Книга: Проказы разума
Назад: Глава 4 Лечащий врач Андрей Михайлович Фролов и медсестра Люба
Дальше: Глава 6 Полицейский, вор в законе и черт из преисподней

Глава 5
Афазия, или Гришка, гад, гони гребенку!

Утром следующего дня на место покойного Леонида Шутова перевели нового больного. Дмитрий Николаевич Миклухо – следовало из таблички, которую прикрепили к кровати, стоявшей у глухой стены. Это был невысокого роста мужичок сорока пяти лет, с большой лысиной, носом картошкой, сильно выдающимися скулами и полноватыми губами. Ему бы еще бородку и усы, и он запросто мог бы конкурировать с тем мужиком, что на Красной площади, вырядившись в костюм с красной ленточкой в нагрудном кармане, изображает вождя пролетариата.
– Что с тобой стряслось, Дима? – на правах ветерана палаты 1229 покровительственно спросил новичка неугомонный Георгий Сухарев, которому всюду нужно влезть.
– А-а… э-э… – проблеял Миклухо. – У ня-ме зия-афа.
– Что у тебя?!! – вытаращил глаза Георгий, да и у меня от удивления отвисла челюсть.
– Ну, это, сейчас, сейчас, – пробормотал Дмитрий. – А-ф-а-з-и-я!
– Это еще что за чудо такое? – изумился Сухарев.
Лежавший на кровати новичок задрал голову и почесал снизу подбородок.
– Я за-из суль-тин-а ги-сло таю-пу.
– Ничего не понимаю, – покачал головою Георгий. Он даже сел на кровати и тупо уставился на Миклуху.
Я вспомнил, что где-то когда-то слышал про эту болезнь, афазию, но ее носителя никогда раньше не встречал и вот воочию увидел.
– У него из-за инсульта поражены речевые отделы коры головного мозга, – пояснил я. – И потому он путает слоги.
– Да-да, – ткнул в меня пальцем новичок. – Да-прав.
– А-а, правда! – хмыкнул Сухарев. – Черт возьми, чего только не бывает на белом свете, – пробормотал он, имея в виду болезнь Миклухи.
– Вот-вот, – радостно закивал в ответ новичок. – Сам удивляюсь. Но те слова, что я ряю-повто, потом нормально зношу-прои.
– Тебе только шарады загадывать с таким дефектом речи, – хохотнул Георгий, но тут же осекся. – Извини, конечно, Дима, за насмешку. Но уж больно чудно как-то ты говоришь.
– Дно-ла, я чу-хо сказать… э-э… – Он махнул рукой и с тоской поочередно посмотрел на Георгия, потом на меня. Видимо, объяснить он хотел много, да слоги путались, слова не составлялись в предложения, и это раздражало Миклуху, злило и мешало сосредоточиться.
– Тебе скороговорки надо говорить, поговорки всевозможные вспоминать, – посоветовал я. – Тогда, глядишь, речь и восстановиться.
– Точно! – поддакнул Сухарев. – Тебе и говорить побольше нужно. Ты болтай, Дима, не обращай на нас внимания, речь тренируй. Мы тебе поможем.
– Си-спа-бо!
– Ну-ка, повтори: спа-си-бо! – потребовал Георгий.
– Си-бо-спа, – ответил Дмитрий.
Новоявленный логопед покачал головой:
– Нет, нет, еще раз: спа-си-бо!
– Спа-си-бо, – по слогам повторил новичок. – Ага, понял – спасибо! Спасибо, – уже радостно сказал он.
– Ну вот! – довольно рассмеялся Сухарев, и я тоже заулыбался. – Видишь, как здорово получается! Тебя когда инсульт бабахнул? Этой ночью? – поинтересовался Георгий.
Миклухло отрицательно покачал головой.
– Два… дня…назад, – четко выговорил он, – чью-но.
– Ночью! – поправил Георгий.
– Ночью, – послушно, как прилежный ученик, повторил Миклуха. – В боль-ницу при-вез-ли. А чером-ве, после ратабол руг-вд болидго.
Георгий многозначительно посмотрел на меня.
– А ты знаешь, Игорь, он не только слоги путает. Он еще слова вместе объединяет. Я так понимаю, «болидго» – это голова болит. А «ратабол» – работал.
– По-видимому, так, – согласился я.
