Роль текста и слова?

Это сложный вопрос… текст и живое выступление. Это такая, очень маклюэновская тема, он как раз писал про аудиальную информацию, которая воспринимается на слух, и визуальную. Конечно, с письменностью наступил век визуального восприятия. Сейчас, наверное, наблюдается обратный процесс. Наиболее быстро растущей частью Интернета является видео, которое возвращает нас к дописьменному потреблению информации. Здесь можно выделить несколько тенденций: Прежде всего, сокращается длина линейного чтения. Воспринимается это так, что мы стали меньше читать. На самом деле вовсе нет, читать мы стали гораздо больше. Но короче.

Да. Чтение стало более фрагментированное, рваное. Мы это воспринимаем как поражение знаний, поражение культуры. И отчасти это так и есть. Ведь мы же привыкли, что знание связано с длинным текстом, что умный человек – это тот, кто прочел толстые книги. В этом смысле есть риск, что человечество скоро разделится на эллоев и морлоков. Возможно, да. И тут важно понять: мы действительно теряем культуру или просто испытываем дискомфорт от того, что новая среда не соответствует антуражу нашего детства, который для нас является эталоном комфорта?

Если мы теряем культуру, то, да, это будут эллои и морлоки. Будут люди, которые благодаря воспитанию, усилию способны к длинному чтению. Их будет меньшинство, безусловно, но они будут принимать решения. Однако если это всего лишь наше эмоциональное ощущение дискомфорта от изменений, то тогда, может быть, не все так плохо.

На самом деле, возможно такое толкование, что длинное чтение и не нужно. Может быть, длинное чтение – лишь процедура, ритуал, связанный с тем, что просто не было более простого способа передать информацию, кроме текстов. Ведь со времен иероглифов письмо – самый простой способ передать информацию во времени и пространстве. А сейчас становятся доступными другие способы. Это можно сравнить с использованием, например, зажигалки. Если бы питекантроп увидел, как мы используем зажигалку, он счел бы нас чрезвычайно вульгарными. Потому что добыча огня – это священное действие, которое требует двух суток общения с духами, употребления массы приспособлений и снадобий. Это высокодуховный процесс, опосредованный культурными традициями и процедурами. И, в принципе, получается так, что культура – это комплекс затруднений при реализации простых функций, таких как получение огня или общение.

Например, если бы мы могли общаться друг с другом мысленно, то и не было бы письменной культуры, да и всей известной нам цивилизации. Но поскольку есть текст, а в тексте есть правила правописания, есть правила вежливости, есть правила композиции, то все эти процедуры, которые удлиняют наши коммуникации, затрудняют наши коммуникации – они и составляют культуру. Точно так же, как трудность добычи огня порождает культуру древнего человека. Сейчас мы можем выполнять ту же функцию добычи огня, но не тратить столько сил, сколько тратил питекантроп.

Может быть, функция передачи знаний сохранится и при коротком чтении, но она будет гораздо более простой благодаря новым средствам коммуникации. И в этом смысле утрата длинного чтения – это вовсе не утрата культуры, а переход на более быстрые процедуры. Может быть. Это гипотеза. Это то, что нам предстоит понять. Для нас открываются новые возможности, и мы туда «хлынем».

Поначалу это технические возможности. В этом смысле важно разделять понятия эволюции и прогресса. Мы воспринимаем наше техническое развитие как прогресс. Идея прогресса подразумевает движение вперед, к лучшему, будто мы улучшаем что-то. Мне кажется, что даже техническое развитие не описывается идеей прогресса, это такая иллюзия шестидесятых годов прошлого века. На самом деле мотивировка этого движения не прогрессистская, а эволюционная. Эволюция ведь не обращена вперед, эволюция не имеет образа будущего, не имеет цели. Мотив эволюции – простой перебор вариантов, в которых наименее эффективные тоже участвуют, но заходят в тупик и не получают продолжения. То, что непригодно, вымирает, а пригодное остается.

Но это не значит, что эволюция руководствуется представлениями о лучшем. И в этом отличие эволюции от прогресса. Более эффективные или экономичные возможности реализуются наряду с неэффективными и неэкономичными, просто дольше, с продолжением, с открытием новых возможностей. Происходит естественный отбор: либо продолжение, либо тупик. Но в начале нет образа продолжения или тупика, об этом мы можем судить лишь постфактум. Этот естественный отбор не подчиняется идеям «лучше-хуже», не подчиняется нравственным идеям, тогда как к прогрессу можно применять нравственные критерии и представления о цели.

