Глава 6
Полицейский, вор в законе и черт из преисподней

На следующий день, во вторник, к нам с Миклухой в палату пришел следователь – невысокий, полноватый, с ромбовидной фигурой, лет под пятьдесят, волосы редкие, коротко стриженные, как и положено полицейскому. Нижняя часть лица шире верхней, полные губы, длинный нос, суровый взгляд. Если бы не этот суровый взгляд, следака можно было бы принять за добродушного дядюшку, но внешность бывает обманчивая, так что с ментом надо держать себя настороже. Нового соседа нам с Миклухой не подселили, потому следователь устроился на свободной кровати и расположил протокол допроса на тумбочке.

– Меня зовут Михаил Александрович Кристальный, – представился полицейский.

Я сидел напротив него, закинув ногу на ногу и болтая стопой, всеми силами стараясь придать себе независимый вид, ибо я, хоть никакой вины за собой не чувствовал, ощущал себя в чем-то виноватым, очевидно, подобное чувство испытывает каждый в присутствии следователя, который проводит официальный допрос.

– Игорь Гладышев, – представился я.

– Я знаю, кто вы, Игорь Степанович, – проговорил Кристальный, сверля меня взглядом. – И не потому, что ваши имя, фамилия и отчество написаны на кровати. А потому, что пришел именно к вам по поводу аварии, в которую вы угодили.

Честно говоря, я ждал вопросов по поводу Георгия Сухарева и удивился тому, что следователь пришел в связи с произошедшей четыре дня назад, в пятницу, аварией, которая казалась мне сейчас уже старым полузабытым кошмарным сном.

– Вот как? – Я приподнял брови. – Ну, что же, слушаю.

– Давайте сначала побеседуем, а потом я составлю протокол и вы его подпишете, – предложил Кристальный.

– Как прикажете, Михаил Александрович.

– Что можете сказать по поводу столкновения такси с неизвестной машиной? С таксистом я уже побеседовал, он говорит, что был в шоке и ничего толком не запомнил. Видел только, что машина иномарка, темного цвета. Неожиданно выскочила на повороте, подрезала вас, ударив в переднее левое крыло, и скрылась… Может быть, вы что-нибудь увидели, запомнили?

Я покривил губы, выражая таким образом полное неведение.

– К словам таксиста мне прибавить нечего. Я вообще смутно помню, что со мной произошло. Вы знаете, господин следователь, у мозга, по-видимому, есть такая особенность – отключать страшные для человека воспоминания напрочь. Я работаю тренером в детско-юношеской спортивной школе, у меня пацан один после тренировки домой шел, трамвай его сбил. Слава богу, все обошлось, пролетел несколько метров вперед, но жив остался. Так он ничего не помнит с того момента, как как из спортзала вышел, и до того момента, как в больнице оказался. Хотя все время был в сознании и разговаривал с окружающими.

– Все правильно, – соглашаясь со мной, следователь с многозначительным видом покачал головой. – Мозг отключил сознание, чтобы не травмировать психику ребенка. Представляете, что было бы, если бы мальчишку всю жизнь преследовали яркие страшные воспоминания о том, как он попал под трамвай?.. Но вернемся к интересующей меня теме. Ну, если вы ничего не можете сказать по поводу виновника аварии, то, возможно, вспомните, что предшествовало вашей поездке на такси. Откуда и куда вы ехали.

Все то, что происходило до аварии, я помнил превосходно, а потому бойко ответил:

– В тот день у моего сослуживца Алексея Пирогова был день рождения. Мы отмечали его в ресторане «Рубин». Немножко выпили, я ушел раньше всех. Поскольку был без машины, поймал такси и отправился домой.

– Так, так, так, – заинтересовался Кристальный и пошевелил носом, будто ищейка, почуявшая добычу. – Может быть, в ресторане произошло что-то интересное, что привлекло бы ваше внимание?

– Да ничего. Обычный ресторан. Выступал кордебалет, мы сидели и разговаривали.