С грехом пополам наш новый сосед по палате рассказал, а мы, поправляя его, перевели на человеческий язык его нечленораздельную речь. Оказалось, что после работы у Миклухи неожиданно очень сильно заболела голова, потом он потерял сознание, а когда уже пришел в себя, то с ужасом обнаружил, что вместо обычных слов стал лопотать всякую чушь, будто маленький ребенок. Его жена вызвала «Скорую», та приехала, врач поставил диагноз инсульт, и Миклуху отвезли в больницу. Здесь его подселили в палату 1230 напротив нас, в которой тоже два бокса – двух– и трехместный. Все больные в палате, кроме Миклухи, были лежачими, причем в трехместном боксе вместе оказались прокурор, полицейский и вор в законе. В двухместном вместе с Миклухой лежал мужчина в коме, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, а к его телу прикреплены датчики, фиксирующие его текущее состояние. Поскольку Миклуха более-менее оклемался и в нашей палате освободилось место, то заведующая отделением решила, дабы не усугублять психическое состояние мужика среди лежачих больных, перевести его к ходячим. И еще выяснилось, что у Дмитрия Миклухи в той палате остались кое-какие вещи. Поскольку после инсульта он еще толком не пришел в себя, голова у него кружилась и с координацией было не все в порядке, я вызвался сходить, принести вещи Миклухи.
Я встал с кровати, вышел из палаты и ступил в дверь палаты напротив. Так как я знал, что здесь находятся лежачие больные почти в вегетативном состоянии, то стучать не стал. В левом боксе в самом деле стояли две кровати, но лежал один человек, подключенный к искусственной вентиляции легких и еще к каким-то приборам.
«Васнецов Сергей Анатольевич, 42 года», – прочитал я на табличке, прикрепленной к кровати. Мужчина, лежавший на кровати, казался старше, очевидно, оттого, что осунулся, оброс трехдневной щетиной и кожа вследствие болезни была дряблой, желтоватой, нос заострился, закрытые глаза впали, под ними круги, к узкому вспотевшему лбу прилипли волосы. Жаль мужика, молодой еще. Я быстренько сгреб из тумбочки Миклухи его вещи, в основном туалетные принадлежности, в целлофановый пакет, и в этот момент в «предбаннике» раздались шаркающие шаги.
Я выглянул за дверь – никого. Подошел к соседнему боксу и заглянул внутрь. В точно таком же помещении, как и у нас, стояли три кровати. На всех трех лежали мужчины. Все с закрытыми глазами, все небритые, осунувшиеся, с приоткрытыми ртами. На той, что сразу у входа, была прикреплена табличка «Демченко Евгений Семенович, 49 лет». Кровать слева у окна занимал некий Савельев Вадим Петрович, 56 лет, а справа Посылаев Александр Алексеевич, 45 лет. Кто из них был вором в законе, кто прокурором, а кто полицейским, на табличке не было написано, а потому оставалось только гадать.
Внутри в палате находился Виктор, тот самый мужчина с окладистой бородой, насупленными бровями и ясным взглядом. По своему обыкновению Виктор, очевидно, вновь перепутал палаты и забрел в одну из них, где у него и закончился «завод». Он остановился у одной из тумбочек, склонившись над ней в ступоре.
Я зашел в бокс, приблизился к Виктору, взял его за локоть и развернул.
– Пойдем, дружище, это не твоя палата.
Больной покорно развернулся и, направляемый мною, прошаркал тапочками по боксу, затем «предбаннику» и вышел в коридор. Со слов Георгия я уже знал, где его палата, а потому довел до нее. Потом отправился к себе.
В нашем боксе деятельный Георгий разучивал с Миклухой скороговорку, все слова в которой начинались на букву «г». «Гриша, гад, гони гребенку, гниды голову грызут». Причем Дмитрий никак не мог запомнить слово «голову» и все говорил «гниды волосы грызут». Сухареву терпения учить Миклуху не хватало, он торопился, злился, отчего Дмитрий еще больше сбивался.
– И что ты все время гэкаешь? – возмутился он, тараща на своего «ученика» глаза. – Ты же не хохол, а русский, говори не «гэ», а «г».
Миклуха очень старался говорить «г», но получалось «гэ» фрикативное.
– Слу-по-шай! – в конце концов возмутился и Миклухо. – Может быть, я всегда так во-го-рю. Я ж с Брянщины!
– Чего же ты сразу не сказал! – обиженно произнес Сухарев. – Я тут, понимаешь ли, распинаюсь, учу его правильно букву «г» выговаривать, а он всю жизнь гэкает. Ладно, черт с тобой, говори как знаешь.
Наконец Миклухо правильно сказал всю скороговорку, и Георгий от него отстал.
Ближе к обеду в наш бокс пришел высокий стройный молодой мужчина со строгими чертами лица, одетый в джинсы, коротковатый медицинский халат и обутый в кроссовки. Искал он, очевидно, меня, потому что, взглянув на табличку на кровати, на всякий случай поинтересовался:
– Игорь Степанович?
– Да. – Я сел на кровати, поскольку лежал, и уставился на посетителя.
– Меня зовут Вячеслав Васильевич. Я провожу лечебную физкультуру. Хочу с вами позаниматься.
Я кашлянул в кулак.