И это тоже, да. В принципе, одни и те же изменения, происходящие сейчас, мы можем описывать и как прогресс, и как эволюцию. Но мне кажется, что идея эволюции более адекватна. И она помогает избежать некоторых утопических представлений о будущем. Например, наше религиозное воспитание, которое есть у всех, в том числе и у атеистов, предполагает, что в будущем человека ждет рай, к которому надо стремиться и вести себя соответствующим образом. Про поведение забывается, но мечта о рае говорит нам, что впереди нас ждет нечто хорошее, пусть и после страданий. Это иллюзия, безусловно. Вот она и питает идею прогресса.

Но если подумать – будущее никому не обещало быть хорошим. Будущее вообще не брало на себя никаких обязательств перед нами. Например, мы наивно проецируем вперед представление о цикличности кризисов, о черных и белых полосах в жизни.

Если сейчас трудно, то потом будет выход из этой ситуации и все опять станет хорошо… С чего мы это взяли? Выход не обязательно должен быть. Его может и не быть.

В этом смысле идея прогресса ослепляет, она не позволяет видеть такие вещи. А идея эволюции позволяет видеть, что, например, в истории жизни на Земле подавляющее большинство видов живых существ вымерло. При этом выжившие виды, безусловно улучшены – они лучше приспособлены для жизни. Но не потому, что у кого-то был проект их улучшения, а потому, что они по факту были пропущены окружающими условиями для продолжения линии. А другие попали в тупик. В тупик попало подавляющее большинство вариантов. И это просто чудо, что каждый из нас есть.

Если мы применим идею эволюции к происходящим изменениям, то поймем, что весь набор вариантов смещается в новую среду, к новым возможностям. Слава богу, мы умны, и эти возможности угадываемы, иногда даже проектируемы. Но и проектов существует тьма тьмущая, отобраны же будут не все. И в этом статистическом отборе доля рационального стремления улучшить что-то, то есть прогрессистский мотив, наверное, все-таки поглощается естественным отбором более экономичных вариантов, то есть эволюционным мотивом.

Так вот фишка-то в том, что более экономичные варианты нам, как правило, и не нравятся. Потому что они отменяют привычные процедуры – длинное чтение, добычу огня и т. п. То, к чему мы привыкли и считаем разумным, человечным. Раньше изменения давали человеку время привыкнуть, теперь они будут нарастать с пугающим ускорением. По моему представлению, никогда больше не будет ситуаций, когда после изменения мы стабилизируемся в некотором состоянии и живем себе припеваючи. Теперь перемены будут всегда. Здесь можно говорить о такой достаточно известной идее сгущенного исторического времени, когда каждый период, каждая последующая эпоха короче предыдущей.

Я пару лет назад предложил идею осевого поколения. Осевое поколение – это примерно поколение моих родителей, люди, которые родились в сороковые годы.

Да-да, в их жизни спрессовалась несколько эпох. Такого раньше не было никогда.

Каждая страна проходит через осевое поколение, оно связано с идеей демографического перехода Капицы. У него идея демографического перехода сопровождается еще такой закономерностью: чем раньше страна подходит к демографическому переходу, тем он длиннее. Во Франции он длился двести лет, у нас – примерно шестьдесят лет. А вот те страны, которые вступят в демографический переход позже, там вообще в одном поколении будут совмещены четыре эпохи: доаграрная, аграрная, индустриальная и сразу пост-индустриальная. То есть они еще собирают под ногами какие-то полезные в быту предметы, но уже пользуются мобильным телефоном.

Естественно, что для человека это невообразимый стресс, разрушение всяких традиций. После осевого поколения не передаются социальные привычки, потому что каждое поколение выращивает свою привычку для себя.

Процесс сжатия исторического времени, когда каждая эпоха все короче, на самом деле, похож на обратный отсчет: десять, девять, восемь… А идея осевого поколения, когда эпоха уже сжалась внутрь одного поколения, свидетельствует, что в этом обратном отсчете мы подошли близко к «точке ноль». За которой, по моим представлениям, произойдет переход человека в цифровое пространство. Так называемое копирование личности, оцифровка личности, – есть целые концепции на эту тему.