– Ни с кем не ругались?

– Да нет же!

– Возможно, из ребят кто-то повздорил с людьми из-за соседнего столика? А потом вам решили отомстить, поехали следом за вами на машине…

Я добросовестно в течение минуты напрягал свою память, вспоминая, не было ли какого-либо случая, из-за чего меня хотели бы убить. Но ничего подозрительного не вспомнил.

– Нет, все было чинно, спокойно. – Неожиданно меня осенило: – Послушайте, Михаил Александрович, может быть, это таксисту мстили, а получилось так, что я больше его пострадал?

Следователь с задумчивым видом постучал ладонью по своей коленке.

– Да нет, – покачал он головой. – Таксист подобное предположение отвергает. Говорит, ничего никому плохого не делал.

Я не согласился:

– И все же у таксиста может быть больше врагов, чем у тренера детско-юношеской спортивной школы. На дорогах всякое случается, вдруг подрезал кого-нибудь, вдруг не на своем участке таксует, припарковался не там. Да мало ли какие ссоры могут возникнуть на дороге.

– Нет, исключено. Таксист мужик покладистый, законопослушный, водитель со стажем. А вот у вас, Игорь Степанович, поразительная способность притягивать к себе несчастья.

Я непонимающе уставился на следователя:

– Простите?..

Он, усмехаясь, пояснил:

– Вы какой-то роковой мужчина, Игорь Степанович. То в аварию попадаете, то за три дня пребывания в палате в ней два человека умирают.

– Три, – механически ответил я.

Теперь следователь посмотрел на меня непонимающе:

– Что, простите?

– Трое, говорю, умерли. Шутов, Сухарев и за несколько часов до моего перевода в эту палату, вот на этом самом месте, – я постучал ладонью по своей кровати, – умер еще один.

– Тем более, – хмыкнул Кристальный. – Но меня интересует только смерть Леонида Шутова и Георгия Сухарева. Что можете сказать по этому поводу? Ведь они умерли на ваших глазах.

– Не совсем так. Шутов действительно умер на моих глазах, а Сухарева я обнаружил через полчаса после его смерти.

– Откуда такая точность во времени? – удивился следователь.

– Врач Фролов так сказал, когда осматривал труп.

– Понятно, – с благосклонным видом кивнул Кристальный. – Расскажите, что произошло с Сухаревым и с Шутовым.

Вспоминать особо было нечего, тем более произошедшее было свежо в моей памяти, и я, не раздумывая, стал говорить:

– Шутов лежал вон на той койке. – Я кивнул в сторону кровати, которую сейчас занимал Дмитрий Миклухо. – Неожиданно ему стало плохо, он захрипел, схватился рукой за горло, а через несколько минут умер. Ни прибежавшая по моему зову медсестра, ни присоединившийся к ней позже врач не сумели вернуть Леонида к жизни. Это было в воскресенье, а вчера, в понедельник, во второй половине дня, когда я вернулся с одной из процедур, то обнаружил уже на той кровати, на которой вы сидите, мертвого Георгия Сухарева. В руке у него была электробритва, включенная в розетку. Вот, собственно говоря, и все, – закончил я свой краткий рассказ.

Кристальный, выражая сожаление по поводу случившегося, состроил траурную мину и покивал:

– Да, нелепая какая-то смерть и у одного, и у другого. А как вы думаете, отчего умер Сухарев?

– Я, конечно, не эксперт, – проговорил я тоном скромного человека, – но на первый взгляд все говорит о том, что Георгий брился и его ударило током. Он лежал, опираясь на радиатор центральной отопительной системы, возможно, в электробритве где-то пробивал ток, а батарея ноль – земля. Вот и шарахнуло Сухарева током.

– Это на первый взгляд, а на второй? – хитро сощурился следователь.

Я сделал неопределенный жест рукой и тоже неопределенно ответил:

– Две смерти подряд как-то подозрительно.