– Вы знаете, Вячеслав Васильевич, я профессиональный спортсмен. Преподаю в детско-юношеской спортивной школе вольную борьбу.
– Ну и что же? – Ничуть не смутившись из-за моего заявления, врач сделал ко мне шаг и взялся за спинку кровати. – Я хочу провести с вами занятия по восстанавливающей после инсульта программе лечебной физкультуры.
– Доктор, я сам могу преподавать лечебную физкультуру, поскольку у меня есть на это право и соответствующий документ, – соврал я, хотя не очень-то покривил душой, потому что хоть и документа у меня не было, но в институте физкультуры ЛФК проходил.
И тем не менее Вячеслав Васильевич не отступал.
– Все же, Игорь Степанович, я жду вас завтра в спортивном зале, расположенном справа по основному коридору. Так положено.
Мне вовсе не улыбалось заниматься лечебной физкультурой вместе со старичками, перенесшими тяжелейший инсульт, идти на занятия я не собирался, но все же сказал:
– Хорошо, я приду. Спасибо, доктор!
Врач покинул нашу комнату, зашел в соседний бокс, и уже оттуда раздался его голос.
– Исмаил, – обратился он к парализованному таджику, – попробуйте поднять правую руку… Так, а теперь левую… Понятно. Пошевелите правой ногой. Левой… Ясно… А теперь вы, Петр Иванович, обратился он к мужику, похожему на беса, только что выскочившего из преисподней. – Правую руку. Левую. Пошевелите левой ногой. Правой. Отлично… Ну, что можно сказать… Исмаил, с вами пока лечебной гимнастикой заниматься рано, а у вас, Петр Иванович, восстанавливаемость хорошая, давайте-ка попробуем немножечко подвигаться. Осторожно, попробуем сесть в кровати. Нет, нет, Петр Иванович, с моей по-омощью. Сели. Так. Хорошо… А теперь давайте попробуем подняться. Опирайтесь на меня. Отлично, отлично. – Раздались вздохи Горелова, тяжелая поступь его ног, шарканье пятками по полу. – Так, хорошо, давайте, двигаемся до двери, намечайте себе путь, Петр Иванович, вот спинка кровати, опирайтесь на нее, потом дальше, дверной косяк. Теперь стена «предбанника», ваша цель добраться до санузла, а потом до унитаза. Я показываю вам путь до туалета и обратно, запоминайте, пожалуйста, коль вы хотите самостоятельно себя обслуживать.
Сквозь открытую дверь в проеме было видно, как в «предбанник» вышел в сопровождении врача Петр Горелов. Он был худ, казался немощным, за исключением памперса, на нем абсолютно никакой одежды не было. Шел он босиком на трясущихся ногах и представлял собой жалкое зрелище. Много я на своем веку повидал, но вот одряхлевшего черта в памперсе видел впервые. Парочка прошествовала до двери в санузел, затем развернулась и пошлепала обратно. Вскоре раздался скрип кровати, Горелов сел на нее, и доктор сказал:
– Ну все, на сегодня хватит. Вы молодец, Петр Иванович! Теперь ложитесь, отдыхайте до завтрашнего дня. А вам, Исмаил, желаю скорейшего выздоровления. Всего доброго.
Когда врач снова показался в «предбаннике», на сей раз уже один, Георгий сказал ему:
– Между прочим, этот Петр Горелов вчера вечером концерт выдавал, причем так, что нянечки его связали.
Вячеслав Васильевич заглянул в наш бокс.
– Ничего удивительного в этом нет. Обычно днем такие больные пассивные, а вот ближе к вечеру у них начинается мозговая активность и иной раз они агрессивны. Так что не обращайте внимания. В больнице всякое бывает. А вас, Гладышев, – он глянул на меня, – я завтра все же жду.
С этими словами доктор развернулся и вышел в «предбанник», а затем в коридор.
После обеда, который нам разнесла веселая раздатчица тетя Маша, в наш бокс заглянула медсестра Люба и сказала, что мне следует отправиться на очередное обследование в 23 кабинет, сделать эхоэнцефалографию. Это такая процедура, когда к голове прикрепляют множество пластин, потом закрываешь глаза, и перед ними начинает мелькать свет. Разумеется, я об этой процедуре раньше понятия не имел, узнал только после того, как прошел ее. Проводил ее врач, ассистировали ему двое – девушка и парень.
Когда я вернулся в свою палату, то застал в ней трагичную картину. Георгий Суухарев сидел на своей кровати, облокотившись о прикрепленную к стене батарею центрального отопления, в правой руке он держал электробритву, голова у него свесилась, язык был вывален, глаза открыты, вытекшая изо рта слюна образовала на плече на футболке мокрое пятно. Я уже говорил, что в свободное от работы время подрабатываю частным сыском, а потому мне приходилось видеть трупы, и сейчас одного взгляда на Георгия мне было достаточно, чтобы понять, что передо мною труп. На всякий случай я все же подошел к мужчине, потрогал его за плечо и позвал:
– Георгий!