И в этом смысле доступные наблюдению вещи, вроде сокращения длины чтения или смерти газет – это лишь маленькая такая морщинка на поверхности мирового океана истории. Многих, например, шокирует предстоящий отказ от бумаги. Я много езжу в регионы, местные редакторы и журналисты говорят: «Да не будет этого никогда, газеты не умрут, потому что Интернет не пробрался еще в глубинку…».

Нет, это классический шок будущего: «такого не будет никогда, потому что сейчас это не так!». А ведь отказ от бумаги – пустяк и частность. Те процессы, которые за этим последуют, чудовищны. Физическое и химическое вмешательство в организм достигнет таких размеров, что нас, прежних, оно будет шокировать. И вот здесь встает проблема: содействовать этому, смиряться или сопротивляться? Я придерживаюсь двух точек зрения на этот счет.

Первая: мы наблюдаем величественнейшие процессы. Если исходить из идеи обратного отсчета и сгущения времени, то, скорее всего, в единицу времени никогда не было такого сгущения исторического материала.

И второе: все-таки надо сопротивляться. В философском плане надо созерцать, а в бытовом – сопротивляться. Надо учить детей читать книжки, учить тому, что мы сами получили от родителей. В то же время надо понимать, что перемены неизбежны и для нас, прошлых, они катастрофические, вообще-то говоря.

Я на философские темы отвлекся; вас, наверное, больше медийные темы интересуют?

Да. В российской Ассоциации футурологов я являюсь одним из координаторов, «главный по тарелочкам» – отвечаю за медиа. Но помимо этого есть у меня трактат про послечеловечество, он висит на моем сайте. Согласно этой концепции, причиной обособления человека из живой природы был страх физической смерти, то есть первое осознание смерти прачеловеком.

Идея смерти приводит к осознанию раздельности души и тела. Идея смерти приводит к появлению этики, потому что если конечность существования примеряется и к себе, то возникает желание избежать конца. Что для этого нужно? И, собственно, человеческая культура развивалась как выработка разных сервисов бессмертия. Наиболее мощная традиция наработана, конечно, религией. Этим же, глобально, занимается наука. Ну а для избранных самый лучший способ бессмертия дает творчество, потому что Гомер, например, бессмертен в наибольшей степени, более, чем кто бы то ни было другой в истории человечества. А сейчас, благодаря оцифровке информации, человечество подошло к новой версии бессмертия. Возможно, это будет наилучшая версия или даже само бессмертие.

В июле этого года на форуме РИА «Новости» «Медиа будущего» выступал Андрей Коротков, профессор факультета журналистики из МГИМО. Он сказал одну интересную вещь, которую мало кто заметил. Но по терминологии, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Так вот: любое размышление о будущем медиа, о цифровых технологиях логично приводит, в конец концов, к вопросу о бессмертии. Потому что, занимаясь проблематикой медиа, мы рано или поздно приходим к идее оцифровки коммуникативной среды, общества, а потом и человека.

Речь идет о неких неизвестных пока еще способах перемещения человека в цифровое пространство. Сначала виртуальным образом, сначала фигурируя собой, как персонажем – мы уже тренируемся в этом. Все мы в сети управляем персонажами себя, которые в принципе уже являются скопированными личностями, пока суррогатными. Пока что эта «личность» выключается, когда мы идем, скажем, спать. Через десять лет или даже быстрее будут созданы специальные алгоритмы: мы пошли спать, а наш персонаж продолжает общаться, потому что у него в алгоритме прописано, что говорить, как на кого реагировать, причем с достаточной степенью творческой свободы. А мы потом проснулись утром, зашли и узнали, как на автоответчике: с кем наш персонаж подружился, что он там наговорил от нашего имени…

В принципе, рано или поздно возникнет проблема, известная фантастам и разработчикам искусственного интеллекта: как понять, алгоритм, который все делает за нас, – он еще алгоритм или уже и сам личность? Ведь целью такого алгоритма будет все лучше и лучше заменять нас. Соответственно, если эта цель будет достигнута, то он нас заменит. Эта цель ведет к замене человека улучшенной версией, на самом деле.

Да! Это один из возможных сценариев появления нового существа, сетевой сверхличности, которая вырастает из алгоритма, протезирующего наши персонажи в социальных сетях.