– Согласен, – признался Кристальный. – Но да ладно, как говорится, вскрытие покажет. – Он обратил свое лицо к Миклухе: – А вы что скажете, Дмитрий Николаевич, по поводу смерти Сухарева? Насколько я знаю, о смерти Шутова вам ничего не известно, вы в это время лежали в другой палате. Ничего подозрительного не заметили? Вы ведь, когда умер Сухарев, находились в этом боксе?

– Э-э-э, да, – в знак согласия склонил голову Миклухо. Он тоже сидел, но на своей кровати, держась обеими руками за ее край, будто курица на насесте. – Но я это… ал-сп.

– Извините? – с вежливой улыбкой произнес следователь.

– Ну, это… – Дмитрий беспомощно глянул на меня, и я пришел к нему на помощь:

– Спал он.

– Вот-вот, – поспешно произнес Миклухо. – Цом-ли к ке-стен. – Дмитрий вновь посмотрел на меня искательно.

– Лицом к стенке он спал, – перевел я.

– Как-то странно вы говорите, – недоуменно произнес следователь.

– У него афазия, – пояснил я. – Из-за инсульта он слоги путает.

Кристальный посмотрел на Миклуху взглядом археолога, увидевшего неизвестное ему ранее древнее ископаемое.

– Господи, чего только на свете не бывает, – пробормотал он. – Значит, вы спали и ничего не слышали? – на всякий случай уточнил он.

Миклухо, стесняясь выдать очередную абракадабру, промолчал, лишь в ответ отрицательно покачал головой.

– Что ж, – вздохнул Михаил Александрович, – к сожалению, немногое я у вас узнал. Давайте теперь составим протокол допроса.

Он взялся за ручку и стал излагать на бумаге все то, о чем мы говорили. Сорок минут спустя после того, как мы с Миклухой подписали документы, следователь Кристальный ушел, оставив мне на всякий случай свою визитную карточку, – мало ли что, вдруг вспомню какие-либо интересные подробности.

Откосить от ЛФК мне все-таки в этот день не удалось. Пришел высокий стройный врач в коротком халате Вячеслав Васильевич и потребовал, чтобы я отправился в спортзал, потому что меня ждет группа. Деваться было некуда, и я потащился вслед за врачом. Группа, как я и предполагал, состояла из престарелых инсультников, у которых слабо работала либо правая, либо левая половина тела. Таких набралось шесть человек, я – седьмой. Упражнения выполняли, сидя на стульях. Разминали кисти рук, локтевые, плечевые суставы, а также голеностопные, коленные и паховые. Затем доктор раздал нам гимнастические палки, и мы выполняли всевозможные упражнения с ними, нацеленные главным образом на то, чтобы развить хватательные движения. Для меня подобные упражнения были детскими, я бы запросто мог сделать стойку на одной руке, однако я, не желая выделяться – не в моих это правилах, – помалкивал, но дал себе слово завтра даже под угрозой выписки из больницы без больничного листа больше на ЛФК не ходить.

После групповых занятий лечебной физкультурой доктор перешел к индивидуальным, а именно, распустив нас, отправился по палатам к лежачим больным. Начал с нашей палаты, поскольку она была самой дальней. Исмаила Рахимова ему снова не удалось поднять, парня парализовало наглухо, а вот у Петра Горелова в двигательных функциях организма был явный прогресс. Ноги у Петра не дрожали, он что-то мычал, шел более уверенно, но все равно опирался на руку врача, и о том, чтобы ходить самостоятельно, пока еще не было и речи. Часов в пять вечера ко мне пришла компания тренеров из детско-юношеской спортивной школы. Причем в том же составе, в каком мы отмечали день рождения Лехи Пирогова в ресторане «Рубин». Кроме самого Лехи, прибыли Владислав Зотов, Сашка Сафронкин, Садыков Руслан и Андрюха Шитиков. Принесли гостинцы, которые я с благодарностью принял, а затем все вместе мы прошли в уже описанное мною ответвление коридора, где стояли диваны, висели полки с книгами и где мы с Настей, моей девушкой, пару дней назад беседовали.

