполне возможно, из-за того, что я испытывал к нему антипатию.

– Ты вообще образ идеального мужчины нарисовала, – не удержался я, чтобы не съязвить.

– Да нет, – с невеселым видом покачала головой Шерманова. – Его образ далек от идеального, как, наверное, любого другого мужчины. К тому же есть у него одна страстишка… – Оля замялась.

Я посмотрел удивленно и требовательно:

– Ну?..

Моя собеседница еще секунду помедлила, потом потерла о бедра ладони, как будто они у нее вдруг вспотели от волнения, и нерешительно проговорила:

– Ой, не знаю, стоит ли тебе об этом говорить… Ну, да ладно, раз уж начала, скажу… Он, Юрчик, в общем, азартный человек, в рулетку обожает играть…

– Кто же не без греха, – снисходительно улыбнулся я. – Если позволяет финансовое положение, можно и поиграть. Но у нас же вроде запретили казино вне отведенных для азартных игр зон?

– И слава богу! – подхватила Шерманова. – А то Юрчик совсем без штанов остался бы. И тем не менее имеются подпольные казино, но, к счастью, насколько я знаю, Тычилин избавился от своей пагубной страсти к азартным играм.

– Блажен тот, кто верует, – усмехнулся я – избавиться от своей страсти игрок может с таким же успехом, что наркоман от пристрастия к наркотикам. – Бог с ним, с Юрчиком, игры – это, в конце концов, его проблема. Главное, что он, по твоему мнению, не мог украсть драгоценности. А как насчет звукооператора?

Оля презрительно скривила левую часть губ, правая же, распухшая и омертвевшая, осталась неподвижной.

– Не нравится мне этот Женя. Он дружок Нинки, а я с ним просто вынуждена общаться, потому что халтурим вместе. Высокомерный он, подленький. Между прочим, сколько его знаю, всю жизнь мечтает жить на широкую ногу…

– Ну-у, знаешь ли, – протянул я насмешливо. – Мечтать не запретишь…

– Да, – охотно подхватила Шерманова, – но он просто жаждет жить красиво. У него амбиции вон какие, – подняв руку вверх, она показала, какие именно, – а вынужден работать звукооператором в кукольном театре. Женя чувствует себя личностью, не реализовавшей в жизни свои возможности, а такой человек на многое способен, в том числе и на кражу драгоценностей, с помощью которых может сразу стать богачом.

– Все может быть, – сказал я с философским видом и засобирался. – Ладно, Оля, спасибо тебе за содержательную беседу, ты мне очень помогла. – Я поднялся из кресла. – В какой больнице лежит Юра?

Шерманова оживилась:

– Ты хочешь к нему поехать?

– Если ты не против, – пошутил я.

– Конечно, не против, – широко и добродушно улыбнулась Оля. – Лежит он в шестидесятой городской больнице в хирургическом отделении. А ты на машине?

– Да.

Шерманова обрадовалась и всплеснула руками:

– Ой, как здорово! Может быть, возьмешь меня с собой?

Охота была с девицей с такой распухшей физиономией по городу раскатывать да расхаживать. Хотя, если к Юрке одному заявиться, он может и не пойти на контакт, а бывшая одноклассница наверняка сумеет уговорить его быть со мной откровенным. Прикинув все «за» и «против», я решил взять Шерманову с собой.

– Почему бы и нет? – Я раскинул руки так, словно приглашал Олю войти в распахнутые мной объятия. – Возьму, конечно. Собирайся.

– Я быстренько! – вскочила со своего места Шерманова и засуетилась.