Это один из возможных сценариев. Кстати, любые работы в этом направлении представляют для человечества, как для вида, очень серьезную опасность, превосходящую опасность ядерного оружия, превосходящую опасность пресловутой «серой слизи» – наногеля, который сам себя воспроизводит. Но если с ядерным оружием человечество как-то борется, то разработки в сфере всех видов человекозамещения никак не контролируются. А они идут в медицинских целях, в целях потрепаться в Интернете, в военных целях.

Часть этих разработок связана с киборгизацией, с гаджетизацией организма, то есть тело пичкают автоматическими штуками. Рано или поздно это приведет к построению когнитивного интерфейса. Уже сейчас можно считывать импульсы мозга чисто механически. Это еще не чтение мыслей, это считывание электрохимической активности нейронов.

Пока что это примитивная технология, просто новый опосредующий код. Грубо говоря, я подумаю про яблоко, специальный шлем возбуждение участка мозга, отдаст команду компьютеру, и машинка поедет налево. Подумаю: «груша» – машинка поедет направо. И компьютеру, и человеку для этого надо взаимно настроиться и обучиться – видео с опытными образцами можно найти в интернете. Создается новый код, это не чтение мыслей, это лишь чтение другого кода, который уже не речевой, а нейронный, если так можно сказать. В медицинских опытах уже достаточно большие успехи: например, потренировавшись думать какие-то воображаемые образы и приучив компьютер, что это определенные команды, можно управлять инвалидной коляской. И это, конечно, будет делаться для военных целей, потому что таким образом можно симулировать среду боя и управлять дроном не с помощью физического, мускульного усилия, а с помощью интеллектуального усилия, что гораздо быстрее. Военные, наверное, достигнут больших успехов, чем медики, потому что лучше организованны и у них больше денег.

Параллельно те же военные ведут работы над экзоскелетами. Американцы уже отрапортовали о создании экзоскелете пехотинца – такие кибермеханические спина и ноги, чтобы переносить в несколько раз больший вес, быстрее бегать. То есть просто залезаешь внутрь такого своеобразного скафандра, и он умножает мускульные усилия, заменяет скелет, превосходя его по крепости и силе.

Подобные идеи человекозамещения с помощью гаджетов дают еще один рецепт бессмертия. Но уже не с алгоритмом, который развивается-развивается и, в конце концов, переходит порог личности, а с помощью кибернетизации самого человека, когда предельная задача когнитивного интерфейса, считывающего сигналы мозга, – совсем заменить тело, которое является причиной смерти, заменить мускульную силу. В том числе и мускулы языка, то есть отменить речь. В самом деле, ведь лучше всего общаться напрямую – от мозга к мозгу… Это как та же идея зажигалки – мы получим ту же функцию, но без затруднений, ритуалов и технических барьеров, составлявших всю предыдущую культуру. Но при этом мы перестаем быть человеками, которые являются серединным звеном между животным и богом. Становимся, в принципе, богами. В этой логике бессмертие может оказаться, как ни странно, побочным эффектом гаджетизации и оцифровки человека.

Идея разума, очищенного от коммуникативных и других опосредующих процедур и заключенного в сетевой мультиорганизм, в принципе, – это идея бога. И тут уж приходится оперировать разными религиозными категориями. Поэтому я всегда осторожно на эту тему рассуждаю, потому что люди часто схлопываются и начинают ставить диагнозы. Так что дальше углубляться, наверное, смысла нет.

Интересно только отметить, что следом появляются невиданные экологические проблемы. Например: а что будет со старым человечеством? Старое человечество продолжит существовать? Ведь если удалось заменить человека, и личность скопирована куда-то в сетевую среду, это значит, что она получила доступ ко всем знаниям. Это значит, что она получила доступ ко всем лабораториям, которые к тому времени будут подключены к сети. То есть получила возможность вырабатывать новые знания, производить даже материальные продукты. Если они, конечно, ей нужны, что вряд ли. Это значит, – и тут мы подходим к идее сингулярности, – что в этот момент начинается возгонка знаний. Учитывая быстродействие такого существа, которое будет специально нами компьютеризировано как раз для этого, оно сможет задавать себе любой вопрос и получать ответ, питаясь по сети всем знанием человечества. И рано или поздно спросит себя о природе самоозадачивания, что и будет порогом превращения в личность, точнее, в сверхличность.