– Ну, расскажи, братан, что там произошло-то после моей днюхи? – пробасил Леха, опускаясь на диван вместе с Сафронкиным и Садыковым.

Я с Владиславом Зотовым и Андрюхой Шитиковым сел напротив.

– Да попался козел какой-то, подрезал нас, ударились в столб, держащий рекламный щит, ну и как результат – больничная койка.

– Говорят, с головой у тебя не все в порядке? – хихикнул Сафронкин, щеря рот с большой щелью между передними верхними зубами.

– Есть немного, – согласился я без тени юмора. Мне по-прежнему не хотелось шутить на тему головы, насмотрелся я здесь на инсультников, так что не до приколов. – Но дело на поправку пошло, скоро буду в норме… Как там Колесников поживает?

Иван Сергеевич Колесников, завуч детско-юношеской спортивной школы, наш непосредственный начальник. Строгий, но справедливый дядька-пенсионер.

Садыков Руслан шмыгнул своим большим носом и заявил:

– Ворчит, как всегда. Недоволен, конечно, тем, что ты на больничном.

Я развел руками.

– Ну, что же поделаешь, я же не специально.

– Да это понятно, – махнул рукой Руслан.

– Главное, выздоравливай давай, – пожелал Андрей Шитиков.

– Кто подменяет меня на тренировках? – Я оглядел присутствующих тренеров: наверняка кто-то из них вместо меня вел мои часы.

– Я, – признался сидевший рядом со мною Владислав Зотов.

– Спасибо, Влад, – проговорил я с чувством. – Не забуду. Как выпишусь, проставлюсь.

Леха нацелил на меня указательный палец.

– Ловим на слове! – сказал он со смешком.

– Да не проблема, – отмахнулся я, – только бы поскорее отсюда выписаться.

– Ты это, – Шитиков по-дружески похлопал меня по коленке, – Игорек, если надо помочь найти того мужика, что подрезал вас, говори. Мы, чем можем, поможем.

– Да, само собой, – пробасил Леха. – Можешь рассчитывать на нас.

– Спасибо, ребята! – Я с благодарностью улыбнулся. Действительно, мужики, да еще тренеры спортивной школы, реальная сила, но…

– К сожалению, найти обидчика нереально. Пусть менты ищут и сами разбираются с ними. Но мы так, на всякий случай предлагаем, – сказал Сашка Сафронкин. – Друзья все же.

– Хорошо, буду иметь в виду.

Мы еще немного поболтали, пошутили, посмеялись, затем я проводил тренеров до лестничной площадки и распрощался с ними.

Когда вернулся в палату, обнаружил на месте отошедшего в мир иной Георгия Сухарева нового соседа Посылаева Александра Алексеевича, 45 лет. Его перевели из палаты напротив – той самой, в которой лежали прокурор, полицейский и вор в законе. Кто он был – первый, второй или третий, – пока неясно. Ладно, позже разберемся. Само собой, он не сам перешел, а его перевела врач, поскольку Посылаев почувствовал себя лучше, кровообращение востановилось после перенесенного им инсульта и он из разряда лежачих больных перешел в разряд ходячих. Полностью, само собой, он не восстановился, левая половина тела плохо ему повиновалась, но он мог потихонечку ходить и обслуживать себя сам. Он был среднего роста, крепкий, с округлым красным лицом, маленьким носом, узкими губами, мешками под глазами, небольшими залысинами. После того как мы втроем представились друг другу, я спросил у Посылаева:

– Когда ты в больницу попал и что с тобой приключилось?

Когда новый сосед по палате заговорил, по блатным интонациям и жаргону сразу же стало ясно, что он и есть вор в законе.