Сухарев проехал спиною по радиатору, упал на бок и уткнулся лбом в кровать.
О дьявол, что же это за палата такая заколдованная? На моем месте старик умер, вчера на месте Миклухи умер Леонид, а сегодня вот Георгий Сухарев. Господи, а Миклухо!
Дмитрий лежал лицом к стене, поджав ноги и сложив между коленями ладони. Он-то хоть жив? Я подошел и потряс мужчину за плечо. Он медленно повернулся и посмотрел на меня вопросительным взглядом.
– Что чи-слу-лось? – спросил он.
– Плохо дело, – ответил я траурным тоном. – Георгий, кажется, умер. Ты ничего не слышал и не видел?
Миклухо приподнялся на локте и опасливо посмотрел за мою спину туда, где лежал, уткнувшись носом в кровать, Сухарев.
– Не-ет, чего-ни.
– Ясно, ничего не видел.
Наконец, осознав, что на соседней кровати лежит труп, испуганный Миклухо вскочил с кровати, надел тапочки и подался прочь из палаты.
Я вышел следом за ним. Невдалеке увидел нашего лечащего врача Фролова. Вид у доктора был усталым. Очевидно, он сутки дежурил в больнице, сегодня должен был уйти домой, но почему-то остался. Я кинулся к нему.
– Андрей Михайлович! Андрей Михайлович!
Он остановился с недовольным видом. Врачам обычно не нравится, когда больные обращаются к ним вне специально отведенного времени – во время обхода. Я остановился возле него.
– У нас в палате снова труп.
– Что?! – спросил он так, словно ослышался.
– Я говорю, у нас снова в палате человек умер.
– Кто? – недоверчиво спросил Фролов.
– Георгий Сухарев.
– Не может быть! – не поверил доктор, однако, обойдя меня, быстрым шагом отправился в сторону нашей палаты.
Я поспешил за ним. Мы прошли мимо стоявшего с испуганно-растерянным видом рядом с дверью Дмитрия Миклухо и ступили вначале в «предбанник», а потом в наш бокс. Фролов приблизился к телу Сухарева, взял руку Георгия, пощупал пульс.
– Черт возьми, действительно умер, причем примерно полчаса назад. – Он потер виски. – Господи, что же это такое делается! – Он посмотрел на мою персону невидящим взглядом.
Хотя вопрос был риторическим, я ответил:
– Понятия не имею.
– Выхода нет, – сам себе сказал Фролов. – Надо вызывать полицию. – Взгляд его стал осмысленным. – Вас, Гладышев, я попрошу покинуть палату и не входить в нее до тех пор, пока вам не разрешат.
С этими словами он выпроводил меня из бокса, плотно закрыл двери и ушел.
Часа два мы с Миклухой мотались по коридору, сидели на диванчике, смотрели в окно на больничный двор. Говорили обо всем и ни о чем, избегая темы о покойном Георгии Сухареве.
– Фамилия у тебя прикольная, – хмыкнул я, глядя в окно. Отсюда, со второго этажа, был виден козырек входа в реанимационное отделение, именно сюда меня и привезли два дня назад после того, как я попал в аварию. – Маклай не твой родственник?
– Колай-ни Николаевич Миклухо-Маклай, – на полном серьезе сказал Дмитрий, – кий-вели ский-рус этнограф, антрополог, биолог и шественник-путе, на самом деле мой ственник-род по отцовской линии. Так что я его то-по-мок.
– Потомок, – механически поправил я.
К зданию подъехал автомобиль «Скорой помощи», из него вышли врач, медсестра и водитель, открыли заднюю дверцу и выкатили каталку с лежавшей на ней пожилой женщиной. Еще одну инсультницу привезли.
В любом другом месте в любое другое время я бы, наверное, стал подшучивать над Миклухой, его родственными связями со знаменитым путешественником, но здесь, когда за стенкой лежал труп Сухарева Георгия, весь этаж был забит инсультниками, а в залах реанимационного отделения за жизнь пациентов боролись врачи, честно говоря, было не до шуток, обстановка не располагала.
– Что ж, таким родственником только гордиться можно, – сказал я после паузы и отошел от окна.
Вскоре пришел судмедэксперт, провел осмотр трупа на предмет обнаружения у него следов насильственной смерти, а уж саму смерть зафиксировали сами врачи. Труп увезли в морг, а нам с Миклухой наконец-то разрешили войти в свою палату.
Назад: Глава 4 Лечащий врач Андрей Михайлович Фролов и медсестра Люба
Дальше: Глава 6 Полицейский, вор в законе и черт из преисподней