Идея сингулярности, соединения всех знаний в единой точке, предполагает, что девяносто процентов знаний, необходимых для формирования сверхличности, будут добыты в сам момент сингулярности. И это опять-таки соответствует образу обратного отсчета и сжатия времени, потому что всё схлопывается, коллапсирует, сжимается в точку. И в этом смысле, приблизившись на десять процентов к созданию сверхличности, мы будем втянуты в эту воронку. И тот, кто первый этого достигнет в какой-то лаборатории… это не будет общественно-политическим событием. Все произойдет в какой-то лаборатории, скорее всего, засекречено. Скорее всего, один или несколько субъектов подойдут к этой черте и смогут за нее пройти. Что будет с остальным человечеством, если появляется такое сверхсущество?

Нам кажется, что мы будем им управлять, отключать – мы же его создали. Ничего подобного! Оно будет руководствоваться своей логикой, к нам оно будет относиться, как мы к муравьям, примерно. Мы можем быть злыми к муравьям, мы можем о них заботиться. Но от муравьев это никак не зависит. Как понять этику такого существа, если она другая? У меня есть несколько идей. Этика этого существа будет основана на наиболее полном использовании своего могущества, потому что нелепо обладать могуществом и не использовать его, – это будет восприниматься как неполноценность. Это такая разновидность стыда: сверхличности будет стыдно не задействовать свой потенциал на сто процентов. Что такое на сто процентов задействовать потенциал всемогущества? Это только созидать, потому что созидание бесконечно, а разрушение конечно. Короче говоря, мы приходим к идее бога, созидающего вселенную. Возможно, это новый Большой взрыв, создание нового мира и в нем создание новой копии себя, с последующим достижением сингулярности-два. Эта версия этики сверхличности, с одной стороны, для нас вроде безобидна, но с другой – созидание нового мира вовсе не предполагает сохранение старого.

Занимаясь проблематикой медиа, мы рано или поздно приходим к идее оцифровки коммуникативной среды, общества, а потом и человека. Речь идет о неких неизвестных пока еще способах перемещения человека в цифровое пространство.

…В принципе, рано или поздно возникнет проблема, известная фантастам и разработчикам искусственного интеллекта: как понять, алгоритм, который все делает за нас, – он еще алгоритм или уже и сам личность? Ведь целью такого алгоритма будет все лучше и лучше заменять нас. Соответственно, если эта цель будет достигнута, то он нас заменит. …Это один из возможных сценариев появления нового существа, сетевой сверхличности, которая вырастает из алгоритма, протезирующего наши персонажи в социальных сетях.

Да, конечно, есть еще много вводных, которые в этой схеме не учитываются. Но мы исходим из того, что мы – вершина эволюции на данный момент. В этом, кстати, кроется ловушка нашего религиозного восприятия, и даже материалистического, возникшего как оппозиция религиозному. Мы полагаем, что бог, ну, или природа, создали вереницу существ, из которых человек – наивысшее. Но это может оказаться и не так. Есть, например, Тейяр де Шарден, монах-иезуит и палеонтолог, который, в частности, раскопал в Китае синантропа в 30-е годы прошлого века. Вот он развивал теорию мега-эволюции. Он считал, что основное содержание эволюции – это вызревание разума в последовательно сменяющих друг друга формах.

Если применить эту идею: кто сказал, что процесс эволюции завершается человеком? Может, человек – это переходная ступень к некой следующей форме разума?

Возможно, следующая форма – чистый разум, не обремененный физическим телом. В принципе, происходящее можно вполне трактовать в этом русле. Эта идея мне нравится, я описываю ее как переход к следующему виду – послечеловеку.

Такое существо, видимо, возникает в результате экспериментов с копированием человеческой личности в сетевое или вообще какое-нибудь эфирное пространство. Понятно, что ему доступен весь багаж знаний человечества, и человечеством же подготовлена возможность производить любые новые знания. Это означает всемогущество. Но в момент перехода, видимо, обязательно придется пройти мотивационную проверку – проверку кайфом.

Очевидно, что личность состоит не просто из разума, но и каких-то мотиваций, связанных с эмоциями. Конечно, это будут не эмоции людей или животных. Но нам кое-что известно и о высших эмоциях. Когда Господь создал Землю, он увидел, «что это хорошо». Творческая эмоция – это божественная эмоция. В принципе, она известна и человеку: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!». Или: «Я гений Игорь Северянин!».

Да-да, совершенно верно. Вероятно, в момент перехода первое, с чего начнет новое существо – это с настройки мотивов. То есть с экспериментов с эмоциями. Тут наиболее вероятен риск наркотического кайфа, потому что очень легко доставлять себе удовольствия, обладая всемогуществом. Причем эмоциональный накал этого удовольствия мы даже не можем себе представить. Какое оно будет? Это что-то чудовищное, никакой наркотик с этим не сравнится.