– Да мы на хазе с кентами сидели, я выпил чуток, а когда стал домой собираться, ноги подкосились и в бессознанку ушел. Спасибо, кореша эскулапов вызвали. Что было – не помню. Оклемался малость только вчера вечером. Вот сейчас сестричка пришла, помогла сюда с манатками перебраться. Тут нормалек у вас. – Посылаев огляделся по сторонам. – Жить можно. Да и вы в натуре в своем уме. А те двое, что со мной в палате, лежали как овощи. Тоска берет. – Посылаев махнул рукой, рукав его олимпийки задрался, и стали явственно видны на предплечье да и на кистях (я только сейчас на это внимание обратил) наколки, тоже свидетельствующие о том, что наш новый сосед принадлежит к воровскому миру.

– А вы за что сюда попали? – Посылаев, видимо, спутал палату с камерой и спросил не как попали, а за что.

Поправлять я вора не стал, пусть считает палату чем угодно, хоть камерой, хоть карцером, лишь бы свои воровские порядки здесь не заводил. Я рассказал, как оказался здесь, рассказал, и каким образом попал сюда Дмитрий Миклухо, поскольку говорить он стеснялся, ибо, когда стал рассказывать, путая слоги, Посылаев над ним стал ржать, и он замкнулся в себе.

Вечером после ужина я решил сходить принять душ. Взяв мыло и полотенце, вышел из палаты и обомлел: в «предбаннике», прислонившись спиною к двери в санузел и раскинув в стороны руки и прижав их к стене, стоял Петр Горелов. Его поза напоминала позу человека, стоящего на карнизе скалы и собиравшего сигануть вниз. Он был в памперсе, волосы на голове торчали в разные стороны, глаза стеклянные. Весь его облик вновь напомнил мне облик беса, выскочившего из преисподней. Я не верю в чертей, чертовщину, не боюсь безумцев, потому что человек физически сильный, справлюсь с любым из них, но сейчас, глядя на Петра Горелова, почему-то испытал мистический ужас. Он стоял не шелохнувшись, каменным изваянием, и, похоже, не видел меня. О чем он думал в этот момент, я понятия не имел, да и вызнавать, в общем-то, не собирался. Бочком, не глядя на Петра, я проскользнул мимо него с опаской, как попытался бы прошмыгнуть мимо встретившегося на моем пути медведя.

Медсестры на посту за ресепшен не было, я прошел по коридору в закуток, где располагалась комната медсестер, и, предварительно стукнув в дверь, открыл ее. Дежурная медсестра, невысокая, полная, но верткая особа с высокой прической и добродушным лицом, находилась в комнате. Она в компании с нянечкой, худосочной женщиной с простецким лицом, пила чай.

– У вас там парализованный ходит, – сказал я возбужденно медсестре.

Это для меня, конечно, здесь проказы инсультников в диковинку, а для медсестры, возможно, всю жизнь работавшей в этом отделении, – обычное дело. Потому отреагировала она довольно-таки спокойно.

– Парализованные, молодой человек, ходить не могут, – проговорила она назидательно, отхлебнув из чашки чаю.

Я переступил с ноги на ногу.

– Ну-у, к нему доктор по ЛФК ходит, учит ходить. Вот он и поднялся.

– Раз ходит, значит, на поправку пошел. – Медсестра откусила от бутерброда и снова сделала глоток чаю.

– Вы как-то индифферентно относитесь к происходящему, – возмутился я. – Он же беспомощный, стоит возле двери в туалет, того и гляди упадет, разобьет себе голову, к его инсульту еще травма головы прибавится. Вам это нужно?

– Из какой палаты? – со стуком ставя чашку на стол, изволила наконец-то спросить медсестра.

– Из 1229, Петр Горелов.

– Это тот худой, давно не бритый мужик, что кричит по ночам и матерится?

– Он самый. Доктор по ЛФК Вячеслав Васильевич говорит, что у таких больных под вечер мозговая активность усиливается.

– Вот черту лысому не лежится! Пойдем, Таня, уложим этого Горелого в постель, – сказала она, обращаясь к нянечке, – пока он действительно не убился, а чай позже допьем.