Но фишка в том, что такое техническое удовольствие имеет склонность к возгонке. Из него трудно или невозможно выйти.

Да-да. Это же известные эксперименты, когда крысе подключали к участку мозга, который отвечает за удовольствие, внешние раздражители, крыса нажимала лапкой на рычажок и стимулировала эти участки. За два дня крыса умирает, потому что все время жмет на этот рычажок.

Самый-самый момент возникновения нового вида или существа весьма критичен и для него, и для мира. Если это перерождающееся существо обращает могущество на стимуляцию удовольствия, выбирает наркотический кайф, то распадается как личность, перестает существовать. Это своего рода проверка, фильтра отбора в боги. У меня есть замысел написать об этом повесть – как в секретном бункере в Мытищах ведутся работы по созданию искусственного интеллекта и проводятся опыты по копированию личности.

Пока замысел. Хочу описать, как первые попытки копирования личности приводят к тому, что вот эти недосверхличности начинают прежде всего экспериментировать с удовольствием. И происходит мгновенный распад, сопровождающийся энергетической катастрофой, потому что при этом потребляется энергия целых городов. В принципе, риск черной дыры может быть связан с кайфом новорожденного высшего существа, не удержавшегося от соблазнов прямого удовольствия.

Но у этой личности в момент перехода может быть иной приоритет – связанный именно с творчеством. Потому что творчество тоже дает высшую эмоцию, но такая эмоция опосредована изменениями во внешнем мире, она не грозит зацикливанием удовольствия и распадом личности. Но сначала всегда проверка кайфом.

И в этом смысле, как мне кажется, весь опыт человечества, связанный с наркоманией, с потреблением веществ и снадобий – это тренировка.

Причем этим процессом перехода нельзя будет управлять! Люди за пультами будут думать, что они проводят какой-то эксперимент по копированию личности. Но как только будет перейден некий порог копирования и скопированная личность в новой среде получит все доступы, она получит все знания, собранные человечеством. Зачем ей те, кто сидит за пультом? В этот момент произойдет эволюционный скачок, сопоставимый с появлением самого человечества.

В момент перехода возникнет следующая форма разума. Думая об этом, надо представлять человечество как вид, а не как отдельных людей. В этом, как мне кажется, ошибка многих трансгуманистов: идеи бессмертия они рассматривают как личное спасение, в буквальном смысле. Что делает их чересчур религиозными. А надо сугубо по-дарвиновски: мыслить категориями вида, а не личности. Даже если переход произойдет с участием одного человека, но материалом, заготовкой для бога является весь вид, подошедший к определенному этапу эволюции. Нелепо строить на этот счет какие-то личные ожидания, хотя соблазн такой есть.

Действительно, в историческом сегодня, в преддверие перехода мы приближаемся еще к одному фильтру – политическому, за который можем не пройти.

Он связан с усреднением человеческих качеств, с политкорректностью. Понятно же, что прорывы и достижения созревают не как средняя температура по больнице, а как пиковая нагрузка в центрах концентрации. В этом смысле причиной прорыва будут лучшие лаборатории, а не распространение образования по человечеству.

Распространение образования по человечеству замедляет прогресс, на самом-то деле. Образование в лучшем случае лишь создает, расширяет сеть отбора талантов и гениев из всех уголков земли, переток их в центры прорыва.

Наверное, все зависит от горизонта будущего, за который мы хотим заглянуть. В принципе, глобальная тенденция ведет к замене людей автоматами. Это началось давно, с тех пор, как мотыга усилила функцию руки. Любой инструмент отчуждает какую-либо функцию и расширяет возможности организма. Собственно, Интернет – это расширение нервной системы до размеров планеты. Это процесс давний, поступательный и ускоряющийся.

Продолжая эту логику, мы понимаем, что любая механическая и многие интеллектуальные функции человека протезируются, что, в конце концов, приводит к полному человекозамещению – инструментом, механизмом, автоматом, другим организмом, программой. Видимо, единственное, что не протезируется, – это желание и удовольствие.

Структура личности – вопрос сложный, наверняка найдутся философы, которые более точно сформулируют. Но да: желания, воля, очевидно, необходимые составляющие личности – помимо интеллекта и знаний.

Получается, что человек будущего, по крайней мере, до перехода в послечеловека – это некоторая гедонистическая сущность, которая отдала на аутсорсинг все функции, кроме удовольствия и желания.

Вот с этой точки зрения мы можем рассуждать о том, какие будут специальности у человека, пока он еще будет оставаться человеком, то есть до момента перехода. Понятно, что человек будущего – это человек творческий.

Мне кажется, в этом основная идея последней книги Стругацких «Град обреченный». В этой истории некая высшая сила собрала в неизвестном месте людей разных эпох и специальностей и эти люди как-то устраивают свое общество, проходя различные стадии развития. Они догадываются, что с ними проводят некий эксперимент, но суть эксперимента понять не могут. Собственно, лучшие умы среди них и пытаются понять: а зачем это все? И однажды подмечают, что у них есть все специалисты, нет только людей творческих профессий. Ни одного ни художника, ни поэта, ни писателя.

На мой взгляд, идея Стругацких была в том, чтобы от имени высшей силы смоделировать, как в человечестве из ничего может вырасти творческая амбиция. И в книге так и происходит – находятся люди, которые преодолевают границы, начинают общаться не только с пространство, но и со временем, чтобы оставить след. Так из человека практического появляется человек творческий. И это оказывается даже целью.

Я наверняка слишком вольно толкую эту книгу. Но, по сути, точно такой эксперимент и поставлен на планете Земля. И неорганического материала за 4,5 млрд лет выращена жизнь, а потом и творчество. И этот эксперимент сейчас подходит к какой-то кульминационной точке, после которой творчество перейдет в новые формы разума.

Чем ближе к этой точке, тем больше люди будущего будут заниматься творчеством ради удовольствия, а остальное отдадут на аутсорсинг автоматам или программам.

Это не значит, что все люди столь хороши: многих будет интересовать удовольствие как таковое – цивилизация дает к тому все необходимые средства. И таких даже всегда большинство. Но, как мы уже говорили, эволюция не имеет нравственных критериев. Просто одни формы оказываются конечными, а другие дают продолжение и рождают новые формы. Ни те, ни другие не являются хорошими или плохими. Но формы, способные к продолжению, двигают эволюцию дальше, предлагая лучшие воплощения.

Машины будут обслуживаться машинами, это же не сложно.

Кстати говоря, примеряя эту идею сейчас на современное общество, я думаю о том, сколько вреда нам приносит бизнес-мораль. Последние восемь лет я возглавлял журнал не только как редактор, но и как издатель. И акционеры передо мной иногда ставили вопрос: ты бизнесмен или нет? Подразумевался только один приемлемый ответ, критерий бизнеса ставился во главу угла.

Экономическая деятельность безусловно направлена на извлечение прибыли. Но экономическая деятельность не является содержанием общества. Это лишь способ жизнеобеспечения для того, чтобы делать что-то другое. То есть да, бизнесмены нужны, но культ критериев бизнеса преодолевается уже даже в экономике. Представление об отдачах на инвестиции перестает быть линейным, каким оно было в эпоху меновой торговли.

В этом смысле общество будущего, конечно, не будет столь бизнесовым, как сейчас. Во-первых, по крайней мере, в кульминационных центрах, которые уже сегодня прообраз такого общества, явно будет избыток всего того, что необходимо для жизнеобеспечения. Во-вторых, дело, похоже, идет к социалистической модели: от каждого по возможностям, каждому по труду. А потом и к коммунистической: от каждого по возможностям, каждому – по потребностям.

Я думаю, Запад уже приходит к осознанию тупиковости старой бизнес-этики, когда каждый чих проверялся критерием рыночной эффективности.

Но, конечно, нужны довольно счастливые обстоятельства, чтобы занятие приносило не только удовольствие, но и пропитание, это не всегда удается. Для таких форм творческой деятельности нужна или общественные дотации, типа университетских центров, или частные дотации в форме меценатства, или инфраструктура схватывания всего интересного, как в Силиконовой долине. У нас капитал уже было дозрел в начале нулевых, но после дела Ходорковского все схлопнулось.

В общем, эта заточенность на бизнес, согласие проверять успех бизнесом, очень тормозит наше развитие.