Женщины поднялись и, прихватив рулон мягких одноразовых полотенец, довольно быстро вышли за дверь. Я пропустил их вперед и двинулся следом. Я бы, конечно, и сам мог попытаться уложить Петра в постель, но, поскольку он человек неадекватный, не стал брать на себя такую ответственность, мало ли что мужик учудит, в самом деле упадет и раскроит себе череп, отвечай потом за него. И получится, что я вместо того, чтобы помочь ему, усугублю дело. А медсестра и нянечка профессионалы, вот пусть сами с ним и справляются. Они знают, как именно.

И действительно, медсестра и нянечка оказались профессионалами. Когда они подошли к больному и попытались с двух сторон взять его под руки, он заартачился, стал вырываться и выкрикивать ругательства, тогда медсестра, держа под мышкой рулон с одноразовыми полотенцами, стала гладить Горелова по руке и приговаривать:

– Ну что ты, Петенька-Петушок? Успокойся. Чего же ты здесь стоишь, бедненький, один-одинешенек? Пойдем, я тебя в кроватку уложу, – говорила она с ним как с маленьким ребенком. – Ляжешь, я тебе интересную историю расскажу.

Она завела вместе с нянечкой мужчину в его бокс, где уговорами, а где мягко, но властно применяя силу, уложила на его кровать, а потом довольно ловко привязала его руки к боковым поднимающимся спинкам, а нижние конечности к изножью кровати.

– Ну вот, Петя, молодец. Давай отдыхай, а мы с Татьяной пойдем.

Я стоял в «предбаннике», наблюдая за происходящим в палате, и меня волновала только одна мысль: «Не дай бог такое когда-нибудь приключится со мной. Все, что угодно, лишь бы самому доходить до туалета, держать ложку и чашку с чаем».

– Вы приглядывайте за ними, если что – дайте знать, мы придем, – проходя мимо меня, сказала медсестра.

– Само собой, сообщу, – пообещал я.

Вышедшая следом из бокса нянечка выключила в нем свет, и медицинские работники вновь ушли в комнату медсестры допивать чай. Я же отправился восвояси.

Примерно через час в коридоре раздались шаркающие шаги и в «предбанник» кто-то вошел. В нем было темно, но с моего места мне было видно, как чья-то тень прошмыргала тапочками в соседний бокс и включила там свет. Я вскочил со своей кровати, вышел в «предбанник» и заглянул в комнату к Петру Горелову и Исмаилу Рахимову. Заглянул я в тот самый момент, когда Виктор – мужчина с пышной седоватой бородой и усами, пройдя между двумя кроватями вышеназванных мною больных, остановился в проходе у тумбочки так, будто у него закончился завод. Дьявол, здесь действительно с ними со всеми сам чокнешься. Я подошел к Виктору, взял его за руку и потянул.

– Виктор, Виктор, тебе не сюда, идем, я провожу тебя в твою палату.

Повинуясь, мужчина развернулся на сто восемьдесят градусов и, увлекаемый мною, вышел из прохода. Проводив Виктора до палаты, я вернулся в бокс наших соседей. Горелов лежал со злым выражением лица, напрягая руки и ноги, пытаясь порвать опутывающие его одноразовые полотенца. Увидев меня, он довольно внятно произнес:

– Р-развяжи, гад!

Разумеется, на оскорбление я не обратил внимания, но и развязывать его не собирался. Пусть связанный спит до утра, целее будет.

Я взглянул на Исмаила. Приплюснутое лицо его выражало муку, в глазах отражалась мольба.

– Помочь чем-нибудь? – спросил я его.

Чуть слышно сквозь зубы он проговорил:

– Вода.

– Понятно, сейчас все будет.

Я сходил в коридор к кулеру, налил в одноразовый пластмассовый стаканчик воды, принес парню. Покрутив у изножья кровати рычаг, приподнял верхнюю часть тела Исмаила повыше, затем приподнял подушку с его головой и дал ему воды. Рахимов с трудом, половину разлив, выпил содержимое стаканчика. Я снова опустил кровать, выключил в комнате свет и вышел из бокса.