Проблема в том, что это будет, скорее всего, разрушительно для бизнеса. Для того чтобы спокойно думать о будущем и заниматься тем, что тебе нравиться, должен быть достаток и избыток. В обществе, в котором нет избытка, рискованно предаваться созерцанию, творчеству, потому что просто выпадешь из обоймы. Я не думаю, что бизнесмен должен думать о тех вещах, о которых я сейчас говорю, потому что он остановится и упадет с велосипеда.

У меня же не деятельные рекомендации, они вредны для бизнеса, на мой взгляд. Потому что обращены к неким следующим форматам, которые развернутся уже в экономике знаний, а не сырьевых ресурсов или финансовых деривативов.

А. М.: Ну вот могу предложить такую компенсационную идею, которая, как мне кажется, позволяет преодолевать шок будущего. Мы уже говорили об этом: будущее не обещало быть хорошим. Надо оценивать происходящее не с точки зрения прогресса, а с точки зрения эволюции. И тогда радостные ожидания сменяются трезвыми констатациями.

У Жюля Верна в «Таинственном острове» есть такой эпизод. Группа людей попала на остров, там специалисты разного профиля, они обустроили свой быт… Кстати, тоже моделирование по типу «Града обреченных». И вот они однажды видят на горизонте корабль. Они не знают, пиратский ли это корабль, или корабль Конфедерации – а они северяне. Подавать знак или прятаться? И принимают такое решение, помню эту мораль Жюля Верна почти дословно: лучше готовиться к худшему, чтобы лучшее стало сюпризом.

Такой подход в корне противоречит позитивистским установкам 20 века, учивших нас быть оптимистами и вершителями. Но, мне кажется, именно в условиях сжатия времени, когда в одну человеческую жизнь умещаются целые эпохи, такая мораль способна хоть как-то нас подготовить и смягчить неизбежный шок будущего. Ведь если будущее будет хорошим – то и так справимся. Так что разумно готовиться именно к худшему.

Можно предложить еще одну психологическую матрицу, помогающую восприятию перемен. В пятом веке жил такой римский мыслитель, Боэций, которого считают последним римлянином, потому что он написал последние крупные сочинения классической античности, в которых ни разу не упоминается христианские идеи. Он уже служил при дворе захвативших Рим остготов и кончил свои дни в темнице. В общем, его судьба символизирует личное свидетельство заката целой эпохи.

Так вот мы, в каком-то смысле, последние римляне. Причем мы наблюдаем закат сразу нескольких эпох, в разных культурных пространствах. Как и Боэций, мы наблюдаем распад одной из величайших империй, который, наверное, еще не прекратился. Мы также наблюдаем и закат гуттенберговской эпохи. И, наконец, давно обещанный закат традиционной европейской цивилизации.

Сразу три, получается, заката. Со всеми полагающимися стрессами, но умноженными на три и в разных пространствах – политическом, культурном, этническом, цивилизационном. В общем, каждый из нас – трижды Боэций.

Что дает этот образ? Осознание величественности процессов. Мы созерцаем величественные процессы. По идее, это как-то возвышает. Но это созерцательная этика, она никак не может бизнесу помогать. Более того, ее надо выключать, когда ты хочешь сделать что-то практическое.

Я думаю, что в Силиконовой долине нет бизнесменов. Есть чудики, придумывающие что-то на салфетке. И потом каким-то образом вокруг этого чудика появляется инфраструктура, которая у него это покупает, дает ему еду, одежду, дом, «Феррари»… Причем натурально не «Ладу-Калину», а «Феррари», чтобы только ездил хорошо, с удовольствием.

Инфраструктура каким-то образом вокруг появляется, формируя творческое пространство, где лишь бы возникали все и всякие возможные идеи, большая часть которых никчемные, но суммарно они реализуют то, к чему человек и предназначен. Это не обязательно айтишный технопарк, как Силиконовая долина, это могут быть и университетские центры, и другие творческие площадки.

Внутри них нет бизнеса, булки там растут на деревьях. Вот этот чудик – он же не занимается продвижением или продажей своих идей. Это уже давно не бизнес. Или, если там и есть бизнес, то он шакалит там где-то на подхвате, где-то на уровне инфраструктурного обеспечения интеллектуальных процессов.

Но условием, конечно, является избыток в обществе, или хотя бы на выделенных площадках, которого надо сначала достичь. Условной Силиконовой долине этот избыток обеспечивается остальным миром. Многие считают это несправедливым, и в рамках человеческой морали так и есть. Но эволюции такие оценки безразличны. Ей нужна Силиконовая долина.